В одной недавней своей дневниковой заметке я назвал Чингисхана «принципиальным мальтузианцем».
И здесь, вероятно, следует оговориться.
Чингисхан – да, безусловно ставил себе целью не только покорение осёдлых народов, но и их истребление, подрыв их демографии до такого уровня, чтобы в обозримом будущем они не могли угрожать экологии его любимых степей. Он этого особо и не скрывал, насколько понимаю.
Но называть такую политику «мальтузианской» - можно лишь в том вульгарном, упрощённом смысле, какой придаётся учению Мальтуса в шарлатанской марксистской традиции. И разумеется, я прекрасно знаю, что собственно Мальтус – вовсе не благословлял опустошительные войны как «лекарство» от перенаселённости, а лишь предупреждал, что если человечество будет невозбранно размножаться в геометрической прогрессии, не сообразуясь с «кормовой базой», то опустошительные войны окажутся неизбежны (и оказался совершенно прав).
Но так получилось, что первое своё знакомство с самим понятиям «мальтузианства» я получил именно из этой, марксистской традиции. В конце восьмидесятых, от школьной учительницы истории. Которая объяснила, что был такой крайне реакционный дядя, который утверждал, что надо бы держать бедняков впроголодь, чтобы не размножились и не свергли правящие классы, а которые всё-таки размножились – отправлять их в мясорубку войны. И даже создал специальную теорию, объясняющую, почему это хорошо и правильно.
Что ж, тогда, в пятнадцать лет, из произведений классической европейской философии на меня наибольшее влияние оказала «Жюстина» Франсуа де Сада, в а ней главная идея заключалась в том, что само предназначение нищебродов - ублажать изощрённые и жестокие прихоти состоятельных парней, упивающихся своим всевластием и свободой от морали. И я в целом был согласен с почтенным маркизом, что если нищеброды не годятся ни на что лучшее и способны лишь страдать – то вот пусть и услаждают тонкие чувства аристократов картинами своих страданий.
Отсюда же безусловно следовало, что если нищебродов становится слишком много и они начинают возбухать – сам бог велел подкорректировать их численность. И это настолько очевидно, что, казалось бы, вовсе нет нужды городить целую теорию в утверждение данного вывода.
Да и вообще, мне представлялось, что это должно быть очевидно для любого вменяемого вождя времён палеолита: если люди будут размножаться так, как могут биологически, по пять и более детёнышей на самку за репродуктивный цикл, - это неизбежно приведёт к истощению среды обитания и ухудшению жизненных условий каждого последующего поколения. Поэтому, сама неизбежность перенаселённости в перспективе – диктует и необходимость принимать превентивные меры даже тогда, когда среда ещё вполне себе изобильна. Вот чтобы она и осталась изобильна.
Поэтому, собственно, два племени, повстречавшись в лесу, начинали войну гораздо раньше, чем начинали иссякать запасы зайчиков и грибочков. Ибо понимали: при их людей, естественном росте это всё равно произойдёт рано или поздно – так нефиг тянуть резину.
Но, конечно, после Неолитической революции возможности среды по прокормлению человеческой популяции возросли радикально – и у крутых парней с копьями появилась мода не истреблять конкурирующие племена, а порабощать, сажать на землю и всячески над ними измываться (потому что крестьяне умеют в жизни делать две вещи: пахать землю – и терпеть бесчисленные унижения).
И время от времени, конечно, приходилось бросать определённые порции своего народа на войну с соседями, у которых тоже образуются лишние людишки, да и вопрос о правомерности владения землёй, в отсутствие нотариальных контор, нельзя выяснить без хорошей драки.
Таким образом, мысль о неизбежности войн вследствие стремления парировать всегда зримую угрозу перенаселённости, - вроде бы, была совершенно очевидна на протяжении всей истории. Зачем строчить целый трактат для её обоснования – оставалось загадкой.
И я решил всё же ознакомиться с Эссе о Принципах Народонаселения.
Не думаю, что оно издавалось и продавалось в Союзе (хотя не могу и отрицать этого категорически), но у Бати, так или иначе, был в библиотеке экземпляр на английском. Оно и лучше: я и в пятнадцать лет не больно-то доверял переводам (поскольку сам подрабатывал переводчиком :-) )
Что ж, слог, конечно, оказался старомодным и немного занудноватым (но не таким, всё же, дубовым, как у большинства германских мозгоёбов даже значительно более позднего времени). Но в целом – вещица написана была очень внятно и толково.
