Не в силах противиться, он летел. Так летит обречённая бабочка в пламя свечи. Но овладевший им свет был иным: притягательным, добрым. Он каждою клеткой вбирал этот свет – неземную любовь.
– Я умер?.. Нет, не может быть. На завтра столько дел! Мои родители, семья, друзья… Но почему я вижу этот свет?! Нет-нет, я не хочу!.. О, Господи, ведь я ещё так молод! А может, это сон?.. Конечно, сон! Хотя… Увы, во сне и наяву такого света нет. Так, стало быть… непоправимое со мною всё-таки случилось. Вот уж действительно: пути Господни неисповедимы. Какой он дивный, этот свет!.. Он есть!
– Нулевая отметка, нулевая отметка, нулевая отметка…
Электрический голос замедлился и ушёл в инфракрасную частоту.
«Электрический? Почему я определил его именно как электрический? Может, всё-таки электронный?.. Да какая, чёрт возьми, разница – электронный он, этот зазвучавший во мне нечеловеческий голос, или же электрический! Стоп. У меня что, бред?.. Или я всё-таки умер?»
Свет озарился зелёным овалом и удалился.
; ; ;
– Легна, ошибки быть не может? Ты правильно установила объём гравитации в галактическом спектре?
– Легна? Почему ты назвал меня… Хм, а ты, пожалуй, прав.
– Я всегда прав, и ты об этом знаешь. В конце концов, быть правым – это моя прямая обязанность. Равно как и обеспечивать неприкосновенность иерархий, ограждая их от наблюдаемых подсущностей.
На последнем слоге монотонный, лишённый какой-либо интонации голос затих, но тут же, вслед за неожиданно возникшим эхом появился вновь.
– Так что там, Легна, с объёмом гравитации в галактическом спектре?
Именуемая Легной ответила чётко, почти по-военному:
– Всё в ординаре, Кладезь, всё на пределе ощущений.
– А во вселенском?
– И во вселенском спектре.
– А…
– Послушай, Кладезь, если ты будешь вести себя как настоящая… Легна, я на дежурство с тобою впредь не отправлюсь.
– А с кем, позволь спросить, отправишься? Кто он, единственный, неподражаемый счастливчик?
– Кладезь.
– Кладезь? Из жёлто-зелёного канала внешнего отдела? Из межвселенской иерархии?
– Да-да, тот самый Кладезь.
– А где он сейчас?
– На суперлинии от Центра до шестнадцатой вселенной.
– О! Далеко. А единенье чувств? Вы с Кладезем… Всё, Легна, всё! Прости. Я обещаю: больше никаких вопросов! Пожалуйста, перенаправь потенциал, я извинился! Довольно! Клянусь, впредь о единствах – ни единой мысли!.. Фу-у. Спасибо. Фу-у. Да, Легна, тяжела твоя… душа! Не ожидал. Теперь понятно: вы с Кладезем одной формации. Счастливые!.. И всё-таки позволь закончить тот вопрос о…
Высокий голос перебил:
– Учла ли я континуум галактик? Учла. Все тяготения. Да-да, и спектров, Кладезь, и восьми галактик. Теперь доволен?
– Но почему наш экземпляр так странно дышит? Вдруг этот биоорганизм с изъяном?
– С изъяном? – переспросил высокий голос. – Скорей, с достоинствами. Посмотри: он молодой, без переломов и чужих узлов. А мозг! Модернизированный во втором астрале. А оболочка! – Над солнечным сплетением прошло тепло, вернулось к голове и вновь скользнуло по груди и животу. – Упругая, защита от воздействий – степень пять. А этот орган!
– Орган? Хм. У этого… узла характеристики ничуть не лучше, чем у прочих экземпляров. Но мысль твоя, как говорят подсущности, понятна. – Тембр голоса расширился и подрумянил свет. – Я вижу, Легна, ты с толком провела над биожизнью столько лет.
– Немало. В их представлении, – тепло скользнуло по груди, по животу, – почти сто пятьдесят. И мне порою кажется, что я… одна из них, я… жизнь свою уже не представляю без биоргов.
* * *
Помедлив, будто собираясь с мыслями, или просто из-за боязни увидеть нечто пугающее и необычное, Анатолий открыл глаза и опасливо огляделся. Вся его сущность наполнилась ужасом. Он парил! Парил, как парит альбатрос в восходящем потоке. Невдалеке Луна, за ней Земля, и мириады негасимых звёзд. И ни души вокруг. Лишь тёплый обволакивающий свет.
Страх постепенно уходил. Вдруг овладевший им свет стал сгущаться, меняя оттенки и форму, и собираться в ёмкий, непрозрачный шар. Шар охватил его. Исчезли и Земля и звёзды. В ногах – два серых шара. По телу прокатилась дрожь.
«Что это? И почему они пульсируют?»
Неведомая сила заставила закрыть глаза.
– Кладезь, и как часто такое бывает?
Низкий голос ответил монотонной тирадой:
– Один случай на тридцать миллиардов подсущностей. А впервые подсущность оказалась здесь, перед нами, в 1408 году до так называемой нашей эры. Это был Аменхотеп IV, правитель Египта, который взял впоследствии прозванье… рекло, если так привычней, Эхнатон – «угодный Атону», их новому, назначенному провиденьем Богу. Не вижу смысла вдаваться сейчас в подробности, но, как ты понимаешь, так было надо. В твоей же памяти, Легна, останутся Михаил Булгаков, – самый неординарный из самочинных писателей, ну и вот этот… биорг Анатолий, что лежит сейчас перед тобой.
Анатолий приподнял веки, и в тот же миг два серых шара преобразовались в несуразные фигуры: округлые туловища, тонкие, почти до колен конечности с непомерно длинными пальцами и лишённые растительности яйцеобразные головы; обе фигуры были в серебристых, наглухо застёгнутых комбинезонах. Но больше всего Анатолия поразили лица – изменяющие размеры и цвет голограммы. То, что это именно голограммы, или в какой-то мере соответствующие им субстанции, Анатолий определил в момент преобразования шаров, когда за спинами фигур что-то шикнуло, будто прошла помеха на телеэкране, и лицо одной из фигур на мгновенье исчезло.
Анатолий был человеком общительным и любознательным, а потому нисколько не смущаясь и совершенно забыв о том, что ещё совсем недавно, вопреки и здравому смыслу и логике, он был буквально подвешен в сотнях миль над Землёй, и что, по всей видимости, он сегодня умер, молодой человек подмигнул не терявшей лица фигуре и, стараясь выглядеть беззаботным, спросил:
– Развлекаетесь, электронные чудики?
С каждой секундой напоминающие людей фигуры становились всё менее эфемерными. А вскоре взгляд Анатолия приковали к себе два крохотных полосатых шарика, которые выделились из сгустившихся над голограммами свечений, переместились, оставляя позади себя пунктирные следы, в пространстве и, прокатившись по его телу, неторопливо вернулись к хозяевам. По прошествии минуты-двух фигуры-голограммы уже нельзя было назвать фигурами – человекоподобными образами, и уж тем более очертаниями, они преобразовались в голубоглазых, отменно развитых физически людей. В голове взволнованного столь откровенными и пугающими метаморфозами Анатолия зазвучал доброжелательный голос:
– Твоё самообладание, биорг Анатолий, нас радует. Впрочем, как и твоя игривость. Это ж надо так скомбинировать: «электронные чудики»! Нам даже на ум не приходило так себя определить. А вот Миша называл нас Мастером и Маргаритой. Мы до сих пор смеёмся задушевно.
Анатолий напрягся. «Смеёмся задушевно»? Как это?.. Откуда этот голос? Кто эти… Биорг?.. Почему меня назвали «биорг»? И кто такой Миша? Уж не Булгаков ли, коль речь зашла о Мастере и Маргарите?»
Зазвучавший минутой ранее голос стал ещё более доброжелательным. Он был по-матерински ласковым, проникновенным и устанавливал в сознании покой.
– Не пугайся, Анатолий. Именно так мы и будем теперь к тебе обращаться, раз уж твоё название тебе привычней. А Миша – это действительно Михаил Афанасьевич, любимый поставщик невероятнейших фантазий и эмоций.
Анатолий приподнялся на локте. «Чушь какая-то, фантасмагория», подумалось ему в ту минуту, но вслух он осторожно спросил:
– А вы, дети пространства, кто, собственно, будете? Оборотни, что ль какие, фокусники или чародеи?
– Опять шутишь? Это хорошо. Значит с желудочными и спинномозговыми токами у тебя всё в порядке. – Голос сместился вправо. – Кладезь, по-моему, этот организм… как там у них… редкая птица.
Неожиданно низкий голос запел. В иных обстоятельствах Анатолий без колебаний идентифицировал бы его с басом Шаляпина, но совершенно необязательное многократное повторение в конце песнопения слова «блоха», а вслед за ним и переходящее из октавы в октаву гомерическое «ха-ха-ха», заставило в этом усомниться. Натужно нахохотавшись, голос вернулся к прежнему тембру и менторской интонации.
– Да, Легна. Если, конечно, твоё умозаключение – чисто фигуральное реченье.
Анатолий сел. В ту же секунду невидимое ложе изогнулось, приподнялось под коленями и мягко повалило его на рефлекторно сгорбившуюся в ожидании удара спину. В голове раздался женский голос, напомнивший ему голос гнусавой дежурной из репродуктора на железнодорожном вокзале:
– Биорг, настоятельно рекомендуем тебе не изменять положения тела. В противном случае ты будешь обездвижен. Ты должен лечь.
– Ну, лечь так лечь. Я человек понятливый. Уже… – Не чувствуя какой бы то ни было реакции, а её отсутствие на фоне совершенно безучастных лиц выглядело почти угрозой, Анатолий убавил тон своего выступления и безропотно подчинился. – Уже ложусь. Но и с моей стороны имеются претензии.
– Что! Претензии? К нам? – голографический образ исчез, но тут же вернулся – со строгой причёской, с непримиримыми нотками в голосе. – Какие претензии, Анатолий?
– Всё, уже никаких. – Стараясь выглядеть спокойным, Анатолий подложил под голову руки и снисходительно зевнул. – Вы сами поправились.
– А, так вот ты о чём, о своём названии!
Анатолий побледнел, на лице появилась гримаса отчаянья.
– Имени, если вас не затруднит, гражданка. И-ме-ни! Мы живые люди, а не механизмы какие-нибудь. Мы – дети Бога. Повторяю для ту… для тех, кто не понял: я – человек, а не какой-то там… биорг. Слышите меня?… Че-ло-век!
В тот же миг окружавшая их оболочка всколыхнулась, испустила цепочки плазмоидов и изменила цвет. Послышались прерывистые звуки, напоминающие уханье взволнованного филина, и буквально заходившая ходуном оболочка окрасилась невероятными оттенками – от нежно-голубого цвета до лилового и различимого на фоне сферы ультрафиолета. И тут же звук превратился в мелодичный смех.
Анатолий не мог отвести изумлённого взгляда: сфера, – будто живое существо, смеялась! Не отпуская от себя внимания, пульсации замедлились, и смех постепенно преобразовался в женский голос.
– Ты слышал, Кладезь? Он абсолютно точно выполнил программу, и даже интонацию где надо изменил!
Разразившись переливчатым негромким пятиоктавным «си», низкий голос остановился в контроктаве:
– Конечно, слышал. Но меня намного больше интересует и заботит то, что он вообще пришёл в себя, в своё сознанье. Что это значит? Сбой в исторической программе? А может, мы с тобою отвлеклись и пропустили предпосылки Высших иерархов?
Анатолий переводил непонимающий взгляд с голографического мужчины на голографическую женщину, и наоборот, и силился, наконец, понять причины своего психического нездоровья.
«Уж лучше бы я умер, чем сошёл с ума, – подумал он, – но при любом раскладе терять мне больше нечего», – и обратился к продолжавшему беззвучно колыхаться эфемерному мужчине:
– Эй, дети бесконечного пространства! Не знаю, кто вы есть, и что, в конце концов, со мной произошло, но я могу и в глаз неслабо засветить, если ещё хотя бы раз вы назовёте меня киборгом!
– Не «киборгом» – по сути, бездушным роботом, а совершенным, независимым от нас энергетически биоргом! – тон голографической женщины стал почти дружеским. Проведя неуверенной рукой по меняющим цвет и длину волосам, она перевела свой взгляд на сделавшуюся розовой, пульсирующую сферу: – Кладезь, будь снисходительнее, прекрати смеяться! Ведь этот организм пока не понимает.
Анатолий приподнялся на локте.
– Это вы обо мне – «организм»?
Не получив ответа, он беспокойно заёрзал, но тут же взял себя в руки.
– Ну, хорошо, допустим. И чего же, интересно, я не понимаю? Может, объясните, призрачная… Легна?
– Ты, в самом деле, хочешь знать? Ну что ж, изволь. С чего начать?
– Решайте сами. Хотя… Наверное, с отличия. Чем отличается «биорг» от «киборга»?
Голограммы мужчины и женщины обменялись едва различимыми вспышками. Легна оказалась нетерпеливее.
– А ты, Анатолий, готов это слышать? Твои биотоки не сойдутся в пучок?
– Я готов ко всему, только бы это недоразумение поскорее закончилось. А-то у меня от…
– О твоей готовности «ко всему» мы догадываемся, – прервала Анатолия Легна, – сказать точнее, знаем. А вот, что касается «поскорее закончилось»… Уверены, очень скоро ты кардинально изменишь своё настроение.
– Так не тяните же! – Анатолий нервно хохотнул и, не скрывая сарказма, добавил: – Откройте же мне, наконец, почтеннейшая Легна, кто я такой: биорг или «бездушный киборг»!
Легна приблизилась к Анатолию и пристально посмотрела в глаза.
– Ну что ж, ты сам этого захотел. А времени у нас предостаточно. Да и не каждый год доводится общаться со своим твореньем. Последний раз… лет семьдесят назад.
– Далеко хватили, дети пространства! Но… но уже верю. Сказать почему?.. Потому что мой друг – Станиславский!
– Уймись, Анатолий. А твой… твоя… Кладезь, как там у них?
Низкий голос начал, было, хохотать, но сразу осёкся.
– Прикол, Легна, прикол, – ты правильно соотнесла. Можно было бы использовать слова «дурачество», «острота», «шутка», но в данном контексте, для данной личности, – конечно же, прикол.
Легна удовлетворённо кивнула.
– А твой прикол, подсущность Анатолий, ясен и понятен. Кому-кому, а уж нам-то хорошо известно, что теоретик и реформатор чувств Константин Сергеевич Станиславский существовал в телесном виде с 1863 по 1938 земной год и быть твоим другом он не может физически. Точнее сказать, ты не можешь быть его другом, потому что именно ты сейчас находишься перед нами, а он нет. А если ещё точнее, то вы не можете быть друзьями по той причине, что один из вас уже давно умер. Кто конкретно умер, догадаться легко: только в доме усопшего играла траурная музыка, и делали кутью. – Сложенные на груди руки, вздёрнутый подбородок – всем своим видом Легна олицетворяла непреклонность. – Уж что-что, а даты мы отлично соотносим. Итак.
От столь замысловатой тирады Анатолий потерял дар речи. В крайнем изумлении он приподнялся на локте ещё выше, но тут под ним зашевелилось ложе, и он беспрекословно лёг. Взгляд Легны стал холодным, величавым, она степенно отошла.
