Рафаэль шесть биографий одного мальчика

Лариса Ушакова
                Что он            Гекубе? Что ему Гекуба? 
                Шекспир
Два года назад меня нашла моя школьная подруга, которая живет в Рязани. Просто напечатала мои имя и фамилию в яндексе, набрала номер телефона и услышала мой голос. Все оказалось просто. С тех пор мы постоянно переписывались в аське, а сейчас вообще  начали разговаривать по скайпу. Однажды она меня спросила: помнишь наше кино? Отвечаю: нет, какое? Она говорит: я тебе ссылку кинула, нажми, посмотри и все вспомнишь. Свободное время у меня нашлось только спустя месяц. Я нажала клавишу и … вернулась на сорок лет назад в далекий северный город, где прошло наше детство.
 
Девять месяцев в году в нем продолжалась зима, а на остальные три приходились лето, веснa и осень. 1 сентября, когда мы шли в школу почти всегда выпадал снег, это было начало зимы. Полгода длилась полярная ночь, от которой можно было сойти с ума. А в июне наступал полярный день,  но белесое солнце не грело, а, казалось, выжигало ядовитыми лучами жидкую растительность вокруг города: мох, кустарники, карликовые деревья. В самом городе вообще ничего не росло. Hа нескольких газонах высаживали овес, он рос быстрее других растений, и успевал до зимы прорасти и зазеленеть, так зеленым и уходил под снег. По краям города стояли два плавильных завода, дымивших круглые сутки, поэтому, в какую бы сторону не дул ветер, он всегда приносил только запах сернистого газа. Мы вдыхали его вместе с разреженным северным воздухом, и у нас на губах газ превращался в серную кислоту, она разъедала эмаль на зубах, сжигала слизистые, дырявила легкие, соединялась с кровью и струилась по сосудам. Заводы строили заключенные, во время войны. Наши отцы. Они же возводили жилье: бараки, общежития, затем хрущевки. Многие из них и после 53 года, никуда не уехали, опасались, что их снова арестуют и вернут в лагеря. Некоторым некуда было ехать: от них отказались близкие, были и те, кто оставил слишком кровавый след в родных местах во время войны. Так и жили все вместе: реабилитированные враги народа, уголовники, урки, полицаи, бывшая лагерная охрана и еще идейные комсомольцы, которых носило по стройкам социализма комсомольскими ветрами. Эти больные на всю голову, впрочем, быстро излечивались, обстановка в городе мало располагала к идейности. Помню на облезлых, оббитых зимними метелями бурых  домах, постоянно вешали кумачовые лозунги. Типа : Пятилетку за три года! Или: Планы партии в жизнь! Но самым чумовым лозунгом я до сих пор считаю: Народ и армия едины! Иногда его ни с того, ни  с сего заменяли на не менее бессмысленный: Народ и партия едины! Это был просто убойный пиар политтехнологов времен развитого социализма. Пурга постоянно рвала и уносила лозунги, но их упорно водружали обратно. Они были яркими: красными с белыми буквами. Все остальное в городе было серым: небо, дома, лица людей, даже снег. На него день и ночь сыпалась пыль, вылетавшая вместе с дымом из труб заводов. Нам было по тринадцать лет, и мы были уже не первым поколением, родившихся в городе после смерти главного коммунистического упыря и последовавшей вслед за этим великой амнистией 53-55 годов. И нам было совершенно безразлично, чьи родители были бывшими зеками, а чьи вертухаями при них. В этом городе еще девочкой я узнала много такого, чего человек не должен узнавать ни в каком возрасте…

Однажды мы – четыре подруги сбежали с уроков, и пошли в кино, в маленький холодный кинотеатр, со скрипучими сиденьями. И на грязном экране я увидела голубое небо, деревья, цветы, синие реки, солнце. Все яркое, светлое, невиданное. Другую жизнь. Немыслимо другую. И тоненький мальчик прожигал взглядом экран. И пел. И голос его звенел и вибрировал, как натянутая струна. И испанский язык, в общем-то, довольно грубый и некрасивый, часто неблагозвучный для русского уха, музыкой звучал в этом голосе. Фильм назывался «Пусть говорят». Мы смотрели его десять раз. В главной роли был испанский певец Рафаэль Мартос, тогда знаменитый, а ныне давно забытый.

Вот  о нем и пойдет речь. Спустя сорок лет та же страна, та же жизнь, та же я. А что же мальчик, которым мы бредили наяву несколько лет?
Я нашла в интернете тысячи его фотографий. Его много снимали для рекламы, для обложек пластинок, кроме этого много лет за ним ездила его личный фотограф. Снимали фанаты, журналисты, профессиональные фотографы. Это и понятно: он был знаменит, молод, красив, достаточно фотогеничен. А еще я посмотрела сотню видеороликов, часть из которых нарезали его фанаты и множество сайтов, посвященных ему. Как подорванная, полгода читала их все подряд. Когда это чтение, эти мысли начали превращаться в навязчивую идею, которая стала выносить меня из реальной жизни, решила избавиться от странного наваждения.
- Куда вы все повально бежите из действительности?! Просто эпидемия какая-то! Ну, напиши все, что тебя тревожит, все, на чем зациклилась, а потом порви и выбрось, - сказал мне знакомый психолог, - и все пройдет.

Я села и написала, то, что интересовало меня больше всего на свете -  биографию Рафаэля Мартоса, только не одну, а целых шесть. Меньше не получилось.

Мигель Рафаэль Мартос Санчес родился в 1943 году в испанском городе Линаресе, в Андалузии. Отец его – каменщик, мать – домохозяйка. Всего в семье Мартосов было четверо сыновей. Рафаэль был третьим, предпоследним ребенком. Петь он начал в четыре года в церкви, при которой учился. В 9 лет победил в детском вокальном конкурсе в Зальцбурге и стал лучшим детским голосом Европы. В 16 лет он решил стать певцом, принимал участие в радиоконкурсах, начал выступать в кабаре, ресторанах, небольших концертных залах. Первый успех пришел в 1962 году, когда певец принял участие в 4-м конкурсе испанской песни в городе Бенидорме. В 1965 дал первый за всю историю Испании двухчасовой  сольный концерт. В 1966 и 67 годах выступил на конкурсе Евровидения и занял 6-е и 7-е места. Сразу вслед за этим последовали приглашения, контракты: Латинская Америка, США, Европа, Австралия. Лучшие концертные залы: парижская Олимпия, лондонский Палладиум, Карнеги-холл, Медисон-сквер-гарден и многие другие. Снялся в 10 фильмах. Записал сотню дисков, которые выходили огромными тиражами. У него более 300 золотых дисков, 50 платиновых, и один урановый - за 50 миллионов проданных пластинок. Первый испаноязычный артист, у которого есть звезда на Бульваре славы в Майами. Две улицы в Испании носят его имя, создан музей его творчества. Победитель множества конкурсов, обладатель всевозможных призов. Недавно отметил 50-летие начала творческого пути, до сих пор выступает на сцене. Неоднократно приезжал в Россию. Женат, имеет троих детей.

Это его официальная биография. Как кому, а мне она ничего не сказала. На экране я видела немного испуганного, робкого мальчика, который, кажется, говорил нам всем: любите меня, я хороший, я хочу нравиться вам. Так написал в своем блоге один ценитель творчества Рафаэля. Я смотрю на этого хрупкого мальчика и хочу понять, что было в нем такого, что помогло ему стать певцом номер один испаноговорящих странах планеты. А он стал им на рубеже 70-х годов. Кроме этого получил и мировую известность. Кстати, его так и звали, во всех странах – мальчик, малыш.  В Испании - эль ниньо, в Европе – испанский мальчик, в Америке – золотой мальчик.

Поначалу это, наверное, была бедность. Самым страшным детским воспоминанием ниньо был день, когда вернувшись из школы, он увидел валяющимися во дворе, на асфальте матрасы и подушки – семью Мартосов выселили из квартиры. Вторым по силе впечатлением стал театр, Рафаэль «болел» им. Поначалу он хотел стать актером, но после того, как однажды попал на концерт знаменитого испанского певца Маноло Караколя, понял, что будет петь.

Главным человеком в его жизни была мать – женщина сильная, авторитарная. Отец часто болел, и ей приходилось содержать семью, добывать деньги и растить сыновей. Рафаэль обожал ее. Только однажды между ними возникло непонимание, когда он сказал ей, что хочет стать певцом. Она была против: эта профессия по ее мнению, была малоприбыльной и непрактичной. Она отдала его в ученики к портному, где он недолго поработал. Вскоре оказался в конторе композитора Гордильо, где учили пению и продюсировали начинающих певцов. Первый раз семнадцатилетний Рафаэль вышел на публику в деревенском клубе под Мадридом, чтобы заполнить паузу между выступлениями известных артистов того времени и был жестоко освистан. В 1961 году случился первый в его жизни контракт: в маленьком кафе «Ла Галера» он пел в течение двух недель за 200 песет за вечер. Потом пел на танцах. Записал первую пластинку, впервые спел на телевидении. И везде провалился. Не было денег, не было работы. Зато собралась команда, которая впоследствии станет звездной. Пако Годильо – сын композитора, человек со связями на долгие годы станет менеджером мальчика, Мануэль Алехандро в то время нищий композитор напишет для него лучшие песни, вошедшие в золотой фонд мировой музыки. Но это будет еще не скоро. Позже к команде присоединится Франсиско Бермудес – известнй импресарио, благодаря которому Рафаэль начал петь в дорогих клубах и ресторанах, а затем на концертных площадках всего мира.

Поначалу не повезло Рафаэлю и с конкурсом испанской песни в Бенидорме, жюри отклонило его кандидатуру. Не понравился. Только благодаря композитору Гордильо, который обзвонил всех членов жюри, мальчика допустили к конкурсу. Так что, как написали впоследствии газеты: «он вошел в испанскую музыку с черного хода, но потом всем заткнул рты». По результатам конкурса мальчик, которому уже исполнилось девятнадцать, получил семь премий, в том числе главную и самую им желаемую – за лучшее исполнение. Он вышел на сцену в костюме, который сшил собственными руками из подкладочной ткани. Вышел, никому неизвестным начинающим певцом. Но понимал, что должен победить, во что бы это ни стало. Если для большинства участников это было простое развлечение, то для него это был вопрос жизни и смерти. Две с половиной октавы в голосе, бешеный темперамент и не менее бешеное желание стать первым сделали свое дело. Однако особых перемен в жизни мальчика победа не принесла, он объехал с концертами всю Испанию, выступал в  концертных залах, и едва зарабатывал себе на пропитание. Он два года колесил по стране, проехал ее вдоль и поперек. Пел, пел, пел. Публика стала узнавать и принимать его необычную манеру пения, появились первые поклонники, только вот денег это не приносило. Но приносило другое. Жидкие аплодисменты начинали переходить в овации, после окончания концерта публика стоя аплодировала мальчику, требовала песен «на бис», кричала слова восторга. Это придавало Рафаэлю уверенности, собственной значимости, смелости. Что он пел? Жестокие танго, любовь, кровь, измена, обычные испанские страсти. Палома бланка, палома негра, роса рохас, ничего особенного.

Записал пластинку в Париже. И снова мимо, ее никто не заметил. Удача улыбнулась только в 1965 году. И эта удача была стопроцентной заслугой самого мальчика.
Испания времен диктатора Франко была бедной, третьеразрядной страной, никакими достижениями не блистала, культурой тоже. Чаще всего на сцене выступали танцоры фламенко, а под песни редких эстрадных певцов публика обычно танцевала или ела. Концерты были сборной солянкой, где песни сменялись танцами. 
- Они будут сидеть, и слушать меня, а я буду петь. Один. Два часа. На сцене не будет ничего, только занавес и микрофон, чтобы ничто не отвлекало их от меня. Арендуйте для меня зал театра Сарсуэла, - сказал Рафаэль своим бледнеющим менеджерам.
- Это будет концом твоей карьеры! Ты провалишься! – кричали они ему.
Но переспорить мальчика не смогли. В этот концерт он вложил все свои сбережения, все поставил на карту.
 В день первого за всю историю Испании сольного концерта в Мадриде шел дождь.
- Они не придут, - обреченно повторял себе мальчик, - никто не придет… Я буду петь перед пустым залом…
 Этого он всегда боялся больше всего на свете. Его брат весь день наблюдал за кассой из автомобиля, припаркованного рядом с театром, и каждые полчаса звонил мальчику. Вот купили 2 билета, вот еще 3, вот 1… К вечеру в кассе наконец появилась долгожданная табличка: Все билеты на концерт Рафаэля проданы.
Перед выходом на сцену мальчик молился, он вообще был очень набожен. 
- Береги голос, - наставлял его доктор, - не выкладывайся в самом начале, не пой самых сильных песен, иначе не выдержишь.

Конечно, ниньо сделал все наоборот. На сцену вышел бледным, как смерть. Оркестр сыграл вступление к песне, но мальчик молчал. От страха он потерял голос. Дирижер снова взмахнул палочкой и вступление зазвучало второй раз. И Рафаэль запел. Пел, как будто в последний раз в жизни, он всегда потом будет петь так. После каждой песни аплодисменты становились все громче, когда он спел свою «Brillabba» зал встал и аплодировал уже стоя. Мальчик плакал, не вытирая слез. Он спел 27 песен, вместо запланированных 20-ти, каждую сопровождали бешеные аплодисменты и крики: браво! Публика благодарила его, а он опустился на одно колено, раскинул руки и поклонился ей. Он потом часто будет так делать. Это был первый серьезный успех.
Чем же он покорил публику. Голосом. Голос был просто феноменальный.  Диапазон – от фальцета до тенора, мощного, глубокого, красоты и чистоты необыкновенной. И Рафаэль, не знавший ни одной ноты, никогда не учившийся пению владел им виртуозно. Талант. Он был певцом от бога. Часто на концертах пел без музыкального сопровождения. А иногда, чтобы разогреть зал, долго остающийся холодным и равнодушным, пел без микрофона. Да он ему был и не нужен, звук был такой силы и мощности, что его было слышно на самых дальних рядах. Пение было эмоциональным, страстным.  Голос его трепетал, то взлетал, то опускался. Он в одной музыкальной фразе умудрялся использовать максимум различных тонов. Сам собственный стиль исполнения он называл взволнованным романтизмом. Так до него не пел еще никто в этом мире. 

