Книга и фильм

Нина Левина
… потянуло меня к нетленке - перечитала (после 30-ти лет перерыва) "Анну Каренину" ныне забываемого (даже в школе уже не читают) нашего графа Льва Николаевича Толстого.

Сколько раз слыхала – «перечитывайте классику, читается другими глазами».
Точно!

Через тридцать лет - так много вдруг открывается нового: хозяйственные заботы Левина, государственная деятельность Каренина, смерть Николая, брата Левина – (особенно мучительные сцены).
(Как важно, чтобы около были близкие в это время! Как человек страдает перед смертью, как ждёт её!)
 
Как дотошно передаёт Толстой нюансы человеческого поведения, разговорную речь – она будто записана на плёнку, а потом изложена на бумаге...

А вот женщин всё-таки он не знал и интерпретировал уж больно узко, по-своему.
С трудом, мною, женщиной, понимается Анна.
Всё вроде описано: и душевные моменты, и обиды, и ожидания… А представить я эту женщину, войти в неё – не могу. Как и в Кити, и в Доли, и в Вареньку. Ни одна из них – не я.
Мне Татьяна Ларина ближе…

Что я запомнила из прежнего прочтения, закреплённое и нашим давним фильмом с Самойловой в главной роли: Стива с Доли, встреча Анны и Вронского, первая жертва (мужик под поездом) про их встрече, Китти и Левин на катке, бал с Китти и Анной. Опять поезд и Анна с Вронским. Каренин (Гриценко), его сухость, сочувствие Анне. Объяснение Левина и Китти. Бетси (Плисецкая). Скачки, объяснение Анны с мужем. Болезнь Китти, Анна и Вронский в Италии. Встреча с Серёжей. Охлаждение Вронского, отторжение Анны светом. Её отчаяние. Сон про мужика. Анна на станции. Смерть («Что я делаю?»). Вронский после её смерти – отчаяние и ожесточение.
Всё.

А вот перечла нынче, и всё, что между этими ключевыми эпизодами, встроилось в общую картину совершенно.
И мой личный вывод – роман должен называться не «Анна Каренина», а по-другому, потому что – второй (если не первый) её герой – Константин Левин.
И последняя глава посвящена ему, именно ему, а не Анне. Ей в этой последней главе почти и не уделено места, разве описание переживаний Вронского, когда он увидел тело мёртвой Анны.
 
Роман об отличии жизни женщины, (цели её существования, образе жизни и мыслей), и мужчины. Только, если мужчину Толстой описывает всесторонне – и все нюансы его поведения разбирает по косточкам (чего только стоят переживания Левиным периода подготовки к свадьбе с Китти), то внутренняя жизнь женщины – для автора – за семью замками, описывает он женщину только исходя лишь из внешних признаков, из её поведения.

При всей внешней привлекательности Анны, особенно на первых страницах, Толстой, в конце концов, делает из неё демоницу: она хочет только «любви», но любовь эта – исключительно плотская, телесная. В самом конце романа так и говорится: ей не нужен нежно любимый Серёжа, ни тем более маленькая дочь от Вронского, никто. Все вызывают у неё отвращение, даже сам охладевший к ней Вронский. Ей нужны только его ласки. Анна Толстым лишается всякой духовности и чистоты, она вся – воплощение страсти.
Никто из персонажей-мужчин в романе не наделён такой похотью, как она. Даже ветреный Стива Облонский.
Анна желает, чтобы любимый мужчина принадлежал лишь ей, и, уяснив, что так не может быть, решает, что и жить тогда – незачем, нет смысла в жизни без плотской страсти.
Опять на женщину Толстым кладётся клеймо: похоть.
Сам граф по жизни был очень далёк от умеренности, да и, к слову, среди женщин похотливых навряд ли больше, чем среди мужчин, а может быть и на порядки – меньше.
А уж невнимание к детям или жертвование ими ради любимого мужчины (в чём «преуспела» Анна, описанная Толстым) – это, вообще, уродство, как уродством является всякое отступление от установленного природой: материнский инстинкт силён.

В противовес метаниям Анны параллельно идёт линия мучительных поисков смысла жизни Левиным – хорошим, добрым, умным, работящим – воплощением идеала мужчины, чьи метания выливаются в убеждение: что бы ни происходило, жить необходимо для добра, то есть для Бога.
(Если бы это ещё внушить каждому!..)

Роман «Анна Каренина» – это вариант развития событий в русле: а что, если бы Татьяна ответила Онегину взаимностью.
Только Пушкин доверялся своей героине, а Толстой Анну вёл сам, как он представлял логику поведения женщины, ослеплённой страстью.

Вот и вышедший недавно на наши экраны английский фильм…
«Страсти по Анне», - так бы я его назвала. 
Феерия!
Первые полчаса сидела в оторопи - и это ещё полтора часа будет продолжаться?
(Но потом раскочегарилось и благополучно досмотрелось).
Но Толстой - великий реалист - от сценария и постановки перевернётся в гробу не однажды.

... ассоциации, ассоциации - сорок тысяч одних ассоциаций.
Начало - чисто киношный "Призрак оперы". Даже послышалось пение. "Мюзикл, что ли?" - промелькнуло в голове. Потом вдруг почудился балет по чеховской "Анне на шее" (как бишь его - кажется, "Анюта"?)
Потом клюква, клюква... Столы – рядами (по Гоголю), поезд, как из ледяного ада - весь в ледяных наплывах.
Потом, вроде, выехали в поле (как бы усадьба Констанина Левина), потом сенокос (мужики у костра, Левин на стогу).
А промежутках - кресла-ампир, и на них всё француженки и американки с одним голым плечом.
Одна Долли - вся беременная и под подбородок утянутая в текстиль.
Потом Вронский - херувим с усиками.
Страстные взгляды Анны, страстные взгляды Вронского.
Вальс! Что за вальс! Танцующие руки – притягивающие и отталкивающие. Сногсшибательно!
Потом - альков, скачки (всё, напомню, как бы на сцене - Фру-фру не через барьер прыгает, а валится со сцены в партер).
"Я - его любовница!"
Послеродовая горячка, "Он святой, пожмите друг другу руки".
Объятия мужа и любовника. Выздоровление.
"Я не могу жить без него"...
"Серёжа! Мальчик мой!"
(Кити уже беременная)...

В общем, конец всем известен, даже тем, кто Толстого не читал.
И поле в цветах, по которому бегают дети Анны, а министр Каренин за ними присматривает.
И всё это действие проходит под фонограмму русской народной песни "Во поле берёзка стояла". Чтобы мы не забывали, наверное, - это всё происходило в России, в 1874 году.

Но Анна – именно та Анна, которую представлял себе Толстой – сплошная страсть.
Испанеризированная, правда, какая-то страсть, не русская. Может быть, Толстой так и представлял: если с чадами и беременная (Долли, Китти) - то это русская женщина, а как - страстная и свободная - так это Бэтси Тверская, "соблазнившая" Анну и сама совершенно англиризированная.