Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
Борис Ковынев
ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ ВОЙНЫ
Война ворвалась в Киев с самого её начала: на рассвете 22 июня 1941 года, в воскресенье, немецкая авиация начала бомбить стратегические объекты города - мосты через Днепр, заводы «Большевик» и «Арсенал». В этот, первый день войны, киевлянам довелось увидеть над Киевом первые немецкие самолеты в окружении очень редких маленьких белых облачков – разрывов зенитных снарядов.
«В довоенные годы в Киеве часто проводились военные учения, поэтому, когда на рассвете 22 июня прозвучали далекие взрывы, многие киевляне решили, что начались маневры.
После завтрака мама послала меня в магазин за хлебом. Очередь стояла длиннющая. Когда до меня оставалось всего человека три, в магазин вошел милиционер и приказал всем перейти в соседний двор, так как началась воздушная тревога.
- Как они уже надоели с этими учениями! – бросила молодая женщина с ребенком на руках.- У меня дома еще один сын. Ему пять лет.
Во дворе соседнего дома мы простояли с полчаса. Вдруг на балкон выскочил маленький мальчик в коротких штанишках и закричал: « Война уже началась! Немцы напали!». На него не обратили внимания. Но потом на балкон вышел мужчина и сказал, что немцы перешли границу и объявлена война.
Что тут началось! Женщины заплакали.Та, что держала на руках ребенка– закричала, что ей необходимо бежать домой. Но милиционер стоял, как скала, и никого не выпускал. Наконец, был дан отбой воздушной тревоги , и он разрешил всем выйти. Восстановилась очередь за хлебом. Я взял две буханки. Раз началась война – решил я,- надо запастись хлебом.
Бомбежки измучили людей. Немецкие самолеты бомбили Киев и днем и ночью.» - писал в своих воспоминаниях мой отец, которому тогда исполнилось 14 лет.
Гражданская оборона Киева выдала предписание во дворе каждого дома рыть укрытия. На специально рассчитанном расстоянии от дома наши мужчины за пару дней вырыли во дворе на месте цветника траншею, закрыли ее досками и сверху забросали землёй. Естественно, это сооружение при первой же бомбе стало бы могильником для всех, кто в нём бы находился.
Летом 1941 года в Киеве действовали тимуровские отряды, которые помогали семьям красноармейцев, собирали посылки для фронтовиков, участвовали в противовоздушной обороне и выполняли еще много нужного. Душой этих отрядов была заведующая детским кинотеатром «Змина» («Смена») на Крещатике 36 -любимица местных школьников Мария Боярская.
Война набирала обороты. Репродукторы-тарелки, которые висели в каждом доме, приносили удручающие известия. В соответствии с положением военного времени, 25 июня 1941 года Совет Народных Комиссаров СССР своим постановлением обязал всех граждан сдать на «временное хранение» в органы НКСвязи все радиоприемники и радиопередающие установки, находящиеся в индивидуальном пользовании. Местом сдачи радиоприемников для жителей Киева был выбран магазин «Детский мир» на углу Крещатика 28 и Прорезной 2. Интересно отметить, что поскольку перед оставлением города, сданную радиоаппаратуру власти не успели вывезти, склад достался немцам, которые продолжили в нем приём всё ещё остававшихся у киевлян радиоприемников. Кстати, в обращении немецкого командования предписывалось сдать в комендатуру огнестрельное оружие, приемники и противогазы в течение 24 часов, но принять радиоприемники в течение суток для немцев оказалось невозможным - так их было много, что даже пять дней спустя люди еще стояли, прислонившись к фасадам домов, и терпеливо ожидали очереди.
Все дни войны вела свой потрясающий дневник киевская художница
ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА ХОРОШУНОВА (1913—1993). Теперь и далее я буду приводить из него некоторые фрагменты.
«21 июля 1941 г., вторник.
Под радио на улицах толпы народа. Слушают сообщения информбюро.
4 июля 1941 г., пятница.
