Графинчик

Елена Лозовая
 Вчера  вечером по устоявшейся традиции Вера Павловна позвонила cыну - узнать как прошел его день и заодно посоветоваться на счет подарка для Милочки: накануне она присмотрела миленький графинчик - то что надо для сбора кипяченой воды.
 Дело в том, что её сын  не пил горячий чай и до женитьбы всегда разводил его холодной кипяченой водой, которую Вера Павловна предусмотрительно сберегала. Милочка сберегать для мужа кипяченую воду не желала, на свекровины намеки никак не реагировала, и  Сыну  приходилось разбавлять чай водой сырой, бутилированной. Вера Павловна неоднократно  видела этот ужас своими собственными глазами и теперь решила подарить невестке графин на 8 Марта.

  Сын идею матери одобрил. Сказал: «Годится. Привози».

  Она и привезла. И совершенно случайно  услышала, как в соседней комнате Милочка шипит на ее сына:

- ...Ну, что ты молчишь? Скоро мои девчонки приедут и... что?! Опять будем как клуши сидеть и весь вечер выслушивать воспоминания твоей мамашки, как ты первый раз пукнул. Ведь я тебя, как человека просила! Вполне мог поднять свою задницу пораньше, съездить к своей маман, подарить ей там… цветы, платки - да что угодно. Поздравил бы маменьку дома, и сидела бы она там преспокойно и радовалась бы, а не неслась сюда ни свет ни заря...

Вера Павловна не стала слушать виноватое бормотание сына, тихонько отступила назад в комнату из которой пару минут назад так опрометчиво вышла.
 
«Главное, чтоб он не догадался, что я все слышала», - твердила она про себя.
 Дождалась пока сын вернулся после полученной выволочки, что-то наплела о необходимости внезапного ухода и ушла.
 
  Какое-то время  она еще постояла во дворе. Ждала: вот сейчас сын выскочит из подъезда, кинется к ней, обнимет и… нет, дальше сыновних объятий ее мысль не простиралась. Казалось, сделай он это прямо сейчас, и все станет на свои места. Все будет как раньше. А Милочка? Да бог с ней, c Милочкой. В конце концов, это просто глупая, взбалмошная девчонка.
 
Вера Павловна шла  медленно, так медленно, как только  могла, но  сын ее так и не догнал.
Зима в этом году, наплевав на календарь, засыпала город небывалыми для марта снегами. Дворники, сражаясь за чистые тротуары, щедро рассыпали соль направо и налево. Вера Павловна шагала по  мутным хрумкающим горкам, прислушиваясь к звукам позади себя, вздрагивала, заслышав шаги, а потом провожала больным взглядом обогнавшую ее чужую спину.

 Перед глазами, как в анонсе многосерийки, кружились непрошеные воспоминания.
 Отчетливо прозвучал насмешливый голос свекрови: «Подумала бы, прежде чем мужем-то кидаться! Ну и загулял, подумаешь, делов-то! Знаешь, что народная мудрость гласит? Ты от  мужа на шаг – он от тебя на два.  Он – мужик, а значит и в сорок лет – жених!  Тебе же  уже тридцать семь, а ребенка ты ему так и не родила, и уже не родишь. Так что скажи спасибо, что он тебя не бросает. Кому ты будешь нужна, пустоцвет?»

 Как же ей  тогда хотелось в ответ крикнуть: «Ошибаетесь, мамаша. Будет у меня ребенок. Будет!» Но не крикнула. Сдержалась. Хотя в чреве уже билось сердечко ее сына. И это было самым важным в ее жизни. И тогда, и во все последующие годы. Куда важнее отвергнутых поклонников, пропущенных премьер, юбилеев, неосуществленных поездок – всего, что откладывалось на ПОТОМ, когда ее долгожданный сыночек подрастет, повзрослеет, станет на ноги…


 На платформе в метро  она выпрямилась и осмотрелась по сторонам. Вокруг царило обычное для праздничного дня оживление: народ, с потеплевшими глазами,  увешанный букетами и подарками, торопился  к праздничным.
 Вера Павловна постаралась придать своему лицу обычное невозмутимое выражение. Что-что, а держать себя в руках  она умела всегда: сорок три года педагогического стажа – это чего-то да стоило!

 Она прерывисто вздохнула и стала всматриваться в окна прибывающей электрички,  ища просветы в заполненных вагонах.