Судьба начала поворачиваться к ниньо лицом. Тиражи его пластинок пришлось увеличивать, они начали продаваться в огромных количествах, он записал несколько песен на телевидении, которые имели шумный успех.  Радио заполонили его песни. Вдобавок ко всему его выбрали представлять Испанию  на конкурсе Евровидения. Там он впервые спел ставшую потом всемирно известной песню Мануэля Алехандро «Yo soi aqel». После первой же репетиции оркестранты отложили свои инструменты, встали и устроили ему овацию. Журналисты и критики, присутствовавшие на репетициях и сраженные индивидуальностью его манеры исполнения, прочили мальчика в победители. То, звучание голоса, которого обычные певцы добивались с помощью звукоусиливающей аппаратуры, мальчик модулировал самостоятельно, на ходу.  Однако победу он не одержал. После голосования оказалось, что он получил всего девять баллов, и занял шестое место. Но это были первые баллы за всю историю Испании. Когда он прилетел на родину, в аэропорту его встречало несколько тысяч человек, как национального героя. Но самым главным было то, что его услышали в Европе. Он начал записывать пластинки во всех европейских странах, и они расходились хорошими тиражами. Вскоре и самого мальчика начали наперебой приглашать в лучшие европейские залы. И везде были овации, успех.

Не остался в стороне и кинематограф. После маленькой, эпизодической роли ему предложили главную, и сценарий был написан специально под него. Фильм имел оглушительный успех в Испании, с успехом прошел и в странах Латинской Америки. С 1966 по 1974 Рафаэль снялся в восьми фильмах, съемки некоторых из них проходили в Аргентине или Мексике.

Во время работы над фильмом «Хулиган» в1969 году случился первый известный роман ниньо. Снимался фильм в Мексике, на всемирно известных пляжах Акапулько. Главную героиню сыграла американская актриса Ширли Джонс. Хотя вначале предполагалось, что партнершей мальчика станет еще более именитая актриса. Но когда та приехала в Акапулько, и увидела в каких условиях придется сниматься, сразу же отбыла назад. Дело в том, что к тому времени Рафаэль уже получил огромную известность в латиноамериканских странах. Все столицы и крупные города были оклеены его афишами, четыре фильма с его участием постоянно крутились в кинотеатрах, редкий человек не знал его в лицо. Он уже давно не мог свободно выходить на улицу, его тут же узнавали, собиралась толпа, и чтобы освободить его приходилось вмешиваться полиции. К тому же его постоянные поклонники всюду следовали за ним, перелетая из страны в страну. Съемки фильма ежедневно сопровождала тысячная толпа. Рафаэля и артистов приходилось охранять. Каждое появление мальчика фанаты встречали бурными приветствиями. Когда американская звезда улетела, роль предложили Ширли Джонс. Она приехала, посмотрела на этот ажиотаж и… согласилась. Ширли была обладательницей премии Оскар, что придавало ей уверенности в себе. А немалый гонорар за работу решил дело. Кстати, фильм получился удачным. Рафаэль и Ширли вполне адекватно разыграли предложенный сценарий, а прекрасные песни послужили дополнением к нему.

Но не киношный, а настоящий роман случился совсем с другой женщиной. Это была звезда Голливуда Ава Гарднер, которая жила на вилле близ Акапулько. Красавица, богиня, бывшая жена Френка Синатры. Ее жгучая красота редко кого могла оставить равнодушным и ознобом легла на, до этого равнодушное, сердце Рафаэля. Хотя в то время, когда Ава и мальчик встретились, она была уже далеко не девушкой. Ей было под пятьдесят, и она была старше Рафаэля почти на двадцать годиков. Капризная, взбалмошная, неуравновешанная, словом настоящая звезда. Она мучила его, Для чего он ей был нужен? Так, сладкий мальчик для стареющей женщины. А он, скорее всего, просто позволял любить себя. В общем кино закончилось и любовь вместе с ним. Журналисты засыпали его вопросами об Аве, на которые он неизменно отвечал: да что вы, мы просто друзья.

Больше никаких романов история нам не оставила. Да и было ли это для него важно? Вряд ли. Проходило вторым планом. Самым важным была сцена. Он хотел только одного – петь. Только петь, петь и петь. Каждый день. Что и делал, не переставая. График его гастролей был расписан на несколько лет вперед. Он никогда не отдыхал, в году у него было 350 рабочих дней. Он перелетал из одной страны в другую, давал по одному, а то и по два концерта в день. Несколько раз падал в обморок от усталости или болезни прямо во время выступлений. Два раза   пел во время землетрясения: в Мексике и Японии. Но не прекращал концерта, даже когда оркестранты и зрители в панике покидали зал. Однажды рядом с ним упал софит, его чудом не задело. Как-то во время концерта он вышел за кулисы, где наткнулся на оголенный провод, и его ударило разрядом тока в 380 вольт. Он потерял сознание, отнялась рука, но когда через несколько минут пришел в себя, сразу же вышел на сцену и продолжил петь. В Никарагуа был взят в плен диктатором Сомосой, бежал, подкупив охранника.

Эта гонка длилась почти девять лет. Однажды в 1970 году, когда он должен был выступать в Мадриде во Дворце музыки, у него пропал голос. Причем, как считал сам ниньо, причиной была психологическая усталость. Концерт переносили три раза, зрители не сдавали билеты. В четвертый раз он все же вышел на сцену, но запеть так и не смог. Причем он не только петь не мог, он практически перестал говорить. Когда ему что-то было нужно, писал записки. 

Сбежал в Лондон, где провел три месяца, где его не могли найти фанаты. Когда успокоился и пришел в себя, вернулся обратно в Мадрид, допел все, что был должен, и все пошло по-старому. Концерты, поездки, гастроли. Полный порядок в семейной жизни. Рафаэль кормит с ложечки первенца. Рафаэль и его жена Наталия на приеме у короля Хуана Карлоса. Выпустил новую пластинку. Отправляется в очередное турне. Семейная жизнь – сплошная светская хроника. Ни одного скандала, ни одного упоминания в разделе происшествий, того к чему мы привыкли, что-де певец Рафаэль напился и кому-то набил морду, или разбил машину, или повздорил с полицейскими. Все так сладко и гладко, что невозможно в это поверить. Во всяком случае, я не поверила.

Я начала читать статьи из испанских газет, переведенные на русский язык, в которых упоминался Рафаэль. Большинство из них были явно заказными и проплаченными. Некоторые интервью с ниньо были немного поживее, и явно неотцензурированы, в них проскальзывала какая-то информация. Затем перечитала еще раз, внимательно две главные  книги: одна из них автобиография, написанная самим ниньо, автор второй «блестящий писатель и кинодеятель Альфредо Тосильдо Мартинес» друг Рафаэля, фактически его биограф. Ну, это я вам доложу, что-то!   

Я, конечно, понимаю, что одни и те же события, изложенные разными людьми, могут в чем-то не совпадать, но не до такой же степени. С датами  явно не дружили оба. Я так и не поняла: в каком же году родился мальчик? В 1943 или 1945? В одной книге написано, что победу на фестивале в Бенидорме он одержал 16-летним, в другой, что - 18-летним. А в некоторых газетных статьях, говорится даже о 14-ти годах. Я тоже с цифрами не в ладах, поэтому взяла калькулятор и посчитала. Фестиваль состоялся в 1962 году, если правильная дата рождения 1943 год, то мальчику было 19 лет, если 1945, то – 17. Последующая хронология ничуть не лучше, и так до самого конца. Такая же чехарда и с фактами. Например, Рафаэль долго и подробно пишет, как придумал себе свое сценическре имя (испанскую F заменили PH, в честь фирмы грамзаписи Philips, где была записана первая пластинка мальчика), а Мартинес опровергает его, говоря, что первому эта идея пришла в голову Пако Гордильо.

Непонятно по какому принципу отбирались события, описанные в книгах. Какой-нибудь пустяшный случай, ничего не значащий в судьбе героя, вдруг разрастался до размеров вселенского масштаба, а важное событие вполне укладывалось в одно-единственное предложение. Авторы не утруждались ни логикой, ни последовательностью повествования, ни объяснением причин, тех или иных поступков героев.

Нестыковки, белые пятна, противоречия. Чем дальше читаешь, тем сложнее понять, авторы хотели обнародовать информацию или скрыть ее? Хотели запутать читателя? Но зачем? И неужели, всерьез верили, что смогут кого-то обмануть? И кому из них верить? Мартинесу, книга которого вышла в свет в 1969 году, или самому Рафаэлю, который написал автобиографию, спустя почти 20 лет, в 1989 году?
Пришлось почитать немного между строк. И я прочла еще одну - третью - биографию мальчика.
 
«Сценой Рафаэль лечил свою неврастению», написал в одной статье известный испанский журналист. Сказать, что у мальчика была неврастения – ничего не сказать…
Мать любила его безумно, его и назвали в ее честь. Ее имя было Рафаэла, они были очень похожи внешне, практически одно лицо. Главными  чертами чересчур опекаемого толстенького ребенка, оказались робость, нерешительность, повышенная чувствительность, эмоциональность.  Его часто называли маменькиным сынком, он был избалован, инфантилен, капризен, обидчив. Недокомплект мужественности природа восполнила лошадиными дозами упорства. Кроме этого тихий мальчик был педантичен, целеустремлен и очень мечтателен. Что почти отсутствовало в характере, так это чувство меры, от этого даже самые лучшие черты, доведенные до крайности, приобретали болезненность. Во всем, что касалось внешности, общения с людьми,  с миром – неуверенность в себе, иногда доходящая до патологии.  В столь слабый и неуравновешенный характер странно замешались жажда власти и стремление всегда быть первым. Словом, эликсир гениальности - коктейль из комплекса неполноценности и мании величия -  вулканом бурлил внутри него. И эта гремучая смесь дополнялась сумасшедшим темпераментом. На такой почве мог вырасти только очень большой, невероятный талант.
- Я никогда не смог бы жить обычной жизнью, - сказал он однажды. Не смог бы, точно не смог. С таким невероятным набором качеств, это было бы просто невозможно. Хотя, может быть, ничего невероятного в этом и не было, а был стандартный набор артиста - нормальная ненормальность любого творческого человека.

В конторе маэстро Гордильо сразу же оценили голос и талант будущей звезды. Пако Гордильо, сын маэстро, недолго думая, бросил учебу, чтобы стать менеджером мальчика. Все вокруг него понимали, что надо продвигать этот товар на рынок, спрос окупит все затраты. Нужно было раскручивать имя. Но поначалу дело не шло. Несколько раз менеджеры принимали решение свернуть проект, потеряв веру в вокальные способности Рафаэля. Отмахивались от него, начинали искать других молодых  перспективных исполнителей. И только сам мальчик неуверенный, сомневающийся, блуждающий в своих комплексах непоколебимо верил в свою счастливую звезду. Он сомневался во всем на свете, кроме одного - того, что он будет петь. Сейчас уже понятно, что с Гордильо или без него, он все равно стал бы певцом, это было неизбежно. Никакого другого выбора у него не было, это была судьба.

Рафаэль был одержим идеей «не упустить ни одной возможности», он мечтал о славе, контрактах, деньгах. В начале своей карьеры готов был хвататься за любое предложение. Ежедневно являлся в контору Гордильо с вопросом: Для меня есть контракт? Когда однажды менеджеры имели неосторожность сообщить ему о том, что он поедет на песенный конкурс, он стал приходить чуть ли не по три раза в день, спрашивая: когда? Слова  «когда» и  «скорей» вообще были главными в его жизни. Не раз он доводил  продюсеров до белого каления своей нетерпеливостью. Малыш был молод, и конечно, хотел всего и сразу. Торопился всегда, во всем, даже пятиминутное ожидание для него растягивалось в часы. Поэтому самый банальный вопрос, часто задаваемый журналистами: как вам удалось так быстро добиться успеха, он даже не понимал. Ведь он ждал так долго! 

Ниньо  добился мирового признания уже в середине 60-х годов. В этом он  стал первым из испанских певцов, до этого имели  известность только танцоры – исполнители фламенко. Его целеустремленность, по мнению менеджеров, граничила с наглостью. Члены команды только переглядывались, когда он начинал требовать от них, организации гастролей в Европе, Америке.
-Но ты не знаешь языка!
- Не знаю, но буду знать, - самоуверенно отвечал он.
Им казалось, что он сошел с ума и бредит наяву. Их вполне устраивали заработки в уютной, родной Испании. И они не верили, что он сможет добиться чего-нибудь за ее пределами. Однако ошеломляющий успех первых же  зарубежных гастролей, убедил их в правоте мальчика. После этого они безоговорочно исполняли его капризы.
 – У меня есть интуиция, - говорил он. А на  вопрос, считает ли он себя умным, отвечал: Я не умный, но сообразительный.

Он подстегивал время, подстегивал, всех кто его окружал. Жизнь неслась в бешеной свистопляске, и малейшее замедление этого ритма вызывало у него панику.  – Я не хочу приезжать куда-либо больше, чем на пять дней, еще лучше на три,- признается он в одном из интервью. Он всегда пытался избавиться от свободного времени, не знал, что с ним делать. Свободные дни вызывали  к жизни все его страхи, фобии, неприятные воспоминания.
 - Я никому не нужен! Меня не хотят слушать! – вопил он, когда случался малейший промежуток между выступлениями. – Оставьте меня! Я устал! – кричал, когда контракт подписывался и пауза заполнялась.

Что гнало его и не давало покоя? Вряд ли желание заработать, как считали многие, делать деньги можно было и более спокойным способом. Непонятно. Но известно, что к 1970 году он уже 12 раз объехал земной шар, побывав с гастролями практически во всех странах мира. Перед приездом разучивал хотя бы одну песню на местном языке, некоторыми языками – английским, французским, немецким - владел вполне сносно. Это требовалось, разумеется, в рекламных целях. Записывал пластинки на языках стран гастрольного графика.

Команда ниньо постепенно пополнялась людьми и через несколько лет в ней были уже десятки сотрудников. Похоже, что Рафаэль стал первым испанским певцом, на которого работал целый рекламный отдел. Ребята ели свой хлеб не зря, трудились в соответствии с западными стандартами, денег не жалели. Рекламу Рафаэля превратили в конвейер. Было задействовано все - газеты, журналы, радио, кино, появившееся телевидение, без конца гонявшее записи песен мальчика. Если уж вешали афишу о его концерте, то  размером со стену дома, если оповещали о концерте, то во всех газетах одновременно. Бедному обывателю негде было укрыться от информации о юном даровании. Перед турне по Южной Америке, около года по континенту гоняли фильмы c мальчиком в главной роли, наводнили магазины его пластинками, кроме обычных радиостанций, которые каждый час транслировали хотя бы одну из песен Рафаэля, была станция, которая гоняла его записи почти круглосуточно. Сам мальчик, чтобы понравиться тамошней публике начал петь и говорить с забытым им андалузским акцентом, который ближе испанскому языку Южной Америки, чем официальный  испанский castellano.

