Глава 3
«В гости, так в гости, - думала Татьяна Сергеевна с трудом отрываясь от подушки, - надо уважить старую подругу. Лениво потянувшись, она пригладила ладонью всклокоченные волосы, отряхнула слегка помятое платье, мимоходом взглянула на себя в зеркало: «А ты прекрасна без извилин» - сказала она сама себе с оптимизмом и, одевая затрапезное, никакое пальто и обувая на ноги жуткие растоптанные чеботы, продолжила: «А бревно останется бревном и в орденах и в лентах!»
Из соседней комнаты раздавались театральные вопли матери, которая вечно жаловалась на свои придуманные болячки, пестовала их и лелеяла, ибо это стало смыслом её, материной жизни. Не обращая внимания на капризный призыв, Татьяна злонамеренно громко захлопнула дверь, представляя, как мать сразу же заткнулась и переключилась на содержимое холодильника. Эта «болезнь» у них была общая. Они никогда не садились есть вместе, а «тырили» из закромов, что повкуснее и таскали каждая в свою норку. Мать, считавшаяся больной, ела лёжа перед телевизором, а Танька – заедала грусть-тоску, уткнувшись носом в книжку. Благо на работе было что взять, и пользуясь своим полуначальственным положением, она, сначала испытывая небольшое смущение, а потом привыкая и наглея потихоньку, брала и несла домой всё, что можно было нести, основательно притесняя поварих. Те крутились, как могли, добавляя в котлеты картофельное пюре или пшено, не жалуясь заведующей, предполагая, что та в курсе дела.
Калерия часто приглашала Татку к себе, опекая её и заботясь о ней, как и обещала когда-то её отцу. Сроднившись, они уже не представляли иначе своих отношений. Татьяна обожала ходить в гости к своей единственной подруге, в доме у которой было уютно, красиво и очень чисто. Калюша всегда накрывала шикарный стол, не жалея ни продуктов, ни денег. Да, она и правда любила свою Татку, обласкивая её и одаривая, позволяя много чего, например накрошить на пол, нечаянно опрокинуть варенье на белоснежную скатерть или ляпнуть что-то обидное. Сама же она никогда не выходила из себя, не обижаясь, не устраивая сцен, не придираясь к безалаберности и хамоватости своей любимицы. Татьяна пользовалась её добротой и терпением, ведь дорогая Калюша не утруждала Таточку просьбами или поручениями и это было ей милее всего.
- Как ты живёшь в своей стерильной квартире, - подтрунивала иногда Татьяна, - сморкаться небось на улицу ходишь? То ли дело мы с мамашкой в нашей конюшне, куда захотели туда и…
- Татка! Что ты несёшь?
- Ничего не несу, милая, опять с пустыми руками я, тётенька, пришла. Могу вдругорядь мусору принести или пыли. Тебе носик припудрить не надо ли? У нас пылища отменная, десятилетней выдержки. Не мешало бы тебе тут припорошить, а то глаза режет, как всё блестит и сверкает.
Калерия только смеялась в ответ и обещала прислать в помощь Наталью Орешкину для «чистки авгиевых конюшен».
Вот и сегодня, как всегда проспав до полудня, особо не переживая о том, что её ждут уже лишних два часа, Татьяна Сергеевна, шмыгая носом и шаркая ногами, подошла к дому Калерии. Какой-то мужчина никак не мог справится с кодовым замком, потому что его руки были заняты двумя тяжёлыми пакетами, дипломатом и огромным букетом хризантем. Горьковатый запах дорогого одеколона витал в воздухе, перемешиваясь с осенними ароматами и рождая новое яркое сочетание.
- Что ж вы так награбастали-то, а? Ещё бы в зубы взяли и на шею повесили, - засмеялась она над его беспомощностью, - помочь что ли?
- Был бы вам очень признателен.