– Мы, наш импульсивный и словоохотливый гость, не инопланетяне, не гуманоиды, не братья, как вы иногда говорите, по разуму. Мы – ваши Создатели. Ибо мы – Сущности, то есть духовное, нематериальное бытие; иначе: определяющая, истинная сила. Вот почему я назвала тебя «подсущность». Стоп, не приподнимайся, Анатолий! Лежи.
Анатолий иронично улыбался.
– У меня и в самом деле кое-что сошлось в пучок. Только не биотоки, а глаза и мысли.
Голографическая женщина укоризненно покачала головой. Тяжело вздохнув, будто на её плечи свалились все земные проблемы, Легна коснулась ложа удлинившейся рукой.
– Последнее предупреждение, биорг Анатолий!.. Ну, вот и хорошо, лежи. И слушай. Хочешь ты этого или не хочешь, смиришься ты, в конце концов, с этой данностью или не смиришься, но мы действительно ваши Создатели. Создатели всего живого, подсущностей. Потому что мы не… «живые»! У нас нет ни плоти, ни крови. Мы Сущности. А в вашем понимании, мы… души, ангелы, Всевышний, Демиург, Создатель, Бог. Миллиарды ваших лет назад, когда в этой вселенной не было ни какой-либо растительности, ни биологических организмов, ни даже микробов и спор, мы существовали своею, заполненной единым чувством жизнью. Ибо мы – Сущности. Но наши чувства не были разнообразны: мы не умели любить, мы любили только себя. А любя себя безмерно во времени и пространстве, любя неограниченно, вдруг понимаешь, что можно любить и другое. Других. Не всех, не каждого, но родственную душу, желанное… нет, близкое по духу существо. Но чтобы любить других, надо уметь ущемлять свои чувства, жертвовать себялюбием и даже существованием, ради прочих творить. Именно в творчестве, когда нам стали знакомы и ясны ощущения, мы научились, в полном смысле слова, жить – существовать организованно в пространстве и пространством, и о пространстве с трепетом судить. И теперь, благодаря обретённым способностям, находясь в любой точке Мироздания и даже в межвселенском пространстве, мы можем, например, в… Кладезь!
Кладезь на мгновенье исчез, и появился уже в академической мантии. Открыв столь же неожиданно возникший рядом с ним портфель, он достал из него сковороду с дымящейся яичницей и глубокомысленно изрёк:
– В режиме реального времени.
Легна некоторое время с интересом смотрела то на сковороду, то на Кладезя, то на не менее удивлённого Анатолия, и, наконец, произнесла:
– Мы можем в режиме реального времени наблюдать за всем происходящим на Земле.
Анатолий приподнялся.
– Эка невидаль! Мы по телевизору тоже в режиме реального времени всё… наблюдаем.
– Ты не понял. Мы наблюдаем за всеми событиями от появления первой травинки, и до сегодняшнего дня, до… сегодняшнего тебя.
Анатолий недоверчиво хмыкнул и лёг.
– Вот тут вы, «Создатели», приврали. Конечную скорость света никто не отменял.
– Молодец, би… Анатолий, мыслишь! Но тут самое время вспомнить о гравитации. Мы знаем, что ты буквально болеешь физикой и отлично осведомлён, что все гравитационные взаимодействия мгновенны. Включая гравитационные взаимодействия между галактиками. Так? Зная же суть пространства, нетрудно разложить любое гравитационное переплетение на спектр. Как свет. Понимаешь? Скажу понятнее: находясь в миллиардах световых лет от Земли, мы видим, если, конечно, можно так определить… так выразиться, не отражение света от её поверхности, а пульсирующую гравитационную ткань – неразрывные нити эфира. В совокупности – суперлинии. Иными словами, находясь в любой, даже самой дальней точке вашей вселенной, мы можем следить за судьбою и человека и… малой песчинки.
Не спуская глаз с загадочных субстанций, Анатолий приподнялся на локте.
– Обалдеть! Это что же получается, вы можете наблюдать за всем происходящим на Земле… переключая каналы? Захотел – увидел питекантропов, жующих корнеплоды в сталактитовой пещере, захотел – меня в роддоме или в бане. Так?
Голографическая женщина изобразила ироничную улыбку.
– Примерно так.
Анатолий повалился на ложе и закрыл ладонями лицо.
– И вы… и вы знаете меня даже в те минуты, когда я думаю о… любви?! Стыд-то какой. Боже мой! И что теперь? Таиться?.. Боюсь, вы не поймёте, но… мне противно, неприятно быть участником неведомого шоу. Немного успокаивает то, что вы не только про меня всё знаете.
– Можем знать, Анатолий, можем. Но каждый из биоргов нас не интересует.
– Это почему же?
– Да потому что вы… почти все вы… Кладезь!
Кладезь заговорил незамедлительно, без паузы, будто только тем и был всё время занят, что ждал вопросов Легны. Складывая поочерёдно пальцы левой руки в кулак, а на правой, наоборот, распрямляя, голографический мужчина монотонно, почти не раскрывая рта, цедил:
– Вынужденная мера, головная боль, самая большая проблема, обезьяна с гранатой, баба на возу, пятая лапа для собаки, планктон, подопытные кролики, пустышки…
Голос Кладезя набирал силу и темп, но Легна остановила его яркой вспышкой.
– Хватит, Кладезь, хватит! Этого достаточно. – И уже обращаясь к Анатолию, Легна попыталась виновато улыбнуться. – Ну, как-то так: подопытные кролики, пустышки.
– «Подопытные кролики», «пустышки»? Выходит, мы для вас всего лишь… Тогда зачем…
Легна понимающе кивнула.
– Хочешь спросить, в чём смысл, зачем вообще нужна нам «головная боль», та… неудачливая «баба на возу»? Те самые подсущности, которые не понимают, для чего они живут, чей смысл жизни – зрелища и… пиво? Ну, разумеется, для воспроизводства рода. И для того, чтоб предусмотренные Замыслом биорги могли на фоне «кроликов», «пустышек» и «планктона» хоть что-нибудь о собственном предназначении понять.
– А кто из нас, – Анатолий на мгновение замялся, – биоргов, вас интересует?
– Биорги творческие, добрые, умеющие думать, и способные любить.
Анатолий встрепенулся.
– Постойте! Ведь вы мне так и не объяснили, в чём разница между биоргом и киборгом.
Женский голос приблизился и, видимо, не рассчитав, коснулся уха.
– Про киборгов, Анатолий, вы наслышаны из фильмов и романов, а вот что касается биоргов… Ваше русское слово «биорг» можно разбить на три составляющие: би, био и орг, где буквосочетание «би» – «двойной», входит в буквосочетание «био». Исходя из этого, нетрудно догадаться, что слово «биорг» несёт в себе двойной, глубокий смысл. – Легна отдалилась, склонила голову в почтительном поклоне, но вдруг оказалась за кафедрой. – Био – означает «биологический», но, выделив «би», мы указали на сложность объекта – задуманной субстанции, где биологическая составляющая не обязательно является главенствующей. И значит, в целом биорг – это мыслящий биологический организм. Я верно объяснила, Кладезь?
Кладезь сверкнул голограммой и ответствовал назидательным тоном:
– Как говорят биорги, «два в одном». А «мыслящий» – это статус, приданный нами биоргу.
Анатолий удовлетворённо кивнул, но в следующую секунду его глаза излучили лукавинку.
– Тут мне более-менее ясно, но давайте-ка вернёмся к биоргу-личности. Я нисколько не хочу вас обидеть, но разве можно называть «пустышкой» то, что сам в мучениях создал? Не сделал, я подчёркиваю, именно создал! По-моему, здесь есть противоречие.
– Противоречие? Как можешь ты судить меня, Создателя! – Разнёсшийся под сферой голос Кладезя стал жёстким, непреклонным. – Я пахарь, сеятель и жнец, мой «огород» – Земля. Вот ты… Анатолий, как поступишь ты в том случае, когда на опекаемом тобою огороде родится непригодная морковь? Иль, скажем, кукуруза.
Анатолий ответил не раздумывая:
– Я выброшу её.
– Ты абсолютно прав! Нет смысла церемониться с неподходящей, непригодной вещью! На хранение вы всегда оставляете отборную кукурузу, которая и до весны прокормит, и при разводе – лучший семенной материал.
– А какая кукуруза… негодная? – Стараясь не выказать своего неприятия, Анатолий мотнул головой и потупился. – Это я… применительно к биоргам.
Будто указывая на важность вопроса, Кладезь выдержал паузу.
– Увы, такой «кукурузы» много, очень много. Процентов девяносто. В эти девяносто процентов входят, например, биорги, травмирующие себя наркотическими веществами, злоупотребляющие алкоголем или табаком. Надеюсь, ты понимаешь, что, создавая хрупкую биологическую жизнь – всё это бесконечное разнообразие растений и животных, в том числе биоргов, мы не планировали ни уничтоженья вида видом, ни самоубийства?
– Догадываюсь.
– А что оказалось самым сложным при создании всего живого, догадываешься?..
Анатолий надолго задумался. Тем временем теряющий терпенье Кладезь то растворялся без следа в пространстве, то вдруг являлся полосатым, оставляющим пунктиры шаром, то вновь становился голограммой, и снова исчезал. И, наконец, не выдержал:
– Так вот, Анатолий, самое сложное для нас – организация единства видов, их душ, процессов размножения и пищевых цепочек. И главное – существованье особей вне временных границ.
– А… а зачем вы вообще создали нас?
Кладезь снисходительно взглянул на Анатолия и, будто собираясь с мыслями, закрыл глаза. Его опередила Легна:
– О, это вопрос вопросов! И удивительно, наш любопытный гость, что ты спросил об этом так легко. Что касается причины… Начну издалека. Когда-то, миллиарды ваших лет назад, нам были незнакомы, неведомы обуревающие ныне вас эмоции и чувства. Об этом я рассказала ранее. Но очень скоро мы поняли, что в мире можно пребывать иначе, по-другому – в сообществе и общности. Для этого нужны взаимоотношения и страсти. По-вашему – эмоции и чувства. Об этом я тоже говорила, если помнишь. Так вот, мы применили в отношении себя, Творцов, все знания, мы сотворили всё, на что были способны и имели право, мы даже сотворили… мы имитировали в наших душах коды и спирали ДНК! Но и сейчас, спустя тысячелетия с момента высева способных к жизни на Земле биоструктур, вы, сотворённые подсущности… – Легна замешкалась. – Кладезь, опять нужна твоя помощь. Но чтоб ему было понятно! Напомни, чем они…
Кладезь ответил тотчас, не дослушав до конца вопрос:
– Они человечнее.
– Вы человечнее, биорги. Вы более способны к отношениям, чем мы. – Легна изобразила глубокий выдох. – Но среди вас есть те, кто нам… кто нам не по душе. Прежде всего, это ваши самовлюблённые «звёзды». А их, псевдозвёзд, к сожалению, большинство. В отличие от космических звёзд, ваши звёзды не являются… творческими, то есть творящими тепло и согревающими душу. Они фальшивые звёзды, ненастоящие, звёзды… придуманные, тщеславные и алчные, которые по не совсем понятной нам причине считают, что нужны, необходимы вам, всем остальным. Как они заблуждаются! Истинная звезда – это, по нашей мысли, нечто романтическое, путеводное, влекущее в глубины Бытия. Вот почему для нас все ваши псевдозвёзды – лишь неисправные, негодные биорги. Негодная подсущность, или негодь, – это безнравственная, невоспитанная личность. И чуждая, коль покупает виллы не в своей стране, а в сытых землях подлого врага. Неплохо, как вы говорите, они устроились: навязывают вам свои бездарные творенья, захватив эфир, и хорошо живут на заработанные «под картон» шальные деньги. Или «под фанеру»?.. А впрочем, суть не в этом. Суть в том, что беззаботно, весело они живут. И там, где вас, обманутых, не будет и в помине. Но есть и настоящие земные звёзды, дарующие истинные ощущения и чувства. Средь них – все сотворцы фольклора, оперы, балета.
Анатолий вскинул брови.
– Но почему вы столь категоричны?
– Почему мы столь категоричны? – неуверенно всплеснув руками, переспросила Легна. – Всё очень просто: истинный, своим стараньем, собственным трудом снискавший славу и признание биорг не скажет горделиво «я звезда!», и не опустится до хамства и бесстыдства, и никогда не станет требовать любви и поклоненья, каким бы одарённым и талантливым – всецело наделённым предшествующим претворением геномов, он не был. – По женщине пробежала волна искажений, и на мгновенье она покраснела. – Мы в недоумении! Не имея особенных, отличных от других биоргов, органов поглощения энергии и отправления нужд, они вдруг приравняли себя к «небожителям»! К своим Создателям! А всего-то: научились испускать более-менее красивые звуки, произносить придуманный другим биоргом текст, бросать в мишень резиновый цилиндр… шайбу, или… пинать ногами мяч, – и всё, они уже неподражаемые «звёзды». Причём, питаемые вами же, простыми, как они определили вас, людьми. Ох уж эта гордыня! Этого, Анатолий, мы никогда не приемлем и не простим. Как не простим пренебрежительного отношения к другим биоргам – членам планетарного сообщества, и порождённого гордыней самолюбия. Мы не простим намеренного изменения запрограммированной внешности, чванливости, и пошлых, на потребу публике кривляний. Мы не простим сознательного разрушения гармонии ниспосланного слова. Гармония в словорождении сродни гармонии во внешности, гармонии во всей природе. Иначе говоря, любое искажение гармонии площадной, нецензурной бранью есть оскорбление Создателя, Творца. Равно как и любое, даже самое искусное вторжение хирурга внешности. Вторжение во внешний вид подсущностей, в судьбу.
Голос Кладезя всколыхнул оболочку, будто он только что вырвался из заточения или из иерихонской трубы:
– Они говорят «пластические хирурги», а не «хирурги внешности».
Анатолий отмахнулся от Кладезя, как от надоевшей мухи, его глаза не отпускали Легну.
– Вот вы говорите: «не простим самолюбия и пренебрежения, не простим разрушения гармонии»… Ну и что! По-моему, нашим звёздам на вас… ну, в общем… в общем, вы их не интересуете.
– Но ты упускаешь главное: это мы создали биоргов, и только нам определять их будущее. Скорее всего, в следующей жизни, в следующем цикле Бытия, многие из ваших псевдозвёзд уже не появятся. Как не появятся те подсущности, которые насилуют чужую волю, волю обычных, гармонично развитых биоргов. Насилуют психологически или физически. И уж точно не появятся в следующей жизни авторы пустышек – «два притопа, три прихлопа», требующие плату за свои бездарные творенья. Это немыслимо: придумщики и исполнители бездарных песен стяжают деньги и известность за прокат своих, я извиняюсь за определение, творений, и живут в дворцах, а сотворцам всех благ порой приходится изобретать, как протянуть до заработной платы! Увы, но, по большому счёту, «на коне» у вас лишь тот, кто не одарен совестью и честью. А вот достойные среди подсущностей, по разумению Творцов, – учёные, конструкторы, создатели ракет, мостов, электростанций, всевозможных механизмов и станков, создатели всего того, чем с толком пользуются все. Чем, кстати, пользуются, не задумываясь о происхождении вещей – всего насущного, и упомянутые мной создатели пустышек. – Легна приосанилась, и в тот же миг её одежда преобразовалась в униформу сталевара. – А может, сотворцам всех благ последовать их логике и брать со «звёзд»… при каждом выступлении «звезды» оплату? Брать гонорар, так называемые «авторские», за гитару и за созданный в мученьях микрофон, за право ежедневно пользоваться лимузином, лифтом, холодильником, мостом.