Фанаты Рафаэля начали объединяться в клубы, чтобы сообща молиться своему кумиру. В этом он тоже стал первым, до этого все фанатели поодиночке. Первый клуб возник в Испании. Одна из поклонниц ниньо объединила нескольких девушек, которые нашли еще десяток таких же «больных» Рафаэлем. Рекламщикам начинание показалось интересным, и они распространили его вскоре на другие страны, « гоня по всему миру волны рафаэлизма». Клубы разных стран переписывались между собой, делились информацией. Секретари Рафаэля строчили письма от его имени, мальчик подписывал их, для этого специально выделялось время. Планировались и проводились его встречи с фанатками. Некоторые из девушек, колесили вслед за ним из одной страны в другую. Но вскоре менеджеры начали использовать рафаэлисток и в других целях.

Перед приездом мальчика с концертом в любой испанский город девушек заранее свозили туда автобусами, и они разыгрывали восторженную встречу певца радостными горожанами. Тот же сценарий повторяли в аэропортах, только увеличивалось до десятка число автобусов. На концертах девушки должны были визжать, орать, словом заводить публику. Их инструктировали и приплачивали немного за услуги. Так стараниями рекламных менеджеров творился миф. Клубы рафаэлисток  до сих пор существуют во многих странах мира.

Он невероятно нервен, чувствителен, но по-другому и быть не могло, ведь он артист. «Моя мама родила меня артистом» повторяет он сотни раз. Повышенная эмоциональность и темперамент хороши были только на сцене, а за сценой оборачивались вспышками ярости по любому поводу. Эту вспыльчивость отмечают все, убедить его в чем-либо было невероятно трудно. Часто он страдал бессонницей, которая еще больше расшатывала нервы. Возможно, принимал снотворное. Мучился от депрессий. Грыз ногти. Нередко плакал. Не любил больших компаний, в которых  терялся и чаще всего молчал. Не мог спокойно сидеть на месте, вскакивал, ходил. Постоянно что-то делал руками, поправлял вещи, перевешивал картины у себя дома. Пытался хоть чем-нибудь снять нервность своих рук. Они и на сцене мешали ему, он не знал, что с ними делать, поэтому и махал ими, как уличный регулировщик или пытался прятать в карманы. Десятки раз переслушивал записи своих песен, выискивая ошибки. Все должно было быть идеально. Всегда. И всегда все было не так, не совпадало в его внутренним видением, и от этого вечное недовольство собой и другими. И вечное нытье. И эта тяжелая обязанность окружающих терпеть этот выматывающий нервы звездный перфекционизм .
«Он очень переменчив,- пишет о нем Тосильдо Мартинес. Вот как он описывает несколько дней отдыха Рафаэля, которые они провели вместе. «Он поднимался по утрам и говорил, что мы должны идти на пляж. Когда же мы приходили на пляж, он утверждал, что солнце вредит его голосу. Мы шли в ресторан, но едва успевали выпить кофе, возвращались в отель, и пять минут спустя он звал нас в свою комнату, чтобы сообщить нам, что он не может спать и хочет разговаривать. Но, когда мы начинали разговаривать, ему приспичивало пройтись… И, как только выходили на улицу, возвращались в отель. Потом в кино, потом - подняться сцену… и снова в отель». (перевод Г. Соколовой и А. Ищенко)

Любили ли его окружавшие его люди? Скорее терпели, разве такое можно любить? 
Мартинес пишет о двойственности натуры, но здесь скорее следует говорить о раздвоении личности. Совершенный, идеальный Рафаэль на сцене, и Рафаэль–человек, с обычными слабостями. Словно две разных личности, едва знакомых между собой. Все недостатки отходят человеку, все достоинства приписываются артисту.  Кстати, в свою автобиографию, он включает постоянные диалоги между Рафаэлем-певцом  и Рафаэлем-человеком. Они у него беседуют, советуются друг с другом, выясняют отношения между собой. Интересно, кто ж там все-таки одержал победу в этом его конфликте между идеализмом и реализмом?

Ни в одной книге нет ни строчки о годах учебы в бакалавриате, не упоминается никто из детских и юношеских друзей Рафаэля. Похоже, их просто не было. Мальчик был на это не способен или добровольцев не нашлось? Кто знает? У него всегда были проблемы общения со сверстниками. Во время знаменитого конкурса в Бенидорме, мальчик три дня просидел в номере гостиницы, не выходя даже поесть. Обеды ему носил в номер Пако Гордильо. В это время молодые конкурсанты купались, загорали на пляже, веселились. В своей автобиографии ниньо, конечно, придумал этому объяснение. Он там, вообще, очень много оправдывается задним числом.  Выдает желаемое за действительное.

 «Слово «импровизация» этому певцу неизвестно» ядовито пишут о Рафаэле газеты. Действительно, репетировалось абсолютно все, вплоть до того какой походкой он выходит на сцену, с какой стороны в это время на него падает свет, как он принимает аплодисменты публики. Двойственность его натуры проявляется и здесь. Он стремится выходить на сцену – он боится выходить на сцену. Но он знает, как справиться с этой проблемой. Мальчик  приезжает в незнакомый зал каждого нового города за четыре часа до начала первого концерта. Выходит на пустую, темную сцену садится и сидит, не вставая в течение двух часов, после этого репетирует. Очевидно, что за эти часы он привыкал к сцене, к залу, которые переставали казаться ему чужими, пугающими. Зная об этой его особенности, члены команды просто стали ставить для него на сцене кресло-качалку. Таскали ее с собой по всему миру.

В одном из интервью он говорит:  я люблю быть один. Он замкнут, одинок. Для него легче общаться со зрительным залом на тысячу мест, чем с одним человеком. Издалека, без раздражающих подробностей, без необходимости что-то говорить, объяснять, впускать в свой мир чужих, посторонних людей. Он хочет жить по принципу: я показываю то, что считаю нужным, остальное – не ваше дело. Откровенность не его качество.
- Никто не говорит о себе, если не хочет, чтобы это обсуждали, - выдает он собственную теорию Мартинесу, - все cообщают только ту информацию, которую хотят довести до сведения других. Об остальном – молчание. 
Это самонадеянное утверждение, которому он будет следовать всю жизнь,  сыграет свою роковую роль в его судьбе.

Он охраняет свою личную внутреннюю  жизнь, настолько насколько это возможно. – Никаких личных вопросов, - говорит он журналистам. Общаются только на темы его турне, концертов, будущих гастролей. Одна из телевизионных встреч с журналистами в Аргентине заканчивается скандалом: он не дает ни одного прямого ответа, ни на один вопрос. Иногда, когда его слова звучат к месту, остроумны и находчивы, журналисты морщат нос  и ехидничают: этот ответ для него придумали в отделе рекламы.
 – Вы очень сильно жестикулируете во время своих выступлений, - частенько спрашивали его, - вы репетируете перед зеркалом?
- Никогда! – отвечает он, - лучшее зеркало для меня моя публика, я смотрю на нее и по ее реакции понимаю, хорошо то, что я делаю или плохо.
Журналисты раздражаются, плюются, иногда пишут о нем гадости. Он читает абсолютно все, что о нем публикуют, нервничает, расстраивается. И одновременно учится, как правильно и точно ответить на вопрос, на который у него нет ответа. – Вы когда-нибудь снимаете маску хорошего мальчика? Какой вы, когда вас никто не видит? Почему все в вас похоже на лицемерие?
- Да нет у меня никакой маски, я на самом деле такой, каким кажусь…

О тщеславии мальчика не написал только ленивый. Он скрупулезно собирает все подарки, грамоты, награды за победы в конкурсах. В одном из домов у него есть комната, где все эти трофеи развешаны по стенам. (Но свою главную награду он так и не получил: три попытки номинирования на премию Гремми не увенчались успехом).
Еще одна комната увешана фотографиями. Его фотографиями. Он и знаменитые артисты, писатели, художники, спортсмены, миллионеры, президенты. Он словно кому-то что-то постоянно доказывает. А может это просто самовлюбленность, обычный творческий нарциссизм?   

Кстати, насчет зеркала. Мартинес пишет, что зеркало висело в его квартире, и он постоянно смотрел на себя. Он был очень мнителен, в особенности это касалось внешности. Однажды, в ранней юности, когда он хотел принять участие в телевизионном конкурсе, один из организаторов сказал ему: а ты не подойдешь, ты слишком некрасив. Он запомнил это на всю жизнь. Многие годы боролся с комплексом по поводу своей внешности. То ему  казалось, что у него слишком крупные зубы, и он не улыбался, чтобы их не показывать, то расстраивался по поводу немужественного подбородка. То вдруг начинал думать, что у него выпадают волосы, и без конца проверял это. Отращивал волосы, носил бакенбарды, очевидно желая изменить овал лица. Постоянно боролся с лишним весом, так как был склонен к полноте. Сидел на жестких диетах, много раз за свою жизнь то поправлялся, то худел.  Он вообще сильно менялся, и не всегда в лучшую сторону. Мне очень жаль, что исчезла его милая привычка слегка наклонять голову вправо, так простодушно, так наивно (представляю сколько сил и терпения потребовалось ему, чтобы избавиться от этого навязчивого жеста, как вероятно казалось его менеджерам). Неизвестно комплексовал ли он по поводу своего маленького роста. Никаких упоминаний об этом нет. Похоже, вопрос решился просто, при помощи туфель на высоких каблуках. Имиджмейкеры, как могли, старались корректировать и его поведение, и внешний вид. Прежде всего, старались добавить ему недостающей  мужественности. Пусть мальчишеской, но хоть какой-нибудь. Однажды научили его курить. Это было необходимо для роли в одном из фильмов. Он потом много лет не мог избавиться от этого.

В начале своей карьеры отрастил челку, закрывающую пол лица. Ни за что не хотел с ней расставаться. К тому же не мог допустить, чтобы кто-нибудь прикоснулся к его волосам. Здесь у него тоже был какой-то пунктик. Когда его призвали в армию, а во франкистской Испании отдавать долг родине должны были все без исключения, он взял машинку и собственноручно остригся «под ноль». Когда первый раз увидел себя по телевизору, чуть не сошел с ума. Ему показалось, что нет на свете человека с внешностью ужаснее, чем у него. Реальное изображение совершенно не совпало с его представлением о том, как он выглядит. Убедить его укоротить челку удалось, только когда его начали снимать в кино. Мастерство парикмахера, гримера, а также оператора, нашедшего удачный ракурс - справа, в пол оборота - сделали свое дело, и перед нами возник юный красавец, каким мы увидели его на экране. Челка еще долгие годы красовалась на его голове, он укладывал ее самостоятельно. Кстати, несмотря на любовь к актерству кино ему сначала не понравилось. Режиссер не разрешал ему размахивать руками при исполнении песен, не давал гримасничать. Поэтому на экране он выглядит вполне вменяемым. А еще телевидение и кинематограф научили его в любой мизансцене смотреть прямо в камеру или объектив, что он потом всегда и делал, к месту и не к месту.

Его любимой ролью был хулиган из фильма «Эль гольфо», простой парень, веселый, жизнерадостный. Совершенно не похожий на реального Рафаэля. Когда ему предлагали вносить в сценарии фильмов биографические моменты, он наотрез отказывался, уговорить его удалось, по моему, всего лишь один раз. Он хотел быть кем угодно, только не самим собой.
Но для окружающих он выглядел совершенно иначе. «Лицемер», «нахальный мальчишка» - писали о нем газеты. Обвиняли в высокомерии, не понимали, что это просто маска, за которой он скрывал свою неуверенность.

А потом они начали считать. И посчитать было что. Вскоре после конкурса Евровидения Рафаэль становится одним из самых дорогих певцов Испании. Ему снова устраивают «чес» по стране, но на этот раз ставки идут уже даже не на десятки тысяч песет, а на сотни. Недешевые билеты на концерты распродаются в течение нескольких часов, очереди за ними выстраиваются с полуночи. Наголодавшийся мальчик готов петь часами, давать по два концерта в день, лишь бы зарабатывать. Впрочем, зарабатывают все: его команда, владельцы концертных залов, театров, которые ставят стулья во всех свободных уголках, и таким образом удваивают количество мест и вырученных денег. Однажды во время одного из концертов, когда зрители неистовствовали и требовали песен на «бис» Гордильо сказал ему: не выходи, хватит, обойдутся.
- Ты с ума сошел, - ответил Рафаэль, - конечно, я спою. Ведь, как только я открываю рот, я зарабатываю кучу денег.

Уходят в прошлое копеечные контракты. Сразу же после концерта в Сарсуеле, импресарио Бермудес повышает расценки за концерты мальчика. Теперь одно выступление стоит 40 тысяч песет, после Евровидения сумма увеличивается до 50 тысяч. Передача с участием мальчика на испанском телевидении - 60 тысяч.

В начале 70-х он проехал с концертами почти всю Южную Америку и уже оттуда вернулся миллионером. В середине 70-х, когда он начал, первым из испанских артистов, устраивать шоу, с привлечением множества танцоров и музыкантов, цены на билеты взлетели немыслимо. Провинциальная Испания, не привыкшая к уровню мирового искусства, но еще больше к уровню мировых цен на него, приходила в ярость. Доходило чуть ли не до бойкота концертов.

Однажды, во время одного из выступлений его забросали помидорами, яйцами и камнями. Зато за пределами Испании была любовь публики, овации, успех. В эти годы он почти не выступал на неблагодарной родине, колесил по миру.

Тогда же журналисты пытались нарыть на него компромат, критические рецензии музыковедов были убийственными, а в народе мальчику дали прозвище – «Рафаэль - укради лампочку». Причиной обидной клички была его привычка во время исполнения песен, поднимать руку и вращать ею в воздухе. Наверное, это было похоже на выкручивание лампочки, наверное, испанцам это казалось смешным. Но для остального мира мальчик, с его поднятой верх рукой, стал символом Испании. В представлении европейской публики настоящий испанец должен был быть необузданным, страстным, с горделивой осанкой тореадора. Рафаэль, сам того не подозревая, абсолютно совпал с этим образом, навязанным литературой, совпал, своим горячечным, темпераментным пением, отчаянной жестикуляцией, неизменной черной рубашкой, и лицом, словно списанным с картин Гойя. 

