Мемуары кардинала Миндсенти. Часть 3

Иван Лупандин
Часть 3

Господство коммунистов

Глава 1

Новое правительство

        Под давлением Ворошилова лидеры партии мелких сельских хозяев согласились на формирование коалиционного правительства после выборов, состоявшихся 4 ноября 1945. После реорганизации парламента русские провозгласили, что в виду наличия этого соглашения они примут только такое правительство, в котором партия мелких сельских хозяев и левые партии поделят министерские портфели поровну. Они также потребовали, чтобы на пост министра внутренних дел был назначен коммунист. Это дало бы им контроль над внутренним делами страны, прежде всего, над полицией.
        Партия мелких сельских хозяев подчинилась давлению со стороны русских. Золтан Тилди стал премьер-министром. В его правительстве было восемь представителей партии мелких сельских хозяев, трое социал-демократов, трое коммунистов и один представитель крестьянской партии. Состав кабинета вызвал удивление во всей стране. Только теперь люди осознали, насколько опасной сделалась ситуация из-за того, что лидерство в партии мелких сельских хозяев было вверено не искусным политикам, а людям, не имевшим необходимого политического опыта. Очень скоро я узнал, что «политическая полиция» искала – и нашла –  инкриминирующие материалы, чтобы выдвинуть обвинения в «военных преступлениях» или «антинародной деятельности» против некоторых из лидеров партии мелких сельских хозяев. Очень скоро этих людей запугали до такой степени, что они поддержали декреты, открывшие для коммунистов путь к власти.
        16 ноября 1945 года премьер-министр Золтан Тилди нанес мне официальный визит. Его сопровождал Бела Варга. Я принял их довольно прохладно и в ходе беседы намекал на слабость партийного руководства и на опасности, которые могут из этого воспоследовать. Они оправдывали свою позицию, ссылаясь на угрозы со стороны Ворошилова. Они сказали, что после заключения мирного договора можно будет осуществлять более независимую политику.
       Тилди спросил, когда я собираюсь ехать в Рим, и попросил меня передать Папе Пию XII пожелание венгерского правительства о возобновлении дипломатических отношений. Он хотел также, чтобы я попросил Папу, чтобы тот назначил Анджело Ротту, бывшего нунция, который заслужил уважение в стране, своим посланником в Венгрии. Эта просьба показалась мне странной, поскольку русские, оккупировав Венгрию, выслали его. Я не мог не подозревать, что они хотели произвести хорошее впечатление на Ватикан и таким образом нейтрализовать всякого рода информацию, которую я мог бы передать Папе относительно враждебности режима по отношению к религии. Я, однако, никак не проявил своих чувств и пообещал передать их просьбу Папе. Тилди явно повеселел. Затем мы переменили тему разговора. Я коснулся слухов о том, что марксисты хотят отменить монархическую конституцию и провозгласить республику. Тилди уже знал об этих усилиях. Я призвал его не поддаваться советскому давлению, указывая, что во время предвыборной кампании ни одна из партий не призывала к изменениям в конституции. Если же коммунисты захотят поставить этот вопрос, то это должно стать предметом общенародного референдума. «Они требуют республики только потому, что это выгодно для них», – сказал я, пристально глядя на Тилди. «Я разделяю Вашу точку зрения», – ответил он. И он, и Бела Варга пообещали мне, что руководство партии мелких сельских хозяев предпримет все усилия, чтобы отклонить этот проект коммунистов. 
        В силу этих заверений я чувствовал себя значительно более уверенно, когда отправился в Рим 30 ноября 1945. Я оставался там три недели. В мое отсутствие Тилди, вопреки всем своим обещаниям, рекомендовал руководителям партии мелких сельских хозяев принять закон, провозглашающий Венгрию республикой. Парламентская группа выступила с протестом, к которому присоединились многие партийные организации.      
        Как только я вернулся из Рима, я написал письмо Тилди и Бела Варге, в котором напомнил им об их обещании. Но все мои усилия были напрасны, и всплеск негодования, прокатившийся по всей стране, был проигнорирован. Тилди хотел стать президентом Венгрии. Если раньше у него и были какие-то сомнения в связи с конституцией, то теперь эти сомнения рассеялись, и он отныне преследовал лишь свои личные цели.

