1.
Не помню уже кому, но точно помню, что кому-то из моих комментаторов я пообещала описать те невероятные истории, которые приключались со мной в плане так называемой «Теории шести рукопожатий». Сегодня начинаю свой рассказ….
Когда в 1969 году американскими психологами Стэнли Милгрэмом и Джеффри Трэверсом была выдвинута теперь уже известная теория шести рукопожатий, согласно которой любые два человека на Земле разделены в среднем лишь пятью уровнями общих знакомых (и, соответственно, пятью уровнями связей), я к этому времени уже успела сама вплотную подойти к этому факту на жизненной практике и, как говорится, испытать эту теорию на собственном опыте.
Вначале это все казалось мне забавным. Потом у меня возникло какое-то мистическое ощущение, что что-то не так со мной, что я как будто выступаю какой-то единицей в громадном эксперименте, потому что было время, когда эти «рукопожатия» через тысячи километров и десятки лет, слава богу, не столетий, происходили со мной с такой частотой, что голова начинала идти кругом. То ли по лени, то ли по глупости или позже, из-за загруженности работой и прочими несущественными делами, я все пыталась отложить записи об этих случаях.
Но теперь поняла, что они настолько курьезные, что, возможно, и другим будет интересно прочитать о некоторых из них. И, может быть, кто-то из читающих вспомнит что-то такое из собственной жизни. Дай бог памяти, мне не забыть бы самые интересные из них.
Итак, в 1966 году мы с родителями отдыхаем на Рижском взморье в Вайвари. Чудесное место, должна вам сказать: плоское море с набегающими серыми волнами, прекрасные песчаные дюны, за которыми так удобно прятаться от холодного ветра в июле месяце, высоченные сосны и запах хвои, смешивающийся с запахом морской волны и песчаной пыли…. Вам показалась некоторая ирония в моих словах? И да, и нет.
Ирония, потому что мне, привыкшей к теплому Черному морю, глубокому, с потрясающими синими – цвета морской волны – волнами, какие я видела разве что на Средиземноморском побережье, серое низкое небо, мелководье, когда идешь, идешь в ледяной воде по икры ног, ноги твои уже сводит от холода, а ты все никак не можешь нырнуть или хотя бы сносно окунуться, леденящий северный ветер, крики каких-то очень голодных и недружелюбных огромных чаек – все это казалось странным атрибутом к слову «отпуск» или «каникулы». Мама подтрунивала над отцом, что, мол, завез нас на «моржовый курорт». Но, на самом деле, я не очень иронизирую, потому что с теплом вспоминаю те деньки, тихие рижские курортные поселки Вайвари, Дубулды, Дзинтарс и Юрмала, чем-то напоминавшие мне Святошино, киевский пригород, с частными домами с ажурными деревянными наличниками и ставенками, с «петухами»-флюгерами на крыше, а теперь уже часть Киева ….
Ах, нет уже деревянного Святошино с колодцами-срубами, тихими улочками, где тишину нарушал дребезжащий старенький трамвайчик, кудахтанье кур и грозное «кукареку!» «владельца куриного гарема», скрипы калиток и «журавлей» у колодцев, да промчавшихся старых грузовиков…. Думается, и Вайвари, и Дубулды и Дзинтарс уже тоже не те. О Юрмале, курорте, где проводятся знаменитые международные эстрадные фестивали, и говорить не приходится.
В тот год в Юрмале уже все было очень не по-советски – шел по чистенькому, уютному деревянному городку с маленькими магазинчиками, летними ресторанчиками и кафе под зонтиками – и было ощущение, что ты уже «там, за бугром». Пляж был ухоженный и пустынный, на стенде висела программка какого-то известного джазового коллектива, выступавшего в этот вечер в юрмальском Концертном зале, всего один день, и на дальнейшие концерты. И все это были концерты звезд советской эстрады и даже приезжих, что-то вроде польских или югославских джазовых коллективов. Дома такой богатой музыкальной жизни мы не видывали…. И понимали, что не этот малюсенький курортный городок – провинция, а твой родной город, столица республики, жуткая провинция!
Вообще-то мы отправились отдыхать всей семьей по приглашению папиного друга детства, дяди Юры, как мы его называли всю жизнь. Вот с него, пожалуй, и надо бы было начать, рассказ. Но получилось, что…
А вот, что получилось. На пляже турбазы в Вайвари обычно было еще более пустынно, чем в Юрмале. Я просто не помню, чтобы кроме нашей семьи рядом с нами еще кто-то отдыхал. То ли холодное море, то ли ветер не вызывали у отдыхавших на базе ни малейшего желания лежать в дюнах, пусть даже греясь на солнышке. Мы же всей семьей отправлялись на пляж почти что регулярно. Плавал героически только папа. Мама, сестра и я только окунались и выбегали как ошпаренные из воды, переодевались в сухие купальники – и грелись в дюнах. Солнце, между прочим, было жарким, если выглядывало из-за туч или пробивалось сквозь легкую дымку.