Мужчина повернулся к Татьяне и улыбнулся. А она так и осталась стоять с открытым ртом. Её словно громом поразило. Лицо незнакомца было удивительно красивым в обрамлении густых тёмных волос. Модная стрижка добавляла ему шарма. Карие глаза, почти чёрные, смотрели с удивительной для случайного прохожего нежностью. Чувственные губы, были словно вылеплены талантливой природой для любви. А сам он, высокий и статный, в элегантном чёрном пальто, казался ей героем одного из многочисленных романов, которые она глотала без удержу.
- Ну, что же вы, милая дама, забыли нужные цифры?
Обмирая от волнения, Татьяна с третьего раза набрала нужный код и растерялась. Незнакомец вежливо пропустил её вперёд и вошёл следом. Пока они поднимались в лифте на шестой, как оказалось, один и тот же этаж, у Татьяны закружилась голова и потемнело в глазах.
Она не понимала, что с ней творится, словно на неё опрокинули ведро горячей воды, жарко было и в то же время леденели руки. Дыхание участилось, лоб покрылся испариной. А когда они подошли к одной и той же двери и с удивлением посмотрели друг на друга, у неё и вовсе подкосились ноги. И причина тому была очень простая. У неё, у дуры безмозглой на пятке была большая дыра, а Лера гостям предлагала лишь шлёпанцы, и не более того!
Дверь распахнулась и они увидели невероятно красивую Калерию в платье цвета спелой вишни с ассиметричным декольте. Причёска, туфельки – всё, как обычно. «Её ночью разбуди, она наверное сразу вскочит в таком виде», - раздражённо думала Татьяна.
- Поль? Какими судьбами? И без предупреждения? Меня же могло не быть дома.
- Извини, милая, что не предупредил. Так соскучился по тебе, совсем голову потерял, бросил все дела и …
Татьяна стояла привалившись к косяку и чувствовала, что ещё немного и она умрёт от горя. «Так вот он какой, этот Поль? Красавчик… и совсем не лысый… и не толстый…» Никогда её спокойную и безразличную душу не посещали такие потрясения.
- Калюш, я, наверное, пойду домой?
- С ума что ли сошла? Никуда я тебя не отпущу. Стол накрыт давным-давно, где ты ходишь полдня, ленища эдакая? Кстати, я забыла вас представить друг другу. Знакомьтесь. Поль, это – Татка, моя давнишняя, самая близкая подруга. Танюш, а это – Поль, мой самый любимый и самый желанный мужчина на свете.
- Я уже поняла, - вяло промямлила несчастная свидетельница чужой любви.
Поль, который уже успел избавиться от своей ноши и снять пальто, повернулся к Татьяне и, взяв её руку в свои, поцеловал. Он хотел помочь ей раздеться, но не успел. Уронив на пол своё убогое одеяние, Таня хлопала ресницами и каменела всё больше и больше. Огорошенная непреодолимым чувством досады, к которому примешивалось необузданное раздражение, она в эти минуты ещё не понимала, что её пожирает элементарная ревность, незнакомая ей доселе. Ревность, которая крушит и уничтожает всё на своём пути, если ей дать волю. Конечно, задушить ревность в самом начале можно, да кто ж отважится на такое, ведь вместе с ней надо убить и любовь. А для Татьяны, которая в свои тридцать пять лет впервые почувствовала смятение и ещё не разобралась в себе, это было всё равно что шагнуть с шестого этажа в никуда прямо здесь и прямо сейчас.
Рядом с Калерией Татьяна смотрелась убийственно: немытая, нечесаная, в мятом старом платье, с дырой на пятке. Ненависть уже начала вползать в её нутро, чтобы разъедать и точить, чтобы мучить и терзать. Надо обладать большой волей или безмерной сердечной добротой, чтобы справиться с этим. Ни того, ни другого, во всяком случае до сегодняшнего дня, Татьяна за собой не замечала. Она сейчас вряд ли смогла бы вспомнить, как её зовут, не то что совладать с собой.
Поль ничего не замечая, был любезен с обеими дамами и ни в коей мере не показывал, что в Тане что-то не так. Он шутил, ухаживал и мило улыбался.
