Капризный, извилистый, изорванный в куски аромат проник в салон автомобиля, едва Никита открыл окно. Запах молодой травы, цвет черёмухи, испарения влажной земли немедленно изгнали всё городское. Даже французский одеколон Анатолия-младшего свернулся в скромный клубок и затаился под сиденьями. Анатолий-старший очнулся от дремоты и пробормотал:
- Ради такого запаха стоит пожить ещё лет двадцать.
Никита и Анатолий-младший рассмеялись сдержанно. Любителю весенних ароматов недавно стукнуло восемьдесят шесть. Его попутчикам было: Никите - двадцать семь, Анатолию-младшему - двадцать четыре. Оба настолько устали от жизни, что высказывание дедушки показалось им невинным проявлением маразма. Кому нужна такая долгая жизнь, когда и короткая-то надоела, как занудная клубная музыка с монотонным ритмом и предсказуемыми эффектами. Выключил бы с радостью, но не знаешь, где кнопка...
- Интересно, по-прежнему ли в Горелове такие рыбные места? - спросил Анатолий-старший. - В последний раз я был там восемнадцать лет назад. Плотва ловилась вот такая, окуней полно, даже щуки попадались...
Молодые люди не ответили. Водитель, родной и единственный правнук Анатолия-старшего, аккуратно следил за дорогой, которая, чем дальше, тем больше приобретала форму линии, нарисованной трёхлетним ребёнком. Асфальт здесь в последний раз клали, наверное, когда прадед приезжал ловить своих окуней и щук. По обочинам мелькали крайне неинтересные объекты: купы молодых берёз, пригорки, заросшие ярко-синими цветами, кучи мусора. Засветился жёлтый рекламный щит: "Удаляем деревья. Тел.: (8)48433"...
- Ещё написали бы: "Удаляем под наркозом". Сколько же на свете идиотов!
Анатоль (так звали его друзья, коллеги, бывшая девушка, все, кроме родственников, использовавших общее их с прадедушкой дурацкое уменьшительное "Толик") бурчал негромко, себе под нос. Но прадед весело отозвался:
- У тебя на офисе тоже забавно написано: "У нас ремонт. Вход с ул. Суворова, 7 этаж". Я на прошлой неделе полчаса стоял перед этой вывеской и думал - как же с седьмого этажа входить?
- Концентрация идиотов в моём офисе выше общероссийской на сорок процентов, - ответил Анатоль, и презрительный его тон вдруг перешёл в восторженный вопль. Даже Никита оторвался от своего планшета, даже Пират, ленивый прадедушкин боксёр, проснулся и залаял.
Дорогу переходили лоси. Целое стадо коричнево-серых гигантов, царственно покачивающих причудливыми рогами.
- Реальные живые животные, - протянул Никита, - это не глюк системы? Постучите меня по голове, пожалуйста!
Прадедушка с удовольствием выполнил просьбу.
Дом был именно таким, как представлял себе Анатоль. Он ведь тоже бывал здесь восемнадцать лет назад, и запомнил основное: поблескивающие на солнце поленья, заваленную разным интересным хламом прихожую, яблоневый сад в сказочном цвету. Дом казался меньше, и это естественно, ведь Анатоль с тех пор вырос сантиметров на семьдесят.
- Прикольно, - сказал он, - тогда мне казалось, что это - волшебный дворец. Мне разрешали играть этими безделушками...
Безделушки не изменились. Чугунный петух, задрав хвост, смотрел на приезжих подозрительно и надменно. Фарфоровый мальчик с зонтиком, шкатулка, выложенная ракушками, пепельница в виде башмачка - время на них не отразилось. Анатоль почувствовал, что на глазах выступает непроизвольная сентиментальная влага, пожалел себя, испугался тиканья ходиков, запрезирал дешёвую философию жизни и смерти, шевелившуюся в мыслях.
"Наверное, дед и то не ностальгирует, как я... Смешно".
- Надеюсь, мышей здесь не завелось? - сказал он вслух. - Прежде не было, баба Таня развешивала какие-то травы...
Тоскливое сжатие в глазах и горле усилилось. Бабы Тани, вместе с которой Анатоль развешивал пучки трав, давно не было в мире живых. Не всем ведь удаётся дожить до восьмидесяти шести лет.
Печаль была расколота вдребезги новым персонажем, разметавшим полосатые занавески на входе в кухню. Девушка - быстрая, гибкая, светловолосая, растрёпанная приказала:
- Чего расселись? Идите руки мыть, я на стол ношу!
Те, что расселись - Никита и боксёр Пират подскочили и рванули в ванную. Анатоль, стоявший столбом, отвернулся и притворился, что рассматривает картину в тёмно-красной раме. Девушка, в отличие от Никиты и Пирата, может заметить неприличные слёзы в его глазах. Кстати, что за девушка, откуда взялась? У Егорыча все дети и внуки на Дальнем Востоке...
Стол накрыли именно в том месте, где всегда располагала его баба Таня - в центре большой комнаты с зарослями комнатных растений по всем углам и книжными шкафами от пола до потолка. Блюда - обычные, которые Анатоль привык видеть у всех родственников и знакомых прадеда, обоих дедов и бабушек: "толчёнка", то есть картошка, крупно размятая с мясом, салат оливье, селёдка с кольцами лука, котлеты... Анатоль забыл, когда ел это в последний раз. Наташа давала ему на работу пару бутербродов, вечером они готовили макароны с чем-нибудь, по выходным ходили в суши-бары или в гости, где опять же - суши, пицца, тарталетки. После ухода Наташи Анатоль пытался "назло этой дряни" питаться правильно: варил себе овощные супчики, покупал кефир и зерновой хлеб. Но полезная еда не лезла в горло, как впрочем, и неполезная. Мать волновалась, звонила: "Ты посмотри на себя в зеркало, похудел, как скелет, наживёшь себе язву!" Она приглашала на обеды и ужины, но Анатолю было лень таскаться на другой конец города. Он сидел на работе до темноты, а, приезжая домой, включал телевизор без звука, ложился на диван и часами смотрел в ридер, не понимая, что читает.
