Наверное, приглашать Зяберевых стало ошибкой. Катя об этом подумала буквально в ту же минуту, когда приглашение сорвалось с губ. Только прикусывать язык было поздно. Дашенька уже обернулась к Никите и умоляюще вскинула глаза. Милая она , эта Дашенька, утончённо-прозрачная, как веточка орхидеи. Хотя нет, это не совсем верное сравнение. Орхидея – цветок роскошный. А Даша... Она скорее напоминала первые тюльпаны, но не дорогие, голландской селекции с пышным цветком, а милые, получахлые, такими бабульки торгуют перед Восьмым марта. Бог знает, как они их выращивают? Наверное, в горшках на подоконнике. Блёкло-салатовая зелень и жёлтый бутон с полупрозрачными лепестками.
Дьяковскую соседку тоже, кажется, выращивали без потока солнца и свежего воздуха. Тонкие руки, бледные пальчики, волосы эти линялые... Отчего она их не перекрасит? Хотя… есть люди, которым даже собственная некрасивость идёт. Хрустальная Дашенька… Как она изящно ручкой на плечо мужа опёрлась. Просто… Смольный институт какой-то. Мама бы сказала: «Декаданс.»
А вот Никита! Никита… Катя улыбнулась и прикрыла глаза. Нет, красивым его тоже не назовёшь, но он лучше – он стильный. Как это важно для мужчины найти свой стиль. Всё казалось бы просто: и джинсы, и футболка, и даже пиджак – обычные совершенно, но, несомненно, дорогие. Или кажущиеся таковыми. Вот кто похож на орхидею. Ни одной лишней линии. Даже эта бородка… Странно, никогда она прежде не думала, что так может идти мужчине излишняя растительность на лице. Наверное, он музыкант. Хотя нет, откуда у музыканта деньги на орхидейную внешность?
Катерина переложила со стола тетради учеников. Да, теперь надо раскрывать этого монстра – будет слишком много народа для тесной кухни. Хотя вряд ли Миша рискнёт сестру привезти сюда, глупо это будет. Неудобно и Дьяковым, и самой Ташке. А Ефрем, может быть, откажется ехать без жены? Она никак не могла привыкнуть к этим его… родственникам. Странно, без них Миша и её мир вполне сочетались, а вот с ними мирок этот точно надвое кололся. И непременно в одном оставался Мишаня и Коротковы, а в другом она. Да и сам Дьяков разом становился чужим, непонятным, особенно грубым, хотя – нет… Не был он грубым. Просто страсти откипели. Это закономерный итог любых чувств. Ей ли, биологу и химику не знать, что всякие страсти – это лишь цепь реакций в организме человека. И время любой реакции не измеряется вечностью.
Вот и этот процесс, запущенный механизмом влюблённости, миновал свой пик. Всплеск допомина, адреналина, норадреналина пошёл на убыль, а вот уровень серотонина установился в норме. Потому мозговая деятельность в порядке, депрессий никаких, зацикленности на предмете страсти – тоже. Кстати, и риск незапланированного зачатия сведён к минимуму. Впрочем, какое зачатие? Тьфу-тьфу-тьфу. Рано ещё об этом. Но в целом – стабильность. Квартира, работа, возможность какого-то достатка.
Если бы человек до конца понимал, насколько же он…биологическая машина, если бы осознавал значимость этих реакций, мир жил бы куда спокойнее. Кто-то же сказал, что самое страшное рабство – это рабство перед собственными страстями. Когда-нибудь, когда медицина достигнет пика развития, придумают таблетки, нормализирующие или повышающие уровень необходимых гормонов. Тогда страсти, не всегда уместные, можно будет успокоить. И вся эта надуманная нравственная проблема брака по расчёту отпадёт.
Катюша улыбнулась себе в зеркало и погладила животик Хотея. Старик смотрел на неё мудро и спокойно. Масляные глазки его щурились, предвещая достаток, женщина не удержалась и провела пальцем ещё раз.
– Справляешься, хозяюшка?
– Мама! – вздрогнула Катя, – Ну, что ты пугаешь?!
–Ты всё о Наталье думаешь? – Анна Андреевна мягко обняла дочку. – Ты его пойми, родственников не выбирают…
– Ма! – перебила Катя, – Не выбирают, но зачем её к нам тащить?
