Часть 7. Бабобоязнь.
Для оформления паспорта я сдал военный билет в милицию. Паспорт будет готов через две недели.
Устроиться на работу без документа нельзя. Приходится ждать.
Целыми днями лежу на раскладушке и строю планы на будущее. О чем ни подумаю, все сводится к одному: знакомству с девушкой. Была бы у меня девушка, я бы ждал ее и в дождь, и в снег, и в самый лютый мороз, как Рафик свою Натали. Может быть, я болен? Возможно, я маньяк!
- Сынок, сходил бы куда-нибудь с друзьями, развеялся, - сочувственно говорит мама.
Родительская жалость меня раздражает. Я начинаю хамить.
- Я вам мешаю? Может быть, мне вернуться в армию?
Мама отстает, а отец и вовсе не решается подойти. И правильно делает - ему бы я влепил по полной программе.
От скуки решаю начать курить. Занимаю у родителей деньги и иду на трамвайную остановку, к сигаретному ларьку. На улице оглядываюсь, что¬бы ненароком не встретиться с Шуриком. Покупаю пачку «Столичных» с фильтром. Первую в жизни сигарету выкуриваю, не отходя от ларька. Ничего не чувствую, кроме горечи. Мне не по себе: голова идет кругом и немного подташнивает. (Симптом отравления - от авт.) Какая гадость эти сигареты! Пить водку в сто раз приятнее! (Но не полезнее - от авт.) В сердцах бросаю пачку сигарет в урну.
Часа не прошло, а я уже опять у табачного ларька. Мне кажется, что я неправильно оценил вкус первой сигареты. Хочу удостовериться, что не ошибся. Пытаюсь в урне найти свои сигареты. Не нахожу. Покупаю новую пачку. Выкуриваю вторую сигарету. И, кажется, начинаю понимать толк в этом деле: голова опять кружится, но приятно, настроение поднимается. (Симптом отключения чувства опасности - от авт.) От третьей сигареты опять становится не по себе. Однако это уже ничего не меняет по существу. Знаю точно, что с сегодняшнего дня я - курящий человек. Пить тоже буду, но немного.
Вновь мне в руки попалась старая телефонная книжка, которая помогла мне найти Рафика. Обращаю внимание на запись, сделанную поперек страницы карандашом и не моей рукой. Не могу вспомнить историю появления этой записи, но ассоциации определенно положительные. Едва решаю бросить это бестолковое занятие, как с улицы в открытую форточку влетает беззаботный женский смех.
И я сразу все вспомнил!
Ее звали Ира, и работала она продавщицей в овощном магазине рядом с метро. Ира была замужем.
Однажды я пришел за картошкой. Была ее смена. Мы встретились глазами, слово за слово, шутка за шуткой мы и познакомились. Стал забегать к ней в магазин просто так: поболтать о том, о сем. Несколько раз провожал ее домой. В награду она позволяла себя целовать в щечку. Больше ничего не было. Но мне и этого было достаточно. Я был тот еще теленок и о другом не знал и не думал. Мне было просто хорошо с Ирой, и все. Я наслаждался открытием, что с девушками можно говорить о чем угодно и что с ними даже интереснее, чем с парнями. Я мог бы полюбить Иру. Если бы не одно «но». Ира была замужем. В глубине души я осуждал ее, замужнюю женщину, за связь с другим парнем, даже если этим парнем был я сам, и связь носила столь невинный характер.
В последнюю встречу я пригласил Иру на свои проводы в армию. Она отказалась, сославшись на мужа. Я попросил писать письма. Она отказала и в этом. Я расстроился. Ира меня поцеловала.
- Не сердись. Сам понимаешь, прийти на проводы не могу. Муж узнает, будет скандал. Мне это надо? А тебе это надо? Вот то-то. Сделаем так: вернешься из армии, позвони. Вот тебе мой домашний телефон.
Так в моей книжке появилась карандашная запись.
Не откладывая в долгий ящик, звоню и через секунду разговариваю с Ирой так, как будто не было двух лет разлуки. В первую очередь она сообщает, что развелась с мужем и теперь живет одна.
- Да?! - удивляюсь я.
- Ты не рад?
- Рад, конечно, но как-то неожиданно все.
Вру. На самом деле, ее развод был очень, даже, ожидаем. Не нужно было целоваться на стороне с кем ни попадя. Во-вторых, ее развод меня не радует, а даже тревожит: уж не имеет ли Ира на меня виды?
- Увидимся? - спрашивает она.
- Конечно. Ты работаешь всё в том же овощном магазине?
Ловлю себя на том, что для своего вопроса я избрал тон, каким обычно мужья спрашивают законных жен о зарплате.
- Все там же, - отвечает Ира. - Подтягивайся часикам к двадцати. Пока, солдатик. Целую тебя всего.
Последняя многообещающая и волнующая фраза заставляет выбросить из головы все лишнее и начать готовиться к встрече с девушкой. Иду в ванную. Под струей воды ору во все горло:
Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,
Корнет Оболенский, налейте ля-ля,
Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?
Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.
Итак, у меня свидание с Ирой. Пройдет какой-нибудь час, и в моих объятиях будет реально живая, а не воображаемая женщина. Сколько раз в армии от этих воображений я попадал в неловкое положение: просыпаюсь, а кальсоны мокрые.
Ира разведена. Ира наверняка позволит мне всё, что захочу. Нужно ли ей платить, вот в чем вопрос?
Два года противоестественного армейского целомудрия сделали свое дело - мне страшно. Вдруг не получится? Внутренний голос успокаивает, но вместе с неуверенностью уходит желание. В этом нежелании я как в коконе. Не помогает даже ритуальное исполнение куплета о поручике Голицыне, которому «чужая ля-ля-ка совсем не ля-ля».
Усилием воли продолжаю подготовку к свиданию, но движения мои делаются все неувереннее. И замирают совсем. В чем проблема? Не знаю. В белой ли финской курточке с капюшоном и металлическими пластинами вместо пуговиц? Нет. Недавно я открыл новый способ ее ношения. Теперь застегиваюсь только на одну, нижнюю пластинку. Эффект потрясающий! Куртка теперь сидит как на том парне, которого я видел в трамвае. Может быть, дело в брюках и в обуви? Так нет. Отец сдержал слово и выделил нужную сумму. Эти деньги потрачены мною с умом. Теперь у меня немецкие брюки и итальянские ботинки.
Не хочется верить, но, наверное, все дело в Куле, точнее, в эффекте, связанном с нею, который оказался болезненнее, чем я думал.
Я остановился, когда дело дошло до надевания шапки, без которой из-за стоящих нынче холодов нельзя выйти на улицу. Шапку рано или поздно придется снять. Такие дела в шапке не делаются. Ира, естественно, обнаружит мою лысину и разочаруется. В свою очередь, я тоже расстроюсь. Мне это нужно? Еще не затянулась душевная рана, нанесенная Кулей, убежавшей от меня, как от прокаженного.
В курточке и надушенный французской туалетной водой ложусь на свою раскладушку. Ржаво тикают часы. Я все лежу. Отдаю себе отчет в том, что не пойти на свидание с Ирой - значит проявить слабость, не достойную настоящего мужчины. Напоминаю себе, что дал слово не стесняться лысины. Ничего не помогает. Продолжаю лежать, как бревно. И чем дольше лежу, тем меньше желания идти на свидание.
Шепчу сухими, слабыми губами:
Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,
Корнет Оболенский, налейте ля-ля.
Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?
Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/01/20/1735