- Толик, ты не заснул? Давай, наливай! - скомандовал Егорыч.
Анатоль очнулся, увидел насмешливый взгляд растрёпанной девушки и спросил солидным голосом:
- А вы уверены, товарищи ветераны, что вам полезен крепкий алкоголь?
- Лей, не вредничай, - сказал Анатолий-старший.
Анатоль налил старикам, по выражению Егорыча, "в самый раз в глаз закапать", себе - по-американски, на толщину пальца, а стопку, протянутую Никитой, вообще оттолкнул.
- Мне наливочки, - сказала девушка, и шёпотом спросила, придвинувшись к уху Анатоля, - а длинноволосому почему не накатил? Кодированный?
- После курса лечения от ПАВ, - не понижая голоса, ответил Анатоль, - психоактивные вещества, знаешь? Ничего возбуждающего нельзя. Даже кофе.
Девушка испуганно посмотрела на Никиту. Приподнялась, чтобы чокнуться со стариками, возгласившими: "Ну, за победу!", проглотила наливку, потянулась за пирожком. Серебряный медальон, болтавшийся у неё на шее, покачнулся и задел Никиту по лицу. Никита поднял глаза от планшета и увидел джинсовый корсаж - отделанный кружевом, слабо зашнурованный, за шнурками и кружевом - томная ложбинка.
- Меня зовут Эвелина, - смущённо сказала девушка, - а вас, то есть, тебя?
Анатоль покачал головой. Понятия окончательно сместились на нашей планете. Городскую мажорку с акриловыми ногтями и татуировкой на копчике зовут простым именем "Наташа". Сельское растрёпанное существо - Эвелиной.
- Никита, - ответил прошедший курс лечения от ПАВ.
Эвелина немедленно положила ему на тарелку три большие ложки салата.
- Кушай. Мы с мамкой готовили. Мы деду Егорычу всё по хозяйству помогаем, потому что типа дальняя родня. Моя мамка у бабы Тани в школе училась, а родители у мамки были пьяницы, и баба Таня с Егорычем её типа удочерили. Неофициально, конечно...
Анатоль посмотрел удивлённо. Неужели Никита слушает эту трепотню - житейскую, примитивную? Слушал. Полгода назад разыскиваемый по притонам, месяц назад навещаемый Анатолем в клинике для наркоманов, аутичный и безмолвный Никита внимал щебетанию девчонки.
"Наверное, это местный воздух влияет. Всё цветёт, распыляет какие-нибудь мало изученные феромоны", - заключил Анатоль, - "дом опять же старинный, аура других эпох"...
- Толян! Не спи, замёрзнешь! - воскликнул Егорыч. - Между первой и второй - перерывчик небольшой.
Прадеду и правнуку определили для житья ту самую комнату, в которой они обитали несколько суток восемнадцать лет назад. В неведомом прошлом, в развитом социализме, здесь жили два сына Егорыча. На стенах висели их детские фотографии в овальных рамках. Под стеклом в серванте, за китайским фарфоровым сервизом виднелись почётные грамоты. Подписанные каллиграфически, тушью, грамоты не выцвели за полвека. Они гордо сообщали, что мальчики Выпрейкины заканчивали учебные года на отлично, выигрывали областные соревнования по лёгкой атлетике, занимали первые места в выставках декоративно-прикладного творчества.
- А обои другие, - сказал Анатоль, снимая и бросая на спинку стула блейзер, который прадед насмешливо называл лапсердаком. - Здесь были старые такие, зеленоватые.
- Эвелинкины родители в прошлом году полный ремонт сделали, - отозвался прадед, - Егорыч мне писал.
По голосу Анатолия-старшего чувствовалось, что он устал, но бодрится, хочет показать, что не чувствует лет, висящих на нём, как грязная одежда, надетая нечаянно, по ошибке. Анатоль понял прадедово настроение и не стал помогать ему раздеваться. Старик ловко разделался с левым ботинком, но застрял на правом. У него плохо действует большой палец на правой руке. Застарелый артрит.
- В кухне, на табуретке - ведро с колодезной водой, - слышался в соседней комнате звонкий голос Эвелины, - если пить захочется. Из крана вода плохая... Ты здесь всё лето пробудешь, мне Егорыч сказал?
" У любви, как у пташки крылья", - усмехнулся презрительно Анатоль, - "деревенщина бросилась на свежего человека. Неважно, что человек - леченый наркоман. Интересно, за какие достоинства она выбрала его, а не меня? У меня что, на лбу написано, что я - лузер, ипохондрик, мизантроп, что там ещё Наташка говорила?"
В голове стало жарко и тяжело, отчаяние застучало в виски. Он быстро обернулся, чтобы развеять чёрный морок, и увидел, что прадед по-прежнему ковыряется с ботинком.
- Дед, что ж ты не скажешь, ну тебя на фиг!
Анатоль быстро помог и уложил старика в постель, вспоминая, что восемнадцать лет назад было с точностью до наоборот - прадед разувал его и укладывал, а в окне так же светил обломок месяца и пенился яблоневый цвет. Горячая тяжесть снова надавила на лоб, и не уходила, пока мутный сон не погасил мыслей Анатоля.
"Лучше б я сдал Наташкину путёвку в Египет, а сам поехал бы. Море, жратва ол инклюзив, танцы-шманцы, а тут я точно крезанусь от тоски..."
Название речки Анатоль никак не мог запомнить, то ли Выпь, то ли Тень. Старики назвали, но он снова тотчас забыл. Пахло от воды великолепно - молодыми водорослями, водяными цветами, илом. Старики хотели углубиться дальше, в лесные заросли, подступавшие к самой воде. Анатоль запретил:
- Товарищи ветераны, я не утащу вас обоих, если в этих дебрях вас накроет по второму инфаркту. Будьте благоразумны.
Он поставил им по складному стульчику, обрызгал антикомариной жидкостью. Комары, впрочем, жидкости не замечали. Игнорируя жёсткую кожу восьмидесятилетних рыболовов, они набросились на Анатоля. Он убежал из тени ив, частично от кровососов, а больше от собственных мыслей.