И бережно переставила божка на полочку, освобождая место под салаты.
– Что значит, тащить? – удивилась Анна Андреевна – Она ему сестра, у него кроме неё здесь близких родственников нет.
– А я ему чужая? – обиделась Катя.
– Я про кровное родство говорю. – уточнила мать, –– Будь умнее, доня, не становись между близкими людьми. Не надо, он всегда примет её сторону. Не твою. Наверное, это величайшая тайна, почему мы так привязаны к братьям, сёстрам, матери, отцу, даже если они нас в чём-то и не устраивают? Не задумывалась? Биолог мой ненаглядный. И торт пока рано ставить, подожди.
Катюшка нервно отставила симпатичный тортик на журнальный столик: господи, и ради кого она весь день у плиты танцует? Глупо... Кто вот это всё оценит? Мишке всё равно, а эти двое…
– Она дурочка, мама, понимаешь?
И для убедительности крутнула пальцем у виска.
– Я боюсь, я на самом деле боюсь, ещё зачем-то соседей позвала… – Катюшка опустилась в старое кресло и досадливо хлопнула по подлокотникам.
– Её нельзя людям показывать, и этот муж её, извращенец…
– Почему извращенец?
– Да потому, что кто ещё будет спать с дурой?
– Ну…Катюша… – растеряно начала Анна Андреевна.
– Что – Катюша? – оборвала её дочь – Она глухонемая…Понимаешь? Глухонемая дура. Как можно жить с человеком, который только мычит? Который смотрит на тебя и ни черта не понимает?
Анна Андреевна не ответила, только несколько раз провела ладошкой по обнажённым плечам дочери, коснулась волос, боясь испортить причёску, и вздохнула.
– Мама, понимаешь, – продолжила Катерина – Он её на трассе подобрал. На трассе. Я смотрю на них и – мерзко. Всё гладит её, обнимает, она жмётся, жмётся. Бессловесное животное!
– Почему же животное? Ведь мысли и чувства у неё есть? А человек от зверя отличается тем, что умеет мыслить? Так, биолог?
– Не так. – упрямо вытолкнула Катя – Она – животное. А он… зоофил! Да, вот кто он и эта парочка сейчас…
Мать отстранилась так резко, что Катя ощутила лёгкий холодок, точно её сухонькое тело каким-то чудом сохраняло вокруг Катерины живое тепло.
– А я ведь тебе читала Андерсена.
– Что? – растерялась Катя.
– Ты плакала тогда над Русалочкой. И я даже накапала тебе валерьянки. Немой найдёныш…Мой немой морской найдёныш.
– Господи, Мама! Ты мне ещё Экзюпери процитируй. Слепо одно только сердце...
– Зряче…Зряче одно только сердце. – прошептала Анна Андреевна, не ожидая, что подсказка будет услышана.
– Как же ты любишь всё идеализировать. Ты с этими своими иллюзиями прожила век на три копейки, ещё кошек кормила, собак... Эти ученики твои вечно голодные. Ты даже отца никогда ни о чём не просила.
– Просила, – тонкой струной вдруг рванулся тихий обычно голос – За Мишу.
– Что? – захлопала длинными ресницами Катерина – За Мишку? Так в администрацию – это отец?
– Отец, откуда у меня такие связи? И мне до сих пор стыдно, что я это сделала. – Анна Андреевна уронила слова куда-то мимо Кати, точно до сих пор искала возможность высыпать их, чтоб не давили и не мешали.
– Стыдно? Почему?
– Потому что я обрекла человека на несвойственную ему роль придворного холуя. И я не могу не видеть, как тяжело ему даётся эта роль.
– Ну да, – фыркнула Катя, – На трассе он был бы счастлив. И свободен. А я…
И вдруг пытливо уставилась на мать.
– Мама, так отец здесь? Он – кто? Он – чиновник? Бизнесмен?
Анне Андреевне показалось, что Катерина сейчас тряхнёт её за плечи, и она поторопила отрезать:
– А вот это, действительно, как ты говоришь, «без разницы». Могу сказать, что он, как всегда, в полном порядке…
–А почему ты не попросила его за меня? Я в этой школе по восемь часов в неделю. Мама, техничка на пивзаводе получает больше меня!