Главное – в ней сквозила какая-то очень располагающая к себе доброжелательность, честность и… нравственная, что ли, чистота автора? Нет, Мальтус нисколько не производил впечатления святоши (хотя я знал, что он священник), но вот просто подкупало искреннее стремление во всём разобраться – и никого не обидеть. Даже – завиральные анархо-коммунистические идеи Уильяма Годвина, критике коих посвящена значительная часть работы.
Ну и читая Мальтуса, я в очередной раз убедился в имманентной подлости пропагандистов социализма (и коммунизма, один хрен), которые, кажется, патологически не способны говорить о чём-либо, не изолгав первоисточник до полной неузнаваемости и прямой себе противоположности. Нет, я не свою училку истории имею в виду, которая была хорошая тётка и явно не читала Мальтуса самолично. Но вот те, которые читали, и углядели в его учении какое-то «человеконенавистничество», гимн истребительным войнам и осанну эпидемиям – то ли вовсе с головой не дружат, то ли так озлобились на него за очень корректную, но очень последовательную и убедительную критику коммунистической утопии.
В каковой критике Мальтус очень здраво объясняет, что каким бы плохим и несправедливым ни казалось буржуазное общественное устройство (то есть, такое устройство, где государство рассматривается как гарант частных свобод и частной собственности, и органически существует классовость, но не сословность) – но если устранить и его политические институты, хоть сколько-то разумно регламентирующие допустимость и рамки применения насилия между людьми, и деньги, как абстрактное и универсальное мерило в добровольных экономических отношениях, и стремиться к фактическому и абсолютному равенству всех людей, уповая на мечту о благонамеренной и разумной природе каждого из них, – то получится мрачный ****ец.
Поскольку, во-первых, не все люди и не всегда ведут себя благонамеренно, разумно, альтруистично и заботливо по отношению к окружающим. Человек – существо сложное, «составное», и помимо чистого разума есть эмоции, есть расхождения в понимании общего блага у разных людей, а потому конфликты неизбежны, и кто-то должен их решать, и должны быть некие общеприемлемые рамки разрешения таких конфликтов.
Во-вторых, с упразднением денег – очень трудно будет решать вопросы о том, кто сколько должен вносить своего труда в копилку «общего блага», как оценивать личный вклад, и что делать, если кто-то готов трудиться больше других и приносить бОльшую пользу другим людям, рассчитывая на большее же вознаграждение.
Ну и в-третьих, если всякому человеку гарантируется безбедное существование, равно как и его детям, вне зависимости от его труда и вклада в общее дело, - размножение по-любому будет столь стремительным, что уже через пару поколений окажется, что даже пищевые потребности популяции не покрываются создаваемым ею продуктом. И на фоне такой нужды – возникнет такая тирания в распределении ресурсов, что туши свет.
Что ж, предположения Мальтуса блестяще (увы!) подтвердились во всех местах, где совершались даже не столь радикальные, как у Годвина, попытки построить общество всеобщего благоденствия по коммунистическим рецептам. Причём, властная иерархия и тирания самая безжалостная – возникала там не по прошествии поколений, а с самого начала. И дефицит жизненно необходимых ресурсов – обнаруживался гораздо раньше того момента, когда бы демография начинала превышать возможности среды. Просто в силу некомпетентности, безалаберности их использования такой тиранией.
Кстати, о том, что подобное «эгалитарное» общественное устройство будет являть некомпетентность в распоряжении даже теми ресурсами, какие перейдут ему по наследству от прежней социально-политической структуры, – Мальтус предупреждал. Но вот оценить истинную степень этой некомпетентности и неэффективности – вероятно, не мог. Ибо из примеров эгалитарного безумства – перед глазами имел только якобинскую Францию. А она, несмотря на все ужасы революционного террора (весьма непродолжительного), всё-таки не уничтожала буржуазной основы материального производства общественных благ. Но вот что Россия(!) через полтораста лет сподобится впасть в зависимость от закупок хлеба в США и Канаде (причём, даже при не очень значительном демографическом росте за двадцатый век) – это, наверное, Мальтус воспринял бы как чересчур злобный пасквиль на перспективы коммунистического развития.
Но общее направление социально-экономической деградации при строительстве «общества всеобщего благоденствия» и при полнейшем игнорировании законов природы (включая человеческую природу) – он вскрыл очень верно и грамотно. И разжевал – как для десятилетнего ребёнка.
Но – не в коня корм. Всё дело в том, что умственно развитый(!) десятилетний ребёнок – он и не нуждается в разжёвывании мысли о невозможности построения коммунизма. Он и сам до неё дозрел.