Анатолий в волнении сел и замотал головой.
– Стоп-стоп-стоп! Как ни крути, но всякий, любой труд должен быть оплачен. Это во-первых. Во-вторых… Это что же получается: создав живое, жизнь, создав такое чудо, и вместе с тем, насколько понимаю, безразлично к нам, биоргам, относясь, вы… опускаетесь до… Вы занимаетесь судьбой отдельного биорга?
На левом боку нахмурившейся Легны появились ножны.
– Да, Анатолий, приходится. – Одним движеньем Легна выхватила саблю и, выкрикнув басисто «любо», ловко срубила с возникшей прямо перед ней танцующей фигуры голову, увенчанную несуразным головным убором и звездой. – Ибо, по большому счёту, это нужно вам, а нам… необходимо.
Сабля вернулась по той же траектории в ножны и столь же неожиданно, как и появилась, исчезла. Вслед за саблей исчезли усечённая, но не прекратившая телодвижений странная фигура и подпевающая ей, похожая на поздний овощ голова. С любопытством разглядывая распадающуюся на пиксели, но всё ещё голосящую голову, Легна со значением, почти торжественно помолчала. Затем, повторив вполголоса «любо» и крутанув воображаемый ус, она повернулась к Анатолию.
– На твоё «во-первых» отвечу так: за всё действительно приходится платить, но плата в каждом случае должна быть минимальной. Понравилась песня, понравился исполнитель – доплати при выходе из зала. Сколько пожелаешь или сколько можешь. Но только не за весь концерт, а за понравившийся, обласкавший душу номер. Или номера. А впрочем, этот мой посыл уже не актуален. Вы совершенствуетесь, развивая всё и вся, и в скором времени у каждого из вас появится возможность создавать свои произведения, в любой тональности, с любым набором слов, в любимом жанре. Причём по качеству – по чувственности, по душевной красоте – они намного превзойдут творения всех ваших упивающихся псевдозначимостью «звёзд». Теперь… как там у вас… Теперь шагаем дальше.
– Ой, погоди, ой, погоди! – Анатолий уже не в силах был сдерживаться и, не дослушав до конца тираду Легны, захохотал. – Это ж надо! Даже в самых безумных, в самых смелых фантазиях мне не могло б привидится такое: космические пилигримы казаков изображают!
Легна соединила брови, и в её руках сверкнула сабля. В сию же секунду Анатолий прекратил смеяться и поспешно лёг. Бросив взгляд на Кладезя, и не найдя в его глазах поддержки, он подобострастно улыбнулся Легне.
– А может, продолжим, уважаемая?
Сабля исчезла так же быстро, как и появилась. Легна удовлетворённо кивнула и плавно переместилась в центр сферы, к появившейся трибуне. Постучав по проявляющемуся на трибуне графину и о чём-то поразмыслив, она достала из старинного футляра лорнет и навела его на Анатолия.
– Ты задавал вопрос «зачем вы вообще создали нас?» Так вот, теперь я на него отвечу. Ты слушаешь?
Анатолий хмыкнул и демонстративно уставился «в потолок», всем своим видом изображая раздражение по поводу нелепого вопроса.
Легна терпеливо ждала, и только когда их взгляды вновь встретились, она опустила лорнет и, выделяя жёлтым бликом в центре голограммы каждый слог, произнесла:
– Мы вам завидуем. Немного странно, даже стыдно это говорить, но мы завидуем своим… изделиям. Причём, завидуем охотно, с умыслом, поскольку зависть – единственный для нас позыв, путь к совершенствованию. Примерно так вы завидуете созданным и наученным вами летать самолётам. Именно зависть и возникшее у нас хотенье совершенствования душ, душ Сущностей, обусловили нескончаемость эволюции сути подсущностей, послужили началом замысла Всего, и в том числе началом замысла всех нас – всех иерархов, всех Создателей-Творцов, всех созидателей души Метавселенной.
Взгляд Анатолия наполнился непониманием и страхом.
– А к чему должна, к чему приведёт… эволюция вас?
– Правильный вопрос, Анатолий, и отвечу я на него с особым удовольствием, потому что именно этот вопрос вызывает у нас больше всего эмоций и чувств. Так вот, наша цель, сама идея сотворения всего живого – вселенье в человечьи души. Да-да, вселенье в души придуманных и сотворённых нами же биоргов, подсущностей. Зачем? Всё просто: мы тоже хотим чувствовать и мечтать, хотим… любить и страдать! И ненавидеть. Хотим страдать не только сущностью своей, а существом – субстанцией, как вы страдаете: душой и телом. Ты понимаешь? – Легна расширила глаза и подалась вперёд. – Мы тоже хотим бегать босиком по траве и плавать в воде, хотим любить своих детей и покорять вершины. Хотим…
Не договорив, Легна приложила к груди ладонь и опустила глаза. Не прошло и секунды, как под ладонью, на уровне солнечного сплетения засиял пульсирующий серебристый шар. Казалось, что небольшой, размером со среднее яблоко, шар состоит из электрических разрядов. Внезапно он перестал пульсировать, и тут же сотни серебристых молний достигли очертаний голограммы. Сверкнув белозубой улыбкой, Легна открыла глаза и, приняв обличье очаровательного белоснежного существа, уменьшилась вдвое. Не переставая улыбаться, она плавно вознеслась к середине сферы и, чуть помедлив, воздела трепетные руки, которые после нескольких неудачных – нарочито шутливых, метаморфоз превратились в изящные крылья. Облетев засверкавшую вдруг всеми красками сферу, Легна замерла напротив безмятежно взиравшего Кладезя. Сорвались, изгибаясь и шипя, электрические разряды, и миловидная белоснежная девушка превратилась в яркий, тёмно-синий шар. Не обращая внимания на остолбеневшего Анатолия, Кладезь последовал её примеру. Покружившись и поиграв «в догонялки», шары безошибочно нашли середину сферы и слились воедино. И тотчас взору Анатолия явились заполненные доверху трибуны, ярко-зелёное футбольное поле размером метр на полтора, неотличимые от настоящих футбольные ворота и картинно разминающиеся игроки. В центре поля находился в рост игроков футбольный мяч, который вдруг наполнился шипящими разрядами и, сделав несколько вращений, распался на шесть небольших шаров. Самый маленький из шаров, оставшийся в центре, превратился в мяч, а пять других рассредоточились по полю и преобразовались в облачённых в полосатую судейскую одежду человечков. Раздался голос диктора, заговорившего, как показалось Анатолию, на испанском языке, затем перешедшего на итальянский, но вскоре его едва не перекрыл рёв ярых, но невидимых болельщиков. Постепенно, снижая эмоциональный накал речи и тембр, виртуальный диктор перешёл на русский. Раздался свисток, и игра началась. Два десятка игроков, умело управлявшихся с мячом, носились по полю, удивляли необычными финтами и выкриками, а забив гол, подхватывали на руки судью и многократно подбрасывали. Не сдержавшись, Анатолий рассмеялся. И тут же все судьи и футбольный мяч втянулись в серебристый шар, который преобразовался в информационное табло. На табло появилась надпись «Матч состоится при любой погоде». Футбольное поле, игроки и трибуны постепенно блекли и растворялись вверху, под оболочкой сферы, а Кладезь и Легна, как ни в чём не бывало, уже стояли на своих местах. Легна улыбнулась Анатолию.
– Прости великодушно, если мы чуть-чуть ошиблись.
Анатолий смутился.
– Да ладно уж. Просто… непривычно немного, но в целом… Играли как чемпионы, красиво, лучше, чем бразильцы! Должен признаться, наши игроки так не умеют. Да и арбитрам нашим меньше везёт.
Легна увеличилась до своего первоначального размера и благодарно опустила голову, но в следующую секунду её блеснувшие глаза нашли Анатолия.
– А ещё мы очень хотим оплакивать усопших и принимать роды! Мы хотим жить, а не существовать. Понимаешь? Вот тогда-то на Землю, как вы говорите, и «спустится Бог». А ещё, и это, пожалуй, главное, нам не хотелось бы знать своё будущее.
Анатолий с трудом удерживал эмоции. Он то непроизвольно хватался руками за лоб, то принимался теребить подбородок, будто оценивал двухдневную щетину, то, хмуря брови и передёргивая плечами, поёживался, освобождаясь от несуществующих мурашек. Наконец, неожиданно даже для себя самого он выпалил:
– Один из моих знакомых сейчас сказал бы так: «потрясно!» Вот только в последний тезис верится с трудом. Кстати, раз уж вы настолько знаете и, извините за тавтологию, чувствуете чувства человека и способны контролировать и даже направлять бытие любой личности, то почему нельзя было остановить, например, такого злодея, как Гитлер? Ведь на него было целых пятьдесят покушений!
– Сорок восемь. Сорок восемь попыток и замыслов.
– Что? Как! Вы знали?! – Забыв о данном ему указании, Анатолий едва не вскочил. – Так почему ж не дали восторжествовать судьбе?
– Восторжествовать? Хм. Всё как раз наоборот. Именно верша судьбу, и управляя её претворением в предначертанном русле, мы проявили волю и не позволили убрать из промысла Творцов подсущность Гитлер. Разве сорок восемь неудавшихся попыток ни о чём не говорят?
– Но почему!
– Анатолий, ляг!
– Хорошо-хорошо, я лягу. Устроили мне тут застенки! Надсмотрщики. И всё же почему, чёрт побери! Зачем вам столько жертв?!
На короткое время Легна сверкнула зелёным овалом.
– Какие всё-таки биорги эмоциональные! – Женский голос направился в сторону. – Ты видишь, Кладезь, сколько в нём эмоций, сколько страсти!
Опустившись в первую октаву, баритон переместился к голограмме Легны.
– В нём страсти ровно столько, сколько было надо. Ведь это мы с тобой предначертали. Разве ты не помнишь? И кстати, подсущность Михаил Булгаков была в два с половиной раза эмоциональнее, чем эта.
Анатолий насупился и обратил лицо на пожелтевший «потолок».
– Я задавал вопрос.
Над Легной засверкало разноцветье радуг.
– Зачем нам столько жертв?.. Хм. Кладезь, тебе не кажется, что он хитрит? Или играет? Би… Анатолий, ты действительно не понимаешь, зачем?
Низкий голос слился с голограммой женщины и опустился в шёпот.
– Конечно, он не понимает, Легна, ведь у тебя есть знанье промысла, а у биорга нет.
– Я полагала, – Легна передёрнула плечами, – я полагала, что они сообразительнее приданым умом.
– И я так думал. Ладно, отвечай ему. Хочу услышать твой ответ. Или пора вернуть биорга в геосон?
– Нет, Кладезь, мы ещё поговорим. Ты знаешь, у меня… мне показалось, что, общаясь с ним, я начинаю чувствовать! Я начинаю чувствовать… душой. Я чувствую переживания подсущности и боль. Би… Анатолий!
Не получив ответа, Легна устремилась к ложу. Сверкавшие над нею радуги образовали полый шар и, будто не поспев за мыслями хозяйки, растворились.
– Анатолий!
– Да здесь я, здесь. – Демонстративно заслонив руками уши, Анатолий сел. – То шепчетесь, теперь вот… Боитесь, что…
Сверкнув глазами, Легна превратилась в львицу.
– Вообще-то говоря, мы не боимся, то есть не умеем… пока бояться. А вот фигурально выражаясь, я боюсь причинить тебе ещё большую боль. – Легна приняла первоначальный облик. – Ты почему молчишь?.. И почему не спросишь «чем»?
Анатолий хмуро поднял на неё глаза. Над ложем потемнела сфера.
– Так, чем?
Легна поднесла к глазам лорнет и стала похожа на дотошную учительницу, которой надо было собраться с мыслями, прежде, чем ответить.
– Дело в том, что… и вам и нам эти жертвы нужны.
Анатолий пожал плечами.
– Ну, то, что вам жертвы нужны, я уже понял. Могу даже сказать, для чего. Чувства свои тренируете? Но нам-то они зачем? Зачем… биоргам столько боли и страданий?
– А вам… Здесь надо уточнить: не «для чего» и не «зачем», а почему. Отвечу коротко: не доживи тогда подсущность Гитлер до конца войны, – и жертв случилось бы на два порядка больше.
Анатолий улыбался. Он казался невозмутимым и даже беспечным, но уже в следующий миг взорвался:
– Но почему?!
– Да потому, что война затянулась бы ещё на несколько лет, и, перекинувшись на другие материки, продолжилась бы уже между другими народами. Вашим умом всего не охватить, но всё-таки скажу: по одной из предпосылок Высших иерархов, вторая война миров переросла бы, в конце концов, в атомную, что привело бы к гибели трёх четвертей биоргов. – Легна сделалась выше на полголовы и, утратив на долю секунды одежду, покрылась квадратными красными пятнами. – Что ты на это скажешь, что думаешь теперь? По-твоему, нам следовало выбрать этот путь?
Последовавшую за вопросом паузу прервал неумолимый Кладезь:
– Не «вторая война миров», а «Вторая мировая война».
Смущённый не столько вопросом голографической женщины, сколько отсутствием на её бликующем теле половых признаков, Анатолий бросил взгляд на встрявшего в беседу Кладезя и сел.
– Делайте со мной что хотите, но лежать я сейчас не могу! Непонятные вам эмоции разыгрались. Кстати, а почему вы меня всё время лежать заставляете? Боитесь что ли?
– Угадал. Разум биоргов не совершенен, и потому их действия не всегда предсказуемы, и не всегда они могут быть вовремя скорректированы. – Легна подняла руки и, прибавив к своему росту ещё несколько сантиметров, дотянулась пальцами до сферы. – Мы не имеем права рисковать. Кстати, могу напомнить случай, о котором ты сто восемь месяцев назад читал.
– Валяйте, напоминайте, даже если этого я вовсе не читал. – Анатолий важно скрестил на груди руки. – Сто восемь месяцев, видите ли. Не могут проще сказать! Девять лет назад, и всё, и всё понятно.
Не обращая внимания на бубнящего Анатолия, Легна буквально воспарила над ложем, и тотчас рядом с ней, на поверхности сферы образовалось некое подобие экрану. Появились отдельные буквы, а затем и весь, аккуратно обведённый красными чернилами, газетный текст.
– Узнаёшь? Кроме этой, ещё несколько газет сообщили тогда о происшествии над Советским Союзом, когда истребитель протаранил крылом «неопознанный светящийся объект».
– Узнаю. Об этом происшествии даже передача телевизионная впоследствии была. Уже в нынешнее время.
Легна согласно кивнула головой и повернулась к экрану, на котором призывно светился последний абзац.
– А ещё, как видишь, тут сказано, что протаранившее светящийся объект крыло в течение нескольких дней после столкновения светилось.
– И что? Что это было? Что-то связанное с электронами?
Легна вернулась к своему первоначальному росту и, как могло показаться, поникла.
– Нет. Это светилась душа одного из членов ведомого патруля. Он погиб. Мы редко погибаем, но в этом случае он сам был виноват.
Впечатлённый происходящими в облике собеседницы изменениями, Анатолий снизил силу голоса и темп.
– То есть светящаяся душа – это как запёкшаяся кровь живого организма на капоте?.. Вот это да!.. Такое мне даже в голову тогда не пришло. Жаль вашего коллегу, очень жаль. Погибнуть так далеко от дома!..
Легна шумно вздохнула и закатила глаза, – казалось, что она раздражена.
– Ну, никак до тебя не доходит! У нас нет дома, в вашем понимании этого слова. Наш дом – четвёртое скопление вселенных.