– Ты хочешь быть техничкой на пивзаводе? – усмехнулась мать.
– Мне всё равно! Мама, я хочу получать деньги, нормальные деньги! Нет, конечно, не техничкой, но в том же горсовете…
– Кем?
– Да хоть секретарём…Я могу…
Звонок входной двери взорвался радостно и звонко.
– Ну, вот и Миша, открывай. – устало выдохнула Анна Андреевна, – И пожалуйста, давай без демаршей. Очень тебя прошу. Катерина пожала плечами.
–Знакомься, мама. Это Наталья! – первое, что услышал Коротков. И это прозвучало столь победительно, точно в этом доме сегодня весь вечер ждали только его Ташку. И её приход должен был ознаменовать что-то важное, утвердить какие-то истины или сломать их. Он невольно отпрянул и растеряно остановился, чувствуя, как тут же ткнулась в плечо девчонка. Машинально притянул её ближе.
– Ташка вообще-то, – поспешил поправить Мишаня и почти втолкнул замешкавшихся родственников.
– Ташка? – переспросила седая женщина – Необычная форма имени.
–Она с детства так привыкла. – пояснил Мишка.
Седая женщина произнесла нараспев:
– Я – Анна Андреевна. Катина мама.
И сжала Ташкину ладошку. Глаза её чуть дольше обычного задержались на лице девушки. И тут же тепло улыбнулись. Но не Ташке, а ему, Короткову.
– А вы – Ефрем? Мишин зять? Или деверь? Как правильно?
–Зять!– подтвердил Мишка и уверенно шагнул в комнату, увлекая за собой и настороженного Короткова, и испуганную Ташку.
Сверкнул ласково-синим на Катерину.
– Сразу за стол, что ли?
Катя смешалась.
– Может, сначала квартиру покажешь? – Анна Андреевна еле заметно кивнула в сторону комнаты.
– Ай, – махнул тяжёлой рукой Мишка, – Что там смотреть? Две комнаты и ванну с унитазом? Есть охота! – И протопал к столу.
– Миш, – окликнула жена, – Я ещё Зяберевых звала. Подождём.
– Кого? – вскинул брови Дьяков.
– Соседей, – объяснила почему-то не Катерина, а тёща. Мишка не успел ничего ответить.
Звонок ожил вновь. Катюшка метнулась к двери, на ходу поправляя причёску и скидывая фартук… Анна Андреевна улыбнулась:
– Вот сразу и познакомишься.
Дьяков виновато посмотрел на Короткова. На миг отчего-то особенно громко затикали часы, и шум вечернего города толкнулся в окна…
– Проходите, проходите…– пропела Катерина, – Миша! Миша…вот знакомься…
– Никита, – протянул Мишке узкую руку с ухоженными ногтями высокий парень в картинно распахнутой рубашке. Да собственно, он весь был какой-то картинный, точно прежде чем войти к соседям, час стоял перед зеркалом, возлагая каждую прядь длинных волос на своё место, чётко рассчитывая на сколько сантиметров можно расстегнуть молнию замшевого жилета, раскладывая ворот рубахи по плечам, настолько атлетически правильным, словно и их хозяин подобрал для этого выхода специально.
– Можно Ник, даже нужно. – нарушил парень затянувшуюся паузу.– Моя половинка позже подойдёт. Наследник, видите ли, не желает спать без матери. – И неторопливо, позволяя всем ощутить на себе обволакивающий взгляд глубоких карих глаз, осмотрел собравшихся.
– У вас красивая дочь, – продемонстрировал безукоризненно белые зубы Анне Андреевне.
– А вы, мадмуазель, – повернулся он к Ташке и слегка прицокнул языком. На секунду тягучий, ровный, как поток расплавленного шоколада, взгляд сверкнул незапланированным водоворотом. – Вы...
– Не трудись,– перебил Коротков – Глухая она.
И под обветренной кожей резко выступили желваки.
Красавчик застыл с полуоткрытом ртом.
– Как? – спросил растерянно.
– Совсем. И немая.
Ник развёл руки, опять свёл их перед собой, кашлянул…
– Идёмте к столу, – позвала Анна Андреевна и почему-то коснулась не плеча зятя, а жёсткой руки Короткова. – Идёмте.
* редакция Владимира Теняева http://www.proza.ru/avtor/navspb