Какое-то безумие охватило город. Словно враг уже возле самого Киева. Все улицы наполнены бегущими к вокзалу людьми. У всех на лицах одно единственное желание — уехать, уехать скорее, как от чумы или проказы. Люди идут, бегут, тащат мешки с вещами, и впечатление такое, что весь город сорвался с места и стремится вон из него, как можно скорее. Купить билеты на выезд нельзя. Два дня назад билет в Москву поездом стоил 500 рублей, потом тысячу, а вчера уже 5000. Сегодня предлагают невероятные деньги, чтобы выехать из города, а купить билетов нельзя. Можно выехать из Киева только эшелонами, талоны на которые выдают на эвакопунктах только для беженцев. Киевлян не эвакуируют, а между тем люди бегут с вещами на вокзал и сидят там, а потом кто-то уезжает, а кто-то остается. И не кто-то уезжает, а уже очень много народа уехало. Как всегда, связи и знакомства. НКВД, например, погрузило на машины свои семейства вместе с трюмо, шкафами и пианино, и еще позавчера многие из них уехали.
По городу летает сгоревшая бумага, это жгут архивы. Существует негласный приказ о том, чтобы сжечь подворные книги. Никакой возможности разобраться в том, что происходит. И сколько ни силишься остаться спокойным в этом хаосе паники, невольно поддаешься этому стихийному чувству, и, действительно, хочется бежать куда угодно, только бы бежать.
7 июля 1941 г., понедельник.
Из Киева все уезжают и уезжают. Со всех сторон только и слышно, что уехали начальники и бухгалтеры, забрав деньги рабочих и служащих. Уничтожаются все архивы, личные дела, подворные книги. Выписываются какие-то незаконные справки, какие-то невероятные суммы. Никакого учета, никакой ответственности. Какой-то полный развал в городе и состояние полной деморализации. Если на минуту остановиться и прийти в себя в этом всеобщем паническом помешательстве, то все кажется совершенно непонятным. Откуда такая паника, если немцы еще только у нашей старой границы, то есть не менее чем в 300 километрах от Киева? И неужели кто-нибудь может подумать, что мы можем отдать Киев немцам?
16 июля 1941 г., среда.
В городе тихо. Уехали все паникеры, остался притихший народ. Город словно замер. Многие перестали уже решать вопрос о том, ехать или не ехать, а просто решили ждать, что будет. У многих нет денег, чтобы ехать куда-либо, многие считают бессмысленным бросать насиженное гнездо и пускаться в тяжелый путь на полную неизвестность.Роют окопы на главных улицах
Уже начинают привлекать к ответственности прокравшихся завов. Жаль только, что поздно. Многие, большинство успело убежать. В газете напечатали, что расстреляли двух завмагов военторга, которые украли 16 тысяч.
В магазинах много всяких вещей. Довольно много народа покупает вещи. Правда, все мнутся, не зная, что лучше: тратить деньги или держать их. Но необходимое покупают почти все. Деньги большинству народа уплатили, выдали ликвидационные и компенсацию за отпуск.
Хозяйки варят варенье. На базаре появились кое-какие овощи. Ах, если бы было не хуже! Ни о чем другом мы и не мечтаем. На улицах продолжают строить баррикады из мешков с песком.
27 июля 1941 г.
Еще одна ночь прошла без бомбежки. Каждый день все новые люди рассказывают о немцах, которые во многих селах вокруг Киева. Сушим сухари. Работники хлебзавода говорят, что выпекается последний хлеб.
Тревога все растет. Все хотят развязки. Но никто не знает, что принесет она. Она может быть так ужасна, что мы горько пожалеем о нынешнем беспокойном времени.
8 августа 1941 г.
По Крещатику идут и идут войска. Они движутся в сторону Дарницы. Льет дождь, и резкий холодный ветер пронизывает насквозь. Бойцы сидят на замаскированных повозках и машинах.