Калерия была само совершенство. Неизвестно кем и как воспитанная, она обладала манерами светской дамы: уверенная в себе без самоуверенности, тактичная и милая без зажатости и закомплексованности. Легко поддерживая беседу на любую тему, она словно знала всё и обо всём, и умело обходила трудные для неё темы, как опытный моряк обходит подводные рифы.
Обычно невероятно свободная в поведении и острая на язык Татьяна, растерялась окончательно и сидела, как приговорённая к смертной казни, кивала лишь только, да хмыкала, кривя рот и хлопая белёсыми ресницами. Ни есть, ни пить она не могла, хотя красиво сервированный стол и разные лакомства вызывали в желудке бурю негодования. Промучившись и с трудом выдержав два часа, она дождалась, когда Поль вышел на лоджию выкурить сигарету, а Лера на кухню за чаем, стремительно нацепила своё барахло и бесшумно выскользнула за дверь. Не вызывая лифта, Татьяна Сергеевна ломанулась вниз по ступеням, как оглашенная, боясь, что её схватят и заставят мучиться дальше. Задыхаясь с непривычки от быстрого бега, она мчалась по улице, размазывая по щекам непрошенные слёзы, сдерживать которые уже не имело смысла. Удалившись на достаточное расстояние от объекта своих теперешних грёз, бедная страдалица остановилась и, осознав, что спокойная жизнь закончилась, сжала кулаки так, что захрустели пальцы.
Дома она швырнула в угол прихожей своё пальто, раз и навсегда отказав ему во взаимности, туда же полетели драные колготки, старое платье и несвежее бельё. Мать, как всегда, смотрела очередной сериал по телевизору и была абсолютно недоступна. Это даже к лучшему. Татьяна налила в ванну горячей воды и уселась в неё смывать свою прошлую, как теперь выяснилось, никчемную жизнь, чтобы новую начать с чистого листа и тела. Впереди был ещё один выходной, надо всё успеть.
Природа одарила Татьяну щедро, только ей не хотелось вытаскивать на свет божий и демонстрировать нежную гладкую кожу, полную грудь и стройные ноги. И лицом заниматься не хотелось, и руками тоже. Столько времени тратить на всё это, да и ради чего? Когда можно подольше поспать или просто полениться, ничем не заморачиваясь.
* * *
- Никогда бы не подумал, что у тебя может быть такая странная подруга, - сказал Поль, когда выяснилось, что Татьяна ушла не попрощавшись, - хотя я понимаю почему. Ты на её фоне выглядишь вдвойне ослепительнее. Это у вас женщин хитрость такая – выбрать в подруги себе девушку поскромнее.
- Куда уж скромнее, она девственница до сих пор.
- О, избавь меня от таких подробностей! У нас во Франции это посчиталось бы недостатком, нежели достоинством. Тем более в сорок с лишним лет…
- Ей тридцать пять всего, она младше меня.
- Бог с ней. Иди сюда, моя королева! Ты позволишь сопроводить тебя в будуар и припасть к твоим стройным ножкам?
- Только если ты будешь неспешным и изобретательным…
- Как и прежде, как и всегда. Всё, что ты захочешь, Калерия. Как ты пожелаешь, любимая моя. «Целуя веки влажных глаз и локон, вьющийся, как хмель, сказал я: - Много, много раз ты будешь мне стелить постель…»
- Опять втроём с твоим любимым Робертом Бёрнсом будем изобретать, Поль?
- Давай пригласим Роберта Рождественского…
- Шутишь что ли? Давай лучше одни.