Однажды недалеко от нас расположилась кампания молодых ребят и девушек. По акценту я моментально узнала москвичей. Их было человек шесть. Не помню уже, как, но я разговорилась с ними, потом пересела к ним на подстилки. И завязался разговор: кто, что, откуда. Все «москвичи» оказались студентами МГИМО, т.е. «международниками». Узнав, что я студентка института иностранных языков, они перешли на английский, и мы были счастливы щегольнуть своими знаниями.
- Слушай, а у тебя классный американский акцент, - сказал один парень.
- Да, так случилось в жизни. Пришлось пообщаться вплотную с американской семейкой, - немного похвастала я.
В те времена это было большой редкостью, если ты и твои родные не были частью советского истеблишмента. Мои не были. Не считая моего деда по материнской линии, которого на тот момент уже лет пять, как не было в живых…
И вдруг двое, пошептавшись, спрашивают:
- А ты случайно не знаешь студентку вашего иняза по имени Эва?
- Случайно знаю, если вы об Эве В. Мы из одной группы
Они так и грохнули: - И Светку знаешь, секретаря вашего ректора?
- Ну, ее я знаю постольку, поскольку. А откуда вы знаете Эвку?
Поднялся какой-то шум, замешательство. Короче, мне так и не ответили. Что было причиной нежелания рассказать о знакомстве, до сих пор я так и не знаю.
Но все дело не в том.
… Отдых наш прошел прекрасно, не считая того, что во время поездки в Ригу за билетами на концерт в Домский Собор мы с моей младшей сестрой впервые в жизни видели … НЛО. Да-да, самое настоящее. Позже один из моих институтских преподавателей, который собирал материалы об НЛО, услышав, что я видел его своими глазами, попросил рассказать ему, что я и сделала.
- Да, это было НЛО, - подтвердил он. – в тот год их особенно много было зарегистрировано именно в Прибалтике и на севере вообще….
Купив билеты на концерт, мы решили совершить небольшую экскурсию по самому Домскому собору с группой таких же, как мы глазеющих посетителей Собора. Просмотрев всю экспозицию внутри под аккомпанемент стандартной лекции экскурсовода, мы вышли во внутренний дворик. Тут нам рассказали еще некоторые подробности по части архитектуры самого Собора и Риги, в частности. Лекция хоть и была обычной, но, несомненно, кое-что мы из нее узнали о городе. И вот мы всей группой пристроились под деревом. Смотрим на скаты крыш здания и вдруг все застыли неподвижно, глядя вверх с раскрытыми ртами, как под влиянием какого-то непонятного облучения. Над нами завис непонятный предмет овальной формы. Трудно сказать, из какого материала, скорей, похоже из сплава, подобного тому, из которого строят теперешние самолеты. По периметру шли явно оконные проемы прямоугольной формы. Предмет спустился довольно низко, завис над нами, а потом неожиданно быстро стал подниматься и … исчез в синеве. Не растаял, не улетел, а просто взял и «выскочил» вовне, за пределы атмосферы.
Мы все переглянулись. Я ту вспомнила, что у нас ведь с собой была фотокамера. Фотокамеры были почти у всех, но, ни один даже не протянул руки, чтобы попытаться заснять увиденное. Мы видели все, но сознание было отключено. Включилось оно при исчезновении предмета.
Конец экскурсии прошел скомкано. Честно, даже не помню, чтобы экскурсовод был с нами. Может быть, его забрали с собой те, кто сидел в НЛО, ибо это несомненно было НЛО. Мы с сестрой немного потоптались и отправились восвояси, т.е. в Вайвари….
Теперь мы можем сказать, что инопланетяне были практически у нас на «первом» рукопожатии….
2.
Следующая моя история из серии произошла у нас дома. Я все еще была студенткой.
Была весна, пасхальные праздники. В доме пахло куличами, жареной бужениной и свежестью: в вазах стояли цветы, мама готовила салаты из свежих огурцов и редиса со сметаной и яйцами, сваренными вкрутую. Традиционный «оливье» не предполагался. Папа откупоривал бутылки «водочки со слезой», вина. Мы с сестрой накрывали на стол.
На пасхальный обед ожидали в гости папиного друга с супругой и родного папиного брата. Он позвонил и сказал, что едет с китайцами.