«Коммунизм – это когда все люди хотят не больше, чем у других? Я – хочу больше, чем у других. И не собираюсь менять свои желания. А значит – коммунизм будет невозможен хотя бы из-за таких, как я. Значит, меня придётся принуждать силой к тому, чтобы я не требовал себе больше. Но уж тут, знаете ли, чья возьмёт. И ни о каком гармоничном, ненасильственном существовании – речи идти не может, при таком-то раскладе. А зря: я ведь просто мог бы зашибать бабло, оказывая полезные людям услуги, а не мочить упёртых комми, которые, суки, мешают мне жить!»
Вот что думает развитый десятилетний ребёнок, когда понимает сущность коммунизма. И его не надо убеждать в том, что эта утопия – столь же аморальна, сколь и нежизнеспособна (в обществах, развившихся хоть немного дальше пещерного коллектива, где все друг друга знают лично и следуют личному же авторитету вождя в вопросе о распределении ресурсов).
Но беда коммунистов – что они не дотягивают по уровню умственного и нравственного развития до десятилетнего пацана, который к этому возрасту уже прекрасно знает, зачем ему нужно стремиться к превосходству над другими пацанами.
Они, коммунисты, застряли где-то на уровне семилетки. «А вот если всем людям будет хорошо, и все будут счастливы, - то вот оно и здорово!»
Милый ребёнок. Молодец. Конфетку.
Вот только один вопрос (не ребёнку). Если всем людям будет хорошо – они же ведь захотят поделиться своим счастьем с детьми, а для этого завести детей. Вопрос – сколько?
Меньше двух ребёнков на тётку – это депопуляция (не такая уж страшная, к слову, штука, при нынешних-то огромных численностях человечества).
Строго два ребёнка на тётку – это стабильность популяции.
Больше двух – это геометрический рост.
К слову, Мальтусу часто ставят в вину, что он якобы завышает темпы прироста популяции, базируясь на данных из США, где удвоение происходило каждые 15-20 лет, но при этом не отбрасывает эмиграцию.
Да он не идиот! Прекрасно он понимает, что для США это не только биологическое размножение, но и эмиграция. Он другое имеет в виду: что вот есть новая земля, будто бы бескрайняя, - но и она заполняется очень быстро. А уж за счёт размножения поселенцев или за счёт размножения в Старом Свете и притока оттуда – какая разница? Главное: само наличие этой новой земли провоцирует форсированное размножение (пусть и в Старом Свете).
Как бы то ни было, можно не настаивать на той идее, что при безудержном, не ограниченном социально-экономическими препонами, демографическом росте – он будет выражаться именно в удвоении популяции каждые двадцать пять лет. Да пусть он и один процент в год будет составлять. Но если он положительный – то он по-любому геометрический, . И если считать, что прирост стабилен из года в год, что он не сменяется вспышками депопуляции вследствие войн или эпидемий, - человечество, нарастая как снежный ком, со всей неизбежностью рано или поздно заполонит собой всю Землю. Пусть не через сто лет – но через пятьсот, через тысячу, через десять тысяч.
И Мальтус ни в коем случае не рассматривал войны и эпидемии как «лекарство» от этого. Напротив, он считал их, с одной стороны, ужасными явлениями, а с другой – отмечал, что как раз восстановительный рост после резкой депопуляции – особенно быстрый. Поэтому, даже если бы и усматривать в войнах и эпидемиях лекарство – то оно кратковременного действия и не решает проблемы в целом (а только приносит людям незаслуженные страдания).
Более того, во времена Мальтуса уже появлялись основания считать, что медицина в состоянии победить эпидемии (и это в целом подтвердилось), а нации – сделались/сделаются слишком разумными и цивилизованными для тотальных войн (вот здесь вышла некоторая промашка).
И тем острее вставала проблема перенаселённости в будущем, если каждый человек получит возможность невозбранно размножаться так, как ему хотелось бы.
При этом, многие критикуют Мальтуса за чрезмерную привязанность его построений к кормовой базе. Говорят, что он не мог предвидеть того, как достижения науки обеспечат прирост производства жрачки даже опережающими темпами по сравнению с демографическим ростом.
Возможно, этот упрёк правомерен, но едва ли справедлив по существу. Ведь, действительно, свет клином не сошёлся на жратве (не хлебом единым).
И я могу легко допустить, что лет через сто уже и не понадобится распахивать новые поля, а основу питания человечества будут составлять какие-нибудь грибы, выращиваемые на огромных подземных фермах в практически бесконечных количествах, что возможно при стоимости энергии, стремящейся к нулю. Или, при том же удешевлении энергии – хавка будет производиться в реакторе, как и всё остальное, и будет даже иметь любой заданные вкус и фактуру, не хуже натуральных.