Закрыты многие магазины. В остальных ничего нет. На улицах совсем немного гражданского населения. Город полон военными. Милиция вооружена гранатами. Баррикады из мешков развалились во многих местах и потекли от дождя. К вечеру распогодилось, но холодно очень. А стрельба не прекращается. И кажется, что стреляют со всех сторон. Говорят, что немцы совсем близко от Киева.
25 августа.
Продукты совсем исчезают из города. Но хорошо, что работают столовые. И даже неплохо кормят. В Кубуче можно пообедать за 2 рубля. За хлебом снова очереди, но никто не остается без него.
Прервем на некоторое время дневник.
«Шестнадцатого сентября 1941 года в редакции я прочитал очерк Б. Лапина и З. Хацревина, переданный из Киева по телефону. Они писали, что немцы подошли вплотную к городу, но киевляне не унывают: «Как всегда многолюден и шумен Крещатик. По утрам его поливают из флангов, моют, скребут... Начались занятия в школах... Во всех переулках баррикады... Очередь у кассы цирка...» Четыре дня спустя по Крещатику шагали немцы.» -вспоминал Илья Эребург в книге «Люди.годы.жизнь»
17 сентября части Красной армии начали отходить из Киева. В соответствии с прямым указанием Сталина: « создавать невыносимые условия врагу», этим занимались инженерные части 37-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Андрей Власов (будущий защитник Москвы, а потом — «изменник и предатель»), а непосредственно руководил операцией по минированию начальник инженерных войск 37-й армии полковник Александр Голдович..19 сентября подразделения войск НКГБ вывели из строя электростанции и водопровод и подорвали металлические фермы мостов через Днепр. Запасы продовольствия были вывезены или отравлены, не работал городской транспорт, связь, водопровод.
Но главное- оставляя Киев, нквдешники заложили взрывчатку и радиоуправляемые
(на расстоянии до 400 км) фугасы в здания на Крещатике и многие важные административные здания в прилегающих кварталах: Совнаркома, Верховной Рады, ЦК КП(б)У, а также Успенский собор, оперный театр, музей Ленина и отдельные большие жилые дома. В частности, в подвалы известного киевского «небоскреба Гинзбурга» взрывчатку в деревянных ящиках носили энкаведисты из своего здания напротив, объясняя, что это они как будто перепрятывают архивы. На верхних этажах и чердаках зданий с начала войны было заготовлено множество ящиков боеприпасов и противотанковых бутылок с горючей смесью, поскольку советское военное командование , по-видимому, намеревалось драться в Киеве за каждую улицу, для чего весь город был изрыт рвами и застроен баррикадами.
По воспоминаниям заместителя директора Музея истории Киева ДМИТРИЯ МАЛАКОВА, к счастью, тогдашний директор заповедника архитектор Олекса Повстенко спас от разрушения Софийский собор. Минерам, которые приехали со взрывчаткой в «подвалы Софии», он сказал, что таких подвалов не существует».
Кроме того, в городе после отступления, была оставлена специальная диверсионно-разведывательная группа под руководством Ивана Кудри. В ее задачи входило выяснить, кто и когда будет заселять заминированные объекты и передавать информацию в Центр по мощной рации, установленной на конспиративной квартире пенсионера Линевича.
Кстати, в первые же дни после вступления в Киев, немецкое руководство, получив от собственной агентуры и населения сообщения о минировании зданий, тут же вызвало саперов, которые приступили к разминированию тех объектов, о которых узнали. Так, в частности, были спасены правительственные здания и Оперный театр. Только из здания музея Ленина немецкие саперы вынесли три тонны взрывчатки вместе с радиоуправляемыми устройствами.
18 сентября настало безвластие. Население стало массово грабить магазины и склады. Грабеж продолжался до полудня 19 сентября.