- О боже! – воскликнула мама, - китайцев нам на Пасху только не хватало. Ну, евреи придут, - это привычно. Дома им куличей и буженины не подадут. Но о чем разговаривать с китайцами.
Папа ее успокоил, говоря, что если Фима (так звали папиного брата) как-то с ними общается, то, может быть, они знают русский. Разберемся.
Друг с женой пришли первыми, и не успели сесть к столу, как в двери позвонили. На пороге стоял Фима, а из-за спины видны были двое, с вполне европейскими чертами лица, пожилой мужчина лет шестидесяти, и еще довольно молодая женщина с тонкими чертами лица, нежно розовыми щечками и ярко-зелеными огромными глазами, как у нашего отца. Больше таких глаз я в жизни не видела, как у папы. И вот в дверях стояла незнакомая красивая дама с такими же глазами.
- А где же китайцы? – с огорчением воскликнул папа, готовый встретить посланцев председателя Мао.
Пара за спиной дяди рассмеялась, а дядя сквозь слезы (он часто смеялся до слез) проговорил:
- Так вот же они, Мозя и Оля.
Похоже, даже мама разочарованно проговорила:
- А-а…. Ну, что же, стоять на пороге. Входите!
Гости вошли. Расселись вокруг стола, ибо уже не было сил ожидать, когда мы «разговеемся». После первого «христосания» крашенками, выпили, обильно закусили. И завязался непринужденный разговор, перемежаемый гостеприимными словами хозяев, типа «берите еще», «давайте подолью», «куличика, куличика берите»,
Гости, действительно, оказалось, приехали из Китая, не прямиком, а некоторое время назад. Председатель Мао выгнал из Китая практически всех выходцев из России после того, как Никита Сергеевич испортил с ним отношения, развенчав культ личности Сталина, большого друга и учителя тов. Мао.
Мозя или Моисей Осипович родился в Одессе накануне революции 1905 г. Отец его был комиссаром на, ни много, ни мало, «Потемкине». После подавления восстания броненосец окольными путями ушел в Турцию. Потом вернулся в Феодосию. Но отец Моисея Осиповича, меньшевик, в Россию уже не вернулся никогда, а осел в Китае, в Харбине, куда к нему и пробралась жена с маленьким сыном. Там в Харбине мальчик рос, учился в школе, потом поступил в Шанхайский университет на отделение славянской филологии.
Оля же была моложе его лет на 17-20, родилась в Харбине в семье русских белоэмигрантов. Познакомились они уже позже. Оля тоже окончила Шанхайский университет и тоже потом преподавала там же.
Оба владели массой языков, включая несколько региональных китайских и японский, а также несколькими европейскими. Образованнейшая пара, осела в Одессе после мытарств в Новосибирске и, кажется, на Урале. У Оли был сын от первого брака, свободно говоривший тоже на нескольких языках. Мальчик учился еще в новосибирской школе, и там его прозвали «американской собакой». Он отказался ходить в школу, и, в конце концов, им удалось убедить власти пустить их в Одессу.
Мозя рвался туда, надеясь получить должность преподавателя в Одесском университете. Человек с его знаниями и опытом мог быть очень полезным в деле образования филологов в стране Советов. Но той стране эти люди со всем их опытом и знаниями, увы, не были нужны. Ни он, ни Ольга мест преподавателей не получили.
Необходимо как-то было выжить, и Моисей согласился на должность продавца в скобяной лавке на Привозе. Не правда ли, достойное место для преподавателя-полиглота, журналиста, редактора русских изданий, режиссера русского любительского театра, коллекционера предметов китайского искусства…. Ему кое-что удалось провезти в Союз, думаю, не без помощи спецслужб. Всю свою коллекцию он «сдал на хранение» одному одесскому музею, какому. Он не уточнил, в надежде на то, что семье будут созданы более благоприятные условия.
Но им троим с уже довольно взрослым сыном, почти моим ровесником, была предоставлена одна комната в «вороньей слободке»….
Они еще долго рассказывали о своей прошлой и настоящей жизни, об унижениях и оскорблениях на «суровой» родине. Неожиданно жена папиного друга произнесла:
- А мой дядя, мамин двоюродный брат тоже жил в Харбине. Он, должно быть, с Вами, Моисей, одного года.
- А как звали Вашего дядю? – спрашивает М.О.
Дама усмехается:
-Ну, что Вы? Неужели ВЫ могли его знать?! Да, и потом с 20-х годов у нас от его семьи никаких известий.
- А все-таки, - настаивает М.О. – Мы, русские, там все знали друг друга, несмотря на то, что Китай огромный. Так как звали Вашего дядюшку?
