Старший техник Алексей Иванович Фомин с виду был, бесспорно, самым солидным сотрудником лаборатории градирен – в меру упитанный мужчина лет сорока с пухлыми губами и задумчиво-меланхоличным взглядом под толстыми стеклами роговых очков. Поэтому я немало удивился, когда в первый же день работы Славка Волков предупредил – ты с Фомкой осторожнее, он того, шизик, всякое может выкинуть!
С шизофренией далеко не все ясно и однозначно. Большинство ученых рассматривает ее исключительно как клиническую болезнь, полагая, что в социальном плане человека, страдающего этим заболеванием, называть больным некорректно, потому что, находясь вне приступа, он вполне дееспособен и продуктивен – даже подчас более трудоспособен и продуктивен, чем нормальные люди. А некоторые ученые вообще не считают шизофрению болезнью, характеризуя ее как способ восприятия реальности с совершенно иной точки зрения. Высказываются идеи, что природа такими парадоксальными ходами ищет новые пути развития – ведь первая обезьяна, попытавшаяся разбить кокос камнем, очевидно, вызывала удивление у своих собратьев. То есть напрашивается вывод, что шизофрения сродни гениальности.
Не берусь судить о гениальности, однако если под шизофренией понимать поведенческое отклонение от нормы, то Фомка, скорее всего, был шизик – поведение его порой выглядело неадекватным или, мягко выражаясь, оригинальным. Случалось, окинув всех в рабочей комнате пристальным взглядом, он с детской непосредственностью громко вопрошал:
– Что это здесь дурно попахивает! Наверно, у кого-то носки несвежие?
Естественно, после такого замечания воцарялась гнетущая тишина, которую Фомка через несколько секунд также громогласно нарушал:
– А может, у меня и воняют! Должно быть, вчера забыл поменять!
Он всегда мог обескуражить какой-нибудь идиотской неожиданностью. Подойдет, например, к коллеге, протянет лист бумаги и попросит – скомкай! Скомкают. О, спасибо! – поблагодарит Фомка – Схожу в туалет, подумаю! Очень любил пугать новых сотрудниц. Интуитивно чувствовал тех, кто его боится. Заводил разговоры, будто может пырнуть ножом или выкинуть с третьего этажа и ничего ему не будет – есть справка, что состоит на учете. Получал сомнительное удовольствие, видя, как женщина или девушка дрожит осиновым листом. Хотя лучше узнав Фомку, я убедился, что это добродушный и безобидный человек, скорее всего, страдавший из-за беспечности родителей. Его отец всю жизнь крепко злоупотреблял алкоголем, а под конец жизни вообще спился, и Фомку в свое время, очевидно, зачали в пьяном угаре. Во всяком случае, его старший брат был вполне нормальный человек.
Крыша поехала у Фомки за год до моего прихода в лабораторию. Стояла прекрасная июльская погода, а проектной группе предстояло экстренно разработать сложный испытательный стенд – никого не отпускали ни в отпуск, ни в отгулы. Когда осталось сделать деталировочные чертежи, Фомка пошел к начальству и заявил – отпускайте всех, чего люди страдают, я один управлюсь в срок! Начальство удивилось, но поверило и даже похвалило Алексея Ивановича за любовь к ближним, за чувство взаимовыручки. Фомка две недели не отходил от кульмана, демонстрирую чудеса самоотверженного труда. Наконец, чертежи сдали в производство. Через три дня из цеха прибежал мастер – вы что тут нагородили, ничего не вяжется и не стыкуется! Стали проверять и схватились за голову – полнейшая белиберда! После этого случая он впервые угодил в психбольницу.
Взрывы активности у Фомки чередовались с приступами ленцы. Летом он, бывало, приходил на работу, оставлял сумку и исчезал на целый день. Появлялся под вечер. Ты где пропадал, Алексей Иванович? – спросишь его. Был в соседнем доме отдыха – по секрету начнет рассказывать он. Так замечательно время провел! Поиграл в шахматы, бадминтон, в библиотеке свежие журналы почитал, на пруду позагорал. И пообедал! У них бифштекс сегодня отменный был!
Фомка не врал – мы со Славкой Волковым в обед иногда сами туда ходили за пивом в столовский буфет и видели, как он играет в бадминтон с отдыхающими. А отобедать в столовой, действительно, не составляло проблемы. Взяв пиво, мы садились за свободный столик в большом обеденном зале на двести человек. Через пару минут подкатывала официантка с тележкой и молча ставила перед нами тарелки с первым блюдом. Мать, да мы со стороны, пивка вот только зашли попить! – останавливал ее Волков. Она, также молча, забирала тарелки назад и катила дальше.