– Хорошо-хорошо, я согласен! Что?! Ах, да. Но то, что вы сейчас мне рассказали!.. Я думаю, вы понимаете, что для сознания людей, для человечества, существование другой, нечеловеческой души – великое открытие?!
– А ты, лично ты, Анатолий, сделал для себя сейчас открытие?
– Конечно! Теперь я знаю, что кружащие над полями странные светящиеся шары…
Глаза Легны наполнились неподдающейся земному пониманью силой.
– И не только над полями.
– Да-да, светящиеся…
– И не только светящиеся, но и жёлтые, и красные, и фиолетовые, все загадочные, или как ты выразился, «странные шары» – всё это мы.
– А что вы делаете на Земле? Зачем прилетать на Землю, если всё происходящее здесь вы можете видеть! Вам что, гравитации мало?
– Разумеется, мало. Кроме наблюдения и претворения Замысла, мы охраняем жизни сотворцов очередных теорий, – мыслителей, учёных, ниспосылаем в социумы знания и представление о сути, ниспосылаем… Благодатный, как вы выражаетесь, огонь. А ещё мы представляем…
Возникшую меж Анатолием и Легной пустоту заполнил Кладезь:
– Мы наполняемся духом растений, мы бегаем по траве и опускаемся на океанское дно, мы… В одном из ваших научно-популярных фильмов было видно, как вылетевший на поверхность планеты шар разделился на…
– Я видел этот фильм! Шар разделился на несколько меньших шаров, и они стали хаотично кружить над поляной.
– Не хаотично, Анатолий, не хаотично! – Легна прервала «мужчин» нетерпеливой вспышкой. – Это были души. Души таких же, как мы. Они кружили над поляной и представляли, что гоняются, будто биорги, за бабочкой! Они представляли, как будут когда-нибудь бегать друг за другом, познавая трепетность общенья и любовь. Очень… Кладезь, подскажи!
Кладезь гулко хохотнул и пробасил:
– Смешно.
– Очень смешно… смешно и грустно было слушать ваших учёных, которые называли нас шаровыми молниями, выбросами неизвестной энергии, а кое-кто даже торсионными полями. И ни одного мало-мальски близкого к истине предположения! Да, с биоргами не соскучишься.
Анатолий слушал, затаив дыхание. При слове «любовь» он оживился и, с трудом дослушав Легну, восхитился:
– Эва как!.. Души познающие любовь?! А в космосе? Что делаете вы в окрестностях Земли? Ведь, как я полагаю, записи именно с вашим… участием показывают нынче все телеканалы. Да, кстати! А как вы умудряетесь так быстро ускоряться, тормозить и изменять любое направление полёта?
Легна повалилась в появившееся за её спиной большое кресло.
– Мне кажется, ты всё ещё не понял. И уж тем более не осознал, что мы не просто наблюдатели, мы, в вашем понимании, патруль, и нас интересуют… Как ты давеча сказал? Ах, да! И нас интересуют все «окрестности Земли». Так вот, биорг, мы набираемся эмоций на Луне, на Марсе, на Титане… На все твои вопросы с ходу не ответить, обо всём не рассказать, но кое-что тебе я всё-таки открою. Начнём с последнего вопроса, но сначала справка: мы не летаем, мы перемещаемся в пространстве. Для нас переместиться – то же самое, что для тебя моргнуть глазами. Понимаешь? Ну, то есть без каких-либо усилий и проблем. Мы чувствуем движенье, мы его не ощущаем. Для нас все смены направлений – только чувства. А проще говоря, мы движемся с такой же лёгкостью, с какой страдает, пребывая в теле, поёт, печалится, или возносится душа. Без векторных инерций. И это – единственное между нами сходство. Но все перемещения – в сопровождении эфира!
– Не понял. Как это? Что это значит? «Векторных инерций»?
– Подробно объяснять не стану. Уж извини. Поверь, сейчас ты не поймёшь, не сможешь осознать в известной мере. Могу лишь обещать, что истинные знания о мировом эфире и о его энергии вы обретёте через тридцать восемь лет. Отличие же вас, подсущностей, от нас… Точнее, нас от вас – в способности перемещаться вне времён.
– Простите, я не совсем… про сходство. Вы не могли бы вернуться к «единственному между нами сходству»? В чём оно?
– В чём сходство? Всё просто: души не имеют тел. Правда, и здесь мы отличаемся. Дело в том, что мы не просто души, мы, Сущности, – основа ощущений Мира, его начальное, неистребимое звено. Примерно то же самое, что для вещественного мира электрон. – Голографическая женщина направила на Анатолия ладонь. – Теперь о главном. Землетрясения, цунами, войны… Вы с этим справитесь. Как? С помощью… Посредством сотворцов теорий. Но есть неодолимая для вас проблема – астероид, решить которую опять поможем мы. Так было в предыдущих циклах Бытия. Как уже случалось, мы дадим вам необходимые знания, и после их претворений ни один большой объект не сможет достигать Земли. Не для того мы, Анатолий, вас создали. Не только вас, всё сущее, живое.
– Но вы мне сами только что сказали, что у вас нет ни оружия, ни кораблей!
– Гравитация, Анатолий, гравитация. Только она в состоянии творить… Кладезь!..
– Чудеса.
– Творить чудеса.
Анатолий заёрзал. В его глазах застыл вопрос: о чём ещё спросить? Спохватившись, он выпалил:
– А где появился первый человек? По мнению учёных – в Африке!
Легна укоризненно покачала головой.
– До чего ж вы, биорги, легковерны. Какая глупость! Неужели, Анатолий, ты считаешь, что мы, Создатели, могли затеять… проект, заведомая цель которого – провал? Адам плюс Ева? Это так наивно! Едины кровь, строенье, суть. Вас невозможно было бы ни научить творить, ни разделить на расы и на веры! И главное – вы не умели бы любить, поскольку подлинность и глубина любви души является к подсущностям в сравненьях. В сравнении материальных форм, взаимных чувств, в сравнении межличностных симпатий. Такой сценарий… Кладезь, как закончить эту мысль?
– Такой сценарий не рассматривался…
Легна прервала:
– Вот-вот, он даже не рассматривался нами.
Взгляд Анатолия переполнялся гневом.
– «Сценарий», «нами»… Не слишком ли вы много… Ну, хорошо, допустим. А как же Абсолют – тот самый Высший смысл? Ведь существует же единый планетарный разум!
– Не разум и не Абсолют, а Провиденье – то, чем заполнено вселенское пространство. – Легна помолчала. – То, что в задумке Высшего Совета иерархов ниспосланье.
– Хм, ниспосланье. Но уж коли так, то всё происходящее в подвластном вам «подлунном мире» – кровная вражда, предательство, жестокость, зависть, эпидемии, страдания детей и тюрьмы – тоже ниспосланье?
– Безусловно. – Легна со значеньем отстранилась. – Вам ниспослали всё! Всё, кроме… солнечного света, ветра, шелеста дубрав, капели, хруста снега под ногами, плеска волн. Да, кстати, раз уж речь зашла о тюрьмах… К концу двадцать первого века на планете останутся лишь специализированные учреждения – изоляторы предварительного содержания, а все колонии и тюрьмы будут закрыты. Мы решили, что пора привести вашу систему наказания в обычный для других планет порядок. «Для других» – значит для других планет Земля, из близких вам, имеющих условия для выживания подсущностей галактик. После следствия и честного суда, причём суда без адвокатов, думающих в ваших нынешних условиях не столько о правосудии, сколько о кошельках клиентов, осуждённые будут доставляться к местам постоянного пребывания – на необитаемые острова и в тундру. Им дадут всё: домашнюю утварь, лопаты, топоры, одежду. В том смысле, что позволят взять из дома. Некоторым дадут даже двух-трёх оленей, ружья. Что будет далее? Трудитесь, выживайте. Логика здесь такова: выживали же первобытные люди в… нечеловеческих условиях! Притом что они не были даже осуждены! А чем лучше насильники, мошенники, убийцы? Главное же во всём этом – не лишать свободы. Пусть остаются до конца своей истории биоргами, людьми, пусть чувства, отсылаемые ими в космос, будут от природы. Кроме того, их не придётся кормить, обогревать и одевать, и значит, сотни тысяч заботящихся о преступниках биоргов вернутся к нормальной жизни! Что касается подсущностей женского пола, то они будут отбывать наказание дома, в специально оборудованных помещениях, и обязательно в поле зрения родни. Увы, но только этот способ – самый лучший для других подсущностей, особенно для их детей, пример.
Анатолий не шевелился. Он глядел на Легну невидящим, опустошённым взором. Легна усмехнулась.
– Кажется, пока вопросов нет. Что ж, обращусь к проблеме, которую я не раскрыла в полной мере.
Анатолий даже не пошевелился. Сдвинув брови, он пробормотал:
– Ниспосылайте.
– Ну, вот и хорошо. Тогда вернёмся к самой большой для нас проблеме, к вашим «звёздам». Ты удивлён? Но именно так называемые «звёзды» – и есть та самая большая… неприятная проблема! – Легна нахмурилась и подтолкнула пальцем проявившиеся на её носу очки. – Я полагаю, ты уяснил, что наша цель… Ну, Анатолий!
– Уяснил. Эмоции и чувства?
– Слава Богу! Так вы говорите?..
Над головою Легны появился нимб, но после нескольких метаморфоз он превратился в тёплое свеченье и исчез.
– Итак, на очереди лживые политики и графоманы. Политики… Политики порою убивают целые народы, а графоманы… А графоманы убивают тысячи деревьев.
Анатолий приподнялся над ложем, но пригвождённый пристальным, неколебимым взглядом обмяк.
– Но без политиков, без власти… Ведь кто-то должен направлять развитие народов, стран, сообществ!
– Конечно, должен! Но этот «кто-то» – именно народ. Уверена, ты знаешь, что любой политик заботится сначала о себе и претворяет свои, порой пустые замыслы и мысли, ведь в собственных глазах он чуть ли не… вершитель судеб, Бог! Эх, знали бы они, политики, что истинные в Провидении идеи насаждаем мы. Но вы, подсущности, имеете возможность изменять свою судьбу! – Не отводя пронзительного взгляда, Легна помолчала. – Имеете возможность изменять без позволенья. То есть… не считаясь с нами: достаточно лишь упразднить единоличную, ниспосланную нами власть. Ниспосланная власть – шах, император, президент, монарх.
– И что, опять листовки, ссылки, революция, гражданская война?
– Не обязательно. Достаточно одной идеи, – Легна улыбнулась, – и приятия её! Ну, и, конечно, как вы говорите, доброй воли.
Анатолий вскинул брови.
– «Достаточно одной идеи», «доброй воли»… Может, поясните?
– А я уже сказала, – Легна продолжала улыбаться, – достаточно лишь упразднить единоличную, ниспосланную нами власть. А хочешь, я расскажу о том, как было в предыдущем цикле Бытия и, следовательно, вскоре повторится на Земле?
Анатолий усмехнулся.
– Спрашиваете! Ну, конечно, расскажите.
Будто вспоминая, Легна обратила взгляд на «потолок».
– Настанет день, и президенты… как бы это…
Внезапно доброжелательность голографической субстанции сменилась гневом.
– Как можно! Мы не понимаем!.. Мы до сих пор не понимаем, почему подсущности предпочитают доверять свои судьбы самому зависимому, самому ненадёжному, самому слабому звену демократии – президентам. Ведь на любого президента можно повлиять: угроза близким, покушение, шантаж. В конце концов, он может – с нашего соизволения! – неизлечимо заболеть и даже сойти с ума!.. Так вот, руководить страной лишь тот имеет право, кому единогласно вверили свою судьбу биорги, все до последнего. Но это значит, что либо должно быть ещё одно голосование – а это уже клятва, чуть ли не обет на верность, либо… Короче говоря, настанет время, и президентов на Земле не будет. Их сменят парламенты и не имеющие подчиненья Главные Арбитры, обязанностью коих будет претворенье в жизнь законов и решений. Но не парламенты, в конечном счёте, будут принимать решения, а общности, народ. Обязанность любого из Парламентов – определить два оптимальных варианта действия или закона, а окончательное слово, выбор варианта – за народом. На референдуме. Да, будут случаи, когда народ отринет оба варианта, и здесь опять решающее слово за Арбитром. Как правило, парламенту дают ещё попытку. Не хватит какому-то парламенту изобретательности, воли и ума – бесповоротно, беспощадно будет переизбран. – Легна повернулась к Анатолию. – Ты понял, почему подсущностям нужны парламенты? Вглядись в историю, и без труда поймёшь, что все конфликты зарождались там, где возникала монополия на власть.
– То есть, насколько я понял, парламент будет привносить идею, направленье, тему, а общество определит её судьбу?
– Не совсем так. Тема… Нет, скорее, предложение. Так вот, какое-либо предложение от народа будет рассматриваться депутатами, шлифоваться в прениях, при этом будут появляться новые идеи, и, в конце концов, голосование в парламенте и референдум. То есть не законодатели будут затевать какие-либо изменения законов, выгодные, скажем, только им, а заинтересованный в конкретных преобразованиях народ.
После недолгих раздумий Анатолий кивнул.
– Что ж, это здраво, здесь у меня сомнений больше нет. – Взгляд Анатолия упал на появившуюся возле Легны книгу. – Ну, а причина вашей нелюбви к писателям? Надеюсь, не в уничтожении деревьев?
– Нет-нет, причина не в деревьях, главная причина – в их романах! В тех сочинениях, в которых нет ни чувств, ни свойственной подсущностям морали. Они лишь убивают время, ваше время, – единственную ценность для биоргов.
– Единственную ценность?
– Поправлюсь: одну из главных. – Вглядываясь в глаза Анатолия, Легна ненадолго замолчала, но будто прочитав его мысли, продолжила: – Что есть ниспосланное нами время для существованья?.. Не восполняемый ресурс для творчества. А что есть творчество, – правдивое повествованье о телесной жизни?.. Горе, счастье, радость. Мы так хотели. Увы, но правды, истых чувств в повествованиях биоргов не осталось. О чём они сегодня пишут? И главное – зачем, ради чего?! Ради денег, почитания и славы, о благородных бандитах и всесильных агентах, о вампирах и оборотнях, о чудо-сыщиках и колдунах, о злобных тварях с несуществующих планет и параллельных мирах.
Анатолий встрепенулся и с нескрываемым интересом спросил:
– А разве их нет, параллельных миров?
Легна понимающе улыбнулась и погрозила Анатолию пальцами.
– И ты это знаешь, проказа, а тот, кто выдумал все эти… параллельные миры, – вне всякого сомнения, придурник!
– Я извиняюсь, но… может быть, придурок?
Раздался перетекающий из первой октавы во вторую голос Кладезя:
– Не проказа, Легна, а проказник, и грозить у них принято только одним указательным пальцем.
– Знаю, Кладезь, знаю! Просто хотелось придать немому жесту больше чувств. – Легна спрятала руки за спину. – А ты, би… Анатолий, оказывается, плохо знаешь свой язык. А ведь именно твой язык – важнейший, краеугольный камень в фундаменте земной культуры. Охваченные Россией, её судьбой, вы слишком открыты, ибо духовны изначально, и абсолютно не помните своё былое, прошлое, а испугавшись своей духовности, вы вдруг начали стесняться своего языка и даже возлюбили рафинированный, иноземный. Но всё рафинированное, выхолощенное бедно по определению. И ещё о главном: в твоём языке, Анатолий, живёт душа, непобедимая душа «загадочной» натуры. И опасаться живущим в твоей стране подсущностям следует не чьего-либо превосходства, не иноземной культуры, а того врага, который поймёт и примет душевную глубину первородного языка. Ни больше, ни меньше. Придурник же – это всего лишь озорник, шалун, в конце концов, придумщик, но уж никак не полоумный. Запомни, главная угроза для вас, для русичей, не вероломство и враги, а ваше отступление в бездушную культуру.