Вспоминает известный киевовед ДМИТРИй МАЛАКОВ: «Народ тащил все абсолютно — от иголок и носков до габаритной мебели. Все это собирались обменивать потом на еду, потому что власти вывезли из города все продукты, а что не успели, потопили в Днепре. А всем нужно было выживать. Поначалу воды и света в квартирах тоже не было. Мой брат в те первые дни пошел на Днепр с чайником. Тогда речная вода была еще сравнительно чистой. Кто-то брал воду из водопроводных колодцев, подземных пожарных резервуаров. Света в квартирах тоже не было»
НАЧАЛО ФАШИСТСКОЙ ОККУПАЦИИ КИЕВА
19 сентября 1941 года, к 13 часам дня, с Подола, по улице Кирова( теперь Грушевского), в город начали входить передовые подразделения немецкой шестой армии.
Киевлянин АЛЕКСАНДР ЛАШУК вспоминает: «Фашисты зашли в город без стрельбы и погромов. Многие люди оставались в домах и смотрели на них через окна своих квартир.»
«Толпа антисоветски настроенных лиц, в количестве до 300 человек, на площади Калинина встречала входящие немецкие части с цветами и звоном колоколов Печерской лавры.».- Из докладной записки зам. народного комиссара внутренних дел УССР Савченко Секретарю ЦК КП(б)У тов. Хрущеву Н. С. 4 декабря 1941 г.
Крещатик немцы в честь фельдмаршала фон Эйхгорна тут же переименовали в Эйххорнштрассе.
Из вспоминаний ДМИТРИЯ МАЛАКОВА: «Те, кто останавливался возле немецких машин, многое могли рассказать. И было о чем. Все у немцев было не похоже на наше. И огромные машины, все необыкновенно оборудованные. И целые дома на колесах с самым разнообразным устройством. И вылощенный, чистый откормленный вид. Все резко отличало вид этой армии от наших войск, наших людей.».
Немецкая городская военная комендатура вначале разместилась в здании обкома КП(б)У (бывшей Городской думы) на площади Калинина, но на второй день была переведена в здание гостиницы «Спартак» (бывшая «Франция») на углу Крещатика (Крещатик, 30/1). и ул. Свердлова (сейчас ул. Прорезная), которое было построено в 1902-1903 годах знаменитым архитектором Владиславом Городецким. Верхние этажи здания были заселены элитой германского вермахта.
На другом углу Прорезной и Крещатика, где был магазин «Детский мир» -разместилась немецкая жандармерия. В жандармерию сносили радиоприемники. Тут же, прямо на улице, сбрасывали противогазы.
21-го числа появились на улицах первые приказы. Все они были напечатаны на двух или трех языках, украинский и немецкий обязательно. В них население призывалось к спокойствию. Предлагалось вернуть все взятое в магазинах, сдать оружие и радиоприемники, соблюдать светомаскировку, не прятать, а выдавать партизан, красноармейцев, коммунистов. И заканчивались все приказы тем, что неповиновение карается смертью.
22-го числа также приказами на стенах было предложено всем, кто работал до последнего дня, явиться по месту работы и там зарегистрироваться.
В комендатуру должны были являться все начальники учреждений для регистрации их. К коменданту же шли по всякого рода делам. Туда все время подъезжали немецкие машины, стоял немецкий караул, и стоял на тротуаре наблюдающий народ.
Из дневника ИРИНЫ ХОРОШУНОВОЙ: «На всех улицах, чуть ли не на каждом шагу расклеили портреты Гитлера. Он изображен в таких же тонах, как И.В.Сталин на портретах наших художников. Стоит с гордым видом, подбоченясь. Изображен в защитном френче, очевидно, в форме национал-социалиста, потому что на руке красная повязка с черной свастикой на белом фоне. А под портретом надпись: «Гітлер — визволитель». И возле всех портретов по два красных флажка, тоже со свастикой посередине.
И еще появились в тот же день воззвания к украинскому народу некоего Степана Бандеры. В них снова оплакивалась «доля» и превозносилась национальная борьба украинского народа. Потом шел призыв к объединению населения Киева в партию «ОУН» — «Объединение украинских националистов» во главе с этим самым Бандерой. Затем объявлялось, что отныне у нас будет «Самостійна, соборна, українська держава». И заканчивалось воззвание словами: «Твої вороги — Москва, Польща, Жидова. Знищуй їх!»
