Спивающемуся другу

Степан Дуплий
Да. Ты все-таки заставил меня взяться за написание сего. Почему я это делаю, не знаю. Но молчать нет сил. Что же случилось? Уже тридцать лет, как мы вместе. Иногда в разных классах или городах. Но вместе. Мы все равно ищем встречи. И рады ей. И не важно, о чем разговор. Важно, что мы друг друга принимаем и понимаем. Во всяком случае, думаем так. И этого достаточно, чтобы мы друг в друге были живы. Но трагедия вот в чем. Да. Мне хочется понять все твои желания. Все привычки. И главное, что понимаю и принимаю. Но что дальше? А вот что. Да. Я хочу, чтобы ты расслабился и вел себя раскованно. Что же это значит для тебя? Да, да. Как ты догадался, именно это. Прием вовнутрь. И весь ужас в том, что я перестаю тебя узнавать. Ты становишься чужим. Все чужое. И речь, и реакции. И понимание меня и наоборот - растворяется. И все. Какое непримиримое противоречие! Я хочу налить тебе, чтобы сделать приятное и доставить хоть какую-нибудь радость в жизни, да, дерьмовой и тошнотворной, но, о, ужас, я не хочу видеть и даже находиться рядом с тобой-этим, который мне чужой, вообще посторонний человек. И это разрывание на части, поверь, приносит мне невыносимые страдания. И муки, и угрызения, и самобичевания, и боль. Я хочу, чтобы ты пил. Но после этого ты становишься не- моим. Нет. У меня нет никакого отрицательного отношения к этому. Ну, привычка. И ладно. У кого не бывает дурацких привычек. К ней самой я безразличен, как и к любым другим. Но ты чужой. Чужой. И обидно, что нашу дружбу и мое отношение к тебе ты используешь, да, используешь, как место, где можно спокойно квасить. Отождествление такого места, обычного гадюшника, с другом, используемым как прикрытие, как удобный стол, как возможность еще раз спокойно принять, унизительно для обоих.

Ты спишь. Ты устал. Вчера наш общий приятель сделал тебе страшно доброе дело. И эту бутылку ты тянул по маленькой весь вечер. Жаль. Жаль, что поездка ко мне, поездка нас, оказалась поездкой к ней. Тебя одного. И неважно, где ты дрожащими руками открываешь холодильник, у меня или у кого-нибудь еще. Я уже перестал играть в твоей жизни любую роль. Во всяком случае, пока она не опустеет. А наш приятель ликует. Как же - он совершил героический поступок. Он такой добрый. Он так понимает тебя. Ему не жалко для тебя даже бутылочки самогоночки. Но он не знает и, наверное, не поймет, если узнает, что ехал ты ко мне, чтобы отдохнуть. И не только от семейных дрязг и однообразия работы. Но и от нее. Ты в очередной раз хотел сделать попытку. И вот опять. Подножка. И все сначала. И утром ты опять тянешь из нее, думая только об одном, об очередном приеме. Скоро она опустеет. Но наш прекрасный и честный, щедрый и открытый приятель, влюбленный в себя за уже совершенный поступок-преступление против тебя, уже везет следующую, он уже едет к нам. Заезжает по дороге. Но ты начеку. Весь во внимании. Ты уже ждешь. Очередное вливание скоро. И оно будет. И все сначала. Нет меня в сердце твоем. И опять жду я протрезвления. Чтобы встретиться с другом. С олицетворением нашего общего детства. С человеком, которого все меньше и меньше.