– Согласен, согласен, я больше не буду туда отступать. – Анатолий широко улыбнулся. – Обещаю! Но… мне бы о параллельных мирах.
Толи забывшись, толи выказывая высшую степень презрения и недовольства, Легна собралась в шипящий серый шар и отдалилась, но через мгновение она вернулась. Её бёдра и плечи заметно сузились, грудь собралась в бесформенный ком, а шея удлинилась настолько, что лишившаяся локонов голова, буквально нависла над Анатолием.
– Биорг, ты сейчас не просто удивил, ты заставил меня усомниться!
Анатолий испуганно отстранился.
– Усомниться? В чём усомниться?
– Усомниться в тебе и в правильности нашего выбора. Я полагала, что мой рассказ о языке – отправной точке всей земной культуры, вызовет у тебя интерес, но… Тебе, видите ли, параллельные миры подавай! А ты знаешь… ты хоть знаешь, как появились ваши бранные слова? Можешь не отвечать. Уверена, не знаешь! А придумать их мог только неуверенный в себе, не умеющий правильно выражать свои мысли биорг, не обладающая предначертанным, привитым вам запасом слов гневливая подсущность.
Анатолий хмыкнул и расслабленно развалился на ложе.
– Так ли уж важно, знать природу этих самых бранных слов.
– Представь себе, очень даже важно. – Легна расширилась в бёдрах и сократила до нормального размера шею. – У России сейчас много проблем, но ваши нынешние правители исправить ситуацию не смогут, ибо начали с инноваций и модернизации экономики, а следовало бы начать с культуры и воспитания. Вашей цивилизации сейчас просто необходимы новые правила игры, правила сосуществования. Выругался, например, в школе или закурил – посиди недельку дома, и обязательно под присмотром родителей. Кто, по-твоему, первым перестанет ругаться в доме нарушителя-ученика и, быть может, даже бросит курить?.. Ну, конечно же, родитель! Ибо останется без зарплаты, а в худшем для него случае, и без работы. – Легна приняла естественный для человека вид. – Вы ведь знаете, что молодые биорги во всём копируют своих родителей.
– Боюсь показаться невежливым слушателем, но ваш рассказ для меня… не новость. Уж извините, но мне бы… о параллельных мирах.
Легна и Кладезь воскликнули почти одновременно, но с неодинаковой интонацией в голосе:
– Ты всё-таки сомневаешься?!
Анатолий скривился.
– Нет, конечно! Я верю не в сказочные параллельные миры, а во всепроницающую гравитацию и виртуальную материю – эфир. Согласитесь, трудно вообразить какую бы то ни было «параллельную» жизнь под градом гравитационных ударов, которые мы, в этом мире, взрывая что-нибудь или, взрываясь, создаём. И уж совсем невозможно представить себе пароход или поезд, который идёт, например, сквозь меня или… сквозь туалет. Поэтому проповедующих в защиту существования параллельных миров я бы не только придурниками называл!.. Все свойства вещества и свойства каждой элементарной частицы зависят от свойств эфира, порождённого самой же материей, и эту взаимозависимость, эту взаимосвязь ничем, я полагаю, не разрушить и не изменить. А уж коли эфир и все его связи незыблемы, незыблемы и свойства измеряемой вселенной. Вместе с тем, не могу не сказать, что у любителей параллельных миров появился в последнее время один аргумент, весомый, надо признать, аргумент, который не даёт мне покоя. Это я о способности электрона находиться в атоме в двух местах одновременно. То есть теоретически хотя бы ещё один мир, параллельный, но мог бы существовать. Но что-то здесь не так.
– Конечно, «не так», Анатолий! А не так во всём этом то, что модернизированный биорг Эйнштейн ограничил своим постулатом конечную скорость.
– Вы хотите сказать, что в атоме…
– Ну-ну, договаривай!..
– Я думаю, что причина – в их скорости. Так? Ну, скажите же, подтвердите, что я прав!
– Ты абсолютно прав. На пороге кварковых полей, – Легна вздрогнула и обернулась на вспышку, мелькнувшую над головою Кладезя, – это в вашей, скажем так, интерпретации, а если говорить истинно, то на границе протонного узора и виртуальной… не обладающей инерцией нейтрали, электрон получает такую энергию перехода, что его скорость на определённое время превышает так называемую фундаментальную, конечную. Фактически он обретает всю энергию вселенной.
Анатолий схватился за голову.
– Поэтому мы можем наблюдать его в двух разных точках!.. Так просто!
– Это не просто. Очень даже не просто, Анатолий. Не обижайся, но до истинных, до подлинно фундаментальных знаний подсущностям пока неизмеримо далеко.
– А как же я? Меня уже буквально распирает. Так хочется к друзьям, к компьютеру, – осмыслить, обсудить увиденное и услышанное в этой сфере, и о контакте с высшим… – Взгляд Анатолия остановился на поблекшей между Кладезем и Легной сфере. – А впрочем, вам моих эмоций не понять.
В руках у Легны появились розы. Она смиренно улыбнулась.
– Мы понимаем, Анатолий, понимаем. А ты, я вижу, до конца не уяснил: в отличие от вас нам не дано страдать. А что касается хотения «осмыслить, обсудить», то… Увы, но Промысел – определённый нами ряд событий, нарушать нельзя. И значит, самолюбие своё тебе ещё не скоро тешить. Но ход событий на Земле, бег времени мы всё-таки опередили. Почти на десять лет. На это подтолкнула ситуации внутри большой страны.
Будто очнувшись, Анатолий вскинул руку.
– Я знаю внутри какой!
Над головою Легны колыхнулась сфера.
– Конечно, знаешь. Однако мы не закончили.
– Тогда ещё один вопрос: вы что, лишите меня памяти?.. Как это будет?
– И здесь ты угадал. С тем лишь отличием, что мы не собираемся с тобой, с твоим сознанием что-либо делать. Ты просто ничего не будешь помнить. Причина не в запрете на преждевременное обретенье знаний, а в том, что ты находишься у нас энергетически. – Голографическая женщина сняла руками голову и сунула подмышку. – А не физически! И если хочешь, с тобой я то же самое могу немедля сделать. Твоё физическое тело, Анатолий, сейчас в постели, дома, и, как говорится, это тело… Кладезь!
Кладезь отозвался тотчас:
– И сиреной не разбудишь.
– Во-во, тебя сейчас сиреной не разбудишь.
– Хоть за это спасибо, а-то завтра утром на работу и… Да, жаль, что я не буду помнить эту встречу, жаль. Как интересно было бы, наверно, жить с таким… с неведомым доселе знаньем, и сколько объяснилось бы загадок, приоткрылось тайн! И тем не менее, наука, странствующие чародеи, любознательна. Не любопытна! Она как девушка на выданье, как трепетная лань. Вы мне расскажете ещё о чём-нибудь?
После непродолжительных размышлений Легна томно взглянула на Анатолия, сложила, точно ученица, руки, и на её лице составилась улыбка Моны Лизы. А вскоре и вся голографическая Легна трансформировалась в полногрудую, загадочную Мону Лизу. Покрасовавшись, и улыбнувшись напоследок шире, чем задумывал Да Винчи, и фривольно при этом подмигнув, голографическая Мона Лиза преобразовалась в Легну.
– Об этом можно было не просить. Я обещала. – Легна нахмурилась. – Я расскажу о случае, попавшем, к нашему неудовольствию, в газеты. В одной из публикаций говорилось о пилотах, которые были поражены «лучами инопланетян», и вскоре умерли. Да, Анатолий, так и было. Но мы на них не нападали! И не защищались. Мы просто не смогли… Мы не успели сдвинуть гравитационный луч в пространстве. Да-да, не удивляйся! К большому сожалению, бывает и… Как там у вас… Кладезь!
Кладезь выпалил «слезами горю не поможешь », но тут же поправился:
– «Бывает и на старуху проруха».
Легна согласно кивнула.
– Вот-вот, она самая.
– А чувства? Вы научились уже… вы можете шутить или страдать?
– Полагаем, кое-что у нас уже получается. Шутить, например. Об одной нашей шутке даже рассказывали по телевидению. Кажется, женщина пилот. Кладезь, ты помнишь её второе название?
– Попович. Военный лётчик-испытатель М. Попович.
Анатолий сдвинул брови.
– Марина Попович? По-моему, я смотрел эту передачу.
– Я всё равно расскажу. Потому что гордость – это тоже чувство. Так вот, в тот день мы контролировали советские военные аэродромы. В какой-то момент, находясь над одним из них, мы увидели четвёрку взлетающих истребителей. Удивительно, но мы почувствовали гордость лётчиков за свои самолёты, гордость за синхронные, чёткие действия. Небывалую, в нашем понимании, гордость. Вот тут-то и пришло желание шутить. Мы разделили наш шар-континуум на четыре и в точности выполнили манёвр истребителей. Потом ещё раз и ещё. Очень забавно было наблюдать за биоргами, которые находились в те минуты на аэродроме. Они, словно детишки, – Легна всмотрелась в лицо Анатолия, – как вы говорите, рты пораскрывали.
Анатолий нетерпеливо заёрзал.
– Вспомнил! Вот ещё о чём хотелось спросить: о… физике, о беспрепятственном перемещении в пространстве. Это я, в том числе, о разделении шара на… истребители. Спасибо, что напомнили. И главное – как вы все умещаетесь в одном корабле?
– А вот тут, Анатолий, ты ошибаешься. У нас вообще нет кораблей. По-моему, ты позабыл: мы Сущности, мы души. Вот наш корабль. – Голографическая женщина окинула глазами сферу. – В нём ты сейчас находишься. А оболочка сферы – это наши… Кладезь, помоги!
За Кладезем возникли и сплелись в клубок пять многоцветных радуг.
– Биорг не сможет этого понять. Но раз ты просишь… Суть сферы – замыслы и цели.
– Ты слышал, Анатолий? Суть сферы – замыслы и цели. Программа, по-вашему. И, следовательно, чем больше Сущностей в конкретном замысле, тем больше энергетика перемещающейся во вневременном пространстве сферы. Ты понял?.. – Легна нависла над Анатолием. – Хм, кажется, нет. Что ж, результат ожидаем. Тогда попробуем вот так: чем больше, как вы говорите, на борту Творцов, тем достижимее поставленные цели. Ну, а теперь понятно?.. Что? Форма? А форма сферы зависит от принадлежности её к той или иной вселенной: от наиболее распространённой шаровидной до треугольной, цилиндрической и дисковидной. Что касается размеров сферы, то…
Вероятно, почувствовав неуверенность Легны, вмешался Кладезь:
– Чем меньше размеры, тем лучше. Здесь можно провести аналогию с вашей «техникой безопасности». Да и чувства становятся понятны всем, и души ближе.
Выгнув коромыслом нижнюю губу, Анатолий почесал затылок.
– А что находится… что происходит в сфере при её перемещении?
То, что случилось после минутной заминки, не столько озадачило Анатолия, сколько развеселило. В какой-то момент и Кладезь и Легна исчезли, а в центре сферы появилась волейбольная площадка, на которой находились два маленьких человечка, очень похожих на только что исчезнувших куда-то Кладезя и Легну. Сначала фигурки стояли неподвижно, затем Миникладезь, – как мысленно окрестил его Анатолий, взял в руки мяч и мастерским ударом перевёл его через натянутую сетку на половину поля Минилегны. Малышка мяч поймала, причём сделала это элегантно, одной рукой, и со словами «ну, хорошо, могу ответить я» вернулась в прежние размеры Легны. Легна заговорила, когда в привычные размеры вернулся Кладезь.
– В сфере находимся все мы, все Сущности. В единстве и переплетениях познаний. А с некоторых пор мы в нашей сфере предаёмся обретаемым эмоциям и чувствам. И если ты слушал внимательно, то уяснил, что обретаем мы лишь нужные эмоции и чувства, и лишь благодаря талантливым и чувственным биоргам.
Заметив, что Легна и Кладезь обменялись едва заметными вспышками, потом ещё раз и ещё, Анатолий заподозрил, что отведённое ему время заканчивается, и заспешил с очередным вопросом.
– А ещё, если я правильно понял, вы не боитесь инерции.
– Мы её просто не замечаем.
– А почему цвет ваших сфер неодинаков?
– Всё зависит от замысла перемещения и от… Кладезь!
– Характеров.
– И от характеров Творцов.
– Поясните. И насчёт характеров, пожалуйста.
– Слово «характеры» я использовала только для того, чтобы тебе было понятно. И вижу, суть ты ухватил. Что касается замысла, то отвечу в том же духе, в понятной для тебя интерпретации. Для достижения наивысшей эффективности в претворении замысла и в целях оптимизации энергетических перемещений в дальнее патрулирование с нами отправляются те Сущности, на которых в нашем… мире лежат свои, определённые обязанности. Например, исследователи-физики, исследователи-биологи и так далее. Есть и туристы. Да-да, не удивляйся! Их сферы большие, яркие. Они из дружественных нам второго, пятого, с седьмого по шестнадцатое, и двадцать первого скопления вселенных.
Анатолий оживился.
– Такие шары я видел! По телевизору. А… а под воду вы можете спускаться?
– А как же! Это одно из наших любимых занятий. Там столько интересного! В смысле, интересного для наших чувств. Правда, проявления наших чувств в виде вращающихся в натриевой субстанции, то есть в морской воде разноцветных фигур и рисунков почему-то очень пугают ваших моряков.
Глаза Анатолия светились любопытством.
– А сквозь стену можете пройти?
– И не только сквозь стену, но и сквозь планету. Ведь мы, Анатолий, Сущности, мы личностно и в единении друг с другом – дух. Для нас гравитация, – что для вас, биоргов, мост или тоннель.
– А… – Анатолий упал на ложе и схватился за лоб. – Что же ещё-то спросить!.. Боже мой! Никак не могу сообразить.
Сузившиеся глаза Легны лучились доброжелательством.
– Может, о ясновидении и ясновидцах? Некоторые из биоргов оказались весьма способными организмами!
Анатолий яростно потёр ладони.
– Точно! И как я мог забыть! Эта проблема для меня одна из первых.
– Ну, вот и хорошо. – Несколькими движениями Легна нарисовала на оболочке сферы камин и, опустившись на колени, протянула руки к полыхнувшему из-под берёзовых поленьев рыжему огню. – Довольно часто биорги используют определение «информационное поле Земли». Оно неверно в корне. Никакого информационного поля Земли не существует. Но есть суперлинии – объёмные гравитационные составляющие всеобщего спектра. Суперлиния – это своеобразный конус, основание которого… лежит, стоит… Кладезь!
– Охватывает.
– Основание которого охватывает, скажем, Землю. Любой физический объект. А вершина – своего рода окуляр. И каждый Создатель может в режиме реального времени наблюдать за Землёй. Почти как у вас: переключаешь каналы и смотришь о прошлом, о настоящем, о будущем. Можно что-то поправить, изменить, удалить. Но это только по согласованию в Верховном Совете Высших иерархов. А согласование в Верховном Совете не может проходить без наблюдателей. Наблюдатели – это Сущности, которые наблюдают за неизменностью конуса. Понимаешь?