Из докладной записки зам. народного комиссара внутренних дел УССР Савченко секретарю ЦК КП(б)У тов. Н.С. Хрущеву 4 декабря 1941 года: «Хождение по городу разрешалось только с 5 часов утра до 22 часов вечера. Позднее срок хождения вечером был сокращен до 20 часов. Положение населения тяжелое. Снабжение его совершенно не организовано. Столовые не функционируют. Никакой торговли в городе нет и достать продукты питания почти невозможно.В большинстве своем, на базарах торговля идет за счет товарообмена. Например, для того, чтобы выменять буханку хлеба на базаре, надо отдать новую мужскую рубаху. За пуд картофеля надо отдать костюм, пачка махорки на базаре стоит 35 рублей, флакон одеколона - 75 рублей. Купить мыло, спички, жиры и керосин - совершенно невозможно. Все квартиры, в которых жили рабочие и служащие, эвакуированные из Киева, немецкие офицеры вскрывали и оставшиеся ценные вещи грузили на повозки и автомашины, затем отправляли, как трофеи, к себе домой - в Германию. Немцами также были разграблены магазины с культтоварами. Забирали даже детские гармошки, гитары, ученические портфели и тетради.».
А ещё ДМИТРИЮ МАЛАКОВУ запомнился такой случай «Однажды, в трамвае карманный вор залез к кому-то. Люди подняли шум и поймали его. На передней площадке в это время ехал немецкий офицер. Он сразу же выяснил, в чем дело, остановил трамвай, вывел вора и застрелил его на глазах у всех. Потом вернулся в трамвай, и все поехали дальше.».
ВЗОРВАННЫЙ КРЕЩАТИК
24 сентября 1941 года, ровно на пятый день после занятия Киева немецкими войсками, примерно в четвертом часу дня, когда наступил комендантский час, и все жители Киева находились дома, в помещении магазина «Детский мир» на углу Крещатика и Прорезной, 28/2, куда население, по приказу оккупационных властей, сдавало радиоприемники, раздался мощный взрыв.
И тотчас же второй, еще более мощный удар потряс воздух. Это сдетонировала взрывчатка, хранившаяся в соседнем здании, где располагалась немецкая военная комендатура. Взрывы были такой силы, что вылетели стекла не только на самом Крещатике, но и на параллельных ему улицах. Стекла вылетали со всех этажей на головы и немцев, и прохожих.
Киевлянин АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ КУЗНЕЦОВ , подростком оказался свидетелем событий, происходивших в Киеве во время фашистской оккупации. Позже его записи легли в основу романа «Бабий Яр»: «На углу Прорезной поднялся столб огня и дыма. Толпы побежали — кто прочь от взрыва, кто, наоборот, к месту взрыва, смотреть.
В первый момент немцы несколько растерялись, но потом стали строить цепь, окружили горящий дом и хватали всех, кто оказался в этот момент перед домом или во дворе.
Волокли какого-то долговязого рыжего парня, зверски его били, и разнесся слух, что это партизан, который принес в «Детский мир» радиоприемник — якобы сдавать, но в приемнике была адская машина.
Всех арестованных вталкивали в кинотеатр здесь же рядом, и скоро он оказался битком набитым израненными, избитыми и окровавленными людьми.
В этот момент в развалинах того же самого дома грянул второй, такой же силы, взрыв. Теперь рухнули стены, и комендатура превратилась в гору кирпича. Крещатик засыпало пылью и затянуло дымом.
Третий взрыв поднял на воздух дом напротив — с кафе-кондитерской, забитой противогазами, и с немецкими учреждениями.
Немцы оставили кинотеатр и с криками: «Спасайтесь, Крещатик взрывается!» — бросились бежать кто куда, а за ними арестованные, в том числе и рыжий парень.
Поднялась невероятная паника. Крещатик действительно взрывался.
Взрывы раздавались через неравные промежутки в самых неожиданных и разных частях Крещатика, и в этой системе ничего нельзя было понять.
