Перед самым Новым годом у мамы "поехала крыша".
То есть еще двадцатого декабря моя восьмидесятидвухлетняя мама была благородной старой женщиной, которая жила одна, полностью сама себя обслуживала – у нас доходило до скандалов, когда я в очередной раз предлагал ей "помощницу" – и рассуждала довольно здраво. Настолько здраво, насколько может рассуждать о жизни женщина, прожившая сорок два года за мужем.
Да, именно "за мужем", как за каменной стеной.
Папу проводили десять лет тому назад достойно – в полированном гробу, колонной машин, во главе которой ехал "Форд" ДПС с мигалкой.
Конечно, папе бы это не понравилось...
Незадолго до ухода в "мир иной он сказал мне: "Сынок, никаких этих поминок! Придут, сука, слезы крокодильи лить. Не хочу праздника дешевых лицедеев – «Ушедший был нам примером...»
Потом он взял сигарету, оторвал зубами фильтр, заботливо положил его обратно в пачку, закурил, смачно затянулся и, выдыхая дым через нос, добавил: "И вот, что еще... Никаких памятников – «помним... скорбим...» Вкопайте по пояс и покрасьте бронзовой краской (папа до последнего дня обладал уникальным чувством юмора)!"
Понятно, что я сделал все ( не хуже других... надо выполнить сыновний долг...), чтобы похороны и поминки прошли достойно.
Вот только на могиле поставили небольшой гранитный камень с рваными краями, портретом, датой прихода и ухода.
Мама как-то сразу не только овдовела, но и осиротела.
Месяца через три после похорон, я зашел к ней и застал ее в разобранной постели и в слезах. Первое что она мне сказала, когда я вошел: "Пора и мне собираться!" И вот тогда...
И вот тогда я начал говорить с ней жестко и безжалостно – шоковая терапия!
Я говорил о том, что хватит себя жалеть, о том, что похороним, если что, не хуже чем папу, что мне надоело ее нытье и, что я тоже "не железный"!
Потом я еще не раз повышал на нее голос, раздражался, иногда просто кричал...
Но это неважно (думал я тогда), главное, что она полностью обеспечена.
Любая еда, любые лекарства. Хочешь отдыхать – пожалуйста! Дачу за городом построил, чтобы они с тещей (сам не мог там дольше часа находиться) летом здоровья набирались.
Жил я так и гордился собой: "Вот, –думаю, мне бы такую старость обеспечили!"
Надо ли говорить о том, что навещал я ее не чаще одного раза в месяц? А что такого? Телефон есть, хоть обзвонись!
Так вот накануне Нового года у мамы "поехала крыша".
За три(!) дня она превратилась в дряхлую старушку, которая не может обойтись без посторонней помощи (вместо "помощницы" – круглосуточно сиделка), стала все путать и забывать.
Тридцать первого декабря, когда мы с женой и дочкой пришли ее поздравить и принесли подарки, она, грустно посмотрев мне в глаза, стала рассказывать о том, что квартира не её, что мебель вынесли на улицу, а кормят только картошкой, да и то у соседей.
Я пытаться объяснить ей, что она в своей квартире, что мебель на месте, а кормят ее очень приличной пищей, на её собственной кухне.
Мама внимательно слушала меня и грустно смотрела в глаза.
Потом она сказала: "Мы уже не поймем друг друга, сынок!" И, отвернувшись, замолчала.
А потом я, как маленький, потерявшийся мальчик, плакал в пропахшем сигаретами и готовящейся новогодней едой подъезде.
Я вдруг очень отчетливо понял, что никогда не смогу сказать, объяснить.., да чего уж там, оправдаться перед мамой за то, что, наверное, не додал, не договорил, не до...
За подъездным окном шел ласковый новогодний снежок, а на окно (видимо очень креативным распространителем) был наклеен рекламный листок: "ООО "Золотая рыбка" – Новый год всей семьей на Мальдивских островах!"