Это предположения, на которые не стоит РАССЧИТЫВАТЬ, планируя планетарную демографию, но которые – вполне вероятны.
Однако ж, тогда мы получим другие проблемы.
Да, человечество может оказаться в состоянии накормить, одеть, обуть, снабдить Интернетом и игровыми приставками такое количество людей, какое сегодня и не снилось (даже в кошмаре). Сто миллиардов, пятьсот, стопицот.
Но остаётся вопрос: а где им жить? Вот физически размещаться - где? Тоже под землёй? На плавучих островах? Но при сохранении неумолимой тенденции к росту – понятное дело, что рано или поздно и литосфера, и хляби морские – будут исчерпаны как возможные пристанища. Но что печальнее – следуя логике стремления людей к комфорту, ещё раньше будут заполнены все территории на земной поверхности.
И вот, предположим, я решил скататься в национальный парк Серенгети, чтобы показать сынишке зверушек в естественных условиях. Но тут оказывается, что парк Серенгети решили упразднить и застроить небоскрёбами, чтобы там жили негры. Потому что все прочие места в Кении и Танзании – уже забиты. Больше селиться негде: и так уже все сидят на ушах друг у друга.
И что делаю я? Я говорю: «Да пошли вы нахуй! Я – хочу посмотреть на львов в естественных условиях, а не на негров – в искусственных. Негров я уже видел. И мне вполне достаточно тех ста триллионов, что уже есть в Африке – нехер новых плодить. Ибо, если так будет дальше продолжаться – они уже не ко львам залезут, а ко мне в особняк. И начнут убеждать, что спать в гамаках в три яруса – вполне даже комфортно, причём, не только для них, но и для меня. Ведь на кону – вопрос выживания. Для них и их детей. А это, конечно, превыше соображений комфорта».
И при всей моей любви к человечеству – придётся ответить: «Не в этот раз! Ну-ка, где моя нейтронная бомба?»
Таким образом, если не стабилизировать демографический рост на какой-то отметке, если продолжить тенденцию в бесконечность – то конфликт интересов будет предопределён. Можно сколько угодно говорить, что Земли хватит на всех и нам нечего делить – но это неправда. На всех – не хватит. Если это «всех» будет означать «бесконечно много и чем дальше – тем больше»,
Так вот главная мысль Мальтуса – не в том, что нам нужно развязывать войны для коррекции численности населения. А в том, что это сомнительный коррекционный метод для цивилизованного мира, поэтому должен быть какой-то другой механизм сдерживания расплода. А сдерживать – надо, даже если ещё и не забрезжил призрак катастрофической нехватки ресурсов. Ибо когда забрезжит – истребительные войны станут действительно неизбежностью (они и стали, поскольку идиоты не слушали Мальтуса). И надо «тормозить» заблаговременно, подобно тому, как товарняк начинает оттормаживаться километров за пять до станции, а не прямо перед семафором.
Но, продолжает Мальтус, такой механизм, по сути, и складывается в цивилизованном, буржуазном мире. И обусловлен он – боязнью человека понизить свой социально-экономический статус, если обременить себя семьёй и детьми, не имея таких средств к существованию, чтобы дополнительная нагрузка не привела к выпадению в низы общества (а тех, кто уже находился внизу, - соответственно, не ввергла бы в нищету на грани физического выживания).
И механизм этот – складывается и действует сам собой, препятствуя размножению, сильно опережающему прирост жизненных ресурсов. Главное – не мешать ему, не нарушать его работу. Не создавать у наиболее беспечных и безответственных членов общества иллюзию, будто бы общество в любом случае прокормит всех и возьмёт заботу на себя. Эта иллюзия – ошибочна даже при самой искренней доброте общества. Ибо если взять такую моду, поощрять расплод, прежде не удостоверившись, что ему есть чем кормиться и где селиться, - рано или поздно случится превышение популяции над ФИЗИЧЕСКИМИ возможностями территории. А природу – не наебёшь сколь угодно благими и пафосными пожеланиями с трибуны.
Таким образом, Мальтус стал, вероятно, одним из первых, и очень последовательным, аргументированным критиком того, что сейчас принято называть «социальной политикой» (базирующуйся на постулате, что общество обязано обеспечить, кровь из носу, выживание всех и любых его членов, а если общество недостаточно сознательно для того, чтобы сделать это добровольно – это делает государство, отнимая средства и одних и перераспределяя в пользу других).
