День второй
Задний дворик готического собора, вызвавшего вчера столь противоречивые чувства в наших ортодоксальных душах, оказался в непосредственной близости от отеля. Его даже можно было бы принять за патио нашей гостиницы, если бы три звезды предполагали подобную роскошь. И как только мы не заметили нашего соседства с собором раньше! Хотя, учитывая мой полный пространственный кретинизм и частичный — моей подруги, удивительно скорее то, что вчера мы вообще смогли найти дорогу домой. Адрес отеля, конечно, был написан на визитке, но ее, как и многие другие полезные предметы, безвозвратно затянула трясина моей всепоглощающей сумки.
Утром сразу после завтрака идем в Эдинбургский замок. Это всего в двухстах метрах от гостиницы. Похоже, что наш отель — с запада на восток и с юга на север — отметился на заднем дворе всех основных достопримечательностей Эдинбурга. Свежо. Небо здесь поразительное: солнце пронзает резкими наклонными лучами слои атмосферы, окрашивая их в нежно-голубые, синие и лиловые тона и создавая из них точные, будто выверенные математически параллели — но богатство красок выдает в их творце художника. На фоне этого небесного граффити покрытые замшелой щетиной здания, которые вчера выглядели такими импозантными и таинственными, сегодня кажутся дряхлыми неухоженными стариками. На душе тревожно. Сдался нам этом Стерлинг, в самом деле! Все эти замки так похожи друг на друга! Зачем только я еще в Москве, в обмен на обещание присоединиться ко мне в путешествии по Шотландии, поклялась своей подруге Ирине туда съездить…
— А давай просто не пойдем на встречу с Майком! — удивляясь собственному вероломству, предлагаю я.
— Да ты что! Так нельзя, мы же обещали! Человек будет ждать! — укоризненно приподняв брови (и, видимо, неожиданно открыв для себя новую грань моей натуры), восклицает подруга.
— Да-да, конечно, извини!
К голосу совести присоединяется здравый смысл — все равно деваться некуда: наши координаты у него есть, и где мы живем, он тоже знает. Будь что будет! В конце концов, нас двое, он один… здоровый двухметровый шотландец.
Если дорога от отеля до Эдинбургского замка занимает у нас пять минут, то в очереди за входным билетом мы проводим не менее тридцати. Еще полчаса уходит на фотографирование друг друга в обнимку с пушками. Главный фокус — исхитриться, чтобы один из гидов-шотландцев в клетчатой шерстяной юбке как бы случайно попал в кадр. Так фотография получится более самобытной и вызовет много забавных комментариев на Facebook. Интересно, а шотландцы до сих пор носят килт без нижнего белья? Покраснев от собственных мыслей, прихожу к выводу, что вряд ли: холодно и негигиенично. Ладно, спросим у Майка… Хотя… нет, лучше не надо.
Смотрю на часы: встреча через десять минут. Пора. Конечно, на восемнадцать фунтов мы замок не отработали, зато пару колоритных дядек в килтах в объектив поймали. Возвращаемся в отель. Перед входом, как волшебник из детской песенки про день рождения, в голубом «мерседесе» нас уже поджидает Майк. Заранее договорившись об условном сигнале SOS, готовимся расположиться на заднем сиденье — так мы сможем держать ситуацию под контролем. Как будто разгадав наш хитроумный план, Майк говорит:
— Кому-то придется сесть рядом со мной!
При этом он многозначительно (а для нас, настроенных подозрительно, еще и неоднозначно) показывает на свой живот:
— За мной сидеть невозможно — места нет!
— Да не вопрос! — восклицает моя подруга и… любезно пропускает меня вперед.
Каждый раз, слыша эту фразу, я думаю, что надо взять ее на вооружение. На каком-то психофизическом уровне она так ласкает мое ухо, что оставляет впечатление готовности человека сделать для меня доброе дело, причем совершенно бескорыстно (и возможно, даже в ущерб себе). Это сразу питает такое милое моему сердцу чувство вины и благодарности. Вот и сейчас — я искренне благодарю подругу и виновато усаживаюсь на переднее сиденье, как бы невзначай проверяя механизм блокировки дверей.
Брошенная подругой фраза невольно напоминает о бывшем муже: «Может, нам уже пора пожениться?» — «Да не вопрос!» «Я подаю на развод!» — «Да не вопрос!» А если вы при этом еще и смотрите в его широко распахнутые зеленые глаза, и он растерянно хлопает густыми ресницами, как бы пытаясь смахнуть заблудившийся в них лучик солнца, у вас непременно возникает желание что-нибудь ему дать или, по крайней мере, за что-нибудь извиниться. «Ты забыл, что у меня сегодня день рождения!» — «Да не вопрос!» — «Прости! Ничего страшного!» — «Да не вопрос!»
