Превращение гельвеция

Какпётр
              «ПРЕВРАЩЕНИЕ  ГЕЛЬВЕЦИЯ»=
 Великое деланье, как это имело место быть в Голландии семнадцатого века.=

                Заблуждение. Поскольку оно
                облачается в тогу истины,
                его часто уважают больше,
                чем саму  истину.
                Гельвеций      
               
      Относительно событий этих источники, что имеются в нашем распоряжении, несколько противоречивы в изложении фактов. О том, что произошло четыре столетия тому назад, нелегко составить представление на основе преимущественно воображения и воспоминаний даже непосредственных участников тех невероятных обстоятельств, в достоверности которых нам, тем не менее, усомниться нет причин.

      Л. Повель и Ж. Бержье в своей книге «Утро магов» сообщают об интересующем нас происшествии посредством прямой цитаты другого автора, ссылающегося, в свою очередь, на непосредственного участника описываемого; Курт Зелигман писал: «Жан Фредерик Швейцер, называемый Гельвецием, ярый противник алхимии, сообщает, что утром 27 декабря 1667 г. к нему явился неизвестный. Это был, по-видимому, весьма почтенный, солидного вида, но скромно одетый человек, похожий на меннонита».

Поскольку нам нужно получить возможно более ясное представление о том, что произошло тем декабрьским утром, мы обращаемся ещё и к книге А. Амфитеатрова «Ро-зенкрейцеры» (1896 г.), где те же события представлены по иному источнику – книге «Алхимия и алхимики», которую написал «в половине прошлого (XVIII) века Луи Фигье, исследователь – позитивист, менее всего склонный к доверчивости, очень ненавистный всем друзьям чудесного, мистикам и спиритуалистам». А. Амфитеатров пишет:

       Иоанн Фридрих Швейцер, врач принца Оранского, более известный под латинским псевдонимом Гельвеция, был одним из наиболее убеждённых противников алхимии. Даже и научною-то славою своею он обязан, главным образом, своему полемическому трактату против «симпатического порошка» английского кавалера Кенельма Дигби. Последний (1603 – 1665) приписывал себе изобретение чудотворной присыпки, исцеляющей всевозможные раны (диссертация Дигби о «симпатическом порошке» вышла в 1658 году). 27 декабря 1666 года (датируя события этим годом, можно предположить, Фигье соблазнился «числом Зверя», либо просто ошибся) Гельвеция, проживавшего в Гааге, посетил неизвестный гость, одетый как мещанин из северных провинций Голландии.Относительно цели своего визита незнакомец объявил, что –  будучи наслышан о блестящем диспуте Гельвеция против Дигби – желал бы, в свою очередь, поспорить с ним о философском камне (Амфитеатров/ Фигье).

Согласно Зелигману, «незнакомец открыл маленькую шкатулку из слоновой кости, в которой были три куска вещества, похожего на стекло или опал». Её владелец заявил, что это и есть знаменитый камень, что с помощью самого ничтожного его количества он может сделать двадцать тонн золота (У Амфитеатрова/ Фигье коробочка слоновой кости наполнена металлическим порошком цвета серы, что, по-видимому, подсказано Фигье другими случаями того же рода и, разумеется, не конкурирует с Зелигманом, цитирующим первоисточник).
Гельвеций подержал в руке кусочек и, поблагодарив посетителя за любезность, попросил дать ему немного. Алхимик ответил категорическим отказом. «С преувеличенным драматизмом незнакомец заявляет, что «за всё состояние Гельвеция не может расстаться даже с малейшей частицей этого «минерала» по причине, которую ему не дозволено разглашать». В ответ на настойчивые просьбы Гельвеция произвести опыт превращения гость даёт обещание возвратиться три недели спустя.

        Амфитеатров  далее повествует о том, что упущено Зелигманом (по причинам, понятным вполне, учитывая источник последнего). Амфитеатров пишет, что «рассматривая философский камень, Гельвеций ухитрился зажать несколько крупинок его себе под ноготь. Едва проводив гостя, он принялся за опыт. Расплавил в тигле свинец и бросил порошок. Повалил дым, но на дне тигля не оказалось ничего, кроме свинца и остекленевшей глины».
   
После такого разочарования неудивительно, что Гельвеций и думать забыл о визи-тёре. Однако, три недели спустя иностранец является аккуратно в назначенный день. От демонстрации он отказывается наотрез, заявив, что скован запретом на раскрытие своего секрета. Но, уступая просьбам Гельвеция, соглашается подарить доктору маленький кусочек камня, «не более гочичного зерна». (По Зелигману; у Амфитеатрова – «крупинку с просяное зёрнышко»). Гельвеций, естественно, выразил сомнение в том, что такое крошечное количество способно дать какой-то эффект. «Напротив, – возразил незнакомец, – этого чересчур много; половины достаточно, чтобы обратить в золото полторы унции свинца.» С такими словами (если верить Фигье) он забрал у Гельвеция половину своего дара. «Вам будет достаточно даже этого, –  говорит он (по Зелигману). Тогда Гельвеций решил признаться (пишет Зелигман), что ещё во время первого визита незнакомца утаил несколько крупиц, которые в самом деле превратили свинец, но вовсе не в золото, а в стекло. «Вы должны были защитить вашу добычу жёлтым воском, – ответил алхимик, – это помогло бы проникнуть сквозь свинец и превратить его в золото».