Хотя тогдашнюю Англию в марксистской (и вообще «гуманистической») традиции рисуют как некий дьявольский абсолют холодного чистогана и наплевательского отношения к беднякам, - к сожалению, это было не так. Не в достаточной степени. И существовали некоторые лазейки для любителей халявы. Во-первых, Закон об Общинах, предписывавший им заботиться о неимущих, во-вторых – закон, проведённый Уильямом Питтом, гарантировавший бедным семьям пособие в размере шиллинга в неделю за каждого ребёнка, начиная с четвёртого. Ну и плюс – огромная частная благотворительность, где-то разумная, направленная на воспитание и социализацию сирот, скажем, а где – расточительная, выраженная в непосредственной денежной помощи голодранцам.
Мальтус признаётся, что сначала сам был горячим сторонником детских пособий, просто в силу естественного для всякого нормального человека сочувствия и чадолюбия, но, подвергнув идею разумному анализу, пришёл к выводу, что она несостоятельна и с экономической, и с социальной, и с моральной точек зрения (вот бы императору Траяну такой анализ произвести, прежде чем устанавливать, по доброте душевной, алиментарные выплаты беднякам на детей – глядишь, и Рим бы не рухнул!)
Итак, что получается, если тупо дать денег каким-то людям, которые не производят социально востребованный продукт в достаточном размере, чтобы покрыть свои нужды, а производят только детей, коих ввергают в нищету?
Да, на первых порах потребности этих людей и их семейств – покрываются. Но – за счёт чего и за счёт кого? За счёт богачей, которым пришлось раскошелиться? Да нет, конечно. Их, богачей, потребление жизненно необходимых благ – по-любому не упадёт, да и оно ничтожно мало в национальных масштабах просто потому, что и богачей – мало.
Но вот что происходит в экономике, если многодетный папаша, который раньше имел, скажем, четыре шиллинга дохода в месяц, получает ещё четыре от доброго правительства.
Раньше – он мог купить на эти четыре шиллинга, условно, две курицы в месяц. Сейчас – как бы четыре. Так?
Не совсем. Потому что куриц на рынке – больше не стало (во всяком случае, не так резко). А значит, при повышении платёжеспособности спроса – будет повышаться цена. И если бы считать, что все покупатели – это многодетные голодранцы на правительственной дотации, то повышение затронуло бы только их. Если вдвое выросли доходы, которые они могут тратить на курочек – значит, вдвое вырастет и цена курицы на рынке.
Но дело в том, что большинство покупателей – это не только многодетные голодранцы на правительственной дотации. Это – ещё и те люди, которые производят нечто социально востребованное, помимо детей. И доход имеют – не от правительства, а от своего труда. И когда правительство стимулирует спрос на курочек, вваливая в экономику свои дотации – оно бьёт прежде всего по тем работягам, которые, сохраняя прежний уровень дохода в денежном выражении, теперь оказываются в худших условиях, когда цены на курочек выросли.
Но эти работяги – тоже, естественно, не идиоты, чтобы совершенно не заметить удорожания товаров на рынке и не понять, что, при сохранении неизменного заработка в номинальном выражении – фактические их доходы упали. Да, деньги – это всего лишь условность. Важно – их товарное наполнение на рынке.
Естественно, работяги начинают искать лучшие условия и норовят запросить больше за свой труд. А ведь повышенная помощь голодранцам – она неизбежно ведёт к коллапсу предложения на рынке труда. Ну, если можно нихера не делать, а лишь плодить детей в своё удовольствие да жить на дотации – много заводится охотников так и жить.
Соответственно, сначала цена труда падает (в товарном выражении, в плане того, что работяга может купить на свой доход), а потом – растёт в абсолютном, денежном выражении. И если твои деньги имеют некое твёрдое, универсальное с другими валютными системами обеспечение – происходит самая интересная штука в международном торговом балансе (Мальтус об этом не писал, но это логично вытекает из социальной политики как денежных субсидий малоимущим).
Вот предположим, все богачи Англии раскошелились и осыпали бедноту золотым дождём. И что через пяток лет? Приезжает английский купец во Францию и предлагает свой товар. Один рулон мануфактуры – десять золотых.
Французы на него смотрят, как на сумасшедшего. «Почему так дорого, мистер? У нас это стоит всего один золотой».
Англичанин объясняет: «Но у нас, увы, это не может стоить дешевле. Потому что ни один ткач не согласится работать за меньше, чем десять золотых в день».
Французы недоумевают: «Они чего, совсем зажрались, ваши ткачи?»
«Да не особенно, - отвечает англичанин. – В действительности, они живут весьма даже бедно. Ведь десять золотых – это цена куриной ножки на нашем внутреннем рынке».