Старики, видевшие огонь, кровь, множество людей и стран, находят радость в том, чтобы смотреть на поплавок и переливы зелёной воды. А я видел цифры, прыгающие на мониторе, десяток женских лиц, искажённых поддельными оргазмами, неоновые иллюзии ночных клубов. И мне нестерпимо скучно всё, начиная от дисплея мобильника, на который я бессмысленно смотрю уже полчаса, заканчивая прадедовскими рассказами про огонь и кровь. Нет, мать вашу, я не циничен, вчера, например, я едва не разревелся, созерцая чужие безделушки. Я не равнодушен к живым и умершим, я отмечаю красоту безымянной речки и стада лосей на дороге. Но я ничего не хочу, ни к чему не иду, я противен сам себе, дурацкий Онегин, уставший от жизни, которую не прожил. Вовсе не из-за того, что меня бросила бессмысленная побрякушечная девка. Я бы сам себя бросил, если бы мог.
- Толик! - позвал из лиловой тени прадед. - Пора дрова собирать! Сейчас уху варить будем!
Никиту разбудил звонок от Анатоля.
- Спал. Только что проснулся. Ещё не ел. Ага, сейчас приду.
Никита не знал, хочется ли ему идти на берег, хлебать уху. Он ещё не привык к новым ощущениям, и несколько минут лежал, закинув руки под голову и наблюдая, как на потолке шевелятся солнечные полосы и кудрявые тени цветущих веток. В доме не было полной тишины. Где-то поодаль переливалась слабая музыка, раздавались шаги, звякания. Поскольку Анатоль и оба старикана на речке, в доме может быть только Эвелина. Или её мать. При имени "Эвелина" Никита вдруг испытал то, чего не было около года (или даже дольше?) - сильную утреннюю эрекцию. Он усмехнулся сам себе. Лечащий доктор сказал бы искусственно-бодреньким голосом: "Видите? Очередной прогресс! Лечение приносит результаты!"
Никита презирал дорогостоящее лечение, ясновельможного доктора, обеспеченных родителей, надменного Анатоля, маразматических ветеранов. Фальшивый мир, в котором почему-то все обязаны жить по правилам, предписанным родителями, врачами, стариками. Ты нарушил правила, посмел отгородиться от них искусственным химическим забором. Забор сломали, мозги промыли и продезинфицировали. Нарушителя правил выслали в глушь лесную под опеку сынка отцовского бизнес-партнёра и двух стариков. Анатоль очень положительный молодой человек: золотая медаль, красный диплом, известная фирма. Переживает депрессию из-за разрыва с любимой девушкой. Ветераны - уважаемые люди, воплощающие положительный опыт нескольких поколений. Ты быстро восстановишься там, на свежем воздухе, в позитивном окружении...
- Здесь нет правил, - сказал Никита, - здесь - как в материнской утробе, тепло и тихо.
Он босиком пошёл по тёплому деревянному полу. На раковине в ванной - три разные зубные пасты: "Поморин", "Жемчуг" и "Lacalut".
- А я даже пасту с собой не привёз, - Никита покачал головой своему отражению в зеркале - серые пятна под глазами, очень не понравился бы мой вид дорогостоящему доктору.
Он решительно выдавил на щётку стариковский "Жемчуг". Из снобизма и примитива я выбираю второе.
- Это ты? - Эвелина, резавшая что-то на кухонном столе, обернулась. - Завтракать будешь?
- Мне эти звонили... рыбаки. Приглашали на уху.
- А, ну сходи. На свежем воздухе всё вкуснее. Хочешь, провожу?
За стенкой захрипели старые часы. Первые удары были нечёткими, но потом звон очистился - точно, как голос Анатоля-старшего, подумал Никита, спросонья говорит глухо, через кашель, а потом выкрикивает, забывая, что люди вокруг - с нормальным слухом.
- Десять часов. Странная трапеза - для завтрака поздно, для обеда - рано.
Эвелина засмеялась, и от её смеха, всколыхнувшего джинсовый корсаж, Никита снова ощутил "очередной прогресс". Сколько лет девчонке? На вид - семнадцать-восемнадцать, вся словно лаком или соком сбрызнутая. Солнце прыгает по вьющимся волосам, кое-как собранным пошлыми заколками со стразами.
- А тебе в школу не надо? - спросил Никита.
- Какая школа, с ума сошёл? Я от этого дурдома уже три года как избавилась. В продуктовом работаем с мамкой вдвоём. Неделю она - с восьми до упора, следующую неделю - я.
- Удобно.
- Ага. А ты кем работаешь?
Я, удивился Никита, как странно, никто никогда не спрашивал меня, кем я работаю.
Толстоватый парнишка с круглым лицом, лоснящимся от изобилия подросткового кожного сала, приблизился к костру. Без приветствия нагнулся, подсунул пару сучьев, и пламя сразу выровнялось, охватило дно котелка. Пират рыкнул на него, но лениво, значит, незнакомец не опасен.
- Много наловили? - спросил парень. - Вы из города? К Егорычу приехали?
Может, это местный дебил, предположил Анатоль, выражение его глаз наводит на подобный вывод. Связываться с дебилом, в смысле, прогонять, не хотелось, общаться - тем более.
- Вы здесь коров не видели? - ловко ломая, подсовывая, выравнивая, продолжал подросток.
Сумрачный отрицательный жест Анатоля не смутил его.
- Мужики на ферме вчера напились, ворота закрыть забыли. Я иду - а коровы бегут в разные стороны... Двух успел загнать, остальные убежали.
- Что же, - спросил Анатоль, - нельзя кому-нибудь позвонить? Чтобы их поймали?
- Я звонил, - отозвался толстоватый, - заведующий с зооинженером на шашлыки уехали. Обещали вернуться.
Он вытащил мобильник, о боже, в последний раз Анатоль видел подобный аппарат лет десять назад, у консьержки в родительском доме.
- Давайте номерами обменяемся. Вдруг вы заметите здесь коров, сразу позвоните мне, ладно?
