Заметка о романе Страна вина

Князь Процент
«Если вам не нравится книга, вы все-таки можете получить от нее удовольствие, воображая себе иной, более правильный взгляд на вещи или, что то же самое, выражая свое отношение к ним иначе, чем ненавистный автор. Посредственное, фальшивое, пошлое…может по крайней мере принести злорадное, но крайне полезное удовольствие, пока вы чертыхаетесь над второсортной книгой, удостоенной премии».

В. Набоков «Лекции по русской литературе», Спб, 2012, стр. 175.

Как-то не так давно мы встретились со старым университетским товарищем за обедом, и я принялся выспрашивать его, какую жену он предпочел бы при условии, что выбирать придется между иудейкой и афроамериканкой. Тут нужно сделать три небольших замечания. Во-первых, товарищ мой неженат. Во-вторых, иудейка при этом не является афроамериканкой, а афроамериканка не придерживается иудейского вероисповедания. В-третьих, ума не приложу, чего меня так понесло с этой его женитьбой на экзотических женщинах.

Товарищ мой долго думал и, наконец, подзуживаемый мной и нашим третьим сотрапезником, изрек, что национальный принцип для него никогда не являлся определяющим при выборе круга общения.

Несмотря на такую похвальную толерантность, мы можем, оставаясь цивилизованными людьми, признать, что лицам некоторых национальностей присущи вполне определенные черты характера. Например, евреи обычно бывают умными. Кстати, замечу я в скобках, приходилось ли Вам замечать, как подчас разудало глупы бывают наполовину евреи? В них будто берет верх их вторая половина и никак не нарадуется, что вот сейчас она на гребне и рулит их существованием, да так лихо, что суденышко судьбы кренится влево - вправо, черпает воду, а то и переворачивается вверх дном.

Немцы, например, педантичные и любят пиво. Конечно, есть среди них непунктуальные трезвенники, но общего правила это исключение, наверное, не меняет. Бразильцы любят футбол, а аргентинцы – танго (возможно, не все, но в книге «Три минуты с реальностью» автор битый час доказывал, что Аргентина и этот танец неразделимы).

Я не большой знаток и ценитель японской культуры, но для меня главным признаком таковой является ее истеричность или, если угодно, запредельная инфантильность. Персонажи большинства японских книг, что я прочел, и фильмов, что мне довелось посмотреть, в изрядной части страдают многими признаками биполярного аффективного расстройства, иными словами – у них почти повально можно диагностировать маниакально-депрессивный психоз. Короче говоря, они преимущественно смеются, плачут и все время кричат друг на друга – вне зависимости от настроения. Не надо путать их с испанцами из фильмов Альмодовара – те просто веселые, а эти – нездоровые (вероятно, я становлюсь хорошей мишенью для критики, которая может теперь предполагать, что в фильмах Альмодовара я ровным счетом ничего не понял или даже не посмотрел ни одного из них).

Ergo, в японской прозе скверные диалоги – почти все на взводе, на издыхании, с такой неизменностью, что в жизни эдак не бывает. Этим грешили и грешат и Мисима, и Акутагава, и Харуки Мураками, и Мураками Рю, и Эдогава Рампо, и даже Кавабата Ясунари – хотя этот последний в меньшей степени. Беда в том, что скоро читатель от таких диалогов устает и перестает им верить – а читать книгу, героям которой не веришь, довольно невеселое занятие. Кстати, именно из-за писателей и режиссеров, крайне неразумно использовавших элементы ужаса в своих произведениях, сегодня для того, чтобы достучаться до толстокожих читателей и зрителей, приходится снимать такой бессовестный кошмар, как «Антихрист» (жуткий фильм, кстати, трижды подумайте и пристегнитесь, прежде чем смотреть).

Если бы в романе «Страна вина» не говорилось, что действие происходит в Китае, и я не знал, что автор книги Мо Янь, Ваш покорный решил бы, что это японский роман. Диалоги в книге хромают, они гипертрофированно японские, и это отнюдь не гипербола, просто констатация.

Начинается роман, однако, пристойно. В первой главе мы и читаем о «предвечном присутствии сокровенной сути божественного» (М. Янь «Страна вина», Спб., «Амфора», 2012, стр. 16), и наблюдаем нелюбовь людей из провинции к индивидуальным хозяйствам (там же, стр. 27), и пару раз предвестием будущего каннибализма мелькают уже сдобренные кулинарными метафорами детские образы: «Дети все нарядные, светлые, пухлые личики, милые смеющиеся глазенки. Все на толстом красном шнуре, как рыбки на кукане, будто прикрученные к ветке крупные, сочные плоды» (стр. 21), «один большой, пестрящий разноцветными красками ствол усыпали проросшие желуди, смахивающие на младенцев» (стр. 27). Начало романа наполняет ожиданиями – несбывшимися.

Затем мы погружаемся в вязкое действие, все более утрачивающее логику повествования – при сохранении какого-никакого связного сюжета – увешанное неправдоподобными диалогами, манера ведения которых у всех персонажей романа одна и та же. Учитывая, что китайцев в мире очень много, волей-неволей настораживаешься, когда начинаешь думать, что они не только внешне одинаковые, но еще и говорят на один манер. Ссылки на так называемый «магический реализм» в данном случае не работают – хоть один из героев романа и защитил магистерскую на тему «Латиноамериканская проза «магического реализма» и виноделие» (стр. 360), одинаковость диалогов скорее говорит о магическом примитивизме.