Глава 2

Кампания против молитвы

        Структура коммунизма не проста: она в высшей степени сложна. Среди важных аспектов коммунистического движения – его идеология, его партийная организация, его требование быть верным своим принципам. Это что-то вроде религии – но в отрицательном смысле – со своими догмами и иерархическим руководством. Идеология коммунизма может быть кратко сформулирована следующим образом:
        Материя – это единственная реальность, которая существует извечно и вечно будет существовать. Из нее эволюционировали вселенная, растения, животные. В конце этой эволюции находится человек. Коммунистическая идеология не признает ни существования Бога, ни бессмертия души. Материя – источник собственного бытия; она не нуждается ни в каком творце. Порядок и целесообразность в мире – следствие диалектического развития, а не работа какого-либо «мирового духа». Это развитие с необходимостью идет по постоянно возрастающей линии; оно основывается на диалектическом напряжении, которое возникает вследствие противоречий, внутренне присущих самой материи. Используя прилагательное «диалектический», коммунисты желали подчеркнуть различие между их материализмом и тем, что они называли «механистическим материализмом» энциклопедистов XVIII века. Согласно учению последних, вселенная и жизнь в ней, равно как и человек, развилась благодаря медленным постепенным количественным и пространственным изменениям частиц материи. В противовес механистической теории детерминистов, марксисты считают, что материя, вдобавок к количественной и пространственной протяженности, обладает также свойством движения. Постоянное движение дает материи способность развиваться и изменяться. Согласно особенностям своего строения, материя совершает разные виды движения. На низшей стадии она способна только к химическому и физическому движению. Затем она становится более дифференцированной и обретает свойство жизни. Еще на более высокой ступени она обретает свойство сознавать себя. Но эти новые стадии бытия: жизнь и сознание – не появляются в результате изменений, производимых медленной, сбалансированной эволюцией. Напротив, они появляются внезапно, в благоприятный момент, когда накопившиеся количественные изменения внезапно приводят к качественному изменению.
         Если мы спросим, как коммунисты доказывают свой диалектический материализм, то мы обнаружим, что они рассматривают многие свои утверждения как неопровержимые аксиомы, не нуждающиеся в доказательстве. Они также верят, что их утверждения с избытком подтверждаются наукой. Но в этом отношении они не спешат с доказательствами. Они лишь указывают, например, что многие вещи могут быть изготовлены химическим путем, что кипящая вода превращается в пар и т.д. Опираясь на опыт нашего столетия, коммунистические пропагандисты хорошо изучили природу предвзятости человеческого мышления и используют ее в своих целях. Они обещают рабочим национализацию фабрик, а крестьянам – аграрную реформу. Они организуют и используют в пропагандистских целях социальную помощь обездоленным и угнетенным. В каждой социальной прослойке есть сострадательные люди, которые принимают сторону бедных и страждущих и желают справедливого социального устройства. Такие люди часто по недомыслию становятся приспешниками коммунистов. Их поддержка приносит марксистскому движению пропагандистскую выгоду. Часто таких «симпатизирующих» привлекают пустые обещания коммунистов: достижение социального равенства, ликвидация нищеты, всеобщее благосостояние, построение счастливого бесклассового общества во всем мире. Но коммунистическая идеология может достичь прочных результатов только там, где подорваны религиозные основы нации, где разум, вера в Бога и мораль не оказывают достаточного сопротивления такого рода идеям.
         В христианских кругах марксистские догмы обретают почву только в том случае, когда религия утрачивает свое место в качестве определяющей силы в общественной жизни. Хорошо известно, что люди, которые стали сомневаться в своей вере, ищут новых и более прочных оснований. В таких случаях марксизм кажется им спасением.  Колеблющийся надеется, что диалектический материализм даст ответ на те вопросы, которые религия и метафизика объявляют тайной и оставляют без ответа. Поэтому в [случае] нации, все еще укорененной в вере, у коммунистов мало шансов достичь своих целей. Наши венгерские коммунисты, которые обучались в Москве и только что вернулись из России, прекрасно понимали, что наш народ не примет их доктрины. Поэтому они скрывали свои планы захвата власти и утверждали, что у них нет намерения навязать всем людям марксистские взгляды. Они говорили о правах человека и свободе совести точно так же, как и западные буржуазные политики.   