Вид убогого мобильника или дым, жутко разъевший глаза - что-то заставило Анатоля продиктовать свой номер, который он не каждой красивой девушке давал.
- Сейчас я вам позвоню, и мой номер у вас останется. Запишите имя.
"Во вкусе этой деревни - Джастин или Брэд", - подумал Анатоль.
- Коля Петлякин.
Там, где начинался лес, Никита взял Эвелину за руку. Она не противилась, болтала, как и прежде своим птичьим голосом. Пение птиц радует душу. А моя душа давно сгорела в героиновом огне. Почему же щебет этой птички так приятен?
- Я никогда раньше не бывал в деревне, - сказал Никита, - я вообще-то не люблю это - природу, дикий мир. Странно, а сейчас нравится.
- Мне тоже город больше нравится, - отозвалась Эвелина, - я каждое лето езжу к тётке в Орёл. В городе есть куда пойти, а здесь...
Промчавшиеся коровы - четыре или пять - прервали её речь. Никита поразился величине животных и неожиданной скорости их движений.
- Твою мать. Чуть не затоптали. Я думал, коровы всегда медленно ходят.
- Сбежали! - воскликнула Эвелина. - Опять, небось, скотники на ферме бухают!
- А может, это такие коровы... дикие... то есть, частные? - спросил смущённо Никита.
Эвелина захохотала так, что слёзы выступили. Она махала руками, сгибалась, повторяла: "Дикие коровы! Ой, не могу - дикие коровы!", и Никита, потерявший разум от сверкания её глаз и подпрыгиваний медальончика над слабо зашнурованным корсажем, схватил её за плечи и поцеловал. Эвелина погасила смех и ответила на поцелуй. Никита прижал её к себе, рассыпал поцелуи везде, куда доставали губы, Эвелина не возражала, млела, отвечала горячей пульсацией шеи, губ, дерзкой молодой груди.
- Эй! - крикнули сзади. - Помогли бы коров загнать, а?
Толстоватый подросток с длинным прутом гнал двух коров к деревне, ещё три скакали в обратную сторону.
- Сейчас! - Эвелина отпрянула от Никиты и оторвала длинную ветку с первого же куста.
Она была в босоножках на довольно толстой платформе, но побежала не менее резво, чем коровы. Никита бросился наперерез животным, увидел опасно склонённые рога, заорал: "Пошла, сука!" и поразился, как быстро коровы послушались его, повернули под Эвелинин прут.
- Домой, тварь! Пошла домой! - крикнула Эвелина.
Они гнали коров до самой фермы, вместе с толстоватым подростком, которого Эвелина называла Колькой.
- Вы из города? Тоже у Егорыча гостите? - спрашивал Колька.
Никита отвечал, чувствуя странную пустоту в голове. Никаких мыслей, только отблески ощущений: сладок был поцелуй Эвелины, приятны ароматы цветущих кустов и деревьев, волнительна погоня за коровами.
- Конечно. Вы поживите тут всё лето, и болезнь пройдёт, - уважительным тоном говорил Колька, - на свежем воздухе все поправляются.
На младшего Анатоля свежий воздух воздействовал отрицательно, судя по его серому лицу и мрачному взору. Как будто человек не обедает у костра на зелёной траве, а говорит по телефону о полном крахе своей фирмы. Кстати, в какой фирме трудится Анатоль, строительной, нефтяной, транспортной? Никита никак не мог вспомнить, и обстоятельства не давали. Анатолий-старший и Егорыч рассказывали о рыбалке, Эвелина смеялась, уха благоухала, жуки и бабочки носились над лугом.
- Попробуй! - настаивал Анатолий-старший. - Это тебе не гамбургеры ваши. Это - из живых продуктов.
Никита не слишком-то сопротивлялся. От воздуха и беготни он зверски проголодался. Уха была сварена из плотвы, окуней (крупная рыба - кусками, мелочь - целиком), картофеля, морковки и лука, грубо порезанных неловкими стариковскими руками. Сдобрено лавровым листом и перцем горошком.
- Ну, как? - спросил Анатолий-старший.
- Великолепно, - ответил Никита.
Совершенно искренне ответил, хотя супы терпеть не мог, а особенно - рыбные.
- Вы подождите недельку. Щука подрастёт, - посоветовал Колька, громко чавкая, - со щукой уха вообще королевская!
Анатоль покосился с отвращением на Кольку. Болтовня и дым раздражали его, он снова и снова ругал себя за то, что пошёл на поводу у родителей, согласился провести отпуск в деревне. Потраченное, нет, безжалостно убитое время. Тоска не уходит от безделья, она растёт и разъедает мозг. Анатоль едва сдерживался, чтобы не послать к чёрту стариков, беззастенчиво ловящих кайф от жизни, Эвелину с её дурацкими заколочками, туповатого Кольку.
" Я попал в какой-то эпицентр пустоты. Здесь нет событий, нет движения разума, и людей нет - одни призраки..."
- Колька, а ты же знаешь дорогу на Ерофеево болото? - спросил Егорыч. - Давай завтра съездим? Там рыба кишмя кишит.
- Завтра не могу, - серьёзно ответил Колька. - Завтра коровам копыта подрезать. Я на целый день подрядился. А вы не хотите денег заработать?
Вопрос относился, слава Богу, не к Анатолю, а к Никите. Анатоль усмехнулся. Ничего абсурднее не придумаешь - наркоману-бездельнику предлагают сельскохозяйственные работы. А что, трудотерапия, усмехнулся Анатоль. Физический труд он ненавидел всей душой, и считал, что трудотерапия может вызвать только желание уколоться и забыться, а не наоборот.
- А давай, - ответил вдруг Никита, - тысячи две заплатят?
- Больше, - солидно ответил Колька, - по пятьдесят рублей за корову идёт.
Эвелина в кухне жарила блины, Никита рассказывал ей что-то, взрывы хохота сотрясали дом. Старики смотрели телевизор, переключали каналы, спорили о политике. Анатоль лежал у себя в комнате, где в открытое окно неслось столько пыльцы и растительных флюидов, что голова кружилась.
