Часть 1. Спектакль начался
Где-то между Рязанью и Мичуринском, в удалении от главной дороги, затерялся уютный своею русской неряшливостью городок С., в котором сплошь деревянные дома и только клуб - кирпичный.
На сцене клуба артисты из Москвы давали пьесу А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Все билеты были раскуплены заранее.
Сегодня, как на всех представлениях москвичей, зал забит битком. Люди устроились в проходах, теснились в дверях. По-обыкновению, начало представления задерживалось: москвичи держали марку – томили публику. Провинциальные зрители без претензий: они томились с удовольствием, с каждой минутой ожидания проникаясь дополнительным уважением к московскому искусству.
Тем временем, занятые в спектакле артисты развлекались, кто во что горазд: стучали в домино, резались в дурака, курили, сплетничали, травили анекдоты и много смеялись. Откровенно волновался один директор-распорядитель Веревкин-Рохальский. Он бегал по сцене, заглядывал в гримерные комнаты, и даже спускался в трюм, под сцену. Скорее по привычке, чем для дела, Веревкин-Рохальский искал заведующего постановочной частью Мишеля, отвечавшего за свет, звук, реквизит, костюмы, туалетную бумагу - в общем, за все, без чего спектакль в принципе не мог состояться.
- Мишель! – кричал директор-распорядитель в темноту трюма.- Мишель! Вы здесь?
- Есь, есь, - равнодушно отвечало эхо.
- Где же этот чертов Мишель? — обреченно вздыхал Веревкин-Рохальский.
- Ель, ель, - с готовностью отзывалось эхо.
- Вот народец, им на все наплевать!
- Ать, ать, - невозмутимо соглашался трюм.
В это время Мишель прятался в складках главного занавеса. Он отлично слышал и видел директора-распорядителя, но не отзывался, потому как считал, что с его стороны для спектакля сделано все, что только можно было сделать, а что не сделано, то и делать не нужно - господа артисты прекрасно обойдутся и без этого.
- И нечего метать бисер за чужой счет, - возмущался Мишель в ткань занавеса.
Под «чужим счетом» он имел в виду счет собственному труду в денежном выражении, который директор-распорядитель оценивал нерегулярно и несправедливо низко. И, хотя Мишель выразил свое недовольство крайне аккуратно, все равно, от видавшего виды бархата, отделилось облачко пыли. У Мишеля защекотало в носу, и он чихнул.
Находившийся в пяти шагах Веревкин-Рохальский замер, повел носом в сторону чиха, однако подкреплять возникшее подозрение действием не стал, не было времени: дали первый звонок.
В складках занавеса у Мишеля было еще одно очень важное дело: через небольшое отверстие в бархате он наблюдал за блондинкой, сидевшей в четвертом ряду.
Мишель не мог оторвать глаз от ее вздернутого носика, огромных, спокойных, сапфировых глаз, свежих, как бутон розы, рубиновых губ, маленьких плотно прижатых ушек, от которых веяло чистотой и непорочностью. Мишель был объективен: он подметил в блондинке и недостатки. У нее, например, были излишне прямые плечи, едва наметившийся двойной подбородок, который, надо полагать, со временем сольется с шеей. Однако недостатки эти делали красоту блондинки вполне земной и, вследствие этого, только увеличивали ее привлекательность.
Мишеля умиляла серьезность девушки, которая, впрочем, характерна для многих провинциалок, участвующих в столичном мероприятии.
Дали последний звонок. В зале установился полумрак. Раздались традиционные покашливания, подчеркивающие торжественность момента, зазвучала фонограмма, пошел занавес и спектакль начался.
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/01/23/1817