– Пока не совсем. Насчёт конуса не очень понятно.
– Что ж, попробую объяснить по-другому. Конус – это локальный гравитационный канал, с помощью которого мы следим за происходящими на Земле событиями, а от нас, Создателей, по этому каналу на планету посылаются команды. Упреждая твой возможный вопрос, хочу сказать, что ДНК… сказать точнее, совокупная самоиндукция спиралей ДНК трёхсот биоргов – Авеля, Жюль Верна, Кейси, Ванги, Мессинга и остальных, подобных им, были нами намеренно модернизированы и обрели способность к восприятию команд.
Анатолий вскинулся.
– Это что же получается, вы там, у себя, решаете, кому на Земле жить, а кому погибать?!
Легна поднялась с колен, и тут же за её спиной исчез камин.
– Ты что, излишне впечатлён моим рассказом? Но Анатолий, о том, что вы зависимы от нас, мы с самого начала не скрывали! Скажу больше: каждый биорг – это всего лишь марионетка, беспрекословно, слепо исполняющая роль. Определённую, наполненную или не наполненную смыслом роль. Мы не властны над вами лишь в одном аспекте – в лотереях, и это, как вы говорите, наша головная боль. И ещё: ваши судьбы нам абсолютно безразличны, ибо есть Большая судьба: судьба планеты, её существ, судьба космического этноса. Вы для нас… инструмент, чаще – путеводитель, аналогичный вашим средствам утоленья разума и чувств: театру, книгам и кино, а иногда – косметика и макияж. Извини, но мы иногда… играем вами ровно так, как ваши дети играют в маленьких солдатиков и в куклы. Подчёркиваю: иногда. Но если опустить всю эту, как вы говорите, лирику, то ваше Бытие – движение от одного назначенного нами срока до другого, от вехи к вехе. Здесь «срок» – событие. Ты только вдумайся: «со» плюс «бытие». На мой взгляд, оптимальность связи очевидна. – Легна вымучила безразличный взгляд. – А вот чем Бытие наполнено – войнами, играми, трудами или праздниками – не наша забота. Главное – движение от вехи к вехе, исполнение задуманного провиденья. Справились с проблемами и бедами? Молодцы! Не справились, – плодите и оберегайте пуще прежнего детей.
– Раз уж речь зашла о бедах, то хотелось бы узнать судьбу моей страны, судьбу России. Вон сколько у неё сейчас проблем и бед: и враждебные блоки у порога, и единокровные братья отшатнулись, и в экономике… «чёрт ногу сломит».
– Отвечу просто: чем больше у вас сейчас проблем и бед, тем выше и стремительнее будет взлёт. Уж можешь мне поверить. Увы, но такова судьба биоргов: вам не дано понять, что провиденье – прихоть, а не случай. Наша прихоть. Да-да! – Брови Легны соединились на переносице. – Сомневаешься?.. А тебе не кажется странным то, что у России, например, в отличие от прочих стран, так много предначертанных земель?.. Земель ниспосланных – и благодатных, и суровых. А неисчислимое количество страданий, выпавших на вашу долю, ни о чём не говорит?
Анатолия переполняли чувства. Его разрозненные и не всегда адекватные знания, не понимаемые ранее события и судьбы теперь укладывались в общую, понятную картину.
– А наша «загадочная русская душа»? Здесь ничего не напутано? Мы так разобщены!
Увеличившись на четверть в размерах, Легна сорвалась со своего места и угрожающе нависла над Анатолием.
– Кто разобщён?! Вы? Хм, всем прочим не мешало б быть такими разобщёнными! Вы, прежде всего, индивидуальности, оплот цивилизации, а не какое-нибудь стадо. Случись, например, война – как поступают «обобщённые»?
Кладезь мелькнул, было, вспышкой, но Легна остановила его уверенным, категоричным жестом.
– Как поступают «обобщённые»? – громко повторила Легна и сама же ответила: – Прячутся в норы, бегут из страны. А вы?.. А вы несёте любые тяготы и бросаетесь ради… товарищей на амбразуры. Вот где эмоции-то кипят!.. Нам очень жаль, что вы, биорги, не чувствуете близких вам подсущностей, не чувствуете то, что чувствуют другие. Мы же, напротив, способны раз за разом возвращаться к пережитому не только вами, но и нами.
Вернувшись в прежние размеры, Легна замолчала. Спустя минуту, утрачивая грозный вид, и плавно удаляясь, она продолжила:
– Но как вы чувственны, и как переживаете в лихие годы за Отечество, за родственные души! И это ваше свойство не глупость, не следствие мировоззрения и воспитанья. Оно, означенное мною свойство, – спонтанность, самопроизвольность действий, самодвижение привитой Провидением души. Привитой созидателями, нами. А душа у вас, Анатолий, и в самом деле необычная. Представим невозможное: не англосаксам, а русичам пришло на ум колонизировать американский континент. Как думаешь, при этом были бы унижены и уничтожены индейцы?.. Нет. Да-да, не спорю, «огненную воду» они пить научились бы. Конечно! Непременно! Но пили бы её уже не «зоркий сокол», не «хромой олень», а Иванов, Суворов, Муромец, Кутузов. Какие же вы выдумщики!
Вмешался Кладезь:
– Скорее, хомк… хомх… Скорее, хохмачи.
Легна удивлённо повторила:
– Хохмачи?
С трудом сдержав улыбку, Анатолий отмахнулся.
– Хохмачи, хохмачи… Вы лучше рассказали бы, что с нами дальше будет.
Брови Легны медленно поползли вверх и оказались почти на затылке. И лишь поймав на себе счастливую улыбку Анатолия, она переместила их, соотнеся размеры и изгиб, на место.
– Дальше?.. А дальше будет вот что: братья вернутся в лоно великой культуры, а опостылевшие недруги перессорятся между собой. Все направленные против вас союзы и блоки исчезнут, как мыльные пузыри, ибо одним государствам надоест тащить на себе остальных, кто-то решит пребывать в своей исторически сформировавшейся общности, третьи захотят вернуться к собственной валюте, а четвёртые вспомнят о свободе и чести. И во всех государствах поймут, наконец, что самые необходимые для процветания биорги – это не государи и уж тем более не самолюбивые политики, а честные, талантливые люди, уничижаемые ныне подлостью пренебреженья. Но всё это произойдёт не скоро. Что?.. Ты хочешь знать, когда? Ну, скажем так: когда единственная партия, которой управляет не политик, а экономист, в два раза превзойдёт на выборах и либеральных – о, ужас! – демократов, и либеральных, с точки зрения любого из тиранов, коммунистов. Но вашим президентом никогда не станут ни представитель прошлой, якобы народной власти, ни новый, завладевший достоянием народа демократ. В противном случае России бы не стало. – Лоб Легны увеличился, поочерёдно запульсировали вены. – В вашей новой «Большой судьбе» нами уже назначена предпоследняя веха, от которой вы, подсущности, пойдёте в новые века не с верховодчиками от лукавой власти, и не с верховниками доминирующих на планете государств, а под опекой истых Посвящённых. Предвестники же Посвящённых – светлые подсущности индиго.
Легна повернулась к Кладезю. Будто очнувшись, сфера расширилась и озарилась неестественным лиловым светом. Легна подалась вперёд, но её первые два шага, к немалому удивлению Анатолия, оказались короткими и по-медвежьи неуклюжими. На третьем шаге на голове Легны образовались роскошные золотистые волосы, а четвёртый шаг – «от бедра», сделала уже супермодель, сверкающая бриллиантами красотка.
– Кладезь, я всё правильно сказала?
По голограмме Кладезя прошла едва заметная «помеха», он стал брутальным – дерзкий взгляд, недельная щетина, и более высоким.
– Опять выходишь за рамки? И как только тебя твой Кладезь терпит!.. Ну ладно, расскажи биоргу ещё о будущем, об их неожидаемом грядущем, – Кладезь перевёл свой взгляд на Анатолия, – он всё равно не вспомнит. Конечно, исключать нельзя, что в памяти биорга что-то да всплывёт, но мне интересна его реакция.
Легна повернулась к Анатолию, её глаза вдруг сделались зелёными и неестественно большими.
– Такой цвет лучше?.. Я так и думала. Все романтичные и творческие би… Талантливые люди предпочитают изумруды и зелёный цвет.
Остановившись в центре сферы, полупрозрачная блондинка кокетливо, едва касаясь Анатолия, склонилась над аморфным ложем.
– Что скажешь? Мне исполнить просьбу командира патруля, по совместительству – душеводителя субстанций?
Не в силах отвести свой взгляд от выреза на платье Легны, Анатолий закивал головой и предпринял слабую попытку отодвинуться. Сфера над его головой покраснела.
– Вы как настоящая… Такой красивой женщины среди моих знакомых нет.
– И никогда не будет! – Легна вскинула голову и, элегантно ступая, вернулась на своё, отмеченное фоном голограммы место. – А хочешь, Анатолий, я укажу тебе на веху, которой завершится настоящий цикл Бытия?.. Вижу, что хочешь, вижу. Что ж, слушай. Следующая веха – это окончательное становление истинного эквивалента денег и прочих платёжных средств, истинной ценности. Именно этот эквивалент… состоятельности станет основой всех взаимоотношений, в том числе межгосударственных. Всемирной валютой – платёжным средством на бытовом, утилитарном уровне, будет, разумеется, одна из ваших валют. Какая именно валюта, – нам безразлично. А вот истинной всемирной ценностью, тем самым желанным эквивалентом, станут три свойства биорга будущего. Три свойства – это три «и»: индивидуализм, интуиция, интеллект. Не золото, заметь себе Анатолий, не платина, не нефть, и не газ. Сила государств будет определяться не мощью оружия, и не способностями политиков, а мощью, если можно так выразиться, их, государств, интеллектуальных возможностей. И каждое государство всеми силами будет привлекать на свою территорию лучших биоргов, истинных индивидуумов, обладающих интеллектом и интуицией. Нет, они не станут «разменной монетой», они просто займут своё достойное место. Ну, а пока мы вам устроили очередную Византию.
– Византию?
– Это я так, для… красного словца. Не Византию, конечно, но империю. Очередную. Вы, биорги, без империй жить не можете, вам во все времена почему-то величия не хватает. То «чудеса света» воздвигаете, то своих собратьев восславляете, то…
Анатолий нетерпеливо перебил:
– И что же это за империя? Уж не НАТО ли?
Легна укоризненно покачала головой.
– Неверно мыслишь, Анатолий, узко. Новая империя – это так называемый Евросоюз, и обо всех его проблемах – настоящих и грядущих, я рассказала тебе несколько десятков слов назад. Ведь создавали Евросоюз не народы, а запрограммированные нами на определённые шаги биорги, коих мы намеренно подвигли к власти, подвигли на решение поставленной, но вместе с тем, уже… обкатанной в предшествующем цикле Бытия задачи. Оптимальное, на их взгляд, решение в полной мере отвечает чаяниям лишь одной страны – России. К сказанному могу добавить следующее: Евросоюз падёт, как пали все империи. В сознании подсущностей он навсегда останется столпотвореньем. «Новым вавилонским».
Не желая выказывать удивления и охватившей его неосознанной радости, Анатолий вернулся к предыдущему вопросу.
– А надолго… старая Большая судьба?
– Нет. Ваша нынешняя Большая судьба написана до… Напомни, Кладезь!
– До декабря 2012-го года.
Анатолий едва не закашлялся.
– Та-ак, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста!
– В середине 2012-го года произойдут события, которые… – Легна замешкалась. – Правда, мы ещё и сами с ними не определились. Не определились с мотивациями и направленностью их на… как бы тебе правильнее… Пожалуй, так: на розе векторов.
Легна замолчала, но тут же, будто подстёгнутая любопытствующим взглядом Анатолия, продолжила:
– Короче говоря, предполагаемые на Земле события должны сойтись в континуум начальных предпосылок к началу декабря. Увы, но в ваших душах воцарится хаос. По крайней мере, в душах большинства землян. Затем… полмесяца беспечных празднеств, эйфории. И страха перед будущим, грядущим. А многим из подсущностей привидится инопланетная угроза.
В потухшем взоре Анатолия застыла боль.
– А что потом? Нажмёте кнопку, и… у нас «погаснет свет»?
Легна поморщилась.
– Конечно, нет. Мы ведь Создатели, а не Разрушители. Новая Большая судьба уже составляется. Её название – Великое продолжение.
– Успеете?
– Это хорошо, что шутишь. Спасибо за эмоции.
– С тобой легко, поэтому, наверное, и шутится. – Анатолий кивнул на голографического мужчину. – А вот с этим… Кстати, а почему он тоже Кладезь, как и твой… парень? У вас что, нет других имён?
Анатолий заметил, как дрогнули уголки губ Легны.
– Спасибо за эмоции. Парень?.. Едва не рассмешил. А легко потому… Потому что я женского рода. А Кладезь… Это не одно имя, а множество. У нас, Творцов, все имена рассредоточены по световому спектру. Ты их не видишь. В отличие от вас, подсущностей, мы видим в имени любой оттенок. А интонации настолько многослойны, что каждый извлечённый или индуцированный мыслью звук охватывает до двенадцати октав. Вот потому-то, Анатолий, все мы Кладези и… Легны. Нас сотни, и у всех одно, единое прозванье.
Анатолий показал глазами на Кладезя.
– А почему, когда ты в затруднении, то обращаешься к нему? Он больше знает?
– Да. Все Сущности мужского рода знают всё. И этот Кладезь знает всё о нас, о вас, о прочих.
– Так значит, он сможет дать ответ на главный мой вопрос?
Легна приложила к уху ладонь и, приблизившись к Анатолию, преобразовалась в любопытную старушку.
– Ну-с, дорогой внучок, каков он, твой вопрос?
Творящиеся с голограммами метаморфозы забавляли Анатолия, но от трясущейся старушки он раздражённо, лишь скривив в улыбке губы, отмахнулся, давая знать, что шутку понимает, но в данном случае она не к месту.
– Когда произойдёт контакт с Создателем? Не здесь, не в этом… чувственном объёме, разумеется, а на Земле.
– На твой вопрос и я могу ответить. – Легна иронично усмехнулась. – Ни-ко-гда.
– Но почему?! – Над головою Анатолия расширилась и забурлила сфера. – Мы что, изгои, или нелюбимое дитя?
Легна схватилась за грудь, застонала, изображая сердечную боль, и даже положила под язык таблетку валидола, чудесным образом извлечённую из невесть откуда взявшегося голографического пузырька, но тут же, распознав ситуацию, вернула происходящее в первоначальное состояние и картинно всплеснула руками.
– Контакт?! А разве к этому есть предпосылки? Вот ты, Анатолий, кто ты есть? Кем ты являешься в пределах жизни?
– Я… начальник цеха на заводе. Собираю автоматику для наших лифтов. И что?
– Как что! Ну, вот тебе, наш любопытный гость, хотя бы раз являлось желание войти в контакт с каким-нибудь электроаппаратом или с лифтом? Конечно, нет! Чего ж ты ждёшь от нас, Создателей?
– Тогда ещё один вопрос.
– Изволь.
– Творец. Он есть?
У Легны опустились плечи.
– Ты удивляешь, Анатолий. Разве я не говорила, что это мы Создатели всего живого, мы Творцы!
Смутившись, Анатолий отвернулся.