— Посмотррите напрраво! — вздрагиваю я от приятного шотландского грассирующего «р» Майка. Уверена, что если бы мой экс мурлыкал свой «Да не вопрос!» с таким же милым акцентом, я бы с ним не рассталась никогда!
Так же, как и накануне в автобусе, Майк тараторит без умолку, совершенно не заботясь об обратной связи. Окончательно запутавшись в хитросплетениях дружеских и родственных отношений героев его рассказа, я просто молчу и загадочно улыбаюсь, создавая иллюзию полного понимания. Видимо, окончательно возложив на меня ответственность за личную безопасность и совершенно потеряв бдительность, моя подруга спит на заднем сиденье, а мы въезжаем в городок.
— Может, сначала перрекусим? — потирая веснушчатые ручищи, говорит Майк и останавливается перед входом в кафе у подножия замка Стерлинг, который, как мы и предполагали, очень похож на Эдинбургский.
— Ну вот, начинается! — сквозь зубы улыбаюсь я подруге, а Майку, ненамеренно копируя его «р», перевожу:
— Да не вопррос!
Надеюсь, что это не звучит как издевка. Заходим в кафе. Здесь я предлагаю мужчине заказать что-нибудь (должны же мы как-то отблагодарить его за потраченное на нас время и бензин). Он смеется, что если бы речь шла о чем-то более существенном, например, ужине, он бы ни минуты не сомневался, но сейчас — мы его гости!
«А! На ужин рассчитывает!» — думаю я — и успокаиваюсь, найдя, наконец, реальную почву для своих гнусных подозрений. До вечера далеко. Авторитетно рекомендую подруге заказать национальное шотландское лакомство — сконсы, а сама беру шоколадный брауни с шариком мороженого. Ведем неспешную беседу. Я стараюсь не замечать выражения лица моей приятельницы, которая намазывает маслом простую булку с изюмом, а сама недобро поглядывает на мой буржуазный десерт. Ой, совсем забыла ее предупредить, что сконсы, которые красиво подаются со сливочным маслом, клубничным джемом и взбитыми сливками, на самом деле напоминают булочку из советского прошлого под неприличным в наше время названием «Калорийная». Чтобы как-то загладить свою вину, предлагаю разделить со мной брауни, который как раз олицетворяет все возможные излишества капиталистического общества. Ирина нарочито вежливо отказывается, но я вижу, что прощения мне не будет долго.
Не принимая во внимание этот локальный конфликт на кулинарной почве, могу сказать, что на самом деле мы с Ириной отлично дополняем друг друга. Например, я до встречи с ней расстраивалась, что слишком много ем, а Ирина корила себя за каждый выпитый бокал вина. Все познается в сравнении, и после первой же совместной трапезы мы начисто лишили друг друга всяких комплексов подобного рода.
— А я еще никогда не общался с русскими женщинами, — уплетая морковный суп, воркует Майк. — Я и не думал, что у русских, да еще и женщин, может быть чувство юмора!
Интересно, о чем это он? Если о том, что вчера после покупки билета на круиз по озеру Лох-Несс я округлила глаза, пытаясь припомнить, давал ли он мне сдачу, а потом, на тридцатой минуте просмотра фотографий его собак, машин и мотоциклов, сказала все, что о них думаю, — так это я не шутила, да и вообще, в моей семье такой «юмор» именуется ехидством.
Принимаясь за свои сконсы, Майк продолжает:
— Несколько раз мне доводилось сопровождать в поездках русских мужчин, и единственное, что осталось в моей памяти, — то, что все они носили узкие остроносые ботинки и имели маллет! — раскатисто гогочет Майк. Услышав последнее слово, Ирина наконец отрывает взгляд от остатков брауни на моей тарелке и вопросительно смотрит на меня.
— Маллет — это мужская прическа, — успокаиваю я подругу, — короткая стрижка с узкой прядью длинных волос, оставленных сзади.