«Ну вы даёте! – дивятся французы. – Нет, ребят, вас, конечно, жалко, но, сами посудите, какой резон нам покупать вашу мануфактуру за такие деньжищи, когда у нас это стоит вдесятеро дешевле? И, кстати, наши ткачи, зарабатывая вдесятеро меньше золота, кушают всё же не одну куриную ножку в день, а целую курицу».
Ситуация умозрительная? Для Англии того времени – да. Потому что среди тогдашних политиков не находилось уж настолько безответственных идиотов, чтобы интервенциями в пользу бедных до такой степени подрывать экономические отношения внутри страны и возможности экспорта (среди нынешних – нет, кажется, никого иного, кроме именно таких идиотов).
Но вот для Испании в период её могущества – ситуация очень правдивая. Она имела источник золота как такового, она тратила очень много золота внутри страны как на прямую благотворительность, так и – косвенно - на масштабные госпроекты, не имевшие экономической отдачи. Это приводило к повышенному насыщению золотом внутренней экономики, и оно б ещё ничего, но вот конкурировать на внешнем рынке с системами, где был совершенно другой товарный курс золота – Испания не могла. С тем и кончила довольно печально.
Собственно, увлечение социальной политикой в двадцатом веке – это одна из главных причин отмены золотого стандарта. Ибо когда он есть, интервенции в пользу бедных – автоматически приплюсовываются к себестоимости произведённых внутри страны товаров именно в золоте. И товар сразу оказывается неконкурентоспособен на рынке той страны, которая не тратит своё золото на ***ню и, соответственно, имеет больший «вес» в каждой золотой монете на своей территории (товарный, конечно, вес, не физический).
Когда же валюта не привязана к неким универсальным ценностям, а рассматривается как абстрактное и довольно смутное выражение доверия к политике государства – ещё можно какое-то время пудрить мозги, изображая видимость, что государственное вмешательство не вредит внутренней экономике и не ведёт к удорожанию произведённых в стране товаров. Недолго, правда. И поэтому неизбежен процесс переноса производящих мощностей из «социально заботливых» государств туда, где правительства не маются такой дурью, как денежные дотации малоимущим.
Впрочем, у отхода от золотого стандарта были и другие причины, помимо стремления наебать контрагентов и скрыть неэффективность своей экономики, - и не будем углубляться в эти дебри.
Но что было понятно НОРМАЛЬНЫМ (а не самозваным) экономистам уже восемнадцатого века, - любая правительственная денежная интервенция на внутреннем рынке, возможно, облегчит на какое-то время участь безработных, но резко ударит по интересам тружеников, занятых в производстве чего-то социально востребованного, и подорвёт возможности экспорта. Кейнс, впрочем, этого не понимал и в двадцатом веке, напирая на "магическое" оживление спроса путём совершенно незаслуженных, ничем не обеспеченных потребительских субсидий (ну а про марксистов молчу, поскольку их религия – это уж не экономика, это чистой воды пропаганда с целью узурпации политической власти).
Ещё хуже, однако, обстоит дело с социальной и моральной стороной «помощи бедным».
Вот есть два молодых парня.
Один решает для себя: сначала нужно встать на ноги, сколотить кое-какой капитал, трудясь на общество, оказывая ему полезные услуги, преумножая продукт, а уж потом, когда обрету материальную независимость и кое-какие накопления, на всякий случай, чтобы ни у кого не одалживаться, - можно подумать о семье и детях.
Другой решает иначе. Нефиг горбатиться на дядю, нефиг думать о деньгах, всё это суета, живи, пока молодой, хочу семью и детишек (вернее, о последнем думают, скорее девицы - ну да не суть). Главное – нарожать, а там уж всяко не пропадём.
Ну и если второй парень вдруг обнаруживает, что ему не на что содержать ту ораву, которую он наплодил, – конечно, его по-человечески жалко. Ещё больше – жалко его детишек, которые вообще не виноваты в том, что у них такой безответственный папаша.
Эта естественная жалость – конечно, сподвигает добрых людей на то, чтобы помочь его семье выжить. И этому стремлению добрых людей едва ли можно помешать (да и было бы жестоко).
Но всё-таки, ситуация становится совершенно аморальной, когда государство начинает изображать видимость, будто оно – равно заинтересовано и в первом парне, и во втором. И не видит ничего предосудительного в безответственности второго.
Нет уж, он должен жить – и терпеть непрестанное унижение от осознания того, какое он ничтожное чмо. И понимать, что живёт – на подачки от добрых людей, их милостью. А так-то – никто ему ничего не должен. И никого он не осчастливил тем, что наплодил свой выводок, когда не мог обеспечить даже себя самого. И его дети должны расти в понимании того, какой мудак их папаша, пользующийся всеобщим презрением, получать от этого психическую травму – и не стараться стать на него похожими. А стараться – барахтаться, чтобы выбраться из этого дерьма и реабилитировать семейное имя, вернув долги в той или иной полезной обществу форме.