– Говорила. Я этого не отрицаю. Но я о Творце… души. В духовном смысле. Ведь ты сама сказала, что у Создателей нет чувств, эмоций. Как чувства появились у людей без Бога?
– А в этом и состоял наш Замысел! Мы дали тело, органы, структуру ДНК, иммунитет, а вы и все животные, страдая и преодолевая радости и беды, приобретали чувства. Могу ещё раз повторить: нам, по большому счёту, безразличны ваши судьбы. Мы даже ограничили вам продолжительности жизней. Зачем? Что б вы могли страдать! Ведь без страданий, как мы уяснили, не бывает счастья. – В руках печальной Легны появились розы. – Нам не нужны дряхлеющие чувства пресыщенного жизнью двухсотлетнего биорга. А Бог… ваш Бог… Ну, разумеется, он есть!
Анатолий едва не подпрыгнул.
– А вот это уже за рамками понимания. То утверждаешь, что Творец – это вы, то… теперь вот удивляешь ещё больше: «ваш Бог». В чём правда?
– Правда в том, что Бог, «ваш Бог», отличная от нас и не имеющая… не допускающая даже мысли о нашем существовании субстанция, и в самом деле есть! Но придумали его и все атрибуты веры, вы. А нам, по причине его… неучастия в Замысле, он безразличен.
– Как… «придумали»?
– Молитвами. Ибо без молитвы Бога нет. Ответь себе на вопрос: а существует ли Бог, если к нему никто не обращается?
Анатолий на мгновение задумался и со страхом спросил:
– И каков он, наш Бог?..
– О! В твоих глазах испуг? Но почему?
– Как почему! В мире столько молитв, проклятий и хулы! И не всегда молитвы отсылает честный человек.
– Вот и ответ, Анатолий, ты сам себе ответил. Как молитесь, как проклинаете и льстите, таков и есть ваш Бог. Но мы придали вам способность совершенствоваться, мы дали вам возможность совершенствовать Его. И вы, биорги, не марионетки Бога, вы – наши. Но дёргаем мы вас не за верёвочки, а за… Кладезь!
Кладезь ответствовал тихо, почти отрешённо:
– Они оцифрованы, Легна.
– Ты слышал? Вы оцифрованы, Анатолий. И всё пространство вокруг вас заполнено тем, что вы называете цифрами.
– Не понимаю. А нельзя ли какой-нибудь пример?
– Пожалуйста. Самый наглядный, знакомый каждой подсущности пример – ассоциации. Что происходит, когда ты, например, задумываешься и смотришь, как у вас говорят, в одну точку? Скажем, на какой-нибудь узор на шторах, на ковре или обоях. А происходит вот что: в смешении цветов и геометрических фигур, среди хаоса узоров и линий ты вдруг начинаешь видеть чьи-то лица, лица существующих и выдуманных персонажей. В этот момент, в минуты отрешённости от действительности, ты перестаёшь мыслить, – нейроны головного мозга обретают первобытную бесчувственность, по-нашему – не оцифрованную, нулевую индивидуальность, и в действие вступают силы духа. Силы подвластной души. Не понимаешь?.. И не мудрено, ведь вы – биорги, Анатолий, вы не Создатели!
– Но необходим… Хоть какой-то порядок должен существовать! Ведь не может быть так, что все цифры… свалены в кучу!
– Разумеется. И разумеется, это не придуманная вами… ноосфера. Кажется, именно так вы называете континуум программ биоэфира.
Анатолий рассеянно, с видом обречённого человека смотрел на собеседников, его лицо мрачнело. Нетерпеливый жест Легны заставил Анатолия очнуться.
– Пришло какое-то виденье, Анатолий?
– Да, пришло. Увы, оно не радужно. А кстати, зачем такое множество религий и конфессий?
– Любая религия, любая вера – это один из самых действенных способов управления биоргами. Для управления укладом государств от вехи к вехе.
Анатолий сделался печальным.
– Выходит, всё… всё происходящее среди людей – для… тренировки ваших ощущений?! Для тренировки чувств и распознания эмоций? А как же мы?.. Противно. Жить по чьему-то расписанию, по замыслу чужой судьбы… как роботы, как заводной будильник! Да, знатоки пространства, ваш цинизм безмерен.
Голос Легны зазвучал надменно, горделиво:
– Есть и другие инструменты!
– Инструменты?!
– Да, инструменты. Мы разделили вас на бедных и богатых, мы разделили вас на принадлежности и расы.
Анатолию было нехорошо. Ему вдруг нестерпимо захотелось вырваться из душной сферы, перенестись от неё куда-нибудь далеко-далеко, «да хоть в глубины водородно-аммиачного Сатурна, но лишь бы подальше от этих надменных существ!» Анатолий с недоверием взглянул на Легну.
– Устал. Отпустите меня?
– Ступай.
«Почему так болит тело?.. Тело?.. Но если верить этим… если верить моим новым знакомцам, то моё тело сейчас находится дома, в постели, и, стало быть, болит не тело, а… Неужели душа?»
Анатолий обратил свой взор на уменьшившиеся в размерах и чуть посветлевшие фигуры хозяев сферы, в его голосе прозвучала надежда:
– Вы что, совсем не совершаете ошибок?
– Увы, существованье без ошибок невозможно, ибо любой просчёт есть следствие движения материй, любых материй, и наши ошибки, к сожалению, уже заложены в геном. Мы их не можем удалить или исправить. Применительно к вам, биоргам, и к прочим животным свои ошибки мы называем неисправностями. Одна из самых значимых и для вас и для нас неисправностей – это так называемая нетрадиционная сексуальная ориентация. Вторая – афиширование первой. И коль скоро речь зашла о любви, то какой бы она ни была – однополой или не однополой, знай: любовь – это не взаимное влеченье особей, а действие, сложнейший пространственно-биохимический процесс, управляющий, в том числе, нейронными токами. Именно в этот процесс и закралась, как вы говорите, ошибка. По большому же счёту, с точки зрения биоргов и чувственных, переселившихся на Землю Сущностей, любовь – это счастье и нежность, это трепетное отношенье к своему творению – к ребёнку. И к сопровождающим условиям – к родителям, к супругам. Строго говоря, любовь – это спроектированный нами основной инстинкт. – На подрагивающем лице голографической женщины появилась гримаса неудовольствия. – Но мы не проектировали однополую любовь! Мы и представить себе не могли, что какой-нибудь ущербный организм будет похваляться неисправностью, своим, ломающим запрограммированные нами связи, недостатком. Ну, зачем, ответь, вам это нужно: объявлять во всеуслышанье о неисп… о своей неполноценности, да ещё устраивать… «гей-шествия» и «гей-парады»! Жили бы себе и жили по-тихому, так нет! Но, по большому счёту, неисправность на то и неисправность, чтобы, в конце концов, себя проявить. Ты и представить себе пока не можешь, насколько это сложно – скоординировать все существующие в организме биотоки.
Анатолий с негодованием смотрел то на Кладезя, то на Легну.
– А я-то тут причём! Вы, родные мои… бракоделы, не по адресу гримасы корчите. И вообще, мы не о шествиях сейчас, мы об ошибках ваших говорим. Ведь так?
Вопросительно взглянув на Легну, ответил Кладезь:
– Страх. Ещё одна ошибка – страх, боязнь противоборства с властью, с чиновником. С чиновником неумным, упивающимся властью.
– Вот тут я с вами полностью согласен. – Анатолий мотнул головой. – А убийцы и насильники? Разве это не ошибка… Создателей?
Легна почти прокричала:
– Нет, не ошибка! Любое злодейство – это следствие просчётов в воспитании. Ваших, разумеется, просчётов, а мы лишь встраиваем их в общую судьбу. А ещё вы не умеете вершить дела. Например, твердите о демократии, но ваши судьбы вершит не власть народа, а избранная власть, та, что уже у власти, и ею же назначенный судья. Но как бы вы не прикрывались ширмой демократии, настанут времена – и они уже назначены, когда, например, смертный приговор убийцам и насильникам станет неоспоримым законом и нормой. Причём, без скидок на возраст и прочие, как вы выражаетесь, смягчающие обстоятельства, но с отсрочкой исполнения приговора. А через год – в некоторых странах через два – родственники, а если их нет, то близкие друзья жертв насилия, должны будут, если, конечно, захотят, решить судьбу преступников окончательно: пощадить, приговорив их тем самым к пожизненной боли, или привести приговор в исполнение. Не часто, но приговоры всё-таки будут приводиться в исполнение! Не судья, в конечном счёте, должен определять судьбу злодея, а поседевшая от боли и страданий мать.
Внимательно выслушав Легну, Анатолий опустил глаза и со значеньем произнёс:
– И всё-таки не верится, что наш Создатель – вы. А может, Дарвин прав, и эволюция – причина всех Начал?.. Вдруг, вы всего лишь интересный сон?
Голографические фигуры расширились, исказились, оболочка над их головами засветилась лиловыми блёстками. Легна подалась вперёд и, оторвавшись от предполагаемого пола, нависла над Анатолием:
– Да ты хоть понимаешь, что твоё неверие – это неверие не только в нас, Создателей, но и в своё происхождение, в свою судьбу?! Клетка, аминокислоты, геном… Ну, подумай, разве может живая материя явиться ниоткуда, явиться, не имея замысла и… творческих идей! Так – не имея замысла, является лишь… следствие взаимодействия материй, неживое, без замысла являются лишь звёзды и планеты, всё то, что не имеет воли и души. Удивительно, но вы, подсущности, владеющие… то есть наделённые и разумом и волей, считаете, что жизнь способна к самозарожденью, иль возникать по воле волшебства! Мало того, вы до сих пор считаете, что появившиеся… ниоткуда споры мутировали в вирусы, червей, амёб и в насекомых, а те чудесным образом мутировали в рыб, слонов, жирафов, обезьян… и в человека! Ваши, так называемые, материалисты, Анатолий, словно бельмо на всевидящем оке Творца.
Анатолий встрепенулся:
– А где доказательства? Где доказательства того, что мы – творенье, что мы не следствие случайных превращений вещества, где доказательства, что наш Творец не Бог?
Легна снисходительно улыбнулась:
– А ты можешь представить себе некую… одинокую, непонятно откуда взявшуюся Сущность, которая задумала и мастерит… живое? Сидит и…
– Или лежит.
– Смешно! Ну, допустим. Так вот, лежит себе… Бог и размышляет: вот тут будут руки, здесь разместится мозг, здесь мочевой пузырь, а здесь… А может, он ещё размер ноздри и пальца сопоставил?! – Легна сокрушённо помолчала. – Ну почему все биорги считают, что рай – это здорово! И почему никто из вас не озадачился: а где он, этот пресловутый рай? И сколько там деревьев, сколько на деревьях яблок? И косят ли там зрелую траву? И есть ли там трава?.. Вопросов нет – и значит, нет ответов, нет смысла заполнять мечтами пустоту. Ну, согласись, биорг, ведь это глупо – мечтать о том, чего не знаешь и не представляешь. И крайне глупо – рассуждать об эфемерном, пребывая в Бытии, в сгорающем от сладостной любви реальном теле.
Анатолий задумчиво кивнул и в смятении произнёс:
– Пожалуй, вы правы. Но ведь Бог существует! – голос Анатолия возвысился и зазвенел. – Вы сами мне об этом говорили.
Легна сосредоточенно молчала. Вздрогнув, она бросила короткий взгляд на Кладезя и со значением произнесла:
– Ваш Бог – это сложная, неподвластная даже нам субстанция, наполненная смыслом бытия от первой клетки до познавшего предназначенье Бытия биорга. Сложная потому, что она есть средоточие всех наших цифровых посылов. А неподвластная…
Анатолий воспользовался заминкой:
– Попроще, пожалуйста, попроще!
– Попроще, говоришь? Но как! Ну разве можно говорить о Боге просто!..
Над головами голограмм сверкнули вспышки. После недолгой паузы продолжил Кладезь:
– Ну, хорошо, попробуем вот так: ваш Бог нам неподвластен потому, что он находится вне Замысла, он сформирован. И он уже наполнен непонятными и недоступными пока для нас страстями. Наполнен Провидением, судьбой, тем, что когда-то было или будет. Бог неподвластен тем, что он – несмышлёное, несовершенное дитя, он – следствие деяний Сущностей, творенье судеб и поступков человека. Он – сотканная нами вечная судьба, события и суть истории вселенной. Бог, наш любознательный, нелюбопытный друг, един и, значит, он один, равно как вы едины, все биорги. И главное: ваш Бог и вы, подсущности, едины и неразделимы. А мы… Мы, кратко говоря, вас пестуем, оберегаем. И в том числе оберегаем от предвиденья судьбы. Ты ведь не станешь отрицать, что каждый из биоргов хочет… хотел бы изменить свою судьбу? Однако изменение в любой судьбе столкнуло бы биоргов в общий, повсеместный хаос. Познанье прошлого, равно как и познание грядущего, – запретный плод, тот самый райский плод, вкусить который жаждет каждый. Его, познание, я покажу тебе во время возвращения домой, в миг возвращения в твою заждавшуюся плоть, в твой ищущий и чуткий разум. Всё оцифровано, и значит, в миг возвращения уместятся века. Когда-нибудь ты сможешь описать свой миг. Когда?.. Хм. Когда почувствуешь его, почувствуешь, познав себя и весь наш чудный мир, и пожелаешь.
Взор Анатолия пылал.
– А есть вероятность, что природа, вечная судьба и Бог, наш Бог, когда-нибудь исчезнут из истории Вселенной?
Повисла тишина. Вдруг Легна улыбнулась.
– Исчезнут? Вероятность? Она равна нулю. Пусть даже в виртуальном виде, но живому, природе предначертано существовать всегда. Вы, Анатолий, оцифрованы, а цифры – это мысль, субстанция, распространяющаяся независимо не только от состояния вселенной, но и независимо от нас, Создателей. Потоки цифр не приданы конкретному биоргу, равно как и сообществу, будь то сообщество подсущностей или животных. – Из голограммы Легны исчезали краски. – Я уже поясняла тебе, что мы – надэфирные Сущности, но способные – ведь мы Создатели! – блюсти и контролировать события и все земные страсти. Но мы не можем физически влиять на цифровое начало каждого живого существа, на цифровой… геном, покинувший уже ненужный организм в мгновенье смерти. Ибо с началом смерти цифровой геном подобен нам, он независим. Ты понимаешь? «Начало смерти» есть начало новой жизни. Межпланетной.
Анатолий понурился. Невероятной и пугающей казалась ему перспектива превратиться в некие наборы цифр и миллионы лет летать среди безжизненных планет и звёзд. Мелькнула мысль: «А если всё, что я увидел и услышал в этой сфере, явь? Что остаётся мне? Принять судьбу, смириться? И радоваться Знанию всего в минуту возвращения души в родное тело? Или надеяться, что в смертный час Земли мне подберут приличную и умную компанию на время внеземных скитаний?»
Из инфракрасной частоты струился голос:
– Нулевая отметка, нулевая отметка, нулевая отметка…
Окинув взглядом исчезающие в бликах сферы голограммы, Анатолий лёг, но тут же, взбудораженный пришедшим в голову видением, мечтательно вздохнул и улыбнулся:
– И как же мы там, в новой жизни существуем? Неужто собираемся, как вы, в… одушевлённые шары и всех пугаем? Мы тоже…
Высокий голос перебил:
– Ну что ты, Анатолий, что ты! Вам это не по силам. Вам не по силам собираться, как ты только что сказал, в шары. Пока Земля живёт, вам предназначено быть рядом с ней. Только она ваш настоящий дом, только о нём печалится… душа. Но этот новый, виртуальный дом не… «мыслящая оболочка», и не «притча во языцах» – ноосфера. В пределах новой жизни вы не мыслите, вы… наслаждаетесь иль проклинаете свою судьбу, вы – в той, своей любви, иль в горести – на дне судьбы. И на вершине страха!