- Иди ко мне…
***
… Лере не спалось, хотя ночь обступала со всех сторон и уговаривала сомкнуть ресницы и успокоить утомлённое тело. Поль, разметавшись на шёлковых простынях и скинув с себя одеяло, был невероятно хорош: красивое лицо, густые волосы, смуглое стройное тело… Она улыбнулась, чувствуя себя Психеей, к которой с небес спустился бог Амур и которым она любовалась в тайне, боясь прикоснуться и разбудить, словно он мог покинуть её за это. Огонь от единственной непогашенной свечи горел ровным жёлтым светом и отбрасывал на стены причудливые тени. Тишина, пришедшая на смену утихшей буре страстей, удивляла и призывала к новому взрыву чувств.
Лера поправила волосы и задела рукой серёжку в ухе. Ей нестерпимо захотелось снова полюбоваться на подарок любимого мужчины. Бесшумно поднявшись с широкой постели и накинув белоснежный пеньюар из кручёного кружева, она, мягко ступая по пушистому ковру, вышла в зал и включила свет. Увидев своё отражение в зеркале, Лера нахмурилась, под глазами таились тени, это страсть оставила на лице свой автограф. Да ещё бессонная ночь расписалась в уголках губ. Зато как сверкали камешки в серьгах, глаз не оторвать! И уныние сменилось ликованием: «Но не потеряна для счастья, а отраженье, как ненастье, лишь проходящий миг один…»
Поль появился в проёме двери.
- Ты знаешь, я совсем не могу без тебя спать. Не уходи, пожалуйста.
- А в Париже как же ты без меня?
- Перегружаю себя работой, и валюсь с ног.
- А жена обижается?
- У тебя – Макс, у меня – Анна. Это физиология и от неё никуда не деться. Давай не будем об этом. Ты же знаешь, душой я здесь, в России, с тобой.
- Прости, это я так, сама не знаю зачем… Жадничаю, наверное…
- Завтра мы идём с тобой в театр, я билеты купил.
- Сегодня уже, дорогой, время пять утра.
- Давай позавтракаем и устроим тихий час. Согласна? А вечером в театр. Я пригласил Артура, он будет с дамой. Ты не возражаешь, если они составят нам компанию?
- Постфактум, как можно.
«Вот ведь как получилось, - думала Калерия накрывая на стол, - сочинила для всех легенду про Макса, чтобы не осуждали меня за гордыню, чтобы не жалели за то, что рыдаю в подушку от одиночества».
А Макс - и был, и не был в жизни Калерии. Очень долго ухаживая за ней, терпеливо снося её холодность и спокойное равнодушие, он в конце концов согласился на роль друга, в глубине души надеясь на взаимность. Имеющий приоритет среди других настойчивых кавалеров, Максим был счастлив той малостью, которой одарила, наконец, после долгих лет его смиренного терпения, недоступная красавица. Они встречались, ходили в театры и рестораны, на концерты и в парк, деля пополам расходы, много разговаривали. И с каждым годом всё реже, реже и реже.
Когда же Калерия познакомилась с Полем на встрече по делам фонда помощи талантливым детям и влюбилась в него с первого взгляда, Макс просто перестал для неё существовать. Он десятикратно уменьшился в её глазах и стал незаметен со своим вечно грустным лицом, простецкими манерами и заискивающим голосом. Уступив пальму первенства победителю, Максим исчез из жизни Калерии и она забыла о нём. И лишь когда Поль ревниво напоминал ей о Максе, лукаво улыбалась своей тайне, не разубеждая любимого в обратном и таким образом сохраняя некое, никому не нужное равновесие сторон. Почему она так поступала, вряд ли догадывалась она сама. Не зря же говорят: «Кто познает Женщину, тот познает мир».
Поль, её очаровательный Поль, яркий, невероятно обаятельный со своей кипучей энергией закружил Калерию в водовороте чувств и событий. Он умел так смотреть на неё, словно проникал в самую душу, в которой видел все её чувства и тайны. Его красивый обволакивающий голос действовал на влюблённую женщину, как музыка Моцарта и она уплывала в страну грёз на несколько минут или часов и не ведала в те моменты края этой божественной бесконечности. А возвращаясь «на землю», жила этими ощущениями до нового взлёта. И любя своего Поля выше всех человеческих возможностей, Калерия не цеплялась за него, как это свойственно многим женщинам, ни в чём не упрекала и ничего не требовала. Давала дышать. И привлекала тем самым его всё больше и больше.