"Эпицентр весны. А весна всегда была символом безумия. Может, мне повезёт, и я сойду с ума за компанию с остальными? Буду ловить рыбу на болоте, целовать нечёсаных девок, резать копыта коровам. Жизнь наполнится абсурдом, который, видимо, и составляет её смысл..."
В кухне вдруг стало очень тихо. Тишина тянулась, как жевательная резинка, грозя вот-вот порваться в самом тонком месте. Анатоль, прекрасно понимая причины, встал и пошёл на кухню. Так и есть - Никита целовал девку, притиснув её к столу, лицо его утонуло в её кружевах и шнурочках. Глаза Эвелины были блаженно закрыты.
- У вас блины сгорят, - сказал Анатоль.
Зачерпнул ковшиком воды из ведра и отпил, стоя спиной к безумно влюблённым.
"Хорошо, если у него нет СПИДа. Хорошо, если у неё по заколкам не скачут блохи. Сладкая парочка..."
- Я давно с блинами закончила! - сердито крикнула Эвелина. - А ты мог бы и за дверью подождать. Показываешь свой уровень воспитания?
А ведь это выражение бабы Тани, подумал Анатоль. Покойная жена Егорыча была завучем в школе. Показываешь свой уровень воспитания, спрашивала она, когда шестилетний Анатоль ковырял в носу или хватал еду руками.
Коля приехал за Никитой на мотоцикле. Было полшестого утра, но от грохота мотоцикла не проснулись ни старики, ни Анатоль.
- Ты покушать с собой взял? - спросил Коля солидным голосом. - Работать часов до пяти придётся.
- Взял. Мне Эвелинка завернула что-то.
- Ты с ней загулял? - спросил Коля так же серьёзно, и показал Никите сиденье за своей спиной.
Загулял. Что значит это понятие - подружился, переспал, посватался?
- Не так чтобы, - осторожно ответил Никита, - а шлема нет?
- Нет. А на фиг?
- Полиция остановит. И башку ветром набьёт.
- Не набьёт. Я тихо езжу. А ментов здесь нет, ты чо, они в городе.
Неслабое шоу, подумал Никита, когда нож ветеринара прошёлся по копыту уже четвёртой коровы. Кровь лила ручьями, животное орало и дёргалось в станке, а Коля и Никита смазывали раны противогрибковой мазью и забинтовывали. Уж конечно, Анатоль никогда не получал такой мощной дозы адреналина. Впрочем, Анатоль относится к редким счастливчикам, которым не надо искать искусственных эмоций, будь то возбуждение, забвение или блаженство. У него всё в порядке с гормонами. Он даже сигарет не курит, и алкоголь цедит по капельке. Правильный юноша.
- Что ж им так копыта запустили? - спросил Никита, знавший уже от Коли, что противогрибковая процедура не только болезненна для животных, но и дорогостояща. Ветеринары, приехавшие из подмосковной клиники, берут по восемьсот рублей за лечение каждой коровы.
- А они зимой стоят почти без движения. Скотники бухают, чистят плохо. Поэтому копыта гниют, - объяснил Коля.
И с воплем упал навзничь - очередная корова дёрнулась в станке и ударила его копытом в грудь. Никита поднял его. Ничего страшного, сказал Коля, кости целы.
- Не трепи языком за работой, - сердито сказал ветеринар, - а то и зубов лишишься.
Оказывается, опасная работа, подумал Никита. Может, не менее опасная, чем романтические ритуалы тореадоров на арене. Почему тореадорам аплодируют, а над скотниками смеются?
Анатоль вышел в сад. Старики устроились играть в шахматы под яблоней. Пират разлёгся на солнце. Анатоль отошёл подальше, под цветущие сливы. У меня будет японский колорит, с усмешкой подумал он, садясь в вылинялый, ещё бабы Танин шезлонг. Цветок сливы упал на планшет, пчёлы в ветках, пришла Эвелина... Наташа обожала японскую поэзию. Или прикидывалась, что обожает.
А Эвелина, в самом деле, пришла. Поставила на траву таз с мокрым бельём, развешивает старательно. Более просторная сушилка есть в другом конце двора, но девка нарочно пришла развешивать сюда, мозолить глаза, понял Анатоль. Злится из-за того, что я вчера сорвал ей сеанс сладких поцелуев. Или крутит передо мной задом, пока Никиты нет? Деревенские - по определению шлюхи. Представляю, как она пахнет, и какое на ней underwear... Никите безразлично, у него половина мозга убита наркотой...
- Здесь Интернет не ловит, - сказала Эвелина через плечо, - сети нет.
- А где есть? - спросил Анатоль. - Мне бы надо отправить пару имейлов и посмотреть биржевые сводки.
- У меня дома выделенная линия, - не оборачиваясь, сказала Эвелина, - хочешь - сходи. Напротив вон, синий дом.
Анатоль встал и сделал короткий шаг к девушке. Она нагнулась за очередной тряпкой, и от мелькнувшей между корсажем и шортами полоски блестящей загорелой кожи, Анатоль вдруг покраснел и быстро провёл рукой по лицу, прогоняя бешеную пульсацию крови.
- А ключ?
- Там не заперто. Компьютер в первой комнате слева.
Не оборачивается. Бережёт честь смолоду. Может, она ещё девственница? Ну да, в таком одеянии...
- Ты меня не проводишь?
Эвелина повернула сердитый профиль. Выражение лица - как у Орлеанской девы на неправедном судилище.
- Некогда мне. Ты прохлаждаешься, а мне ещё в магазин идти и обед варить!
В перерыве Никита позвонил Эвелине на мобильник. Смешно, но её номер - пятый по счёту в его мобильнике. 1- мама, 2 - отец, 3 - Анатоль, 4 - Анатолий Демьянович. Больше никого. Старый мобильник с номерами друзей, дилеров, продавцов изъят отцом несколько месяцев назад. Наверное, утоплен в унитазе. Весь курс лечения в клинике Никита жил без мобильника. Отправляя в деревню, подарили новый. Номер пять, любимая школьная отметка, и голос девчонки так же приятен, как цифра.