Взрывы продолжались всю ночь, распространяясь на прилегающие улицы. Было впечатление, что взрывается весь город. Начался катастрофический пожар. Перекрытия и перегородки в большинстве домов были деревянными, в сараях и подвалах хранились дрова и уголь, на кухнях — запасы керосина. Не было чем гасить пожары - водопровод не действовал.
Откуда-то немцы срочно доставили на самолете пожарные машины (киевские были угнаны на левый берег) и длинные шланги, которые протянули от самого Днепра через Пионерский парк и стали качать воду мощными насосами. Но до Крещатика вода не дошла: среди зарослей парка кто-то , скорее всего подпольщики , шланги перерезал.»
Из записок ИРИНЫ ХОРОШУНОВОЙ : « В городе поднялась тревога. К вечеру пожар усилился. Зарево снова, как в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое, поднялось над городом. Снова поползли слухи, что минирован весь город. Побежали во все стороны люди с вещами. С Крещатика, где начался пожар, выселялись. А взрывы все слышались с той стороны.
Снова тревожно провели ночь. А на утро весь город был еще больше взволнован, потому что пожар распространялся, горели соседние от улицы Свердлова дома, загорелся почтамт. Горела уже (не знаю только, как это случилось) противоположная от почтамта сторона. Горела Прорезная, угол Пушкинской. Немцы в зону пожара никого не пускали. И никто не знает, что они там делали, тушили или жгли. Только город горел, и вечер 25-го числа был полон огня и страха. Во всех домах, как и прежде, не спали, дежурили по очереди жильцы во дворах и парадных. Без конца вырастали слухи о том, что город подожгли евреи. Было совершенно очевидно, что это очередная провокация, но никто не мог сказать, что она готовит.
Вечером того же 25-го числа был нарушен приказ о том, что ходить можно только до 9 ч. вечера. В свете зарева, которое все росло, без конца бежали по улицам люди с узлами, бежали во все стороны от центра. А пожар все разрастался. Вместе с пожаром росла паника.»
АНАТОЛИЙ КУЗНЕЦОВ: «Немцы, которые так торжественно сюда вошли, так удобно расположились, теперь метались по Крещатику, как в мышеловке. Они ничего не понимали, не знали, куда кидаться, что спасать. Немцы не могли даже достать трупы своих погибших или жителей, они сгорали дотла. Горело все, что награбили немцы, горели шестикомнатные квартиры, набитые роялями, горели радиокомитет, кинотеатры, универмаги. И никто понятия не имел, где произойдет следующий взрыв.
Надо отдать должное: немцы выделили команды, которые побежали по домам всего центра Киева, убеждая жителей выходить на улицу, эвакуируя детей и больных. Много уговаривать не приходилось. Жители — кто успел схватить узел, а кто в чем стоял —бежали из домов по-дальше от Крещатика: в парки над Днепром, на Владимирскую горку, на бульвар Шевченко, на стадион. Было много обгоревших и раненых. Люди с узлами сновали по всем улицам, сидели в скверах и прямо на тротуарах.»
Погорельцы ночевали в противовоздушных щелях, в кустах бульваров и парков, в сделанных на скорую руку халабудах и шалашах.
«Всего же более 50 тысяч киевлян остались без жилья и имущества.».- писала 21 октября 1941 года газета «Українське слово».
АНАТОЛИЙ КУЗНЕЦОВ: «Стояла сухая пора, и потому начался пожар, который можно сравнить, пожалуй, лишь со знаменитым пожаром Москвы во время нашествия Наполеона в 1812 году.
Сами взрывы закончились 28 сентября, но пожары продолжались ещё две недели. После нескольких отчаянных дней борьбы с пожаром немцы прекратили сопротивление, вышли из этого пекла, в котором, кажется, уже не оставалось ничего живого, и только наблюдали пожар издали.
Крещатик продолжал гореть в полном безлюдье, только время от времени в каком-нибудь доме с глухим грохотом рушились перекрытия или падала стена, и тогда в небо взлетало особенно много углей и факелов и служило ориентиром для самолетов.
