Для коллажа использован кадр из фильма "Изгой"
Часть 24. Изгой.
Веревкин-Рохальский сидел за столом с выражением острой зубной боли. Напротив, на краюшке стула, пристроился Мишель.
- Не понимаю, почему я не могу вернуться в родной театр? - спрашивал Мишель, глядя куда-то в сторону. - Из театра меня никто не увольнял. У меня аховое положение: дома - ни копейки. Если бы у меня был ребенок, его нечем было бы кормить.
- Причем тут ребенок? - устало отвечал Веревкин-Рохальский, - Пока ты на стороне халтурил, чемоданами деньги загребал, мы были тебе не нужны. Ты ни разу не пришел, не поинтересовался, как мы тут крутимся, как выживаем. А мы задыхались: рук не хватало. на твое место я вынужден был взять другого человека.
- Ну, не знаю, не знаю.
- Он не знает! А я знаю, что поступить по-другому было нельзя. Что теперь прикажешь с этим человеком делать? Выгнать? А он, между прочим, не мальчик. И у него, в отличие от тебя, реальный ребенок есть и, кажется, не один.
Мишель тяжело вздохнул и сказал:
- Мне всё понятно: я единственный, кто осмелился сказать Баранову, что он сволочь, и теперь ни один театр не хочет со мной иметь дело. Наверное, это простое совпадение? Видит Бог, я не хотел приходить в театр, которому отдал 15 лет жизни, наивно полагая, что вы сами позовете меня. Ждал и не дождался. Я вот, наступив себе на горло, являюсь сам. И что же? Театр не только не хочет помочь, но толкает меня в пропасть.
- А вот этого не нужно! - воскликнул Веревкин-Рохальский. - Не нужно все валить с больной головы на здоровую. Силком в эти мюзиклы тебя никто не тащил. Теперь поздно искать виноватых. Сочувствую, но ничем помочь не могу. Вакансий в театре нет. Приходи месяца через два, там видно будет.
- За два месяца моя семья сдохнет с голоду.
- Халтурил с утра до вечера и не сделал накоплений? Быть такого не может! Не нужно было с Изюмовым ссориться.
- С Изюмовым я не ссорился. Это моя теща выгнала его со свадьбы. Между прочим, от моей халтуры Вам тоже кое-что перепадало.
- Во-первых, не мне, а театру. На этот счет у меня есть все необходимые документы. А во-вторых, это продолжалось всего пару месяцев, а потом все твои денежки прикарманил твой бывший дружок, Изюмов. Все вопросы к нему. И хватит об этом.
Мишель встал. Глаза его сверкали гневом.
- Хорошо, я уйду, и вы меня никогда больше не увидите, - сказал он. - Пусть останется на Вашей совести, что в трудную минуту Вы не протянули руку помощи человеку, находящемуся на краю гибели.
- Фу, Мишель, опомнись! Какая гибель! В Москве около сотни театров. Ну, хорошо, ежели так желаешь, я, пожалуй, могу объяснить, почему с тобой никто не хочет работать. Объяснить? - спросил Веревкин-Рохальский и покраснел, как краснел всегда, собираясь сказать человеку неприятную правду.
- Объясните, если сможете, - насупился Мишель.
- Без обид?
- Какие могут быть обиды, говорите.
- Ну-с, хорошо. Раньше ты был творцом. Во главу угла ты ставил работу. Тебе был интересен конечный результат. И ты его достигал, несмотря ни на что. Режиссеры доверяли твоему вкусу. А теперь что? А теперь у тебя одно на уме – срубить бабки и слинять под бочок к любимой женушке.
Работа тебе до лампочки. Скажешь - сделаешь, не скажешь - не сделаешь. Кому такой работник нужен? Никому! Не смею судить, но на тебя дурно повлияла женитьба.
- Что же мне делать?
- Хочешь вернуться в театр - разведись.
- Спасибо, с этим я разберусь как нибудь сам, без посторонних, - ответил Мишель.
Он поднялся и направился к выходу.
- Я предупреждал - без обид, - крикнул ему вслед Веревкин-Рохальский.
Мишель был уже за дверью, когда Веревкин-Рохальский остановил его:
- Постой, Мишель! Черт с тобой. Я почему-то чувствую угрызения совести. Хочешь со мной поработать в Кремле на концерте, посвященном Дню милиции?
Мишель растерянно улыбнулся.
- Монтировщиком! Только монтировщиком! - фальцетом выкрикнул Веревкин-Рохальский.
Своей мягкотелостью он остался недоволен.
***
Мишель выложил на стол пачку стодолларовых купюр, и рядышком аккуратно пристроил полоску синей бумажки.
С видом человека добившегося, наконец, своего, Кристина небрежно пересчитала деньги. Мишель ревниво следил глазами за движением каждой бумажки, параллельно их пересчитывая. Все деньги, доллар к доллару, были на месте.
- А это что? — спросила Кристина, показав глазами на синюю бумажку.
- Это - мой подарок. Я хочу, чтобы ты пошла в Кремль на концерт, посвященный Дню милиции. У тебя место в ряду, который обычно бронируют генералы.
С тех пор, как продюсер Баранов уволил Мишеля без гроша в кармане, Кристина перестала не только спать с ним (он был сослан на раскладушку), но и разговаривать. Она молчала с утра до вечера как рыба. И это было невыносимо. Мишель соскучился по голосу Кристины больше, чем по ее телу.
- Иди, не пожалеешь, – сказал Мишель.
Кристина, не выпуская из рук денег, потянулась и сказала:
- Вообще-то, хочется куда-нибудь пойти. До смерти надоело дома сидеть.
То, что жена прекратила бойкот, и сам ответ Кристины порадовали Мишеля. Он уже и не помнил, когда Кристина в чем-либо соглашалась с ним. Осмелев, он осторожно спросил:
- Ужинать будем? По-моему, я заслужил.
- У меня все готово.
- Умница! - воскликнул Мишель.
Жизнь, кажется, налаживалась. После ужина Мишель направился в спальню и начал раздеваться.
- Слушай, - весело кричал он Кристине, задержавшейся на кухне за мытьем посуды. - Давай плюнем на всё, закатимся в Таиланд дней на десять! Море! Солнце! Красота! Я так устал!
Кристина вошла с тряпкой в руках.
- Ты что это?
- Как что? Спать ложусь, - ответил Мишель.
- И не думай. Ступай к себе!
- Кристина!
- Всё, я сказала.
Мишель знал, что с этим «всё» спорить было бесполезно. Он собрал свои вещи, и уже на выходе спросил:
- На концерт-то пойдешь?
- Там видно будет.
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/01/29/886