Покаяние

            
                Пётр Дробышев уже неделю лежал в тюремном лазарете. Да, здесь было куда легче, чем в камере, но это практически ничего не меняло. Состояние его здоровья с каждым днём только ухудшалось. Часто он думал:- лучше бы умереть, чем  и дальше испытывать такие мучения.

                У него по-прежнему сильно болела грудь, но самым невыносимым был - кашель. Порой ему казалось, что вот-вот и изо рта вылетит, отделившийся от его организма, какой-нибудь кусок и шлёпнется на плиточный пол палаты, в которой помимо него находилось ещё пять «мучеников». Они скрипели, булькали, шипели и всё это называлось - дыханием...

                Даже в самом лазарете они лежали в отдельном корпусе, который совсем просто, как на воле назывался - «тубдиспансер». У Петра всё было запущено. И только совсем непосвящённый мог бы не догадаться,- до какой степени.

                Он хорошо помнил того сокамерника, с постоянно блуждающими глазами. Тогда трудно было себе представить, что тот неизлечимо болен и по чьей-то необъяснимой халатности находился рядом со здоровыми людьми. Сколько человек заразилось от него,- трудно сказать, но с этого всё и началось...

                Так не хотелось помирать молодым, хотя он хорошо понимал, что за содеянное ему полагается и большее. Сколько раз за эти годы он прокручивал в своей памяти один и тот же вечер, который стал для него роковым, а для кого-то и последним...

                Зачем поехал на эту вечеринку, а потом ещё и поругался с Татьяной? Хотя ничего не предвещало такой развязки. И главное, - зачем выпил? Он был в полной уверенности, когда ехал туда: ни-ни,- он за рулем. Даже выпив, мог бы остаться ночевать, но искушения были сильнее. В тот вечер его, как подмывало пить и куражиться, а конце, обидевшись на всех, он выскочил на улицу... Друзья останавливали его, но всё было бесполезно. Он легко освободился от преследователей и, прыгнув в машину, - нажал на газ.

                Дробышев хорошо знал дорогу из Звенигорода домой, в Москву. Но только не Пётр уже управлял машиной, а кто-то другой, а он мог лишь безвольно наблюдать за этим, но вносить свои коррективы не было никакой возможности. И когда он на полной скорости выскочил на Можайку, то не сразу понял, что машину занесло на скользком асфальте и потащило вправо на тротуар к автобусной остановке, где стояли трое, ничего не подозревавшие пассажира, в ожидании рейсового автобуса. Они были обречены, и это была их судьба, но он ещё этого не знал. Не знал Пётр, что и жизнь его с этой минуты делает резкий поворот и движется совершенно в другую сторону, о которой он вчера ещё и помышлять не мог.

                И почему дьявол выбрал именно его, Петра Дробышева, который и мухи не обидит, - орудием убийства? Этого он и предположить не мог. Его джип снёс не только хлипкую автобусную остановку, но ещё и врезался в бетонный столб, верхушка которого надломилась и упала на крышу автомобиля, хорошо ещё, что со стороны пассажира. И только это спасло Петра от неминуемой смерти...

                За эти годы, проведённые в тюрьме, он часто размышлял о том: почему остался жить, а тот парень, которому не было ещё и двадцати, умер. Двое других: молодая женщина и её муж, стали на всю жизнь калеками. Хорошо, что с ними не было ребёнка, который по счастливой случайности остался с бабушкой на даче.

                Потом, он уже ничего не чувствовал... Словно сквозь сон  до него доносился звук, напоминающий зуд бормашины, на приёме у дантиста. Это «эмчеэсовцы» кромсали болгаркой дверь автомобиля...
 
                Позже была больница. Часто наведывался следователь... потом в едином потоке смешалось всё: адвокаты, суд присяжных, который единогласно голосовал за «виновен». Его адвокат хотел подавать на апелляцию, но Дробышев категорически отказался. Пётр знал, чтобы выжить, а потом не пряча глаза в карман, свободно смотреть на мир, нужно пройти свою «голгофу»... Всё, что смог сделать адвокат - выбить пять лет колонии общего режима, а так ему все семь светило.

                Затем зона в Мордовской глубинке, а потом, как гром средь бела дня – болезнь. Наверное, так всё и должно было быть. Ведь жизнь воздаёт за содеянное бумерангом. Ты кидаешь его туда, а он тебе оттуда, но уже по голове, чтобы лучше думалось - такова философия жизни.