Раскаленные развалины дымились еще долго; даже в декабре я своими глазами видел упрямо выбивающиеся из-под кирпича струи дыма.
Над чудовищным костром, каким стал центр Киева, образовались мощные воздушные потоки, в которых как в трубе, высоко взлетали горящие щепки, бумаги, головни. Город насквозь пропитался гарью; по ночам он был залит красным светом, и это зарево, как потом говорили, было видно за сотни километров.
Немцы оцепили весь центр города и две недели стояло оцепление из автоматчиков. А когда оно было снято и немцы туда пошли, то улиц, собственно, не было: падавшие с двух сторон здания образовали сплошные завалы.»
Последствия взрывов и пожаров были ужасающими: исторического центра Киева, составлявшего славу города, больше не существовало. В горы битого кирпича, обожженные скелеты зданий превращены Крещатик и еще три километра прилегающих к нему улиц. Одним словом, весь исторический центр Киева, ядро города, навсегда перестало существовать.
Из записок ИРИНЫ ХОРОШУНОВОЙ:
« 6 октября, в 8 ч. вечера.
Бродя по городу, вышли на Крещатик. Мы думали, что уже ничто не сможет потрясти нас. И стояли, не в силах уйти, не в силах оторваться от страшного зрелища. С двух сторон свесились остовы прежних домов, и каждую минуту могут рухнуть отвесные обгорелые стены. Они стоят, не укрепленные ничем, а в оскаленные обглоданные огнем просветы окон светится небо. За стенами нет ничего, кроме обломков кирпичей и штукатурки.»
Взрывая мирный Крещатик, диверсанты Красной армии действительно нанесли немцам ощутимый военный урон, а то, что при этом погибнет втрое больше мирных жителей, это советскую власть никогда не волновало. Тем более, что по советским понятиям люди, оставшиеся на оккупированной территории, — не патриоты, значит, и не люди.
Но был еще один, самый зловещий аспект этих событий. Немцы, которые словно участвовали в жутком соревновании с Советами по уничтожению мирных ни в чем неповинных людей, 29 сентября 1941 года открыли второй акт этой « шекспировской» трагедии.
«На двери на грубой бумаге серо-синего цвета висело огромное объявление: «Наказується всім жидам міста Києва і околиць зібратися ... 29 вересня 1941 року до 8 ранку при вул.Мельника—Доктерівській (коло кладовища). Всі повинні забрати з собою документи, гроші, білизну та інше. Хто не підпорядкується цьому розпорядженню, буде розстріляний».— говорит Александр Лашук.
29 и 30 сентября состоялся расстрел нацистами и украинскими коллаборационистами евреев в Бабьем Яру. Только в течение этих 2-х дней погибло около 34 тысяч человек. Всего, по оценке ученых Украины, в Бабьем Яру количество расстрелянных евреев составило 150 тысяч.
Взрывы и пожары прекратились и жизнь в окупированном Киеве продолжалась. Сложнее всего киевлянам было с продуктами питания и со светом.Магазины работали в то время лишь для немцев, население же выживало только благодаря рынкам, располагавшимся на Львовской площади, на Евбазе, на Лукьяновке и на Подоле.
«Цены были нереальные, а качество продуктов – ужасное. Можно было купить хлеб из каштанов, так как зерна в городе не было, а об отрубях можно было только мечтать. Все забрали либо советская армия при эвакуации, либо немцы», – вспоминает очевидец.
Цены на продукты менялись в зависимости от ситуации на фронте – чем дальше заходили немцы, тем дороже стоила еда.
Одно время ходили на рынки без денег, а с тем, что можно обменять на еду. Но такой натуральный обмен был неравным. Например, детскую и взрослую одежду можно было выменять на стакан пшена – самой дешевой крупы.
Что касается света, то киевляне сначала пользовались керосиновыми лампами, а когда керосин кончился, ложились спать, как только смеркалось. Выходить на улицу в вечернее и ночное время было запрещено: с 18 вечера до 5 утра действовал комендантский час. Тех, кто осмеливался ослушаться, расстреливали без разговоров.