Анатолий тяжело вздохнул:
– Мудрёно. А нельзя ли как-нибудь попроще, чуть понятней?
– Опять попроще. Ну, куда уж проще!
Голографическая женщина коснулась Анатолия, и удлинившийся в мгновенье ока палец постучал его по лбу. В высоком голосе звучало снисхожденье:
– И всё-таки вы лишь биорги.
Анатолий ответил со злостью, картинно поклонившись:
– Уж извиняйте нас, биоргов, странствующие джинны, – мы такие!
Выдавив из себя нечто, похожее на «хм», Легна вернула палец на место.
– Можешь сколько угодно иронизировать, можешь даже язвить, но оцифрованными вы зарождаетесь и появляетесь на свет, и оцифрованными предстаёте на пороге смерти. И в той же оцифрованности следуете к новым циклам Бытия и к новой… прожитой уже когда-то жизни. Вот почему реальны предсказания и Нострадамуса и Ванги. – Легна протянула руку, но осеклась, рассматривая свой эфемерный палец. – Но ожидать грядущий, новый цикл Бытия вам суждено не на Земле, – нет во вселенной вечного эфира и материй! Как исключение – не могущий исчезнуть цифровой поток. Десятки, сотни тысяч лет вы будете скитаться по вселенной, встречать друзей своих из прошлых жизней, и врагов, и с ними непредвзято размышлять, и чувства пестовать души своей нетленной. Но пестовать – не значит, что-то в Замысле Творцов менять! Скорее так: пытаться договариваться с совестью о следующей жизни! Лишь Промысел основа всех Начал.
– Но кто-то долго жил, а чей-то век был краток! О чём им там, меж циклов Бытия с друзьями и врагами «размышлять», и чем, какими мыслями делиться? А главное, каким… биоргом надо в жизни быть, чтоб быть спокойным за свою судьбу и быть счастливым?
– Самый великий дар – способность и умение творить. Дарованная вам способность к творчеству – возможность мыслить до последних дней судьбы. А продолжительность судьбы… Любая жизнь, включая жизнь посеянного… э-э, зачатого, но не явившегося в жизнь биорга, равнозначна прочим.
– Равнозначна? Но почему?
– Да потому что жизнь… Она была! Жизнь ограничена, а ваше цифровое пребыванье бесконечно, и значит… – Легна внимательно смотрела на Анатолия, – и значит, бесконечна радость бытия, пусть и в утробе матери. И бесконечна боль – боль памяти. Но цифровое пребывание подсущностей не только боль, оно – познанье, познанье сути Бытия, судьбы и всех превратностей судьбы предназначенье.
– «Скитаться по вселенной, встречать друзей своих из прошлых жизней, и врагов, и с ними непредвзято размышлять»… Хм, интересно. Даже впечатляет. Но где, где именно нам предстоит встречаться? На другой планете?
– Нет, но иногда и на другой.
– Так значит их много, обитаемых планет?
– Их мало, несколько. Они есть даже не во всех скоплениях галактик. Но обитаемых, пригодных для существования – одна.
– Одна?! Какой тут смысл?
– Смысл в том, что нам, Творцам, не до смешенья чувств. Для нас, да и для вас, в конечном счёте, важнее то, что эти несколько планет имеют воду.
Вмешался Кладезь:
– А также все необходимые химические элементы, все минеральные соединения и виды, и подходящий климат. Мы, Анатолий, контролируем всего одну цивилизацию. Представь, что было бы, организуй мы не один, а сразу несколько миров.
– А что! На мой взгляд, здорово, забавно, интересно. И поучительно! А сколько чувств! Вы ж к этому идёте и стремитесь?
– Допустим. – Голос Кладезя вздохнул. – Попробуем иначе. Представь, что смотришь сразу несколько телепрограмм. Ты сможешь вникнуть в то, что происходит на экранах? Конечно, кое-что поймёшь, но… Тут же и забудешь! И не проникнешься! И нам пока не до смешенья чувств, не до смешения межвидовых эмоций.
– Ну, хорошо. А как понять «пригодных для существованья»?
– «Пригодных для существованья» – значит способных без ущерба Замыслу Творцов и Провидению осуществить… сопроводить весь следующий цикл Бытия.
Протяжный голос Кладезя затих. Смиренно приложив к груди ладони, Анатолий сел.
– Вы уж простите меня… биорга, за недомыслие, но…
Его прервал высокий голос Легны:
– Каждый раз вы проживаете одну и ту же жизнь, и каждый раз, в каждом конкретном цикле Бытия, вам требуются нефть, живой материал, металлы… Вам снова требуется то, что было в предыдущем цикле. В противном случае придётся… нам пришлось бы изменить картину жизни, ход и итоги цикла Бытия. Поэтому пока вы, перебравшись на очередную Землю, несёте на плечах и в душах цикл Бытия, все остальные пригодные для претворенья Замысла планеты восстанавливают необходимые для эволюции ресурсы. А проще говоря, – стяжают силы. Рассказывать об этом долго, и не во всё способен ты сейчас поверить, но знай: возобновить ресурсы – это очень просто.
– Но вселенная так велика! Как вы справляетесь?
– А то, что расположено за безграничностью вселенной! Оно не в тысячи, а в миллиарды раз и величавее и больше! А наша, – Легна улыбнулась, – и ваша вселенная настолько мала, что может быть сравнима с одиноким домом, стоящим посреди губернии, кантона или штата.
– А вот некоторые наши специалисты утверждают, что даже в нашей галактике есть обитаемые планеты, и что можно путешествовать с одной планеты на другую.
– О, да! Некоторые из ваших так называемых специалистов договорились до того, что могут, дескать, возвращать умерших и силой мысли управлять непредсказуемым торнадо. И даже изменять орбиты удалённых от Земли планет! Таким специалистам лишь одно и остаётся: самозабвенно лгать о собственных немыслимых способностях и… о недоступных для других биоргов внеземных маршрутах. Но это значит, что они не ведают, не понимают главного: мысль, как и всё иное, прочее, материальна, и в своих… метаниях она умалена конечной скоростью, пространством. Ты понимаешь, о чём я?.. Не надо верить сотканным Творцами существам – подсущностям, ибо они ущербны. Они слабы не разумом, слабы неправым знанием Всего, и силой мысли. Они всего лишь регулирующий инструмент в развитии науки, некий буфер. Такое же предназначение имели Дарвин и Эйнштейн. Правда, Эйнштейн, в отличие от Чарльза Дарвина, сумел преодолеть предначертанья Промысла и угадал, что можно «путешествовать во времени». Но здесь – и больше всего здесь! – нужна поправка: над временем, а не во времени. Точнее же, – вне времени. Только построив принципиально новый, способный вырваться из неразрывного эфира аппарат, вы обретёте право и возможность путешествовать к самим себе – и к прошлым, если можно так сказать, и к будущим, грядущим. – Легна сверкнула взглядом и, вытянув руку, упёрлась в грудь Анатолия прозрачным пальцем. – Но не к себе реальным ныне, а к другим, не в этом времени и, стало быть, не в этом мире.
– Так вы переселяете подсущностей с одной планеты на другую только для того, чтобы свободные от нас планеты могли возобновить ресурсы?
– Конечно, нет! Но в физике вселенной есть процессы, которые сложны и неподвластны даже нам. Так, например, мы пользуем фундаментальную энергию вселенной – гравитацию, но не способны ею в полной мере управлять. Кроме того… Тебе известно, что при слиянии так называемых нейтронных звёзд, рождаются неодолимые для большинства энергий гамма-всплески. Только они способны уничтожить Землю! И не только Землю, но даже галактику. И воспрепятствовать смертельным гамма-излучениям нам не под силу. Вот почему необходимы несколько планет. Ты понял? Идёт к погибели одна Земля, – мы тут же, ускоряя цикл Бытия, ведём вас на возобновившую ресурсы, то бишь на другую. Здесь следует добавить: от гамма-излучений гибнет косное – энергии и вещество, а вот от вашей глупости и самолюбия – живое. – Голографическая женщина передразнила Анатолия, сомкнув и выгнув коромыслом губы. – Иначе говоря, вы сами, находясь в неправедном уме, способны уничтожить Землю.
Некоторое время Анатолий молчал, обдумывая услышанное. На его заострившемся лице появились морщины, выражавшие всю силу чувств, эмоций и душевных мук. Поникший и побледневший, он был похож на отчаявшегося человека, который вознамерился броситься со скалы. Несколько раз, подталкиваемый непониманием и любопытством, Анатолий бросал короткий взгляд на Легну, но тут же, толи сомневаясь в выборе вопроса, толи в его необходимости, сникал и погружался в собственные мысли. Наконец, пожав плечами и вздохнув, заговорил:
– При всём моём к вам, мягко говоря, неоднозначном отношении, должен восхититься… вашей трудоспособностью. Наслушавшись рассказов о спектрах, гравитационном конусе и мгновенных перемещениях в пространстве… извиняюсь, вне эфира, я всё равно не могу понять, как можно вдвоём проконтролировать события в… неисчисляемом сообществе землян. Как? Как можно успевать повсюду?
– Успевать повсюду? – переспросила Легна. – А зачем нам успевать повсюду. Для этого мы используем ретрансляторы. Их форма, объём, а также расположение, плюс природные резонаторы – вот то, что вбирает и ретранслирует всю информацию. Передаёт нам то, что собрано в… геноме Провидения Земли. Порою ретрансляторы находятся у вас под носом, иногда в известных исторических музеях, но вы, снедаемые собственным величием, не обращаете на них внимания, не замечаете. Да, здесь, в окрестностях Земли, нас только двое, но информацию о всех земных делах имеют все: все иерархи, все Создатели-Творцы.
Тембр голоса, оповещавшего о «нулевой отметке» сузился, в его границах слышались негармонические обертоны.
С печалью в глазах – будто навсегда прощался с отчим домом, Анатолий оглядывал сферу. Наконец, тщательно подбирая слова, он произнёс:
– Ещё один вопрос, последний: кто сотворил Всевышнего, кто создал вас?
Анатолию показалось, что всё вокруг замерло. Внезапно в образовавшейся гнетущей тишине раздался его собственный, вернувшийся от неизвестной преграды хрипловатым эхом, голос. Словно откликаясь на эхо, зашипела теряющая границы сфера, расширилась и стала блёклой. Подчиняясь неведомой силе, Анатолий повернул голову, – тяжёлый взгляд Кладезя привёл его в оторопь. Усталый и опустошённый, он упал на ложе.
– Кто создал вас? – повторил Анатолий, с трудом преодолев довлеющую волю. – У вас есть цель, желание… Желание быть… совершенными, пусть даже и со знаком «минус». Но цель, любая цель – движение, необходимость перемен и их свершенье, когда движение – не просто путь, а трудная дорога к совершенству. А вдруг эта дорога – судьба? Ваша, голографические существа, судьба, назначенная кем-то или чем-то. Ведь, если я всё верно понял, у вас есть иерархии и, следовательно, разделившие вас на… сословия, на бедных и богатых душою иерархи. Так кто же создал вас? Каков он, ваш Всевышний?
Пришло бесчувствие. Уже погружаясь в наэлектризованную, кишащую элементарными частицами пелену и удаляясь от сферы, он видел лишь Кладезя и Легну, смотревших друг на друга с ошалелостью ребёнка.
* * *
Мария Ивановна проснулась раньше обычного. Отключив будильник, чтобы, не дай Бог, не услышал сын, она недолго посидела на кровати, задумчиво причесалась и, накинув на плечи халатик, направилась в кухню.
«Странно, ночью Толик ни разу не выходил. Вон, печенье нисколько не тронуто. Уж не случилось ли чего? Обычно встанет за полночь, чайником по плите погремит, компьютер потычет. Устал, наверное».
– Анатолий, вставай! – Мария Ивановна тихонько постучала в дверь. – Только что семь часов пробило, по телевизору уже и новости идут, на первом канале.
Мария Ивановна опасливо прислушалась.
– Вставай, сынок, пора. У меня в духовке твоя любимая каша уже запеклась. Пенка коричневая! Пальчики оближешь.
За дверью заскрипела кровать. Улыбнувшись, женщина одёрнула халатик и поспешила на кухню.
– Встаю, мам. Ещё пару минуток. Ладно?.. Мам?
Анатолий закинул на плечо сумку, намотал шарф и направился к выходу. Отпирая замок, он обернулся.
– Ма, ты не знаешь, что такое «Легна»?
– Легна? Нет, первый раз слышу. Может, косметика какая-нибудь? А в чём дело, сынок?
– Да я и сам пока не пойму. Мало того, что с головными болями проснулся и тело, будто не моё, так ещё это слово непонятно откуда взялось. И вертится и вертится на языке. Ладно, до вечера, мам. А кашка сегодня была, – Анатолий закрыл глаза и, постанывая, покачал головой, – наивкуснейшая! Всё, побежал. Целую!
На площадке между этажами он остановился на скрип отворившейся двери.
– Толик!
– Да, мам.
– Я сейчас подумала… Только ты не смейся, ради Бога. Знаешь, когда я была ребёнком, мне очень нравился фильм «Королевство кривых зеркал». Так вот в том самом королевстве все имена наоборот произносили. Например, Оля стала Яло, Гадюка – Акюдаг, Жаба – Абаж, и тому подобное. Помню, после этого фильма мы с подружкой целый месяц в имена обратные играли. И знаешь, как будто мир тогда перевернулся. А у тебя?.. Какое слово у тебя? Ой, прости меня, старую! – спохватилась Мария Ивановна. – Тебе ж на работу надо, а я со своими глупостями лезу. До вечера, сынок!
Анатолий на секунду задумался.
– До вечера, Яирам Анвонави!
Затворяя за собой дверь и нащупывая на тумбочке карандаш, Мария Ивановна вдруг улыбнулась. «А ведь правильно перевернул, проказник. Как всё-таки хорошо, когда мозги молодые! А я-то, – за карандаш!.. Ай-яй-яй. Но вспомнила, почти сразу вспомнила своё перевёрнутое имя!»
К удивлению Анатолия, свободных мест в автобусе было много. Он сел по правой стороне, у окна. Спину приняло уютное кресло, и вскоре мысли унеслись от мелькающих деревьев к дому.
«Да, сдаёт мать. То сумку с продуктами в магазине забудет, то очки потеряет. Детство вот вспомнила, какое-то королевство. Э-эх. На море бы ей! Она всегда любила море. Да и брат уж сколько раз просил её привезти».
На следующей остановке вошли две пожилые женщины, солдатик в долгополой шинели и несколько школьников с тугими портфелями и ранцами. Двери с шипением затворились, но в следующую секунду, будто передумав, вновь сошлись в гармошку. Все обернулись: на задней площадке стояла эффектная белокурая женщина.
Анатолий не мог отвести глаз: красота женщины завораживала, манила в призрачные и, без сомненья, занятые кем-то дали. Диссонанс в завораживающий образ вносила лишь наполненная овощами сумка. Мысли возвратились к дому.
«Яирам… Яирам Анвонави. А что, красивое у мамы имя! – Взгляд Анатолия вернулся к золотистым волосам блондинки, и тут его осенило. – «Легна»? А если… А если прочитать наоборот?..»