Но взволнованный романтизм, как выяснилось, совершенно не противоречил здоровому прагматизму. Робкий мальчик превращается в одного из богатейших людей своей страны. Дома, квартиры, машины, счета в банках – становятся реальностью его жизни. Почтительный сын, он не забывает и о своей семье. Из трущоб беднейших районов Мадрида  – Карабанчеля, Пилар - Мартосы переселяются в респектабельный центр, занимают целый этаж в дорогом доме, мальчик строит собственный дом в Марбелье. Младший брат Рафаэля получает возможность учиться в университете. Два старших брата, до этого скитающиеся по Испании в поисках заработков, начинают работать на Рафаэля. Деньги щедро льются на всех. Братья получают возможность обзавестись семьями, детьми, заводят бизнес.
 
 Он действительно скорее был артист, чем певец. Его спектакль проходил ежедневно, но начинался задолго до его появления на сцене. Первое действие разыгрывалось в отеле, сразу же после того, как он утром открывал глаза.

Вот как описывает Тосильдо Мартинес то, что происходило в день перед концертом…

«- Сегодня у меня плохо с голосом, плохо, плохо….
Бесполезно что-либо говорить:
- Ну, уж я-то, наверное, знаю! Уж, наверное, я это знаю получше вас!
Однако он этого не знает. С голосом у него хорошо, но ему страшно. Это ужасный страх настоящих артистов. Ужасный страх, который сжимал горло Пиаф перед каждым выступлением. Естественный страх. Тореро бледнеет, когда появляется бык. Гимнаст замирает, когда трапеция летит ему навстречу. Студента трясет до тех пор, пока преподаватель не задаст экзаменационный вопрос. Страх, вечный страх. И Рафаэль тоже боится. Боится открытого окна, холодного напитка, сквозняка, цветущих акаций, моря, солнца, горного воздуха…  Страх, страх с большой буквы, глубокое страдание, учащенный пульс, биение сердца, которое почти слышно в пустой комнате.
- Я хочу чаю, горячего чаю…
Но чай почти остывает в чашке. Рафаэль встает и подходит к зеркалу. Пристальный, изучающий, усталый взгляд…
- Да…, я очень плохо выгляжу, очень плохо…
Бесполезно разубеждать его, подбадривать. Всегда одно и то же.
- Ну, уж я-то, наверное, знаю! Уж, наверное, я это знаю получше вас!
-Который час?"
Потом: "Уж совсем не осталось времени…" Хотя до выступления три часа. "Я хотел бы еще чаю…" "Не открывай окно…»
- Ну, я буду одеваться…
Но он не одевается для выступления. Нет. Он просто в очередной раз переодевается. Рафаэль переодевается пять-шесть раз в день. Он торопится показать все то, что покупается и никогда не носится. У него сотни свитеров и рубашек, купленных в Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Мехико или Лондоне…, и которых у него никогда не было случая надеть. Время от времени он их дарит: одну, несколько. И часто даже забывает, кому он их подарил. "А твоя желтая рубашка такая красивая из Рио…? Он вспоминает, вспоминает…, так и не может вспомнить.
- Я иду одеваться….
Он исчезает в ванной. На улице легкий ветерок покачивает пальмы. Снова и снова доносится шум моря. Луна бежит по небу, преследуемая облаками.
Рафаэль выходит совсем бледный.
- Скоро пойдет дождь, я уверен, скоро пойдет дождь….
Бесполезно говорить ему, что метеорологи утверждали, что дождя не будет, бесполезно говорить, что уроженцы этой местности клялись, что ветер всегда проносит облака стороной, он не слушает ни убеждений, ни трезвых размышлений…
- Сколько времени?- спрашивает он резко. - Нет, не может быть, чтобы было так поздно!
Осталось два с половиной часа. И тут начинается "танец часов", но без музыки Пончиелли. Нервы не выдерживают, начинается спешка, все вертится вокруг человека, который должен предстать перед публикой. Разговор всегда один и тот же:
- Поезжай в зал и позвони мне, сколько народу…
Ответ всегда одинаков:
- Все столики забронированы, сотни человек хотят войти, пришлось закрыть двери…
- Ну, поезжай и позвони мне…, -  он даже не слушает ответа.
Ходит по комнате, смотрится в зеркало, чтобы удостовериться, что по-прежнему плохо выглядит: осунувшийся, с мешками под глазами, с кривой усмешкой. Снова идет в ванную. Слышится шум электробритвы. Выходит. Открывает шкаф. И смотрит, и смотрит. Спрашивает: "Что мне надеть…?" Дюжина брюк, штук двадцать рубашек… Сваливает все на кровать. Начинает выбирать. "Это или то,… нет, лучше это… может быть, все белое… или красную рубашку…"
И весь этот тщательный отбор, который даже вгоняет его в пот, он производит только для того, чтобы спуститься по лестнице отеля, сесть в машину, прижаться лицом к стеклу и слышать истерические крики своих поклонниц.
- Будет ли сегодня публика? Не знаю, не знаю, потому что, если пойдет дождь… и, кроме того, так холодно…
Ответ всегда одинаков:
- Рафаэль, зал полон до отказа, люди уходят, потому что не могут войти, ветер прогоняет облака, стоит ужасная жара, и у тебя будет огромный успех…
Но он смотрит удивленно, с сомнением. "Огромный успех, огромный успех…" Постепенно он начинает осознавать это.
Высовывается на террасу. Снизу, с улицы, несколько хорошеньких девочек кричат: "Рафаэль, Рафаэль…" И он улыбается им. Они как бы вернули ему спокойствие. Но это только на мгновение. На то мгновение, что он улыбается. Потом его лицо снова становится серьезным, бледным, озабоченным.
- Почему мне не звонят? Почему никто за мной не едет?
- Но ты же не даешь им времени приехать за тобой,… ты же не можешь ехать на полтора часа раньше, потому что ты же знаешь, что в этой артистической очень жарко…
- Да, да, конечно…, но… почему мне не звонят?
 Садится на край кровати. Но тут же поднимается, подходит к зеркалу, открывает рот и смотрит горло. "Нет, я был прав: я болен…, я уверен, у меня температура…"
Молчание. С ним никто не спорит. Лучше пусть у него будет "температура", чем мы будем спорить, разубеждать, предлагать градусник… Хорошо, у него температура, он плохо выглядит, у него болит горло, нет голоса, он устал, у него болит голова… И, кроме того, неизвестно, будет ли сегодня публика на его концерте. Это страх, свободный, капризный, абсурдный и у каждого свой!
Звонит телефон. Пако повторяет то же самое, что сказал в комнате, но еще уверенней, потому что сейчас еще больше людей, которые хотят войти и не могут. Рафаэль даже не меняется в лице. Кладет трубку:
- Он говорит, что зал полон, но… А если пойдет дождь? Что будет? А потом сегодня так холодно, … и я себя плохо чувствую.
Скоро протрубят трубы. Трубы страха. До начала корриды осталось совсем немного. В комнате "маэстро" всего несколько друзей, которым он разрешает быть с ним в эти часы агонии. Он снова смотрится в зеркало, снова находит подтверждение тысячи своих болезней и выходит из комнаты. Горничные провожают его, улыбаясь до ушей! Он тоже улыбается. Немного машинально. Не слишком думая об этом. Внизу его ждут поклонницы, его верные поклонницы, которые часами стоят у дверей отеля,… потому что их не пускают даже в холл. А сейчас эти бедные поклонницы могут увидеть его 10-12 секунд. Рафаэль садится в машину, надвигает шляпу на глаза, поворачивается спиной, и улыбка замерзает у него на губах. Иногда он поворачивается, чтобы посмотреть на хорошенькое, молоденькое, улыбающееся лицо, обладательница которого что-то говорит ему через стекло. И иногда Рафаэль протягивает руку и гладит это личико.

Дорога до "эшафота" почти всегда проходит в молчании. В этот момент Рафаэлю не нравится шутить. Фары освещают дорогу. Можно услышать дыхание каждого. Иногда Рафаэль издает несколько нот, которые оглушают нас. Потом кашляет. Ему хочется сказать, что у него плохо с голосом, но я думаю, он не осмеливается. Наши барабанные перепонки могли бы убедить его в обратном. Остается уже совсем немного. Рафаэль спрашивает: "Поставили наверху орган,… а сзади поставили пианино, повесили фотографии у входа?" Он неутомимо вспоминает обо всем. Он ни о чем не забывает. Никогда.

Уже слышны крики поклонниц, увидевших машину Рафаэля. Я вижу лишь вооруженных полицейских. Рафаэль уже не улыбается. Ему хочется только скрыться, исчезнуть, убежать и где-нибудь запереться. Он быстро проходит, охраняемый с двух сторон полицейскими. Девочки кричат: "Мы здесь уже три часа, пять, весь вечер…" А он только поворачивает голову и отвечает: "Попозже, потом, после концерта…" И девочки остаются ждать своего идола, не зная, что попозже, потом, после концерта… будет гораздо хуже, потому что толпа сметет Рафаэля, и он снова исчезнет в глубине машины.
Мы пришли в артистическую. Невыносимо жарко. С потолка свисает лампочка без абажура. Еще три или четыре оформляют зеркало. Рафаэль не смотрит в него. Изредка появляется импресарио: "Рафаэль, театр полон!" Рафаэль невнятно бормочет: "Дождя не будет, правда?»
Все выходят из его комнаты. Рафаэль будет одеваться. Кто-то ему сказал, что осталось всего полчаса. Ему хотелось бы облачиться в костюм тореро… Одевшись, он стоит неподвижно и смотрит невидящим взглядом, может быть, думая, может быть, шепча молитвы. Он не хочет, чтобы кто-то с ним говорил, расспрашивал, тревожил. Он хочет один смотреть в лицо своей судьбе.

Кто-то стучится в дверь: "Пора, Рафаэль…"

Он поднимает голову, выпрямляется, смотрит в зеркало, но не видит себя… Открывает дверь и выходит в коридор, где его уже ждет толпа. Он проходит через нее, не улыбаясь, ни на кого не глядя. Он идет по намеченному пути, ничего не чувствуя, почти в трансе. Вот он почти дошел до сцены. Вокруг темнота, лишь впереди пересекаются лучи прожекторов. Слышен гул зрительного зала. Рафаэль знает, что лишь несколько шагов отделяет его от публики. Он собирается с духом, его руки дрожат. Рафаэль торопливо крестится, смотрит невидящим взглядом. Безмолвно прощается с нами. Оркестр играет вступление. Затем кто-то объявляет: "Перед вами Raphael!" Овации, крики, овации… А Рафаэль словно считает: "один, два, три, четыре, пять…" До скольки ты считаешь, Рафаэль? Я не знаю этого. Каждый раз ты считаешь по-разному…

Он выходит на сцену и преображается. Словно вырастает. Но я знаю, что у него еще дрожат руки, когда он склоняется перед публикой, когда он приветствует ее поклоном. Я знаю, что в эти минуты им еще владеет страх, почти ужас…, словно невидимая рука сжимает его горло, сердце бешено колотится, в висках стучит, его бьет дрожь…
Ослепительный луч освещает его лицо. Начинает играть оркестр. Сейчас Рафаэль будет петь. Сейчас, сейчас в эту самую минуту…

Чистый, сильный, изумительный голос заполняет зал, поднимается к вершинам деревьев, рвется в вышину, бросая вызов Луне, которая очистилась от мрачных туч. Сказочный, невероятный единственный в своем роде голос… "На закате солнца на небе высыпают звезды, на закате солнца начинается ночь, можно кончить жизнь и начать новую… на закате солнца…" Рафаэль простирает руки к небу. Его руки уже не дрожат.

После шестой или десятой песни, не знаю точно, Рафаэль полностью отрешается от этого мира. Он никого не видит перед собой. Он ищет руками полотенце, которое ему протягивают, вытирает пот с лица, глубоко дышит. И снова появляется под лучами прожекторов. Со своей улыбкой, с новыми силами, со стремлением к борьбе, с его собственным стремлением ПОБЕДИТЬ В ЭТОЙ БОРЬБЕ. ЕГО БОРЬБЕ. Борьбе ежедневной, ежеминутной, ежесекундной. Завоевать в этой борьбе аплодисменты, восхищение, славу. Услышать эти овации, гул многотысячной толпы, знать, что снова и снова публика скажет "да" в любом городе, в любой стране…
Бесполезно говорить о другом. Рафаэль живет только этим. "Слушай, Ni;o, сегодня ты победил. Ты очень, очень много заработал, и твой импресарио тоже. Завтра у тебя будет такой же успех. И еще, и еще. И почему же нам сейчас не поехать туда, где тебя ждут французские, немецкие или испанские девочки, потанцевать с ними?"

И мы едем. У входа - снова восторженные приветствия. Оркестр играет мелодии песен Рафаэля. Девочки в невероятных мини-юбках ссорятся из-за того, кому танцевать с Рафаэлем. Фотографы наводнили зал. Все пьют виски, а Рафаэль… апельсиновый сок без льда.

Выстраивается очередь девочек, жаждущих сфотографироваться с кумиром. Рафаэль улыбается. Но все же использует любой момент, минуту, когда две девочки спорят, кому сняться с ним первой, чтобы подойти к нам и сказать: "Как ты думаешь, может быть, будет лучше поставить назад "Sierro mis ojos" и петь сначала "Sera major"? Я думаю, если так сделать, то…" В зале не продохнуть от дыма, в стаканах плавают кубики льда, на столах горят лампы.
- Я уже думаю о фестивале этого года во Дворце Музыки. Но, конечно, сначала нужно съездить в Чили… А потом… Слушай, ты знаешь, что я буду петь это…?"
Рафаэль поет тихо, очень тихо. У него не дрожат руки. Он спокоен уверен. Рафаэль - такой… а, кроме того, он хочет быть таким. И поэтому у него есть все это: слава, успех, триумф… и страх. Ужасный страх этого мальчика, который здесь в 5 или в 6 утра, тихо, очень тихо поет»… (перевод Г. Соколовой и А. Ищенко, печатается с сокращениями)

Никогда никаких проблем с властями. Во времена правления Франко его называли «любимым ребенком режима». Весь мир облетела фотография, на которой мальчик целует руку донье Кармен Поло Франко – жене диктатора. После смерти Франко, взошедший на престол король Хуан Карлос, сразу же жалует Рафаэлю звание caballero. Когда мальчика упрекают, за то, что он никогда не исполняет песен протеста, он отвечает: меня не интересует политика, я – затейник, просто развлекаю людей. И развлекает весьма профессионально. Редко, кто оставался равнодушен к его творчеству. Его обожали до самозабвения, и так же сильно ненавидели. Девушки из простонародья теряли сознание от восторга на его выступлениях, студенты презрительно цедили: китч…

Во время концертов он заводил не только своих зрителей, но и сам заводился. Часто чувства перехлестывали и слезами лились из глаз. Тогда прожектора наводили на его лицо, чтобы слезы блестели в лучах света и были видны всем. Публика обмирала, кричала, впадала в экстаз… А он повторял тот же трюк со слезами почти на каждом концерте. Лицедей или лицемер? Или то и другое одновременно? Журналисты часто называли его коммерсантом от музыки, говорили, что он продукт рекламной раскрутки. А он каждым своим концертом словно доказывал им подлинность декларируемых чувств.
- Люди заплатили деньги за билеты, вышли вечером из дома, вместо того, чтобы отдыхать, пришли на концерт. Я не хочу, чтобы они ушли разочарованными с мыслью, что зря потратили свои деньги и время, - говорил он, - я докажу им, что стою этого.
И доказывал. Его концерты невероятно продолжительны, длятся два, три, четыре часа.