- Я? Обед варю. Дедульки отдохнуть прилегли. А этот, крыса офисная, у меня дома сидит.
- У тебя? - не понял Никита.
- Ну, да. Без Интернета сдыхал, как таракан без мусора. Я его отправила к себе, за домашний комп. Надеюсь, ничего не украдёт?
Никита засмеялся. Она лёгкая, как воздушный шарик. Как зефир, лучшее, после пятёрок, воспоминание детства. Из юности Никита мало что помнил. Во всяком случае, ни одной девушки, похожей на Эвелину.
- Он богатый, образованный, культурный и правильный. Такие не крадут.
- А ты? - спросила Эвелина.
- Что - я?
- Ты тоже богатый, образованный и так далее?
- Я - полный антипод. Нищий, глупый, невежественный и негативный.
Колька слушал, сидя на бревне и откусывая от гигантского бутерброда с варёной колбасой.
- Что ей впариваешь? Антипод, негативный... она таких слов-то не знает. Даже я не знаю.
Эвелина пришла, а куда ей деваться, порядочная хозяйка позовёт на обед. Тем более что мобильник Анатоль умышленно оставил в доме, на тумбочке рядом с дедовскими таблетками. Он сделал вид, что не слышит шагов и быстро открыл заготовленную вкладку - Наташины фотки, ослепительные профессиональные работы: правильный свет, загадочные взгляды, изящные позы, ногти, загар.
- Ты чего мобильник не взял? - спросила Эвелина. - Делать мне нечего, бегать за тобой. Пошли обедать.
- Извини, иду, - Анатоль, не отрываясь, смотрел на монитор.
И Эвелина посмотрела. Невольно сменила тон на робко-уважительный.
- Это кто? Твоя девушка?
- Бывшая.
Анатоль закрыл все окна, нажал "Пуск -Выключение", смотрел в стенку с глупыми девчачьими постерами.
- А, мне Ник говорил, типа ушла от тебя... ну, и зачем ты смотришь? Только нервы себе заводишь по новой.
Жалостливо, сочувственно, почти нежно. Женщины устроены в точности как компьютеры, нажмёшь нужную кнопку - получаешь нужный результат.
- Это не так просто. К ботинкам и то привыкаешь, новые жмут...
- Ты с ней жил?
- Почти два года, да, снимали квартиру.
- А почему ушла? Ты же не пьёшь.
Главный критерий русской бабы. Вообще, Эвелина - очень типична, хоть фотографируй её для иллюстрации к некрасовским стихам. Только переименовать, и шнурованную джинсу сменить на сарафан. В соответствии со своей социально-психологической характеристикой должна быть чувствительна, толерантна, податлива...
- Эвелинка... ну её к чёрту... иди ко мне.
Он осторожно взял её за талию и припал к губам. Поцелую не следует быть сильным и жгучим. Надо противопоставить напору бывшего наркомана негу и сладость, трепет, томление... Девчонка не возражает. Обмякла в руках. Можно было бы прямо сейчас отнести её на ближайшую плоскость. Но нельзя, старики ждут, обед стынет, и плод не дозрел.
- Прости, Эвелинка... я не сдержался. Больше не буду.
Он бросился впереди неё, почти бегом до самого дома Егорыча. Смешно и отчасти радостно. Давно так не развлекался. Прекрасный, оказывается, способ изгонять тоску. Если бы ещё запах от девки был чуть изящнее... почему они все здесь, в деревне, пахнут затхлым тряпьём или плесенью?
Борщ был великолепен - кровавый, огненный, с хорошими кусками мяса и живописно тающей сметаной. Старики посетовали - эх, Никиты нет, и ещё раз посетовали - выпить нельзя под такую красоту.
- Вы свою месячную дозу за два дня потребили, - строго сказал Анатоль, - имейте сознательность.
Эвелина робко посматривала на него из-за банки со сметаной. Старикам предлагала хлеба, зелени, ещё мяса. А с Анатолем говорить боялась. Правильное зерно брошено в почву. Теперь - терпение, и...
"Девка падёт в мои объятия сегодня-завтра. Но надо ли оно мне? Она духовно недоразвитая. Влюбится, потом соплей не оберёшься."
Он старался смотреть только в тарелку, грустным взором, конечно же. Надо доиграть хотя бы этот кусочек роли. А дальше пусть Никита апробирует на этом существе свои возродившиеся способности. Я так низко не паду.
- Скажешь, тебе нравится? - насмешливо спросил ветеринар. - Ни за что не поверю. Это надо быть конченым психом...
- Я не знаю, - перебил его Никита.
Голос его был спокоен, глаза устремлены мимо фермы, на горизонт за фиолетовыми в сумерках лесами.
- Для меня нет такого - нравится, не нравится. Мне бывает интересно или скучно. С вами - не скучно. Нет предсказуемости, понимаешь?
Ветеринар не понимал, да и не особенно слушал. Завтра на второй ферме коров обрабатывать. Придёшь?
- Приду, - ответил Никита.
Всё тело у него побаливало, но это не была отчаянная, палящая боль ломки или тягучие муки лечения. Это не была каменная апатия реабилитационного периода. Приятная боль, странно!
- Пришёл? - прокричал сквозь шум телевизора Анатолий-старший. - Мы уже собирались Толика за тобой посылать. Толик, иди покорми Никитку!
Анатоль безропотно пошёл на кухню, накрыл там на одного. Мы уже отужинали, объяснил он, когда Никита вернулся из ванной.
- А где Эвелина?
- Домой ушла, к матери.
Странно, подумал Никита. Даже не позвонила. Отхлебнув ложку, он нажал на мобильнике две кнопки - "5" и "Вызов". Девушка отозвалась почти сразу, странным голосом, как будто печальным слегка. Конечно. Ужинай, и погуляем, если не устал.
- Какое "устал"! Я прожил день полноценной жизни. Я уже и забыл, когда у меня были такие дни. Может, вообще никогда не было...
Анатоль посмотрел на Никиту насмешливо, дал сидевшему под столом Пирату кость и вышел из кухни.