«Освободилось много квартир, где жили расстрелянные в Бабьем Яру евреи. Но ни мама, ни другие, оставшиеся без крова, не хотели там жить. Люди считали кощунственным занимать жилье, еще недавно принадлежавшее погибшим. Поэтому мы поселились в свободной комнате в подвале. Нацисты могли зайти в любую квартиру и забрать все то, что хотели. Пенсионеры вспоминают, что чаще всего они забирали перьевые подушки и духи «Красная Москва». или фольксдойче (граждан немецкого происхождения).», — говорит АЛЕКСАНДР ЛАШУК.
ДМИТРИЙ МАЛАКОВ: «За проезд в трамвае платить должны были лишь горожане. Немцы ездили бесплатно, более того, на первой площадке (возле первых дверей и вагоновода). «Зайцев» в трамваях не было, в каждем вагоне работал кондуктор, который брал плату с мирных жителей. Но основная часть людей передвигалась по улицам пешком, даже на большие расстояния. Без особой необходимости киевляне старались вообще из дома не выходить, так как в городе периодически устраивали облавы.»
Из записок ИРИНЫ ХОРОШУНОВОЙ:
«17 октября 1941 г.
У нас начинается настоящий голод. Хлеба нет. Его выдали дважды по 200 граммов на человека и уже больше недели ничего не выдают. Пустили слух, что хлеб отравлен, и потому его не дают населению. Но сами немцы все время едят хлеб, очевидно, не боясь отравиться. Купить до сих пор ничего нельзя. Магазины все закрыты. А на базарах крестьяне меняют продукты уже только на совершенно новые вещи.
Сухари окончились уже несколько дней назад. У Нюси и Гали уже вторую неделю нет ни капли жира и ни одного сухаря. А есть семьи, у которых уже совсем нечего есть. И, главное, никаких перспектив.
6 ноября, четверг.
Сегодня канун Октябрьских праздников. Наверно, там, где Советский Союз, завтра будут демонстрации. А мы только потихоньку соберемся вместе. Немцы ждут в эти дни усиления «диверсионных актов». В управе сегодня работали до половины четвертого. Все эти дни по улицам разрешается ходить только до четырех часов. Немцы боятся.
Взрывом в Лавре уничтожен старинный памятник архитектуры — Успенский собор. Нет больше замечательного творения старинных зодчих. Так разрушена еще одна достопримечательность Киева.»
ОСВОБОЖДЕНИЕ
В ночь на 6 ноября 1943 года в пылающий город с боями, преодолевая сопротивление остатков немецкой армии, вошли танки армии генерала Рыбалко.
Пехотинцы с автоматами из 4-й отдельной разведывательной роты вошли в развалины здания обкома ВКП (б) (быв. Думы)и подняли там красное знамя .
При этом стремление успеть к советской праздничной дате - 7 ноября - привело к огромным человеческим потерям: освобождение Киева стоило жизни 417 тысячам бойцов и командиров Красной армии.
Путь к центру Киева прокладывал гвардии старшина, командир разведывательного взвода - киевлянин Никифор Шелуденко, который на Крещатике геройски погиб.
Говорят, коренные киевляне, жившие в центре Киева до войны и пришедшие на Крещатик после освобождения, от одного вида улицы становились седыми.
Писатель ВИКТОР НЕКРАСОВ, ушедший в августе 1941 на фронт, вернулся в Киев в декабре 1943-го, вспоминал: «Выскочил из грузовика у Бессарабского Крытого рынка, там, где кончается Крещатик и начинается Красноармейская. Я сказал кончается. Это неверно. Его просто не было. Горы битого, занесенного снегом кирпича, искореженные, торчащие из этих груд железные балки и узенькие, протоптанные в сугробах тропинки. Вот и все. И цепочкой, как муравьи, спешащие куда-то люди – на работу, за пайками, на толкучку...»