Зависят не от заявленного времени, а от физического состояния ниньо, и от желания зрителей. А манера исполнения похожа, по словам журналистов, на «сдирание с себя кожи». Заражаясь накалом его страстей, публика не могла сидеть на месте и вскакивала после каждой песни, чтобы аплодировать стоя…

Эта творческая идиллия длится уже более пятидесяти лет. По крайне мере так пишут испанские газеты. Это радует. Удивление вызвало у меня только то, что в мировой музыкальной «табели о рангах» имени Рафаэля встречать не приходилось. С его невероятным голосом и еще более невероятными амбициями он должен был не сходить с экранов телевизоров и со страниц газет. Но ничего подобного. Газеты советского времени пару раз публиковали статьи о нем, российские же – никогда. Музыкальные телеканалы постсоветского периода этого имени вообще не слышали. Не приходилось встречать и дисков с его песнями. Слава богу, с появлением интернета, ютуба, стала доступна практически вся мировая музыка, когда-либо записанная на аудио- или видеопленку. Я долго слушала песни мальчика из нашего фильма, снятого в 1968 году. Но однажды, почти случайно, щелкнула мышкой по ролику 1982 года. И увидела …      

Полноватый, длинноволосый мужчина, натужно надрывал хриплый, скрипучий голос, пытаясь выжать из него более высокие звуки. Но вместо них получалось какое-то блеянье. Певец мелодраматически закатывал глаза, изображая нечеловеческие страдания, кричал, сипел, старался заигрывать со зрителями. Иногда его вдруг покачивало, он переставал владеть лицом, и тогда невозможно было не заметить, что он пьян. Из скошенного набок рта вырывались отвратительные завывания…

Кто это? Что это? Боже мой! Не может быть… но холодный, жестокий интернет не оставлял сомнений. Этот пьяный, безголосый мужик – божественный Рафаэль Мартос. 
Так ютуб открыл для меня еще одну – четвертую по счету - биографию мальчика.

…Всегда называл себя счастливчиком. Всего несколько раз играл в казино, и ни одного проигрыша, ставка всегда возвращалась с прибылью.
- Боюсь, что первый же лотерейный билет, который я куплю, окажется выигрышным, - смеялся он, - поэтому я никогда не буду играть  в лотерею. Неинтересно.
А это о своей карьере:
- Мало запрыгнуть в повозку счастья, нужно еще суметь удержаться в ней. Я-то из нее не выпаду никогда! Я буду петь всегда, и умру на сцене. Хотя нет, это не эстетично, лучше рядом со сценой, за кулисами.

Бесстрастный ютуб показал, что уже в начале 70-х  годов от волшебства не осталось и следа. Его неповторимый «дымящийся» голос исчез, и больше не возвращался никогда. Он звучал всего десять лет. Самому ниньо на тот момент  исполнилось 29.
Как же это случилось? Когда? Почему?

Судя по тому, что я увидела и услышала, голос исчезал постепенно. В 1972 году на концерте в Лиме мальчик пытается петь, как ни в чем не бывало. Однако  уже заметно, «верхние и нижние регистры голоса стали намного беднее. А вскоре они и вовсе исчезнут, останется лишь средний регистр, которому всегда не хватало звучащей массы, и который значительно уступал двум первым». Кстати, в 1972 году ниньо страшно похудел, выглядел ужасно. А  на вопросы журналистов отвечал, что стал очень сильно толстеть, так как у него возникли проблемы со щитовидной железой. Поэтому он обратился к медикам, которые подлечили его, в результате этого он и похудел на 13 килограмм. Что тут было причиной, а что следствием?

Может быть, болезнь щитовидной железы, лекарства или диета повлияли на голосовые связки, а может он сначала начал терять голос, а потом исхудал от переживаний. Верить его словам, себя не уважать. Чего он только не говорил в своей жизни. В одном из интервью я прочла, как он говорит, что родился в 1943 году, в другом называет датой рождения 1944 год, в третьем- 1945. Черт знает что!

Я прослушала знаменитую «Yo soi aqel» более 10 раз. Сравнила, как он пел ее в разные годы жизни. В 1966-м на Евровидении это действительно был взволнованный романтизм, страстный, трепетный. В 73-м в телевизионной передаче он просто открывал рот под фонограмму. В 1975, весь  в поту, пытался хотя бы технически верно воспроизвести свой лучший хит, но связки не слушались его. В 80-м, слегка «под мухой», отсутствие голоса заменил жестикуляцией и темпераментом, когда, огрубевшим голосом не мог вытянуть ноту, не долго думая, глотал слоги, укорачивая слова. Девять лет спустя, абсолютно пьяный, уже не заботясь о красивостях тембра голоса, старался пропеть хоть как-нибудь. В 1997 в Мар дель Плата переходил на шепот или писк на высоких нотах, низкие просто проговаривал, они тоже перестали ему даваться. В 2000-м начинал строку, но не мог ее завершить в нужной тональности и окончание выводил с каким-то подвывом (по словам журналистов, несколько поколений испанских пародистов выросли, передразнивая его пение тех лет). В 2010 уже почти не пел, а проговаривал половину слов в песне.

Ролики снимали зрители на мобильные телефоны, несмотря на строжайший запрет на съемки из концертных залов. Зачем они это делали, зачем выкладывали в интернет? Что хотели показать? Его позор? Его триумф? Некоторые видео просто отвратительны. Видеть и слышать это просто невозможно. Но я прослушала почти все, что было на ютубе. Сомнений не осталось никаких – сорок лет Рафаэль выходил на сцену петь, не имея голоса.
 
Что-то произошло с ним в 1971 году. Что именно, остается только гадать. Узнаем ли мы об этом когда-нибудь? Зачем? Да и кому это сейчас интересно? Возможно, действительно болезнь. А может, сказались годы беспрерывной работы. Слишком много, слишком часто пел, не давая отдыха своему горлу.

 В 1977 году испанские газеты написали, «Рафаэль – это уставший из-за многолетнего напряжения, выдохшийся и почти потерянный для пения человек». Журналисты издевательски спрашивали его, почему его живой голос, так разительно отличается от записей на пластинках. Мальчик  находил какие-то объяснения, команда вторила ему во всем.

Но, так или иначе, голос кончился, а жизнь продолжалась. Как он смог выдержать это и остаться живым? Ведь невозможность петь была для него равносильна потере жизни. Он был первым певцом Испании и мечтал о карьере мирового уровня. И эта мечта была близка к исполнению. Он был в миллиметре от успеха, и вдруг все рухнуло…

Что с ним происходило тогда? О чем он думал? Наверное, обо всем. О контрактах, заключенных на несколько лет вперед, которые надо было выполнять.  О своей команде, которая давно превратилась в корпорацию «Рафаэль», и где работали сотни людей. О себе, не представляющем  жизни без полных залов, аплодисментов. Скорее всего, еще долго жил надеждой, что голос вернется. Перепробовал все способы лечения. Но гастрольный график не оставлял много времени ни на лечение, ни на страдания. Нужно было каждый вечер выходить на сцену и петь. Нужно было перебороть страх, свой ужасный страх, и предстать перед зрителями. Конечно, ему помогали звукорежиссеры, доводя до максимума звук в динамиках. Помогали все. Команда,  в конце концов, уговорила его продолжать все так, как будто ничего не случилось или он сам уговорил себя, кто знает? Несколько раз пробовал петь под фонограмму, но у него не получалось: слишком импульсивен, чтобы открывать рот и попадать в слова. Выходил и пел только вживую.

Наверное, тогда в качестве лекарства от страха, стали ставить прямо на сцене стакан со спиртным. Об этом в своих воспоминаниях пишет москвичка, которой удалось пробраться на сцену, сразу же после окончания концерта Рафаэля. Это было в 1972 году, во время его второго приезда в Россию. На рояле стояли два бокала, в которые и заглянула любопытная поклонница. В одном из них была вода, а в другом – коньяк.

Мальчик напивался прямо на сцене. В 70-х его выдавали чересчур блестящие глаза, в 80-х он уже ничего не стеснялся и откровенно  качался из стороны в сторону. Однажды упал за кулисами и сломал себе руку. О каком вокале там вообще могла идти речь?
Между тем гастрольная жизнь шла своим ходом. Конечно, его почти перестали приглашать в Европу и Северную Америку, но Южная Америка по-прежнему раскрывала объятия для своего любимца. Поклонницы ничего не замечали, вернее не хотели замечать. Они видели в этом стареющем, хриплом пьянице все того же дивного мальчика с неповторимым голосом. Воспрял духом и ниньо, несмотря на то, что часть зрителей отсеялась, он понял, что верные фанатки не покинут его.

Зато в 1972 году от него ушел Пако Гордильо, который был его менеджером с самого первого дня восхождения к славе. Впрочем, его нельзя назвать просто менеджером. Он был для мальчика всем: другом, доверенным лицом, советчиком,  организатором, нянькой, охранником, объездил с ним весь мир, покорно выносил все капризы и истерики вспыльчивой звезды, терпел скандалы и оскорбления. Но когда понял, что голос ниньо исчез навсегда, оставил его и начал продвигать молодых начинающих певцов.

Мальчик мучительно переживал свою трагедию, а миру до него не было никакого дела. Тем более миру музыки, шоу-бизнеса. В конце 60-х на сцену вышла новая музыка, которая захватила молодежь – рок-н-рол. Длинноволосый парень с гитарой, поющий по-английски – вот новый кумир тех лет. Волна англо-американской музыки смыла прежних идолов: сладкоголосых итальянцев, французских шансонье. Это было время музыки протеста, молодежных революций, рождения новых музыкальных стилей. Да и в Испании набирало популярность новое  поколение исполнителей. Массиаль, занявшая первое место в конкурсе Евровидения, Мануэль Серрат, красавец-каталонец, исполнявший под гитару собственные песни и превратившийся в символ протестной борьбы не только Испании, но и Латинской Америки, скандальная Марисоль, бит-группы, возникавшие десятками. 

Мальчик со своими сентиментальными песенками и увядающим голосом безнадежно устарел и начал терять популярность . Напомнить миру о себе ему удалось всего лишь один раз в 1980 году. Тогда Мануэль Алехандро написал песню специально для его «нового голоса» - Como jo te amo. Неожиданно песня пришлась по вкусу публике, стала хитом года, разошлась тиражом 5 миллионов пластинок. Рафаэль в очередной раз прокатился по странам Южной Америки, возродил подзабытый к себе интерес.

Кинематограф им тоже не интересовался. Один из последних художественных фильмов «Вновь родившийся», снятый в 1973 году, с Рафаэлем в главной роли не принес удачи. Не помогло ничего: ни претензии на психологический детектив, ни мальчик в роли героя-любовника, ни его новый образ: длинные локоны, бакенбарды, постройневшая фигура. Не имели особого успеха и хиты, написанные Мануэлем Алехандро. Правда, в 1974 году продвинутый режиссер Антонио Исаси снял документальную ленту «Рафаэль в Рафаэле», где в стиле журналистского репортажа показал жизнь певца и людей, которые его окружают, зачастую противоположные мнения публики о его творчестве. Критикам фильм понравился, простым испанским зрителям – нет. Старомодные, чопорные испанцы сочли его вызывающим, спорным: артхаусное кино вызывало у них только раздражение. В общем, показ фильма сопровождался большим шумом, но это была реклама со знаком минус. В 1978 году он снялся в главной роли в мексиканском телесериале «Где кончается дорога». Мексиканцы присудили ему приз, как исполнителю лучшей мужской роли. Что до качества мексиканских сериалов, то, я думаю,  оно всем известно. В эти годы он покупает театр в Мадриде, ставит музыкальные спектакли, делает цикл передач на телевидении. Страдает бессонницей, нервничает. В попытках  удержать исчезающую популярность лихорадочно хватается за все. Но удачи нет ни в одном деле. 

На десяток хвалебных статеек о «замечательном исполнителе Рафаэле» приходилась и пара едких заметок, в которых откровенно смеялись над «творчеством» мальчика. Журналисты уже не так сильно как прежде, но интересовались догорающей звездой. Если раньше Рафаэль сразу же предупреждал газетчиков, что есть одна закрытая тема – его личная жизнь, то в 70-х говорил им: мы не будем обсуждать также мой голос - это табу. Но журналисты, пусть и не прямо, но все же задавали ядовитые вопросы.
- Вы не собираетесь заканчивать свою певческую карьеру? – спрашивали его.
- С чего бы этого! – якобы не понимал он, - в моем возрасте многие только начинают. Я сейчас нахожусь на пике формы и буду с годами становиться все лучше и лучше.
- Вы не хотели бы измениться, стать современнее? Больше соответствовать времени?
- Ни за что! Я приложил столько сил, чтобы стать таким, какой я сейчас. Зачем мне меняться?

Однажды в 1981 году во время очередных гастролей в Латинской Америке молоденькая журналистка безжалостно спросила: Говорят это ваше прощальное турне. Правда?
- Нет, -  ответил он, - я собираюсь гастролировать и дальше.
- Но говорят, вы потеряли голос…
«- Что? Я - потерял голос? Похоже, подруга, ты попросту меня не слышала! - среди всеобщего смеха объясняет он журналистке.
По-дорожному элегантный, в черной нейлоновой куртке, серых брюках и блузе, в черных лаковых сапожках, Рафаэль на минутку присаживается в VIP-зале, чтобы провести эту внеплановую пресс-конференцию:
- Все эти «версии» о том, что я потерял голос, очень легко опровергнуть: достаточно просто пригласить вас на мое выступление! Кто распускает подобные слухи? Ну, наверно, особы, полагающие, что Рафаэль уже не может быть тем певцом, которого вы знаете все эти годы… Особы, банально страдающие от зависти: ведь мои нынешние латиноамериканские гастроли - это сплошной успех! А востребованность моя такова, что мне пришлось отказаться от нескольких кинопроектов, чтобы иметь возможность выполнить все ранее подписанные контракты на концертную деятельность. Просто смешно, что я должен все время повторять, что со мной вовсе не «покончено», что я не потерял голос, что у меня впереди целая жизнь и что я вполне в силах, если небесам будет угодно, подарить своей публике новое представление - «30 лет на сцене»! Тому, кто утверждает, что я безнадежно постарел, что как артист я «кончился», посылаю приглашение на мои предстоящие спектакли в Перу. Вот и все, что я могу сказать».