В сумерках растительные запахи как будто поменяли наряд - сделались влажными, тягучими, густыми. Они умели разговаривать и управлять мыслями людей. Никита, рассказывавший сначала о своём необычном дне, вдруг умолк и прижал к себе Эвелину. Ветки из-за ближнего забора, густо унизанные цветками (вишня? яблоня?) впутались в волосы девушки. Никита целовал её и натыкался на гроздья лепестков. Эвелина тоже молчала. Ей сначала очень хотелось рассказать Никите про странное поведение Анатоля, а потом мысли улетучились, растворились в ароматах.
- Пойдём к лесу. Там народа нет, а здесь малолетки до утра бродят, - сказала она шёпотом, заслышав невдалеке хохот и визг подростков.
Анатоль не спал. Слушал в темноте хриплое дыхание прадеда, тиканье часов, далёкий лай собак за окнами. Думать о городе, работе, Наташе было неприятно - как бумагу жевать. Он пытался рисовать в уме интрижку с Эвелиной, но это было не намного радостнее. Анатоль встал, прошёл на кухню, зачерпнул в темноте из ведра. Во дворе забрехал пёс - Никита вернулся. Анатоль быстро вернулся в спальню, чтобы не встречаться с ним. Взял с тумбочки мобильник и посмотрел время - 2.15.
"Всё понятно ", - брезгливо подумал Анатоль, - "тренируется на безмозглом существе."
На него вдруг набросился шквал эмоций невероятной силы - отчаяние то было или злоба, тоска или зависть, разобрать и вычленить оттенки Анатоль не мог. Слишком сильно бился в висках пульс, слёзы давили в зажмуренные веки.
"Это депрессия. Обычная депрессия, вероятно, пора уже обращаться к специалисту. Если завтра не станет легче, уеду в город..."
Мысль его рухнула с высоты, как подстреленная птица, он уснул глубочайшим сном, миновав стадию дремоты.
Двадцать пять на термометре, настоящее летнее тепло. Сегодня отправимся ловить на вечерней зорьке, раз уж Толик проспал утреннюю, заявили старики. Анатолю не хотелось ни говорить, ни есть, ни двигаться даже - от стыда перед самим собой. Караулил Никиту до поздней ночи. Как завистливый старый импотент, как бабка-сплетница.
"Обыватели объяснили бы подобное поведение не депрессией, а ревностью. Кого вы ревнуете, Анатоль? Деревенскую шмару или бывшего наркомана?"
Чтобы умерить муки стыда, он заварил себе крепчайший кофе (благо, Эвелина, приготовив завтрак, ушла домой) и вышел в сад. Солнце стояло в середине неба. Порядочно уже разогретые трава, земля и цветущие ветки источали безумные запахи. Где-то поодаль надсадно тарахтела машина. Какая-то тётка, сунув голову в калитку, кричала:
- Егорыч, слышал? Андрюха новый мотоблок купил!
Анатоль не знал, куда себя деть. Старики бродили по саду, рассматривая деревья и ягодные кусты, и рассуждали о них. Хотел бы я сейчас на работу, в офис, спросил себя Анатоль. Нет, от одной мысли о работе натягиваются нервы... Неожиданно для самого себя, Анатоль вытащил мобильник и позвонил. Наташа взяла сразу, наверное, сидит в салоне красоты на каких-нибудь "процедурах", телефон под рукой.
- Кажется, я тебе запретила звонить, Елисеев. Или ты совсем тупой? - отвратительным голосом (позирует перед подружками, бездарная лицедейка) выкрикнула Наташа.
Анатоль прервал вызов, умирая от злости на самого себя, резко встал, прошёл в дом, сменил рубашку-поло на единственную в своём гардеробе футболку и отправился в дом напротив.
Изогнутая над грядками, над молодой зеленью гибкая юная спина вызывала странные ассоциации: ива у воды, греческая амфора, перевёрнутый тюльпан. Когда-то я любил стихи, удивлённо вспомнил Анатоль. Даже сам писал. Как хорошо, что бросил. Человек должен вырасти из стихов, как из памперсов, если он хочет, конечно, выстроить свой взрослый образ.
- Ты чего? - спросила Эвелина, повернув голову на звук шагов. - Интернет нужен?
- Нет. Просто поболтать. С дедами у меня нет общих тем.
- Некогда мне, - строго глядя на грядки, сказала Эвелина, - два дня не полола, уже всё травой заросло.
- Помочь? - спросил Анатоль.
Он сел на корточки около стоящей на коленях Эвелины. Она приспособилась по высшему уровню - постелила под коленки старую телогрейку, чтобы работать с комфортом. В одном купальнике, разрисованном голливудскими звёздами. Лицо Мэрилин призывно улыбается на левой груди. А над правой у Эвелины родинка в форме сердца...
- Хорошо придумано - работать в купальнике, - сказал Анатоль, пытаясь разговором побороть отчаянный любовный зуд, не признающий этики и социальных различий.
- Ага. И в Турцию ехать не надо.
- А ты была в Турции?
- Нет. У меня денег нет. И загранпаспорта.
Анатоль схватил её за руки, испачканные землёй, посмотрел в глаза, притворяться сил не было, жгло солнце, издевательски сеял свою чёрную магию белый яблоневый цвет.
- Эвелинка. Я сделаю тебе паспорт за месяц. Возьму вторую часть отпуска. Поедем вместе... в Турцию... в Грецию... на Мальдивы... куда захочешь...
Она не отталкивала его. Позволила страстный поцелуй в губы. Анатоль целовал сильнее и дальше - всё ближе к улыбке Мэрилин и сердцеобразной родинке. Эвелина молча жмурила глаза, подавалась навстречу. "Вот шлюха", - невольно подумал Анатоль, - "впрочем, может, темперамент жаркий?"
Пришло время кульминации. Он сделал попытку взять Эвелину на руки, но она вывернулась, перешагнула ловко через грядку, схватила висящий на ягодном кусте халатик.
- Не наглей, блин! Я не с тобой.