И такое положение вещей – оно естественным образом складывается в обществе по отношению к тем, кто паразитирует на нём. Их подкармливают – но не забывают ткнуть носом туда, где им место (и совершенно правильно).
Другое дело, если безответственный голодранец катается как сыр в масле, на правительственные гарантированные субсидии, да продовольственные талоны, и пребывает в убеждённости, что ему дают то, что ДОЛЖНЫ давать, но дают слишком мало, ибо всё забрали себе проклятые капиталисты. И его дети – растут в том же убеждении. Вот это – путь к национальной катастрофе уже через несколько поколений. И доброта добротой, взаимопомощь взаимопомощью, но поддерживать такие настроения и способствовать приросту таких паразитов – это самоубийственно.
Мальтус это понимал – и объяснял очень мягко, деликатно. Возможно – следовало бы и пожёстче, чтоб уж точно дошло. Сейчас, после катастроф двадцатого века, имевших первопричиной демографический перегрев и всё более наглые притязания социальных паразитов – так точно следует называть вещи своими именами. И, возможно, не в дискуссии философские с социалистами вступать, а отстреливать к чёртовой матери эту деструктивную сволочь, спекулирующую на человеколюбии, коего эти маньяки сами лишены начисто (как успели продемонстрировать везде, где приходили к власти). Отстреливать, конечно, не сопливых щенков с красными знамёнами и не кухонных пустобрёхов – а политиков, грабящих свои нации в пользу отребья. И если завалят, скажем, Олланда, - я плакать не буду. В мире морально ответственных людей – гасят и за гораздо меньший беспредел, чем устроил этот урод.
Кому-то, конечно, это может показаться «экстремистской» точкой зрения, но как по мне, так «экстремизм» - это публично выражать приверженность социалистическим идеям после всех мерзостей, явленных социализмом на практике. И если во времена Мальтуса спор был чисто теоретическим, хотя и при этом ему удалось блестяще обосновать гибельность пути «всеобщего равенства и благоденствия», - то сейчас мы эмпирически знаем, куда заводят такие благие пожелания. И если кто-то всерьёз хочет попробовать ещё раз пойти по тому же пути – возможно, тут и потребна живительная эвтаназия. Хотя бы – ради тех несчастных детей, чьему безответственному расплоду будет дан зелёный свет лишь с тем, чтобы неминуемо ввергнуть их в нищету и гражданскую войну, рано или поздно.
Говорят, правда, что Мальтус не предвидел «второго демографического перехода», когда люди, приподнявшись материально, как-то «сами собой» утратили интерес к безудержному расплоду и начали воспринимать чрезмерную многодетность как обузу.
Это полное непонимание его работы! Он не то что «не предвидел», он об этом только и писал, что единственный некатастрофический «чекер» избыточной демографии – это боязнь понижения (или неповышения) своего социально-экономического статуса, когда дети начинают рассматриваться как обуза. Что возможно только в буржуазном цивилизованном обществе, поскольку крепостным крестьянам или дикарям в джунглях – никаких потерь многодетность не сулит. Наоборот, лишние работники в натуральном хозяйстве, респект и уважуха от соплеменников. Но вот в цивилизованном обществе с выраженным имущественным неравенством, где человеку есть, к чему стремиться, когда развязаны руки, и есть возможность впасть в нищету, если обременить себя детьми, - появляется естественный, не сопряжённый с насилием механизм сдерживания расплода. Главное – не спугнуть его, этот механизм, не мешать его работе.
И ни в коем случае не бояться некоторой депопуляции на первых порах, когда начинают вымирать от старости многочисленные поколения прошлого и убыль не покрывается стабилизированной, осмысленной рождаемостью у молодых поколений. В этом нет ничего страшного, если население какой-то страны сократится на двадцать, тридцать, даже пятьдесят процентов. Страшно – это перенаселённость, демографический перегрев. И насколько это страшно – в двадцатом веке мы проходили не раз и не в одной стране.
Есть, правда, чудаки, которые боятся, что при снижении численности цивилизованных народов – их захлестнут варвары, алчущие халявы. И поэтому, де, нужно наплодить поскорее своих собственных, «белых варваров», тоже алчущих халявы и взращенных на ней.
Большая ошибка! Погубившая и Рим, и много других славных цивилизаций.
Нет. Собственные варвары, взращенные на халяве, – очень хреновое подспорье в защите от варваров внешних. Скорее же, они становятся той деструктивной силой, которая разносит общество к чертям, даже не дожидаясь нашествия варваров внешних.