Прежде чем уйти, алхимик даёт обещание вернуться на следующий день в девять часов. Ни на следующий день, ни через день он так и не появился. Поддавшись на уговоры жены, «сгоравшей нетерпением видеть золотое чудо» (Фигье), Гельвеций решается самостоятельно осуществить превращение, следуя указаниям своего странного гостя. Зе-лигман описывает, как «он расплавил три драхмы свинца, облепил камень воском и бросил его в жидкий металл». У Амфитеатрова читаем: «Четверть часа спустя свинец, кипящий в тигле, принял прекрасный зелёный цвет расплавленного золота. Когда массу остудили, она оказалась великолепным жёлтым металлом, тяжёлым, плотным и высокопробным».

        «Мы тотчас же отнесли его к ювелиру, который заявил, что это самое чистое золото, какое ему доводилось видеть, и предложил 50 флоринов за унцию». Заключая свой рассказ, Гельвеций говорит, что этот слиток золота всё ещё находится у него как осязаемое доказательство превращения. «Пусть святые Ангелы Божьи бодрствуют над ним (неизвестным алхимиком) как над источником благословения для христианства. Такова наша постоянная молитва за него и за нас». (Зелигман)

Разумеется, происшествие с Гельвецием произвело впечатление на всю Голландию. Барух Спиноза, заинтригованный этой историей, пожелал лично убедиться в достоверности рассказов. «Он посетил ювелира, делавшего экспертизу золота (пишет Зелигман). Ответ был совершенно однозначным: во время плавки серебро, добавляемое к этой смеси, точно так же превращалось в золото. Этот ювелир, Брехтель, был чеканщиком монет принца Оранского. Дело своё он, несомненно, знал. …Затем Спиноза отправился к Гельвецию, который показал ему золото и тигель, использованный для этой операции. Капельки драгоценного металла, приставшие к стенкам, были ещё видны внутри сосуда. Как и другие (пишет Зелигман), Спиноза убедился, что превращение действительно имело место».
А. Амфитеатров (вероятно, следуя Фигье) сообщает, что высокое достоинство этого золота признали все ювелиры в Гааге. А «Повелий, директор государственной пробирной палаты, семь раз испытал его на антимоний, и слиток не убавился в весе».
Спиноза, если верить Амфитеатрову (Фигье), в некоем письме (кому – не указывается) сообщает, «что Гельвецию, кажется, удалось сделать золото ещё и во второй раз – в Амстердаме».

Не вызывает никаких сомнений тот факт, что из высокомерного скептика Гельвеций сделался под влиянием произошедшего с ним ревностным последователем Гермеса Трисмегиста. Амфитеатров пишет, что «под впечатлением своей чудесной удачи он написал интересный трактат «Золотой Телец» – пылкую апологию герметической науки».

Это удивительное и даже, пожалуй, невероятное событие, тем не менее, не осталось единственным в своём роде казусом в истории. Напротив, словно повинуясь прихоти некоего драматурга, учёные той эпохи периодически, почти регулярно, имели встречи с пришельцами, чаще всего, называвшимися вымышленным именем, либо – как в нашей истории – сохранявшими инкогнито. То там, то здесь – по всей Европе – алхимики, не афишировавшие своей деятельности, наносили визиты известным лицам, чья репутация была залогом того, что демонстрация чуда превращения станет достоянием общественности, и достоверность её будет надёжно подкреплена авторитетом учёного мужа, в чей дом явилась истина, противоречащая здравому смыслу и опыту невежественных относительно этого тайного знания людей. Ж. Бержье откровенно признаёт: «Мы обычно отвергаем эти свидетельства, ибо они противоречат тому, что нам известно по этому вопросу».

Как таковая, алхимия ещё не стала европейцам своей, и авторитетное мнение обра-зованного человека способно было сыграть решающую роль в формировании общественных стереотипов. Достаточно дискредитированная толпой шарлатанов и доморощенных энтузиастов, под угрозой и алчущих золота монархов, и ищущих жертву инквизиторов, удивительная эта наука, не обретя поддержки людей просвещённых, обречена была на вырождение где-то на свалке истории, становясь  достоянием одиноких безумцев и ещё более редких мастеров, ради которых алхимические трактаты и переводились с арабского на европейские языки.

                Пётр-Как-Пётр,  2011 г.