- А с кем? - еле сдерживая ярость (давно не заливало мозг такой яростью!), спросил Анатоль. - С наркоманом? Ты знаешь, что его только что выписали из диспансера? Ты видела его полгода назад? Он валялся в чужой квартире, на вонючем матрасе, весь в блевотине от ломки... на нём было три вида вшей - головные, платяные и лобковые... у него ногти на ногах сгнили от грязи... Если б я его там не нашёл, он бы сдох через пару дней...
- Зачем же ты про друга говоришь такие пакости? - с холодной неприязнью спросила Эвелина.
Она, конечно же, не верила.
- Он мне никакой не друг. Просто сын отцовского партнёра. Мне было жалко его родителей.
- Никого тебе не жалко, - сказала Эвелина, - ни Никиту, ни деда, ни меня.
Ну и пошла к чёрту, мысленно сказал Анатоль ей в спину, ничтожество. Разыгрывает передо мной героиню дешёвой мыльной оперы. Других-то примеров для подражания нет. Убежала якобы от меня, а на самом деле - от собственной похоти. Млела, таяла, а потом вспомнила, что надо изобразить чистоту и верность. Давалка деревенская...
- А кем ты раньше работал? Кто по диплому? - спросил ветеринар.
Никита вежливо отклонил протянутую стопку с самогоном. А котлету взял, положил на кусок хлеба и, надкусив, ответил:
- Я учился на журфаке. Подрабатывал в двух газетках. Но не закончил.
- В армию забрали?
Никита покачал головой. И ничего не объясняя, ел, грыз огурец, прихлёбывал чай, заваренный в термосе Эвелиной.
- Я к тому, - сказал ветеринар, - что в здешней агрофирме зоотехников не хватает. Ты бы закончил ветеринарный колледж заочно... у них зарплаты нормальные, и жильё сразу дают.
Никита не отвечал. Во-первых, он никогда не умел отвечать на вопросы практического характера - с равным успехом можно было бы спросить его о геологическом строении планеты Нептун. А во-вторых, он завидел Эвелину. Она поднималась по склону пригорка к ферме, издали маша Никите рукой.
Колька расстроился, что мотоцикл у него без коляски. Будь с коляской, он подвёз бы влюблённую пару до дома Егорыча.
- Езжай один, - сказала Эвелина, - заверни в магазин, возьми буханку чёрного и батон. Будешь с нами ужинать.
Колька послушно кивнул и помчался, разгоняя кур. Эвелина пояснила:
- У него мать умерла от рака. Старшая сестра с мужем взяли его к себе. Он на них вкалывает, как раб, а они даже человеческий обед ленятся сварить.
Никита не успел ничего спросить. Эвелина без паузы перешла к инциденту с Анатолем.
Вечернее небо не гасло, распускало всё новые закатные лепестки: малиновые, лиловые, цвета растопленного мёда... Миновав первый пригорок, Эвелина и Никита поднялись на второй. Отсюда видны были три отлогие деревенские улицы с затвердевшими колеями и рытвинами, белый крем цветущих деревьев, блестящая поверхность пруда, и повсюду - ослепительные точки одуванчиков. Никогда прежде Никита не думал, что одуванчиков на свете так много.
Голос у Эвелины был неуверенный. Она знала Никиту всего четыре дня. Короткое и жаркое начало любви ничего не значит. Эвелина с тринадцати лет странствовала по полям любви, не однажды падала, разбивалась, ошпаривалась. Были в её послужном списке и порезанные на левой руке вены, и забранное из ЗАГСа заявление, и аборт. Как отнесётся Никита к её рассказу - неизвестно. Мужчинам свойственна почти инстинктивная солидарность...
Он молча сжал рукой её запястье. По силе прикосновения она поняла, как будто в голове у него прочитала слова, брошенные Анатолю прямо во дворе, едва вошли:
- Эй, ты, мразь! Ты что себе позволяешь?
Анатоль бросил мячик Пирату, с которым играл. И спросил:
- Ты о чём?
Он понимал, он смотрел даже не презрительно, а с насмешкой, от которой Эвелине стало противно и страшно.
- Вы чего, ребят? - встрял Колька, ожидавший Никиту с Эвелиной на крыльце, с пакетом хлеба на коленях.
Никто на Кольку не глянул. Из глаз Никиты сочилась такая ярость, что даже Анатолю стало не по себе.
- Тебе какого хрена надо от моей девушки?
- Слушай, если у тебя начался рецидив, то я здесь не при чём. Звякни своему доктору. Не записывай меня в свой кружок любителей природы. Я не зоофил.
Эвелина вскрикнула, и Никита замахнулся - одновременно. Удар не достиг цели. Анатоль перехватил и сжал руку Никиты болевым приёмом, не забываются, значит, навыки, полученные ещё в школьной секции.
- Иди, крути хвосты своим коровам, - слегка оттолкнув Никиту, сказал Анатоль, - придурок.
Он свистнул Пирату и пошёл к дому.
- Между прочим, - сказал мрачным голосом Колька, встав с крыльца, - от коров есть польза. Может, больше, чем от вас.
- Да ты философ, Николай, - сказал Анатоль, - ницшеанец наоборот?
Он не дождался Колькиного ответа, потому что в кармане завибрировал телефон, Анатоль достал, увидел на дисплее имя, и, не дослушав до конца рыдания Наташи, уже побежал в спальню, уже бросал в кофр одной рукой свои вещи: рубашки, джинсы, тапочки, сверху - планшет...
- ...пожалуйста, приедь, разрули это, Елисеев, иначе я с балкона брошусь, слышишь...
Анатоль промчался мимо Кольки, мимо Эвелины, которая молча прижималась лбом к плечу Никиты, бросил кофр в багажник. Потом спохватился и крикнул прадеду:
- Мне срочно надо в город! Я вернусь завтра или, в крайнем случае, послезавтра!
На бегу выхватил из кармана бумажник, сунул Эвелине сколько-то банкнот: "Посмотри за дедом и Никитой, пожалуйста". Эвелина не то, что не возразила - понять не успела. Она удивлённо посмотрела в лицо Никите и не встретила его взгляда. Он был бледный, молчал - изо всех сил боролся с тошнотой, которая неизменно предшествует ломке.
февраль 2013
Медынь