                Последний вердикт врачей был не утешителен – крайне запущенная форма туберкулеза. Обследовали и брали анализы месяц назад, но он пока жив, а умирать очень не хотелось, хотя предпосылки и, довольно весомые, к этому имелись.

                Недавно к ним приходил батюшка из внутренней церкви. Он долго говорил о смирении и покаянии..., что именно эти добродетели смогут вернуть человека к полноценной жизни и только так можно достичь понимания истины, но хорошо чувствовалось, что говорил он давно заученные фразы, припасённые к определённому случаю. От этого слова его воспринимались слишком поверхностно и было видно, что обитатели палаты лишь из вежливости кивали одобрительно головой, неумело расставляя на груди крестики...

                Что и говорить, слово покаяние дошло до души Петра и глубоко засело в ней. Он и так давно понял, что без покаяния никак нельзя, ведь боль в груди от тяжёлой болезни постоянно смешивалась с другой болью, - душевной, которую невозможно было заглушить никакими лекарствами. Душа саднила открытой раной, и выносить это уже не было сил.

                На завтра была намечена повторная медицинская комиссия, которая должна была поставить жирную точку в его судьбе. Кому он здесь нужен зек, которого надо презирать, а не лечить. И для чего, собственно? Чтобы тот стал здоровым, вышел из тюрьмы и продолжал сбивать ни в чём неповинных граждан. Так не бывает и Дробышев это хорошо знал.

                Не спалось. Решил пройтись в туалет, чтобы хоть как-то разнообразить своё время. Он не шёл, а ковылял по коридору. Сел на подоконник решётчатого окна. Достал «бычок» и зажёг спичку. Вдруг его внимание привлекло что-то светлое в углу. Он решил не тратить силы зря. Надо просто посидеть и уйти. Но что-то подталкивало его посмотреть, что бы это могло быть? Он встал и маленькими шашками, чтобы не растянуться на скользком полу, двинул в угол. Его удивлению не было конца. На него с грязного тюремного пола смотрел лик Иисуса Христа. Пётр отшатнулся от неожиданности, но придя в себя, поднял бумажную иконку, вытер о тюремную робу и положил в боковой карман.

                Он возвращался в палату, думая о бесполезности жизни, хотя почему-то именно жить ему как раз таки очень хотелось. Но ещё более бесполезным он считал приход священника к ним, которого они почти и не слушали. Сам Дробышев  был атеист. Мало понимал, а тем более верил, что где-то там, в небе есть Бог, а с ним и Царствие Небесное. Всё равно, здесь на Земле, а тем более в их палате все давно смертники и ждут своего срока. Им трудно поверить в загробную жизнь, но вот бросать иконы на загаженный пол, в его понимании, - просто кощунство. Пётр тщательно разгладил рукой бумажный лик и положил под подушку...

                Консилиум врачей собрался в ординаторской через несколько дней после очередного исследования больных. Все медики были уставшими, много курили и спешили скорее разойтись.

                - Сергей Анатольевич, ну, давайте быстренько по каждому несколько слов и... Кстати, перед тем, как огласить вердикт давайте шарахнем по маленькой? У меня и спиртик уже разведённый имеется. Конкретно для таких экстренных случаев. А?.. коллеги?..

                Выпили. Поморщились. Разрезали яблоко. Начали хрустеть. Внутри каждого разливалось тепло...

                - Ну вот, пожалуй, теперь можно и кое-какие итоги подвести. А, в общем, чего тут долго говорить. У всех пациентов наблюдается всё та же, крайне сложная патология… Но вот одно не пойму, Петр Васильевич, зачем вы Дробышева здесь держите? У него совершенно чистые лёгкие. У младенцев таких не бывает. Не курит, наверное. Так что готовьте к выписке на зону. На нём пахать надо, а он здесь прохлаждается...

                Пётр Васильевич, выпучил свои красные глаза, совсем не понимая, о ком речь. Ведь он, врач с тридцатилетним стажем, давал заключённому Дробышеву не больше месяца, а тут, как у "младенца"...
   
                - Коллеги, я предлагаю, ещё по полстаканчика опрокинуть. А?!.

                2012г*+к