Вот так. Все в соответствии с теорией, взятой на вооружение еще в юности: то, в чем я не признаюсь  – не существует. Самонадеянному мальчику всегда казалось, что слова важнее поступков, и что с их помощью он может обвести вокруг пальца весь мир.
Кончилось все это печально. В 2002 году у ниньо обнаружили цирроз печени, спустя год он перенес операцию по трансплантации. Об этом событии написал книгу, она называлась «Хочу жить». Главной причиной болезни называет запущенный гепатит Б, но упоминает и о пристрастии к алкоголю. Рассказывает, что после концертов, отправлялся в номер отеля, и, страдая от одиночества, частенько заглядывал в минибар.

Спустя полгода после операции снова вышел на сцену. Голос, конечно, не стал лучше, но поет теперь более технично, на трезвую голову. Давние поклонницы не забывают своего милого мальчика, все так же преданы, все так же заполняют залы, аплодируют стоя. Хотя, честно говоря, это баловство с пением давно пора было закончить.

…Один из видеороликов ютуба просто оскорбил меня. Пятидесятилетний, пожилой  Рафаэль с длинными, крашеными волосами, приторно улыбаясь новыми фарфоровыми зубами, поет известную песню Мануэля Алехандро «Se muere por mi la nina». В его исполнении немного грустная, лирическая песня, вдруг превращается в забойный шлягер, о том, как молоденькой девушке нравится немолодой, седоволосый мужчина. «Чего он вертится, кривляется, зачем кокетничает? Что за дешевка! Какой пошляк!» - думала я. Наш мальчик, никогда не был пошлым, он даже мелодраматизма сумел избежать, высокая трагедия звучала  в каждой его песне. А этот молодящийся старик с козлиным голоском ничего кроме презрения не вызывал.

Мне стало интересно, а что думают по поводу такого «творчества» посетители ютубовского форума? Видео сопровождалось множеством комментариев на испанском и английском языках. И интернет-переводчик выдал мне подстрочный перевод … пятой биографии мальчика.
Вот уже полгода думаю только об одном: зачем я начала это читать? Чего мне еще не хватало? Какой информации? Но вернуться назад, все забыть, поздно, поздно…
Как он был красив в молодости! Невероятно!
 -Божественный! Божественный! – кричали ему в исступлении женщины из зрительного зала. Слишком красив, чересчур. В нем все было чересчур. Склонность к красивому жесту, позе, одержимость одеждой, экзальтированность, аффектация, вычурность. Необычная манера пения, которую иногда называли манерностью. Чувствительность, малоприсущая мужчинам, о которой презрительно говорили: опереточные страдания. Весь его облик: хрупкий, женственный, мягкий.
- Maricon! – злобно орал иногда на концертах кто-нибудь из мужчин. Это грязное словцо пишут на форуме ютуба до сих пор, так в Испании называют мужчин нетрадиционной ориентации.

Я отдаю себе отчет, в том,  что вступаю в область слухов и сплетен. Но не коснуться этой стороны жизни мальчика невозможно. Да и когда-нибудь это грязное белье все равно будет вытряхнуто наружу. Тем более, чего-чего, а слухов было достаточно, они шлейфом тянулись за ним по всему миру. Не обошли стороной и нашу страну.

Вот что написала в 2009 году  в своих воспоминаниях на одном из форумов Татьяна, исполнявшая обязанности переводчика Рафаэля во время его пребывания в Ленинграде, когда он впервые приехал на гастроли в Советский Союз:
«У меня был приятель-испанист из Университета (я училась в педвузе)
Ему предложили поработать с Рафаэлем на своей машине - оплата в валюте (!!! В те времена!). И попросили найти неалчную и поскромнее переводчицу... Вот он и нашел меня.
Когда предложил, я чуть с ума не сошла от зависти к самой себе.

В мои обязанности входило постоянное сопровождение певца и его компаньона (даже на ночь я оставалась поблизости - мне сняли номер в гостинице рядом с ними) -
в ресторан на завтраки-обеды-ужины, на репетиции, на концерты (находилась за кулисами от и до...); у меня были и секретарские обязанности - его почта, его встречи, его одежда и отдельно - концертные костюмы (он переодевался почти на каждую песню)... а в конце я занималась его отбором мехов - оформлением и отправкой.

Из Москвы он приехал поездом - но не тем, который встречали поклонники, раньше на час и на дальней платформе; машину подогнали прямо к поезду, но к другой стороне - выпустили из двери на противоположную сторону. Пока они садились в машину, я ничего не понимала: на инструктаж ходил «водитель», и действовал строго по полученным указаниям - ему нужно было, не привлекая внимания, целыми и невредимыми доставить гостей в гостиницу... а потом еще провести незамеченными в номер (в гостинице были оговорены все мелочи – кто, где, когда как откроет служебный вход, подготовит служебный лифт, перекроет выходы на этаж... Меня взяли с собой исключительно для того, чтобы я поняла, каким образом мне надлежит дальше водить гостя (водитель должен быть ждать в машине - не имел права оставлять ее без присмотра)...

Тем не менее, я удостоилась приветственного: Ola! И поцелуя! - он потом всех приветствовал и целовал.
Гостиница «Европейская» - Рафаэль выбирал ее сам, по рассказам и буклетам. В Ленинграде в то время были только 2 гостиницы достойного уровня:
«Астория» - для миллионеров... в возрасте... и крутых бизнесменов - этаких Мистеров-Твистеров;
и «Европейская» - для более современных богатых людей... Артисты останавливались там.
Даже войти в такую гостиницу было страшно - Органы не дремали: а что это ты делаешь вблизи иностранцев? - а уж поселиться там - пусть и на три ночи всего - вообще событие!
Поэтому мне тоже пришлось пройти процедуру «разъяснения»... И номера наши я видела накануне. И после проверки их на «чистоту и безопасность» там была перекрыта часть этажа и блокирован выход из лифта в этой части. Выставили охрану. Даже зарегистрировали в гостинице заранее - его полное имя МИГЕЛЬ РАФАЭЛЬ МАРТОС САНЧЕС, а Рафаэль - сценический псевдоним

Когда вошли в его номер, я увидела его первый раз во всей красе... Влюбилась сразу и бесповоротно (и еще очень много лет даже перед самой собой краснела, когда вспоминала...)
Невысокого роста (думаю, где-то 1.60 ...), крепенький, стройненький, с огромной копной совершенно шикарных черных волос, в черно-белой гамме одежда... мы такой и не видели... даже в журналах - он одевался очень... женственно... как еще объяснить, не знаю... И речь не только о сценических костюмах - украшения, блестки, рюши, кружева - и в обиходе его одежда была того же типа... Он приехал в белых с черным расклешенных брюках и в черной с белым жилетке... обнаженные загорелые в меру мускулистые руки и обнаженная с крестом на цепи и на той же цепи медальон... ручки ухоженные, с маникюром... А мне всего неполные 22 (он приехал в июне, а 22 мне исполнилось в октябре)... а ему 25 (за месяц до этого отпраздновал свой 25-летний юбилей, праздник был, кажется, в Венеции... там, кстати, он и нашел свою будущую супругу)...

У меня закружилась голова... Думала, ни одного слова не вспомню - неа, наоборот: откуда-то появились слова, которых я и не знала.

Его компаньон, английский лорд лет 40... если память не изменяет, Джейсон... Джи... сопровождал его все гастроли - больше месяца... Познакомились они в 1968 году, когда Рафаэль приехал с гастролями в Лондон. Только на пару недель. После этого Джи не расставался с ним, поехал по маршруту гастролей... в Мадрид... Ненадолго улетел домой... А в 1969 Рафаэль вернулся в Лондон уже на полтора месяца... И дальше они не расставались. И в Ленинград оба раза прилетали вместе... И жили в одном номере... Ходили слухи... Но даже если это было так - своего главного Рафаэль не потерял... А чуть позже женился - прекрасный брак, трое детей…»

Можно было бы счесть это маразматическим бредом, как, кстати, и cчитают российские фанаты мальчика, но еще на десятках сайтов, я прочла текст такого содержания:

«А в 70-е годы певец даже был приглашен на гастроли в СССР, которые закончились весьма курьезно. Некое таинственное учреждение, которое под руководством КГБ «химичило» с общественным мнением, решило воспользоваться неимоверной популярностью Рафаэля в своих гнусных целях и провело эксперимент, целью которого было определение скорости и каналов распространения слухов и сплетен. С легкой руки «специалистов» этого учреждения хватило недели, чтобы вся страна узнала о красавце-испанце со сладким голосом «удручающую правду»: будто бы он не только является приверженцем однополой любви, но даже заключил официальный брак с себе подобным в Лондоне, где якобы подобное было разрешено законом. Разумеется, брехня с первого до последнего слова»

Это уже просто за границами разумного! Судя по тексту, писали поклонники мальчика. Пытались оправдать его, потому как слух о его «странности» действительно прошел «по всей Руси великой». Впрочем, нет, не по всей. В курсе были только более продвинутые жители больших городов, до провинции эти «радостные» вести почти не дошли. Да и, думаю, большая часть целомудренного населения Советского Союза едва ли поняла бы, о чем речь.

Чего только не приплели обескураженные фанаты: и КГБ, и «гнусные цели», и общественное мнение. Вот чего уж и в помине не было в 70-х годах в стране советов, так это общественного мнения. А, что до КГБ, то вряд ли эта организация посмела бы позволить себе проведение подобной спецоперации. Дело в том, что в те годы Рафаэль был любимым певцом генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Есть свидетельства, что Брежнев несколько раз посещал концерты мальчика, заходил пообщаться с ним в гримерную. Вот только неизвестно, целовал ли он его своим знаменитым брежневским поцелуем взасос? Это было бы забавно. Кстати, донесения о поведении мальчика и его политических взглядах, краткие характеристики на всех членов его команды, писал московский  переводчик Сергей Перлин. Они выложены в интернете, их можно прочесть. Ничего «такого».

 Мальчик приезжал в Советский Союз четыре раза. В последний раз в 1978 году. После этих гастролей в некоторых газетах появились строгие  критические рецензии, критики упрекали его во многом, в том числе в излишней эмоциональности, «ни одной эмоционально неокрашенной ноты…», «эмоции идут впереди техники…», «сказывается недостаток музыкального образования…». Едва вышедшие на экраны фильмы «Когда тебя нет» и «Хулиган» были сняты с проката, перестали записываться пластинки с песнями.  Его поклонники считают причиной этого «беспочвенные слухи» о нетрадиционной ориентации, распущенные КГБ. Как бы там ни было, но он исчез для жителей Советского Союза. В следующий раз приехал только через 19 лет в другую страну – Россию - и в этой стране о нем никто уже не помнил, кроме бывших фанаток, а молодежи он был уже не интересен, у них были другие кумиры.
 
В Испании, слухи, связанные с сексуальными отклонениями мальчика, ходят до сих пор. В ранней молодости ему пытались приписать несколько романов с известными актрисами, певицами. Однако сплетни, не подкрепленные ничем, быстро выдыхались. Когда его спрашивали о любви, он отвечал: моя любовь – моя профессия. На вопрос о женщинах говорил: единственная  женщина моей жизни – это мать. В конце 60-х журналисты уже с насмешкой стали спрашивать о намерении когда-нибудь жениться или завести роман. Он отвечал: конечно, я женюсь. Ведь я – нормальный человек. Это выражение «я – нормальный человек»  он повторял в своей жизни сотни раз, как заклинание. Но вместо того, чтобы убедить всех в своей нормальности, только сеял сомнения: нормальные люди не нуждаются в подтверждениях своей адекватности. 

Это отрывок из интервью мексиканскому журналу:
 - «И последний вопрос. Наблюдая за Вами, видя Вас на сцене, я понимаю, что Вас постоянно что-то мучает, какая-то мысль Вас преследует. Что это?
- До сих пор этот вопрос мне задавали самые близкие друзья. Я не отвечал им. Я не отвечу и Вам - это моя тайна. Я никому ее не открою. Я знаю, что многие девушки хотели бы связать свою жизнь с моей. На мое сердце может претендовать лишь та, которая сможет разгадать эту тайну. И тогда я смогу быть уверенным, что она меня понимает. Больше я ничего не могу добавить.

…мне кажется, что будущее его будет незавидным, а тайна останется неразгаданной» - пишут в заключение мексиканские журналисты Арета Лорра и Хуан де Мато Аньел.

 Любопытно было бы узнать, что они имели в виду?
В 1972 году(этот год вообще был для него роковым) произошел скандал, и в самой Испании. Молодежный журнал перепечатал статью одной из эквадорских газет. К статье прилагался фоторепортаж о бракосочетании Рафаэля с … мужчиной. Но журнал не вышел за порог редакции, тираж был арестован и уничтожен. Команда мальчика не дремала. И все же неприятная история получила огласку, ее отголоски попали в газеты, обсуждались жителями. Спустя полгода после этого Рафаэль Мартос официально венчался браком с журналисткой Натальей Фигероа.

Настоящее имя невесты - Наталья Фигероа и Гамбоа, дочь маркиза де Санто Флоро, внучка графа Рамононес. Она представительница одного из самых знатных родов Испании. Неплохая партия для сына каменщика из Линареса. Это не была любовь с первого взгляда, Рафаэль и Наталья были знакомы несколько лет, но, по их словам, чувства в них просыпались медленно. Мальчик никак не мог решиться на этот шаг, но скандал с фотографиями подтолкнул обоих.