***
Проснувшись утром, Татьяна Сергеевна ещё больше укрепилась в своём желании изменить жизнь и измениться самой. Слегка помахав руками и ногами для бодрости, она вопреки своим правилам, встала под контрастный душ, почистила зубы и причесалась. Мать ещё спала и не мешала сосредоточиться и спокойно собраться с мыслями: «Так, сначала в парикмахерскую, потом на рынок, а потом к Калюше. Только вот в чём из дома выйти? Надо поискать что-нибудь».
К своему удивлению, Татьяна выволокла из шкафа достаточно много одежды, которую постоянно дарила ей Калерия: на день рождения, на 8 Марта, на Новый год. А вот этот чёрный костюм с золотыми пуговицами они вместе покупали. Но он был безнадёжно мал.
В конце концов, перелопатив эту гору ненавистных вещей и уже закипая от бешенства, она остановила выбор на сереньком сарафанчике и голубой блузке и когда надела всё это, очень удивилась той кургузой тётке, которая смотрела на неё из зеркала. Блузка всеми своими складками и защипами топорщилась и выпирала во всех местах под тонкой тканью трикотажа, словно Татьяна Сергеевна обросла шишками по всему телу. Она лицезрела себя квадратную, нелепую в этом, плотно облепившем её располневшую фигуру, сарафане, в тесной, трещащей по всем швам, блузке с расширенными плечами и ей хотелось разбить зеркало или по крайней мере плюнуть в него. Но она сдержалась, ибо впереди была цель, не идти к которой она уже не могла.
Вторая попытка была более удачная. Синяя прямая юбка сидела на ней, как… Ну, в общем и в целом, как-то сидела. Сиреневая кофточка с пуговками, была слишком яркой, но если в зеркало не смотреть и глаза вниз не опускать, то можно продержаться какое-то время. Туфли нашлись только коричневые, даже не туфли, а полуботинки, хорошо хоть без шнурков. И тёмно-жёлтый в клеточку плащик, короткий и тесный. Но можно ведь и нараспашку в конце концов. Счастливая от того, что первая часть «марлезонского балета» закончилась, Татьяна выгребла из старой сумки косметику, которой было сто лет в обед и неумело накрасила ресницы, предварительно плюнув в засохшую тушь, потом подвела веки зелёными тенями, потому что других не было. Помаду выбрала красную, чтобы губы были поярче и неуверенной рукой с пятого раза завершила начатое. Не глядя на себя в зеркало, чтобы уже совсем не разочаровываться, она взяла кошелёк с деньгами, сумку и вышла из дома. И сразу же нос к носу столкнулась с соседкой. Та изумлённо посмотрела на Татьяну и тихо спросила:
- Таточка, у тебя всё в порядке?
- Да, нормально.
- А мама как?
- Тоже. Извините, я спешу.
На улице похолодало. Ветер разгулялся не на шутку. Стянув полы плаща и наклонив голову, Татьяна Сергеевна упрямо шла навстречу своему счастью, словно хотела его забодать. Парикмахерская находилась в соседнем доме. Очутившись в тёплом помещении, она бодро крякнула и почувствовала, что стал оттаивать подмёрзший нос со всеми вытекающими оттуда последствиями.
- Что желаете? – обратилась к Татьяне молодая ухоженная администраторша.
- Я бы хотела привести в порядок голову.
- Да, вам не помешало бы. Что именно вы хотите?
- Ничего особенного. Соорудите мне на голове ну, хотя бы бахчисарайский фонтан или гробницу Тутанхамона.
- А может вас просто феном уложить?
- Не-а, феном не интересно. Мне надо, чтобы все обалдели и попадали.
- Тогда можно и так оставить.
- Так он уже видел.
- Не упал?