Да кто он такой, этот Майк, чтобы издеваться над нашими! И хотя из известных мне русских мужчин с маллетом вспоминается лишь Дима Билан, всколыхнувшееся чувство обиды за всех молодых (и не очень) матерей России, которые с завидным постоянством последние лет десять коротко стригут своих мальчиков, оставляя длинный хвостик волос на затылке, не позволяет мне промолчать:
— Между прочим, я читала, что американские рыбаки в XIX веке носили длинные волосы сзади, чтобы не простудить шею. Я думаю, что любовь русских к маллету очень даже понятна, особенно ввиду суровых климатических условий нашей страны!
— Ха-ха-ха! — не унимается Майк, — а узкие ботинки, наверное, можно использовать как полозья на случай гололеда! — он явно наслаждается своей чудесной шуткой.
«Смейся, смейся, — мрачно думаю я, — остроносые ботинки тебе не нравятся! Это ты еще с интеллигентными метросексуалами встречался. Что бы ты, интересно, по поводу армейских ботинок наших десантников сказал! Да-да! Их, например, вполне можно использовать как гусеницы бронетанковой техники… на случай войны!»
Допиваем чай и выходим на улицу. Майк признается, что от местных замков его уже тошнит (хотя я думаю, что это, скорее, от морковного супа), и предлагает подождать нас за воротами. Цена на входной билет в замок Стерлинг оказывается значительно выше среднестатистической. Пока мы в замешательстве рассматриваем чек, кассир с милейшей улыбкой благодарит за добровольный взнос, только что сделанный нами в фонд защиты исторического наследия Шотландии. Невольно вступив в ряды благотворителей, с ощущением собственной значимости рассматриваем древние стены и опять позируем с пушками, сначала отставив в сторону правую ножку, затем — левую.
Осматривая экспозицию в замке, я, как всегда, искренне пытаюсь запомнить имена монархов. Ирина терпеливо выслушивает мои сбивчивые комментарии, основанные главным образом на спонтанном переводе надписей под экспонатами. Мда! Опять фиаско! Знаю, что, имея за спиной пятнадцатилетний опыт посещения английских замков, я могла бы более уверенно ориентироваться в именах королей и их злодеяниях. В Стерлинге к списку добавляются шотландские правители, что ставит мою репутацию преподавателя-интеллектуала под сомнение, по крайней мере в глазах подруги Ирины. Чтобы спасти свое честное имя от позора, быстро увлекаю приятельницу к шести женским портретам. Там, незаметно пересчитав за спиной костяшки пальцев, с умным видом рассказываю подруге о женах Генриха VIII. Ирина снисходительно слушает меня со скучающим видом, а я понимаю, что она их всех (в отличие от меня) еще и знает в лицо. Испытывая маниакальную потребность педагога немедленно поделиться своими знаниями, показываю Ирине секрет мнемонического метода запоминания горьких судеб несчастных женщин. Представляете! Он используется учителями в английских школах. Бедные дети! В то время как наши школьники, изучая названия месяцев, перебирают костяшки пальцев: январь — февраль — март, английские детишки таким же способом с младых ногтей постигают тяготы семейной жизни: разведена — казнена — умерла — разведена — казнена — выжила! Интересный трюк производит ожидаемый эффект, и я понимаю, что прощена — и за сконсы, и за мое невежество в вопросах британской монархии. Еще немного бродим по замку, позируя у каждого столба. В спорах собрав фотоматериал для социальных сетей, понимаем, что пора возвращаться.
Майк встречает нас у ворот, и мы едем в Эдинбург. По дороге смиренно слушаем, как он бронирует столик в ресторане на восемь вечера. «Вот и настал час расплаты!» — думаю я, лихорадочно подсчитывая, во сколько же нам обойдется ужин на троих — или даже четверых, с учетом комплекции нашего нового друга.
— Надеюсь, вы поужинаете с нами сегодня? — не сомневаясь в ответе, любезно спрашиваю я.
— С удовольствием, — басит Майк, — но… в другой раз! Сегодня вечером я должен присутствовать на заседании байкерского клуба.
— Как в другой раз? Но мы завтра уезжаем в Лондон, — все еще не понимая, в чем подвох, дружно выдыхаем мы.
— Но вы же еще приедете? — подмигивает рыжеволосый гигант.
— Возможно, но мы не знаем когда!
— Вот тогда и встретимся. Во сколько у вас завтра поезд?
— В 10.00. А вы что, и проводить нас сможете? — в очередной раз удивившись своей бесцеремонности, растерянно спрашиваю я.
— Да не вопррос! — широко улыбается Майк, его обворожительное грассирование окончательно сбивает с толку, а нахлынувшее чувство вины и благодарности еще долго не отпускает меня.