Жена друга отца произносит имя и фамилию дяди. И вдруг Моисей начинает громко хохотать:
- Как, как, Вы говорите, Михаил …? Но это же мой лучший друг детства! Мы еще в гимназии сидели с ним на одной парте. Потом вместе поступили в университет, вместе работали…
- Где он сейчас?! – восклицает жена друга. – Где он? Я должна рассказать маме. Она еще жива и всю жизнь мучается полным неведением о его судьбе. Они очень любили друг друга. Любимы брат, сами понимаете с младенчества, так как жили в одном доме.
- Ваш дядя в Австралии. Уже дом купили. Мао выдал нам всем визы во все англоязычные страны, Россию, Израиль. Мы выбрали Россию, я как потомок революционера. Он выбрал Австралию, подальше от Европы, России и Америки….
Гости расходились очень поздно и нехотя. Каждый, получил свою немалую дозу информации. Я тоже.
Позже мы встречались с Мозесом, когда он приезжал в Киев. Мы бродили по паркам и садам, по старым уличкам и беседовали на английском. Для меня это была великолепная практика языка. Английский у Мозеса был великолепный, британский. Ему явно не нравился мой американизированный акцент, я это понимала по тому, как он повторял мои слова и фразы, как на уроке английского языка, исправляя мои «ошибки произношения». Но как человек вежливый и воспитанный, он, ни разу не дал мне прямо почувствовать неловкость.
Во время наших прогулок он выспрашивал меня о нашей жизни, об образовании, театрах и о … булочных. Ему очень нравилось то, как и какое количество сортов хлеба выпекают в Киеве. Он ходил от одной булочной к другой, покупая разную выпечку, четвертушки черного украинского хлеба, бородинского с тмином и кориандром, арнаута, хал различных рецептур и размеров, а так же пшеничный хлеб, французские булки, батоны, и пр.пр.
Он рассказывал о своей жизни в Китае, о работе, об изданиях, которые он редактировал. Еще о том, как заваривать чай. Он знал более сотни рецептов заваривания чая, об экзотических блюдах, о том, что китайцы ели мозг живых молодых обезьян, которых сажали и зажимали в деревянные колодки…. Дальше не буду описывать. Это тяжело. В последние годы их жизни в Китае это варварское «блюдо» стало запретным, но многие продолжали поедать их.
Еще он рассказывал о китайском языке, о множестве китайских языков. О том, что из провинции в провинцию надо путешествовать с переводчиком. Он сам владел пятью наречиями, что было очень хорошо для европейца….
Он рассказывал о Культурной революции в Китае, о зверствах маоистов, об уничтожении культуры и культурных ценностей, о невосполнимых утратах китайского народа – тысячах убитых людей культуры, образования, художников и пр.пр.
Покинутый ими Китай более не был родным для них и таких, как они эмигрантов.
Это был удивительный человек! Я, тогда 22-х летняя барышня, даже по-настоящему влюбилась в 60-ти с лишним лет лысеющего, седого мужчину, джентльмена во всех отношениях. Он тяжеловато дышал, когда мы ходили по пригоркам, а Киев весь на холмах, останавливался, переводил дыхание. Я все понимала и не спешила идти.
Я даже посвятила ему несколько стихов, которые постеснялась ему прочесть. Мне казалось, он тоже был неравнодушен ко мне. И мы продолжали встречаться, когда он приезжал. Но только в парках, садах, на Владимирской горке. И все время звучала удивительно красивая его английская речь и моя, понемногу отходящая от американского акцента.
Потом Мозя перестал мне звонить по приезде в Киев. Я очень переживала. Думаю, он все понял и принял волевое решение. Потому что дальше было бы хуже обоим.
Позже я узнала, что Оля ушла от него к какому-то профессору из Одесского университета и получила там место. Ее сын рассорился с матерью. Он, русский парень, женился на девушке из еврейской семьи и уехал в Израиль, хотя имел открытые визы в другие страны. Так что это не был способ уехать, скорей вызов матери, предавшей отца, т.к. он считал Мозеса своим отцом.
Мозес готовился покинуть Союз тоже. У него все еще была открыта виза во все англоязычные страны. Он выбрал Сан-Франциско, США. Еще какое-то время он переписывался с дядей и его семьей после дядиной кончины в 1988 г. После 1991 г. никаких известий о нем у меня не было….
Жена папиного друга, того, чей дядя был другом детства и юности Мозеса, рассказала своей маме о том, где ее брат. Старуха чуть не отдала концы, услышав историю. Они отыскали его, было пару писем и все прекратилось с ее кончиной….
История с грустным концом…. Постараюсь припомнить более веселые истории. Их еще с десяток наберется, а может быть и больше. Были бы силы писать….
3. Дальше будет :)