В вагоне в который она вошла пассажиры скучились на одной его половине, другая была практически свободна. Вскоре она поняла почему: ее окатило волной невыносимой вони. Бомж! Вера Павловна метнулась было обратно к выходу, но двери перед нею уже закрылись. Пришлось остаться. Она придвинулась как можно ближе к сгрудившимся пассажирам и оттуда взглянула на источник запаха.

 В самом углу вагона, сгорбатившись над зажатой  между ног плотно набитой клетчатой сумкой сидела бомжиха. Нахохлившись, низко опустив голову, и, словно перед причастием, скрестив на груди руки, она напоминала потрепанную ворону, склонившуюся над добычей. Куча лохмотьев, а не человек. Несло от нее тошнотворно:  помойкой и давно не мытым телом.

Вера Павловна деликатно прикрыла нос платочком и было собралась отвернуться -  зрелище было не из приятных,  но именно в этот момент  бомжиха вдруг подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза...
 
 Вера Петровна от изумления застыла и, кажется, даже перестала чувствовать зловоние.
Бомжиха была старая, худая, с изможденным  лицом, но – глаза! На фоне желтой изжеванной жизнью кожи голубели глаза с выражением  такой бесконечной доброты и радости, какой Вера Петровна в жизни не видывала. Это был взгляд необычайно счастливого человека.  Абсолютно счастливого!

 Чокнутая, поняла Вера Павловна. Не может нормальный человек быть так безмятежно счастлив, а бездомная оборванка – тем более.
 
А нищенка  широко улыбнулась ей беззубым  ртом и опять склонила на грудь голову.
 
Вдруг, у старухи как-то странно зашевелился ворот пальто и оттуда, как из норки, высунулся темный комочек, оказавшийся щенком. Пухлым коричневым щенком с короткой блестящей шерсткой и шоколадными глазками. С  месяц от роду – не больше. Он уморительно широко зевнул и доверчиво потянувшись к лицу своей хозяйки, лизнул ее в щеку, та в ответ счастливо засмеялась.

Ну, точно! как есть - сумасшедшая, уверилась Вера Павловна, но тем не менее, от странной парочки глаз не  отвела. Уродливая старуха и симпатяга  щенок, как магнит притягивали ее внимание.
 
Господи,  – думала она,  - зачем этой ненормальной старухе собака? Она  сама явно бездомная... А может она из этих городских сумасшедших, которые заполоняют свои квартиры кошками или собаками в неисчислимых количествах, превращая жилье в помойку, жизнь животных в муку, а соседей - в каторгу?

 Вера Павловна неоднократно видела по телевизору репортажи о таких особах. Бедный щенок!

 А «бедолага», между тем, продолжал резвиться. Он, то обратно зарывался под  ворот пальто, то выныривал наружу, а хозяйка ему что-то нашептывала. И в этой  взаимной безоглядной любви было что-то завораживающее.

И вдруг какое-то новое горячее чувство полоснуло  ее по сердцу. Зависть? Да, Господь с вами! К кому? К этой нищенке? Какая чушь! Ну, да. Она обиделась на сына, но он у нее есть! Вот и подарок его лежит в сумочке – духи, кажется, французские…

Но в душе уже проклюнулось,  уже проросло неуемное желание счастья. Беспечного, безоглядного..
Даже выйдя на своей станции, Вера Павловна все продолжала смотреть на них через окно, как, наверное, провожающий на перроне вокзала вглядывается в окна отправляющегося вагона, стараясь еще раз увидеть уезжающего дорогого гостя. Так бывает: свалится на голову кто-нибудь незваный негаданный, всех перебаламутит, утомит, а соберется уезжать – такая тоска нахлынет, что хоть плачь.

 Так и стояла -  ухоженная,с тщательно уложенными волосами - волосок к волоску,безупречно одетая - пока электричка, взвизгнув, не захлопнула двери вагона и не покатила в темноту тоннеля.
 
 На улице ей пришлось зажмуриться от внезапно яркого солнца.

 Рядом с выходом из метро около киоска с выпечкой стояли две молодые женщины. Они с удовольствием уплетали какие-то пирожки, и, увлеченно толкуя, совершенно не замечали, что взяты в плен стаей воробьев. Стая – сотня, не меньше - окружила их плотным кольцом и, устремив кверху клювы-гвоздики, замерла в ожидании крошек. Это выглядело так уморительно, что Вера Павловна невольно улыбнулась.

  Она сложила руку козырьком и посмотрела на небо. Оно было ослепительно голубым и бесконечным.




.