Но что до последних, когда они действительно станут агрессивны и будут представлять какую-либо угрозу – цивилизованным нациям технически и экономически проще уничтожить сотню чужих варваров, чем взрастить одного своего на детское пособия в призрачной надежде, что он бескорыстно и самоотверженно будет противостоять нашествию. Это вообще не вопрос, при современном развитии военных технологий и при том колоссальном разрыве в их доступности между цивилизованным нациям и дикарям. Это древние германцы ещё более-менее на равных могли драться с римскими легионерами, но сейчас один солдат цивилизованной армии (и той экономической мощи, что за ней стоит) – стОит тысячи дикарей (если имеет целью не прививание им демократии, а тупо уничтожение).
Но таких жестоких мер и не потребуется, если нам удастся «заразить» дикарей буржуазными, подлинно общечеловеческими ценностями Цивилизации, такими, как стремление к личному успеху, здоровый индивидуализм, понимание пословицы «долг платежом красен» (то есть, приоритет взаимовыгодности, а не чистой филантропии в отношениях между людьми).
Главное же – самим не растратить эти ценности, не «элоизироваться» и не расслабиться в химере гарантированного всем и каждому благополучия.
Ибо, как опять же справедливо замечал и Мальтус в своей работе, и сотни людей ДО него, и сотни людей ПОСЛЕ него, - гарантированное благополучие отупляет, лишает людей стимула к поиску путей выживания и к развитию умственной деятельности.
Ну, до какой степени отупляет пресловутая «уверенность в завтрашнем дне» - мы видели совсем недавно, когда рушились общества, построенные на чудаковатой идее гарантированного благоденствия. Увидим и ещё, когда социальная политика теперь уже в западных странах дойдёт до своего логического финала. Если, конечно, они не возьмутся за ум раньше.
Стоит ли для этого проходить эссе Мальтуса в школе – не знаю. Обычно, всякая обязаловка в вопросе чтения – вызывает идиосинкразию. Но оно, на самом деле, совсем коротенькое, написано не слишком «загрузно», и его можно было бы рекомендовать хотя бы как образчик хорошей логики, добросовестности научного исследователя и сдержанного, истинно философского тона, чуждого завываний про несовершенство мира и порочность общественных реалий. На самом деле – очень такое позитивненькое чтиво, очень симпатичный, человеколюбивый автор (я - гораздо злее его по отношению к "утопиям всеобщего благоденствия", поскольку воочию наблюдал результаты попыток строительства таковых).
Кажется, есть и переводы Эссе на русский, и их можно прогуглить, но их я не читал и потому не могу удостоверить соответствие оригиналу, а сам оригинал можно почитать хотя бы здесь - http://www.econlib.org/library/Malthus/malPop.html
P-s.: Да, в связи с именем Мальтуса упоминают часто ещё некую "Мальтузианскую ловушку". Я долго пытался понять, что это такое, и, кажется, под ней подразумевается конфликт между средой обитания и возрастающей численностью человеконаселения, обитающего в той среде. И будто бы Мальтус открыл существование такой ловушки.
Но это - чушь! Повторю, само по себе представление об опасности превышения демографии над возможностями среды - оно с палеолита было известно всякому разумному человеку, который дерзал задуматься о перспективах геометрического роста народонаселения. И тут нет никакого "копирайта" Мальтуса на эту "ловушку".
А вот на что есть его копирайт, так это на идею, что буржуазное (цивилизованное) общество - единственный бескровный(!) выход из этой ловушки, где человек добровольно и сознательно ограничивает себя в безрассудном, экономически необоснованном размножении просто потому, что не хочет понизить свой имущественный и социальный статус, обременив себя детьми, которых не способен обеспечить самостоятельно и без ущерба для себя.
Но для этого, конечно, нужен именно буржуазный (бессословный) уклад общества, где рождённый в "низах" - имеет "лифт" наверх, всё зависит от него самого, а не от "низости" рождения, и рождённый аристократом - тоже может лишиться всего и выпасть в осадок, если проявит экономическую несостоятельность и безответственность.
Вот об этом Мальтус писал. И в этом ценность его труда - в предвосхищении Второго Демографического Перехода в условиях бессословного общества с неограниченными социальными лифтами. А вовсе не в самоочевидной, банальной идее, что если люди будут бесконечно и неограниченно плодиться, то рано или поздно на них не хватит ресурсов планеты. Это-то - и так ежу понятно. Но он не описывал болезнь - он описывал забрезжившее уже тогда средство её лечения (помимо войн, эпидемий и природных катастроф).