Колька летал во сне. Часто он улетал так далеко, что не успевал вернуться к утру и поэтому в такие дни приходил в школу ко второму уроку. А частенько и вообще не появлялся на уроках. Жил один. Мать горбатилась на колхозной каторге, по-другому назвать такую работу не поворачивается язык. Она уходила на свой птичник на три дня, потом один день выходной. Три дня Колька заботился о себе и хозяйстве. Старший брат учился далеко в городе и приезжал только на каникулы. В эти три дня была полнейшая свобода. Можно было смыться раньше из школы и заниматься своими любимыми делами дома.
Любимых дел было три – рисование, радиотехника и голуби. Или вообще остаться дома, часами наблюдать за голубями, мастерить радиопередатчик, чтобы потом иметь возможность в эфире болтать с такими же как он радиохулиганами. Они придумывали разные эксцентричные названия своих радиостанций, болтали между собой и устраивали музыкальные концерты для друзей и девчонок. Радиопередатчики просты и примитивны, но сколько романтики и восторга было в этом занятии.
- Пентод, пентод я фиалка, как слышишь меня? Приём! – уткнувшись в примитивный микрофон, бубнил Колька.
- Слышу на пять баллов! Как меня слышишь?- Отвечал голос его товарища, дом которого находится через несколько улиц.
Колька что-то паял, наматывал какие-то катушки, усовершенствовал, экспериментировал. Сидя в полумраке комнаты перед светящимися радиолампами, он опять улетал. Летал над своей станицей, видел тех, с кем разговаривал и тех, для кого проигрывал виниловые пластинки на своем стареньком проигрывателе.
Чтобы получить ощущение полета он готов был паять и рисовать ночами. Колька привык к одиночеству. Ни кто не мешал уйти в себя. Звенящая в висках тишина, рождала розовые мечты, картины прекрасного будущего.
Не понимая сам почему, он таскал из школы домой гипсовые детали головы человека. Делал карандашные рисунки. Рисунки показывал учителю черчения и рисования и снова летал. Чувство полёта приносило проявление на белом листе ватмана графического изображения гипсового уха или пластической головы.
В школе даже бывали персональные выставки Колькиных работ. Он не задумывался о своих способностях, а просто получал кайф от этого занятия.
Почему это чувство возникало, он не знал, только перед полетом он всегда чувствовал в теле легкую нервную дрожь. Как- будто набирал обороты и потом вдруг взлетал с карандашом в руке.
Голуби, по мнению Кольки, это верх совершенства. Лохмачи, павлины, чубатые они настолько умны, что Колька стал понимать их по поведению и по звукам. Часами просиживая на чердаке сарайчика, где жили его голуби, наблюдал за ними. А когда стая поднималась в небо стоял, запрокинув голову, пока не начинала болеть шея. На ультрамариновом фоне неба красные, черные, белые пятнышки голубей. Они резвились вверх-вниз, кувыркались до одури.
Иногда было страшно, за какого-нибудь турмана закувыркавшегося до самой земли и в самый последний момент выходящего из своего пике. Было видно как они радуются этому небу. Колька стоял в середине двора,широко расставив ноги и был там – с ними, он наивно думал, что жизнь - это всегда полет.