Чем был на самом деле этот брак? Много разных мнений прочла я на форуме ютуба. От «двое хороших людей договорились» до «женился ради титула» и «брак, как прикрытие». Как написал после их женитьбы один испанский журналист «никто не дал бы и трех дуро, что брак продержится полгода». Как признался много позже мальчик, в номере отеля во время брачной ночи он потерял обручальное кольцо, что, как известно, не самая лучшая примета. И примета не сбылась, и недобрые предсказатели ошиблись. Рафаэль и Наталья вместе уже сорок лет, у них трое детей, внуки. Рафаэль о Наталье: она очень умная, умнее меня. Наталья о Рафаэле: он очень добрый, необыкновенный муж и отец. Никаких скандалов, публичных оскорблений, сор из этой избы не был вынесен ни разу. И все же, все же…

Весной 1979 года дом Мартосов в Мадриде был ограблен. Ночью, когда в него забрались грабители, там спали Наталья и дети. Бандиты разбудили всех, требовали показать, где лежат деньги, драгоценности. Когда добыча показалась им меньше той, на которую они расчитывали, они, взяв Наталью в заложницы, поехали к одной из ее родственниц, которую тоже ограбили. Кошмар длился до утра, пока злодеи, не скрылись с полной машиной награбленного. Рафаэль в это время находился на гастролях в Мексике. Утром Наталья и полицейские попытались дозвониться до него, чтобы сообщить о произошедшем. Но телефон в номере его отеля не отвечал. Ему звонили друзья, родственники. Журналисты и полицейские сбились с ног. Только к обеду он, наконец, нашелся и вышел на связь. Вот его интервью испанским журналистам, которое он дал через несколько дней, когда вернулся на родину:

«- Знаешь, здесь все здорово волновались из-за тебя, когда столько времени не могли дозвониться в Мексику и вообще не представляли себе, что с тобой происходит!
- Невероятное стечение обстоятельств… В тот вечер я был на прощальном ужине, который в мою честь давали мексиканские друзья, отмечая окончание сезона моей работы в их стране и скорое возвращение в Мадрид… Странно я чувствовал себя во время этого ужина! В какой-то момент я вдруг ощутил холодок внутри, знаете, как это бывает, какой-то особенный удар сердца, как предупреждение, и сразу же подумал: что-то неладно у меня дома… какая глупость, что я позволил Наталии уехать на неделю раньше! Не перестаю упрекать себя за то, что согласился на ее отъезд до окончания моих гастролей… И подумать, что она решила ехать одна из-за каких-то комнатных растений… Хотела позаботиться о них, привести их в порядок…

Дело в том, что, возвращаясь после моих выступлений в Чехословакии, я задержался на пару дней в Мадриде - делал записи для нового сезона программы «300 миллионов», и, как только вошел домой, заметил, что нашим растениям, которые я так люблю, явно не хватает хозяйского присмотра. Конечно, если в дом заглядывают раз в день, трудно уследить, что вот этому кусту явно недостает влаги, а вот этот, похоже, страдает от ее переизбытка… У бедных созданий был довольно заброшенный вид, это огорчило меня, и я поделился с Наталией своими наблюдениями… Ее это тоже расстроило, и она решила ускорить свой отъезд…

Да, я как чувствовал, что происходит что-то… что-то страшное! Но вокруг были мои друзья, все улыбались, и я убедил себя, что просто нервы расшалились, как это часто бывает после долгих месяцев работы без отдыха, особенно такой работы, как моя, с огромным эмоциональным напряжением и физическими нагрузками, которые и не снились многим представителям других профессий… да и моей тоже!

Домой вернулся после полуночи, сна не было и в помине, и я решил посвятить час-другой рисованию, моему любимому занятию в свободное время, надеясь, что усталость мало-помалу возьмет свое и я смогу уснуть… Где-то к четырем утра я отложил кисти, и, чувствуя, что сам не засну, принял снотворное: назавтра мне предстояло важное выступление, и выспаться было просто необходимо. По этой же причине я отнес телефон в туалетную комнату - иной раз приятели будят меня звонками ни свет, ни заря, забывая, что по роду своих занятий я физически не имею возможности ложиться спать рано! Лег и уснул тот час же.

Спал, как убитый. А в это время Наталия и ее родители безуспешно пытались мне дозвониться, не понимая, что происходит - шли длинные гудки и никто не снимал трубку. Наконец мой испанский импресарио сумел связаться с моим импресарио мексиканским, Раулем Кирогой. Тот, узнав, в чем дело, также предпринял попытку мне дозвониться, а, поняв, что это бесполезно, примчался ко мне через весь город, что тоже заняло немало времени, учитывая размеры мексиканской столицы. Здесь он принялся убеждать швейцара открыть ему дверь нашей квартиры, так как я не отвечаю на телефонные звонки, и он не имеет возможности сообщить мне о чрезвычайной важности событиях, а, кроме того, просто беспокоится из-за этого непонятного молчания! Швейцар, в свою очередь, убеждал его, что будить меня не стоит… до тех пор, пока Дон Рауль не попросил его включить радио и послушать, что произошло в Испании!

Но Рауль не знал подробностей и мог сообщить мне лишь то, что было известно ему самому: об ограблении. Когда я, наконец, пришел в себя, оделся и вышел в салон, меня уже ждали мои друзья, готовые помочь всем, чем только возможно. Хакобо Заблудовски сразу же объявил мне, что общественность Мексики и всей Латинской Америки крайне обеспокоена и встревожена произошедшим, и что, на его взгляд, мне необходимо пообщаться с прессой, и особенно - с телевидением, и что в ближайшие полчаса можно будет подготовить импровизированную пресс-конференцию. В то время, что мы разговаривали, я пытался дозвониться Наталии, но впустую: все линии были заняты, и я, конечно, не очень-то понимал, отчего царит такое смятение. А дон Хакобо не решался сказать мне правду, так как и сам не знал ее во всех деталях: все, чем он располагал, был полученный час назад телекс, в котором говорилось следующее: «Наталию удалось разыскать». Потому-то он воздержался от комментариев и предложил включить телевизор. Что мы и сделали, и первое, что я услышал, повергло меня в шок, ужас - называйте, как хотите, я чувствовал себя на грани инфаркта, мое сердце буквально перевернулось в груди, дыхания не хватало… «Сеньора де Мартос, супруга Рафаэля, была похищена бандой злоумышленников, но затем освобождена»…

Не знаю, как бы меня приводили в чувство, но тут, на счастье, удалось соединиться с Мадридом, и я услышал голос жены, которая стразу же стала меня успокаивать…

В течение дня - и уже ночи в Мадриде - мы раз двадцать успели поговорить с ней по телефону, попеременно утешая друг друга и стараясь подбодрить. Я, естественно, тут же начал собираться домой, никакие уговоры друзей и моих мексиканских импресарио на меня не действовали, и Наталии пришлось применить все свое красноречие и рассудительность, чтобы доказать мне совершенно неоправданную спонтанность моего намерения. В ситуации, сложившейся на тот момент, помочь я ничем не мог ни полиции, которая усердно работала в контакте с Наталией, ни ей самой, так как она была уже дома, с родителями и детьми, а отмена концертов огорчила бы ее еще больше, потому что именно себя она стала бы считать виновницей неисполнения мною обязательств! Мне оставалось выступить всего четыре раза, чтобы выполнить контракт в полном объеме, и моя супруга, как человек очень и очень дисциплинированный во всем, что касается работы, сразу мне на это указала.

Я не мог не прислушаться к мнению Наталии, и не только потому, что всегда восхищался ее умом и рассудительностью, но и потому, что в сложившихся ужасных обстоятельствах она проявила удивительную выдержку, мужество и благоразумие. Она не только сумела вести себя так, что никто в доме не пострадал, но и исполнила главный свой долг: оградила детей от участия в этом кошмаре! Всё, что она ни делает, кажется мне превосходным, а уж на этот раз - более чем когда-либо!»

Ну что на это скажешь? Я думаю, что каждая замужняя женщина хотя бы раз в жизни слышала эти мужские сказки о «невероятном стечении обстоятельств» от своего мужа после того, как он не являлся ночевать домой. Ничем другим эти глупые, неправдоподобные объяснения назвать нельзя. Оправдывался, пытался доказывать свою безгрешность, навыдумывал каких-то нелепостей. Без смеха это читать невозможно. Не знаю, поверили ли ему журналисты, но, похоже, Наталья не поверила. Поэтому и встречать его в аэропорт не приехала. Когда он вышел из самолета «невероятно элегантный в темно-синих джинсах, бархатном жилете поверх розовой рубашки и с кокетливым фуляром изящного рисунка на шее» на него набросилась толпа любопытных, взволнованных газетчиков. От неожиданности он и наплел им невесть чего.
Все же слухи о семейной жизни Мартосов очевидно просачивались наружу. Потому что, в 1981 году журналисты ни с того, ни сего вдруг задали ему вопрос… о разводе. Его опять понесло:

- «Что я думаю о разводе? Я о нем вообще не думаю! Я обожаю моих детей, мою супругу и, надеюсь, никогда в жизни не расстанусь с ними! По крайней мере, мне не приходят в голову мысли о разводе, потому что мы - действительно счастливая семья, и стараемся всегда быть вместе, даже в гастрольных поездках они очень часто меня сопровождают - всякий раз, когда это возможно… Вообще-то я удивлен, что вы задаете мне подобные вопросы… Но, если вы продолжаете настаивать на этой теме, отвечу прямо: нет, я не дам развода моей жене, потому что очень ее люблю»!

 А форум ютуба полон сообщениями о друзьях, путешествующих вместе с ним, о его бесконечных секретарях, о «загулах», случайных любовниках.  «Иногда у него срывало пломбы» написал  посетитель ютуба из Мексики. Модераторы стирают непристойные сообщения, но они появляются снова и снова. По сути, идет обсуждение вопроса: был ли он геем?
После сорока лет в нем вдруг появилась какая-то кокетливость. Это видно в его интервью, видео которых я нашла в ютубе. Рафаэль в них очень живой, игриво улыбающийся, явно желающий нравиться, причем всем: интервьюеру, случайным слушателям, операторам.
Пересмотрела его фильмы. Сюжет везде один: несчастная любовь. К женщине. Но сама любовь у него не получилась ни разу, везде он скован, неестественен, в откровенных сценах вялый, неубедительный. Нет и сотой доли того пыла, с которым он поет свои песни. Похоже, не вдохновляли его женщины…

Я не знаю чему верить. Если предположить, что информация из интернета о нетрадиционной ориентации мальчика верна, то, тогда все паззлы встают на свои места и получается целостная  картина. Становятся понятны все странности характера ниньо, все недоговоренности, его скрытность, уклончивость. Если же все это лишь сплетни и слухи, то разгадку странностей его поведения нужно искать в чем-то другом. Только вот в чем?
 
Я не знаю, не понимаю, и никогда не узнаю этой стороны жизни. Я могу только попытаться  представить себе жизнь мальчика и таких как он. Всю свою жизнь они словно шагают по зыбучим пескам,  где каждый шаг грозит провалом.   

Однажды подростком он узнает, что он другой, не такой, как все. Еще чуть позже он понимает, что то, к чему его влечет, среди обычных людей считается постыдным, грязным, отвратительным. Более того, в католической Испании это – грех. Сколько он, должно быть, молился своему Христу Миденесели, плакал, просил прощения. Наверное, тогда же он почувствовал себя прокаженным, всеми презираемым изгоем. Возможно, пытался избавиться от своих желаний, но изменить себя не мог. Я думаю, это юношеское, первое осознание самого себя – самое сильное потрясение для таких, как ниньо. Далеко не все могут пережить этот период не свихнуться, не свести счеты с жизнью. А для тех, кто сумел выжить, лицемерие навсегда становится единственно возможным образом жизни. Хотя не для всех.

Этот выбор встал и перед мальчиком, я так понимаю, что его делает каждый, кому выпало несчастье родиться иным. Выбор простой: или признать свою особенность, открыть ее всем и жить в соответствии со своей природой, или скрывать, делать вид, что ты такой же, как все и никогда не быть самим собой.

Первый вариант, несмотря на простоту, возможен далеко не для каждого. Что значило для ниньо такое признание? Во-первых, это сразу же, наповал убило бы его родителей, поставило клеймо на всю семью. Лишило бы возможности петь на родине, пришлось бы отправляться в изгнание, да и там по статусу, его место было бы в не в концертных залах, а в барах для «голубых». Нравы конца 60-х годов очень сильно отличались от нынешнего времени, до начала пресловутой толерантности было еще почти полвека. А во времена испанской диктатуры гомосексуализм считался уголовным преступлением и  преследовался, и все могло окончиться тюремным сроком, если не хуже. Ведь наверняка, мальчик помнил о судьбе другого знаменитого андалузца Федерико Гарсиа Лорки. У него как раз хватило смелости, не скрывать свою склонность к однополой любви. Сейчас биографы все больше склоняются к мысли, что именно это стало одной из причин его гибели. Поэт мирового уровня был расстрелян в овраге, даже могила его до сих пор точно не установлена…

Ниньо избрал другой вариант, так в то время поступала большая часть представителей его ориентации. Это значило всю жизнь лгать, изворачиваться, отрицать очевидное, и играть, играть, роль другого человека. Нормального. Самонадеянный мальчишка, он вообразил себя гениальным артистом, способным обмануть всех. Однако носить маску «нормального» человека двадцать четыре часа в сутки ему оказалось не по силам. Да и вряд ли, кто-нибудь смог бы это выдержать. Ясно, что мальчик срывался, пускался во все тяжкие, не мог противостоять своим желаниям. Каким образом он находил себе подобных? Встретил ли любовь своей жизни? Был ли счастлив? Этого никто никогда не узнает… 

В восьмидесятых Мануэль Алехандро написал для него песню Que sabe nade (Зачем кому-то знать?). С тех пор этой песней он заканчивал каждый концерт.
- Сеньоры, -- это моя песня, - говорил он публике. 
«Зачем кому то знать?
Что мне нравится
или не нравится в этом мире
Зачем кому то знать?
Что предпочитаю
или не предпочитаю в любви
Иногда слышу,
не желая того, какие-то сплетни
Но не обращаю внимания,
смеюсь и спрашиваю себя
Зачем кому то знать?
Если я сам
часто не знаю, что люблю
Зачем же кому то знать?
Отчего возбужденно
стучит мое сердце,
О моих удовольствиях,
о моих интимных желаниях...»
 (перевод Ogro, печатается с сокращениями)

Он дерзко и многозначительно глядел в зал, затем на глазах появлялись слезы и зрители бросали на сцену носовые платки.
  «Выйдите из тени» - много раз говорили ему журналисты, уже после смерти Франко и возврата Испании к демократии, свободе, правам человека. «Да нет у меня никакой тени» - упрямо твердил он. Да и разве мог сказать что-нибудь другое верный муж и отец троих детей? Певец, смысл каждой песни  которого сводился к трем словам: я тебя люблю, и обращены они были к женщине.