- Вот сделаете из меня Клеопатру, уважаемые цирюльники, тогда и упадёт.
***
Поль недолго разговаривал по телефону и, закончив, удручённо сообщил Калерии, что его давнишний друг Артур поссорился со своей дамой и просит Калерию пригласить для него в театр какую-нибудь подругу, если её это не затруднит.
- Калерия, а может быть пригласим Тату? Она наверняка любит театр. И Артур не будет скучать, и Тата твоя развеется, а то она вчера была умопомрачительно грустна. У неё что, какие-то проблемы в жизни? Если ей надо помочь, ты скажи, я готов. Может лекарства какие для мамы надо купить или ещё что-нибудь. Она бедствует, да?
- Дурствует она, а не бедствует.
- Как это? Не понимаю.
- Знаешь, когда ребёнка сначала балуют и лелеют, а потом выбрасывают во взрослую жизнь, не объяснив, что делать и куда идти, у него искажается угол мировоззрения. И этот перекос мучает его всю оставшуюся жизнь. Это, как если бы в одной оправе очков были бы разные стёкла, одно с плюсом, другое с минусом для здоровых нормальных глаз.
- Ох, как сложно ты объяснила. Скажи попроще, я ведь всё-таки иностранец.
Поль улыбнулся своей очаровательной улыбкой, хитро сощурил глаза и, подхватив Калерию на руки, закружил по комнате. За ними шлейфом кружился аромат её духов, самых лучших, от которых мужчины теряют голову, особенно если влюблены.
***
Татьяна вышла из парикмахерской с видом победительницы и нехотя потащилась на рынок. Томительно долго ходила она между рядами и наконец выбрала красивое, как ей показалось, вечернее платье. Чтобы не мудрствовать лукаво, прихватила сразу и тёплые сапоги на толстой подошве, напоминающей автомобильные шины. «Зачем истязать себя дважды, когда можно отстреляться за один раз, - весело думала она, предчувствуя конец мучениям, - тем более скоро зима».
Вернувшись домой, Татьяна более терпеливо, чем обычно, выслушала материны жалобы.
- Татуся, ты меня бросила сегодня одну, поесть ничего не оставила. От голода у меня давление упало, ты что смерти моей хочешь. Наверное только и ждёшь, когда я тебе квартиру освобожу, чтобы кобелей сюда водить.
- Мам, ты чего говоришь-то? Ты ничего со своими сериалами не перепутала? Иди, отдыхай уже, сейчас подогрею тебе запеканку и принесу.
- А я гуляш хочу!
- И гуляш, и тефтели, всё принесу, давай иди, а то давление поднимется, как будешь кино смотреть? Давай-давай в постельку, чтобы не болеть и меня не доставать, и соседям не жаловаться.
- Татусь, ты какая-то странная сегодня.
- Мам, иди, у меня телефон надрывается, не слышишь что ли.
Татьяна схватила трубку и замерла от напряжения, словно ОН мог ей позвонить.
- Татка, привет! – голос Калерии был наполнен разными оттенками, и говорила она с придыханием, словно нежность к НЕМУ распространялась даже на неё, на Таньку. У той аж мурашки пробежали по телу и скрылись словно по команде в её неразгаданном ещё «бермудском треугольнике». Она даже присела от изумления. Затем, сглотнув слюну и вернувшись в своё нормальное, ехидное состояние, торопливо подумала: «Залюбил, заласкал, наверное, принц заморский мою подругу до полусмерти и нечаянно в впопыхах на горло надавил, да вовремя опомнился» и ласково ответила:
- Да, Калюш, чего тебе?
- Собирайся давай, мы заедем за тобой в половине шестого, Поль взял билеты в драмтеатр.
- Что смотреть будем?
- Слушай, я даже не спросила. Мне всё равно что, лишь бы с ним.
- Не надо за мной заезжать, я сама доберусь. Втроём пойдём?
- Вчетвером, ещё Артур, старинный друг Поля.
- Лады. Буду вовремя.