Завлаб Кимров считал Фомку мертвой душой и всеми фибрами души жаждал избавиться от него. Но не так-то все просто – человек больной, его следует лечить! Уволить можно, если ВТЭК признает нетрудоспособным и даст соответствующую группу инвалидности. А для этого надо накапливать клинический негатив. Поэтому Кимров о каждом Фомкином выкрутасе через профорга Тикмину информировал лечащего врача, более того – при всякой возможности старался отправить его в психбольницу.
Сразу после нового года Фомка вновь угодил на стационарное лечение. На вторую неделю Тикмина и я поехали его навещать. Психбольница находилась за тридевять земель – в Яхроме. Старое трехэтажное здание казарменного типа. Еще при подходе обратил внимание на неподвижные фигурки людей, маячивших в некоторых окнах. Они пристально смотрели на улицу, прильнув к стеклу кончиками носов.
Мы около получаса ждали в вестибюле, пока вызовут Фомку, наблюдая забавную картину. В углу валялась большая куча обувных коробок – очевидно, курс лечения включал трудотерапию, и больные клепали их из картона. Возле коробок суетилась сестра-хозяйка – маленькая тетка лет пятидесяти в белом халате не первой свежести.
– А ну-ка стоп! – властно сказала она парню в модном тренировочном костюме, проходящему через вестибюль. – Надо отнести коробки в кладовую.
Парень остановился. Сестра-хозяйка начала класть коробки в его подставленные руки. Так как он был высоким, удалось положить не более пяти-шести коробок. Пригнись! – велела сестра-хозяйка. Парень безропотно сел на корточки, и она принялась докладывать ношу. Когда неустойчивая стопка достигла полутораметровой высоты, сестра-хозяйка велела парню идти. Он встал – стопка коробок, естественно, развалилась. С кем поведешься, от того и наберешься – у сестры-хозяйки тоже было что-то не в порядке с головой! Она несколько раз неудачно повторяла процедуру погрузки коробок, пока не сообразила уменьшить высоту стопки до одного метра.
Появился Фомка. Поздоровались. Тикмина вынула из сумки апельсины, яблоки, конфеты – Фомка обрадовался. Посыпались дежурные вопросы – как питание? сколько человек в палате? что за народ?
– Со мной убивец в палате лежит, – поведал Фомка.
– Что за убивец? – переспросил я.
– Обыкновенный, который человека убил!
– А почему не в тюрьме?
– Псих!
– А за что убил?
– Просто так! Говорит, смотрел в окно, как идет дождь. На улице топтался какой-то мужичок – без плаща, без зонта. Стало жаль его – мокнет человек понапрасну! Вышел из дома и стукнул молотком по голове – вот и все дела!
– Веселая тут у вас публика подобралась! – вырвалось у меня.
– Веселая! – кивнул головой Фомка и пропел. – Здесь шизофреники вяжут веники, а параноики рисуют нолики!..
Время посещения завершалось. Мы попрощались. Выйдя на свет божий, я бросил прощальный взгляд на больницу – в сумерках по-прежнему пятачками белели прижатые к оконным стеклам кончики носов.
Разумеется, больше всего умопомрачительные выкрутасы Фомки доставали его жену. Жить с ним под одной крышей было не подарок! Чего только стоило его пристрастие к уринотерапии, или лечению мочой. Он и нас заколебал пропагандой этой методы. Дескать, моча хорошее тонизирующее средство, обтирание мочой выводит шлаки из организма, способствует заживанию порезов, ожогов, нарывов, а если принимать мочу вовнутрь, то она восстанавливает и укрепляет все жизненно важные органы. Сам он дома и обтирался мочой и пил ее – причем использовал семидневный настой как наиболее целебный. Однажды приехавшая в гости теща сослепу перепутала в холодильнике подсолнечное масло с Фомкиной мочой – разразился неописуемый скандал!
Детей у Фомки не было. Скоро жена развелась с ним, но легче от этого не стало – они по-прежнему жили в одной квартире. В конце концов, усилия жены и Кимрова увенчались успехом – Фомку упекли в психушку. Последний раз я видел его спустя шесть лет. Позвонили. Я открыл дверь, и в коридор ввалился Фомка – небритый, взъерошенный, без очков. На щеке зияла чуть начавшая затягиваться сквозная рана.
– Кто это тебя, Алексей Иванович? – опешив и не найдя ничего лучшего, спросил я.
– Псих один! – пробормотал он. – Сбежал я из больницы! У тебя поесть найдется?
Повел его на кухню. Таня от страха закрылась в ванной. Фомка умял полбатона докторской колбасы, выпил две чашки какао, попросил червонец и, получив деньги, направился к выходу.
– Куда же ты теперь?
– К отцу! Он же здесь рядом живет. Сперва к нему подался, да не застал. Наверно, бутылки пошел собирать на выпивку. А может, преставился уже – сколько можно небо коптить!
С болью в сердце смотрел ему вслед, но абсолютно ничем не мог помочь – человека угораздило родиться под несчастливой звездой!..