В 90-х его пригласили на главную роль в мюзикл « Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», поставленный по знаменитому рассказу Роберта Стивенсона. Доведенная до абсурда история о раздвоении личности. Два разных человека в одном теле. Мальчик прекрасно справился с ролью, был невероятно органичен, чего прежде не наблюдалось ни разу, причем в обеих ипостасях. Словно играл самого себя. Считал эту роль своей лучшей, критики на этот раз были с ним согласны с ним, писали только благожелательные рецензии.
Что он выиграл и что проиграл в этой жизни? Считал ли он, что предал себя или нет? И почему судьба так жестоко посмеялась над ним, лишив возможности петь?  Ведь ради этого он принес ей столько жертв. За что?

Разочарована ли я? Чувствую ли себя обманутой? Ничуть. Совершенно согласна с одной из посетительниц форума, которая написала:  «Мы живем в 21 веке. И до сих пор обсуждаем сексуальные предпочтения человека?! Да какая разница? Кому в наше время есть до этого дело? Обсуждайте, нравится ли вам, как он поет, а не то, кого он любит»!

Мне все равно кого он любил: мужчин или женщин. Главное, что любил, страдал, мучился.
Ну не любил он женщин. Зато, как понимал их! И обращался только к ним, ведь это они были главными его зрителями. Пересмотрела множество роликов – записей с концертов, 80-90 процентов сидящих в зрительном зале – женщины. «Ему не женщина нужна, а мамочка» ревниво писали испанские журналисты о Рафаэле и его публике. «Что в нем такого, что женщины всей Испании сходят с ума?» недоумевали мужчины. «Его жестикуляция не соответствует смыслу песни. Зачем он во втором куплете, вдруг поднимает руку?» пытался провести исследования серьезный журналист-аналитик. Приставал к мальчику с этим вопросом. Ниньо отвечал: не знаю, я так чувствую. «Женщины просто хотят покричать, им неважно, кто и что поет» сделал вывод великий аналитический ум.

Но женщины не хотели мыслить аналитически, они вообще не хотели мыслить. Они хотели чувствовать. И мальчик, весь страсть, весь огонь, давал им это ощущение. И строгие испанские доньи летели, как бабочки на этот огонек. И голос мальчика изнывал  переходами от страсти к нежности, и волны его нерастраченной чувственности накрывали зал. И у женщин начинали блестеть глаза, учащалось дыхание. Потом они вскакивали, кричали, плакали, кто-нибудь обязательно терял сознание. Бросали на сцену гвоздики – его любимые цветы. Иногда цветов было так много, что они покрывали всю сцену, и тогда  мальчик пел, стоя прямо на красных бутонах…  Какой ворожбой это можно объяснить? Непостижимым сочетанием внешности романтичного, утонченного юноши  с голосом и интонациями сорокалетнего мужчины? Этой осуществившейся мечтой женщин о прекрасном принце?   

О его взаимоотношениях со зрителями можно писать бесконечно. А у меня получилась короткая, шестая, последняя биография Рафаэля Мартоса. 

Это действительно было похоже на помешательство. Когда он впервые прилетел в Латинскую Америку в аэропорту его ждали  10 тысяч женщин. Концерт на площади Аламеда в Мексике вошел в историю музыки, как самый короткий. Публика начала собираться с 6 утра. К двум часа дня, началу выступления мальчика, собралось, около 15 тысяч человек, люди висели на деревьях, стояли в фонтане с водой. Рафаэль успел спеть только три песни. Во время четвертой толпа зрительниц хлынула на сцену, мальчика едва успели втащить обратно в артистическую, затем вывели с другой стороны, посадили в полицейскую машину, которая еле смогла пробиться сквозь толпу. 

Часто после концертов к заднему выходу приходилось подгонять бронированный автомобиль, в который Рафаэль пробегал через тоннель из полицейских, которые, взявшись за руки, пытались сдерживать зрителей.

Его первое турне по латинской Америке журналисты окрестили «новой конкистой», а самого мальчика назвали «конкистадором». Он действительно словно завоевывал страну за страной, побежденные города ложились к его ногам…

Случались и драматические моменты. Так в Акапулько мальчик едва не был затоптан. Он почему-то решил, что может пройтись по улице, наверное, надоело соблюдать осторожность и сидеть взаперти в номере гостиницы. Но далеко уйти не удалось, его моментально узнали прохожие. Девушки начали визжать, хватать его за руки. Мальчик повернул обратно к отелю, пошел быстрее, затем побежал. Толпа понеслась за ним. На пороге отеля «Сольенте» ниньо со всего размаха врезался в дверь, которую не заметил. От удара потерял сознание и упал. Чудом толпе удалось остановиться. Люди в течение получаса молча стояли и смотрели на лежащего мальчика. И никому даже в голову не пришло вызвать врачей…

В день его возвращения в Мадрид, после первых гастролей по Латинской Америке, в центре города образовалась многочасовая пробка: мадридцы вышли встречать мальчика, запрудив улицы и парализовав движение…

На премьере фильма «Когда тебя нет» с участием Рафаэля, которая проходила во Дворце музыки, зрителей набилось столько, что они выдавили стекла входных дверей. Часто после показов его фильмов испанские зрители приходили в восторг, который невозможно было сдерживать и, чтобы унять волнение били стекла  в кинотеатрах…

Его безумные поклонницы кажется, просачивались в замочные скважины, в оконные щели. Однажды после концерта, когда он в номере гостиницы, уже разделся и лег в постель, двери шкафа вдруг открылись и оттуда выскочили три девушки. Они бросились к постели, где лежал Рафаэль и принялись целовать его. Мальчик спросонок дико закричал…

Во время одного из концертов в Мадриде одна донья, рассчувствовавшись, метнула в него кухонный нож… Концерты в ньюйоркском Медисон сквер Гардене едва не отменили, когда в полицию позвонили и сообщили, что зал заминирован. Усиленные наряды полицейских сопровождали все выступления, а сам мальчик ходил с охраной… 

После объявления о свадьбе мальчика с Натальей Фигероа начался шабаш. На страницах газет поклонницы устроили всенародное обсуждение предстоящего бракосочетания. Свадьба превратилась в событие национальной важности. Отряд радикально настроенных девиц задался целью помешать церемонии. Более меланхоличные девы лили слезы дни и ночи, некоторые пугали, что не переживут этого и покончат жизнь самоубийством. Такие же настроения были у латиноамериканских девушек. Свадьба готовилась в тайне. Никто кроме мальчика и Натальи не знал, где она состоится. В Испании провести ее было бы невозможно, она состоялась в Италии. Самому Рафаэлю перед отлетом пришлось ночью выбраться на крышу, перейти в другое здание и оттуда незамеченным уехать в аэропорт. Самым тревожным моментом шикарной свадьбы в Венеции стало известие о том, что поклонницы, собираются прилететь чартерным рейсом и устроить скандал. Слава богу, обошлось…   

«Рафаэлемания у нас была невероятная, битломания ни в какое сравнение с ней не шла, - написал блоггер из Тольятти, - всюду звучало только: Рафаэль, Рафаэль, Рафаэль». В Москве и Ленинграде к кассам, где продавали билеты на концерты мальчика, пришлось вызывать конную милицию. Девушки сутками стояли у окошек касс. В день своего рождения, которое Рафаэль встретил во время гастролей в Москве, советские поклонницы с утра окружили гостиницу, где он жил. Он подошел к окну, раздернул шторы, и увидел сотни женских лиц, которые смотрели на него. А во время своего второго приезда девушки уже начали разговаривать с ним, причем по-испански. После показа фильма «Пусть говорят» число поступающих в институты иностранных языков на факультет испанского языка выросло чуть ли не вдвое. Такую статистику отмечали во всех странах мира. Девушки хотели говорить на его языке, изучали испанскую культуру, литературу, музыку. Далекая, малоизвестная Испания неожиданно стала интересна и близка миллионам людей во всем мире.

Однажды во время выступлений в Советском Союзе он заболел. Попросил отменить концерт. Но зрительницы пришли, заняли свои места и стали ждать. Сотрудники концертного зала уверяли их, что Рафаэль болен, петь не может, и выступление не состоится. Просили всех покинуть зал. Но ни один человек не ушел, девушки стали кричать: не надо петь, пусть выйдет на сцену, мы просто на него посмотрим. Спустя два часа удалось договориться с менеджерами мальчика и уговорить его приехать. Рафаэль вышел на сцену, посмотрел в зрительный зал и… начал петь. Провел полноценный двухчасовой концерт. А, пожалуй, мог бы и не петь. Зрительницы были бы в восторге, даже если бы он просто постоял на сцене, ничего не делая. А уж голос его вызывал просто экстаз. Что это было? Похоже, не зная ни одного слова на русском языке, он рассказал им все о них самих: кто они, зачем живут на свете, чего хотят. А до этого им говорили, что они существуют для того, чтобы бороться за мир во всем мире, выполнять пятилетние планы и рожать солдат для победоносной армии…

Кем он был на самом деле? Посредственным поп-певцом, быстро  растратившим ради денег голос и талант? Или гениальным трагическим артистом, с уникальной манерой исполнения и непередаваемой индивидуальностью? Или тем и другим одновременно. Не знаю. Наше время то и дело являет нам примеры совместимости самого несовместимого. И классические «гений и злодейство» по сравнению с этими чудесами детские забавы.

А свой след мальчик оставил. Не возьмусь судить какой в истории музыки, там много звезд более ярких. Но кем он останется точно в памяти, так это человеком, который сделал счастливыми миллионы женщин на этой планете. Чем? Да ничем особенным. Просто своим внешним видом и звуком голоса.   
 
  … Уральский, маленький городок: нищета, грязь, пьянство, безнадега.
 Зима. На деревянном, сером, щелястом заборе центральной улицы вывешены в ряд больше десятка глянцевых, цветных плакатов. В центре каждого плаката портрет мордатого, ласково улыбающегося мужчины, под ним небольшой текст. Муниципальные выборы. У забора утоптанный, осклизлый снег, с россыпью втоптанных в него желтых сигаретных окурков. На этом бело-желтом «ромашковом поле» стоят несколько бабушек, разглядывают плакаты. Пытаются прочесть обещания кандидатов в депутаты.

- Господи, да чо ж они так похожи-то все друг на друга? – спрашивает одна, начиная рассматривать портреты, так как  не может прочесть мелкий, слепой шрифт, - а рожи-то, прям кирпича просят… Может они братья-близнецы?
- Нет, - отвечает ей другая со смешком, -  это им на зоне один пластический хирург операции делал… Вот они и вышли у него, как однояйцевые…
Бабки хохочут.
- Да на кой нужны таки депутаты? Я их знать не знаю. Ночью такой приснится, не отмашешься…
- Они и будут…  Других-то ведь на плакатах нету. Значит, кого-то из этих и выберут…
- Ой, бля…

Мы с подругой проходим мимо забора, бабок, серых изб. Идем в предвыборные штабы кандидатов, устраиваться агитаторами. Газеты таскать. 
- Ты, это… Со всем соглашайся, все обещай, - в который раз напутствует меня Валя, которая уже неделю проработала - а они обещают тысячу в неделю. Чо, можно месяц поработать… Иди одна, я потом.

На первом этаже приземистой аптеки, в бывшей кладовой за пыльным столом сидят руководитель предвыборного штаба и его заместитель. Оба - лицо в лицо - их начальник – кандидат в депутаты, только эти чуть помоложе. Улыбаются мне. У одного золотая фикса, у другого аккуратные пластмассовые зубки. Современные урки, модернизированные. Политикой занимаются, стоматолога посещают.

Оба курят, окурки тушат в стакане. В непроветриваемом чулане без окон и отдушин нечем дышать.
- Ты, мать, ваще, за что? За хорошую жизнь, да? За демократию? Тогда голосуй, за нашего кандидата, - золотозубый воображает себя великим агитатором, - он и колонки поможет починить, и крышу, и ямы на дороге засыплет и дров привезет.
- Конечно за него, а за кого еще? И сама за него проголосую, и других сагитирую. Я за демократию, за победу в одной отдельно взятой стране либерализма, коммунизма и национал-социализма.

Штабисты ,быстро переглядываются.
- Надо правильный выбор делать, - снова говорит золотозубый, - а то выберете пидораса какого-нибудь, ничего от него не увидите.
- Ой, сынок, пидорасы заколебали, везде они. Тарифы за ЖКХ повышают, за электричество тоже…
- Вот! – улыбается урка, радуясь понятным для него словам, - давай бери газеты, пойдешь на улицу Ленина, Победы и Заветы Ильича…

В темном коридоре цепляюсь пачкой газет за какой-то выступ, пытаюсь оторвать газеты и слышу, как один спрашивает у другого: Ты понял, что эта старая ****ь сказала?
- Да похуй, нам их еще семь штук надо…пусть таскают, а то Михалыч ноги выдергает…
- Ну что, получилось? – спрашивает Валя, - понравилась ты им?
- Они в восторге! – отвечаю я, - видишь газетки дали. Пошли, разнесем. Мигом.
За углом стоит контейнер для мусора, в который я выбрасываю пачку.
- А вдруг они  узнают? – с сомнением говорит Валя, - это ведь можно проверить.
-Можно, только они не додумаются. Да и западло им будет, хоть что-нибудь сделать.

Валя идет в аптеку, выносит свою пачку газет, бросает ее в контейнер.

Затем мы переходим на другую сторону улицы и заходим в штаб кандидата-конкурента. Берем газеты, обещаем честно работать, вести тетрадку, записывать в нее, сколько сторонников у кандидата, и скольких противников нам удалось сагитировать. А нам обещают чинить колодцы, косить траву на обочинах, отстреливать бездомных собак. Газеты проносим чуть подальше, до следующего мусорного контейнера.

Я прикидываю, что в общей сложности заработаю тысяч шесть, больше за месяц эти уроды не заплатят – украдут. Я почти целый год откладывала деньги с пенсии, и недавно купила к своему компьютеру материнскую плату, процессор и видеокарту. Но тут выяснилось, что нужен еще и новый блок питания, у старого не хватает мощности. Даже половины обещанной за агитацию суммы хватит на его покупку…

Все. Теперь домой. Дома хорошо. Тепло, чисто, кот-подлиза ждет у двери. Интернет, и мальчик на экране дисплея. Впрочем, мальчик всегда со мной. Шапка с длинными ушами и мех пуховика скрывают провода от маленьких наушников. Я жму на кнопку плеера и слышу единственный в мире голос, который поет только мне:

Calla, calla,
no, no me digas nada.
Y calla,
que, que sobran las palabras.
Y calla,
que el silencio y tus manos
me van a decir cu;nto me amas…
Лариса Ушакова, Арамиль