Магически или обыденно, но автор оставляет по тексту романа – нет, не подсказки, а зацепки: но не для того, чтобы читатель связал все сюжетные линии воедино, а, напротив, чтобы клубок действия зацепился тут, зацепился там и все окончательно запутал. Если угодно повертеть этот клубочек и попробовать немного намотать на него растянутые по всем десяти главам нитки, то вот Вам часть зацепок: переход от третьего лица к первому впервые происходит в третьей главе (стр. 115); Ли Идоу в рассказе «Вундеркинд» сообщает, что его теща – жена профессора Академии виноделия Юань Шуанъюя (стр. 145), а в начале «Ослиной улицы» говорит, что она повредилась умом и пишет обличительные письма (стр. 179); Мо Янь рассказывает Ли Идоу о своей работе над романом «Страна вина» в четвертой главе романа (стр. 177); о работе этой впоследствии, на страницах рассказа Идоу «Герой в пол-аршина», неодобрительно отзывается Юй Ичи (стр. 235); сам же роман «Страна вина» продолжает писаться, даже когда повествование подходит к концу (стр. 425).

Примером построения романа и схемы переплетения его сюжетных линий могут стать первые предложения четвертой части восьмой главы романа: «Пуля настигла смуглого карлика, и его тело подбросило вверх, будто он собрался взлететь. Но горячий кусочек свинца быстро вывел из строя центральную нервную систему, и конечности начали беспорядочно подергиваться. Стало ясно: свои тайные колдовские способности, описанные кандидатом виноделия в рассказе «Герой в пол-аршина», карлик уже не проявит…» (стр. 374).

Таким образом, в тексте романа «Страна вина» мы видим отсылку к рассказу Ли Идоу «Герой в пол-аршина», который Идоу присылает Мо Яню, что также описывается на страницах романа. Название «Страна вина», тем самым, таит в себе двойное дно: с одной стороны, это перевод слова «Цзюго» (название местности, где происходит действие книги); с другой – название романа, который пишется одним из героев (по совпадению его тоже зовут Мо Янь). «Портрет Дориана Грея» включает в себя историю написания портрета; вот и в «Стране вина» так же.

Настоящий Мо Янь дает нам возможность посмотреть, что крутится в голове у являющегося героем романа Мо Яня: «обезьяны, делающие вино и черпающие лунный свет; следователь, схватившийся с карликом; ласточки-салаганы, строящие гнезда из собственной слюны; карлик, приплясывающий на животе красивой женщины; кандидат виноведения, амурничающий с собственной тещей; репортер, снимающий на видео приготовление блюда из младенца; гонорары за рукописи, поездки за границу, ругательства всякие…» (стр. 423).

Теме блюд из младенца в романе уделено довольно много внимания. Насколько мне известно, в некоторых областях Китая, действительно, практикуется искусное приготовление и употребление в пищу мяса младенцев. Думаю, кушать младенцев это нехорошо – даже китайских, которых больше всех в мире, отчего их почти не жалко. Есть детей не следует не потому даже, что дети, дескать, священны и неприкосновенны. В конце концов, если есть святость, то есть и рай – а именно туда должны отправляться души убитых младенцев, и незачем их жалеть. Смерть взрослого человека представляется мне гораздо большей трагедией – потому что он жил и думал, получал образование и работал, государство тратило на него немалые деньги, а он платил налоги, тогда как младенец, как установили еще Умберто Эко с кардиналом Мартини, это человекозаготовка, а значит, непонятно, что из него получится.

Поедание себе подобных недопустимо, как мне кажется, прежде всего с эстетической и интеллектуальной точек зрения. Человек это существо, наделенное развитым умом и чувством прекрасного, а каннибализм суть шаг назад, слепое падение во что-то уродливое и безмозглое, лишенное еще и такого замечательного достижения ума, как совесть.

Одним из недостатков романа является то, что его текст неоднократно становится площадкой для ответа неблагожелательным критикам предшествующих произведений Мо Яня. Оно, конечно, понятно, что в романе, одной из сюжетных линий которого является переписка между Мо Янем и его восторженным учеником, сложно избежать искушения наподдать недоброжелателям, но, во-первых, далеко не всем удается органично выписать себя героем собственного романа (по примеру М. Уэльбека в «Карте и территории»), а, во-вторых, отвечать на критику литературного произведения – моветон.

Неизвестно, осведомлен ли об этом автор «Страны вина»; может статься, и осведомлен, но не смог устоять перед тем, чтобы «забронзоветь» на страницах очередного своего творения. Посему нам приходится читать оды его повести «Красный гаолян» (стр. 125), а также повестям «Радость» и «Красная саранча» (стр. 175, 212).

В финале романа я все ждал, когда книжному Мо Яню вынесут блюдо из приготовленного по всем статьям младенца, но настоящий Мо Янь для своего тезки и героя ребеночка пожалел и ничем таким его не попотчевал. Оно, наверное, к лучшему: за счет этого пускай немного, но все-таки неожиданного хода финал романа приближается по своему уровню к его началу. Если закрыть глаза на постоянные провалы в середине текста, получится недурная книжка.