       Таким образом эти советские эмиссары смогли сбить с правильного пути даже верующих. Они обрядили коммунизм в одеяние истинно демократической партии. Из их речей и публикаций вытекало, что даже убежденные католики могут сотрудничать с коммунистами и голосовать за них без малейших угрызений совести.
       Во время наших епископских встреч мы обсуждали проблемы, которые ставила для нас эта тактика коммунистов. Я также проводил беседы с лидерами Католического действия. Необходимо было оказать сопротивление обольщениям со стороны марксистов и воспрепятствовать захвату власти крайне левыми партиями. Поэтому, когда сделался известным состав правительства и указ о преобразовании Венгрии в республику, я решил подготовить наш народ к трудным временам нужды и угнетения. Я попросил прелата Жигмонда Михаловича, лидера Католического действия, подготовить план по интенсификации религиозной жизни всей нации. Поскольку десница Божия отяготела на нас, мы желали совершить покаяние, обратиться к Небу с просьбой о милосердии, а также молиться о даровании нам силы, необходимой для того, чтобы перенести удары судьбы. Но необходимо было также ответить на несправедливые обвинения, некоторые из которых исходили из-за рубежа и подхватывались коммунистами, чтобы оправдать произвол и угнетение со стороны советских оккупантов. 31 декабря 1945 года, в новогоднем радиообращении к нации, я постарался спасти честь венгерского народа от клеветников внутри страны и за границей. Три недели спустя, 20 января 1946 года, во время праздника в честь святой Маргариты из династии Арпадов, я снова говорил о покаянии и призывал наш народ следовать примеру этой любимой нами святой, которая принесла столько жертв ради блага народа. В моем пастырском послании по случаю начала Великого поста содержались аналогичные идеи.
         Я думаю, что могу сказать без хвастовства, что увещевающий голос Церкви был слышен по всей стране. Многие люди, включая некатоликов, присоединись к нашему движению покаяния. Люди были готовы принять на себя тяжелый крест, как это сделал Христос, и нести его. Я вспоминаю, что в тот период я часто прибегал в своих речах к метафоре молота и наковальни. Будучи ребенком, я часто посещал сельскую кузницу, где мое внимание привлекал не столько молот, который только бил, сколько наковальня, которая никогда не давала сдачи и с каждым ударом казалась мне еще более прочной и твердой. Моя фраза: «Чем тяжелее молот, тем прочнее наковальня», – стала известна по всей Венгрии.
         Ответ на наш призыв к покаянию превзошел все ожидания. Новенны были отслужены во всех церквях страны между 2 и 9 февраля 1946. Во многих местах церкви не могли вместить всех верующих. 9 февраля я сам совершил богослужение в церкви Непрерывного Поклонения [Св. Дарам] в Будапеште. Я сказал:
        «Только молящееся человечество может построить лучший мир. Я думаю сейчас не только о внешних вещах, таких как дома, мосты, улицы, кабели и т.п., но я думаю о наших отношениях с ближними и о нашем отношении к самим себе. Мы должны вложить в наше планирование и наше строительство жертвенный энтузиазм и силу молитвы. Молитва в состоянии умножить наши физические и духовные силы; она имеет власть, которая в состоянии преодолеть даже законы природы».
        Когда я вышел из главных дверей церкви после богослужения, меня тепло приветствовала толпа верующих перед храмом. Но некоторые начали выкрикивать имя лидера партии Скрещенные стрелы: «Салаши! Салаши!». Тайная полиция направила своих агентов, чтобы они смешались с толпой; эти выкрики должны были послужить поводом для арестов. И уже на следующий день газеты сообщили, что примас, опираясь на поддержку сторонников партии Скрещенные стрелы, под видом религиозной церемонии организовал антидемократическую и антиреспубликанскую демонстрацию, которая вызвала негодование у всего народа.
         От рабочих Будапешта потребовали, чтобы они устроили контрдемонстрацию. Они шли молча, с унылым видом; но нанятые за деньги агитаторы проникли в ряды демонстрантов и выкрикивали: «Работу и хлеб! Веревку для Миндсенти!». Затем газеты опубликовали статьи о «спонтанной» демонстрации, вызванной моей провокационной антидемократической позицией.
         С этого момента меня непрестанно клеймили в прессе и на массовых митингах. Реальной причиной этой кампании был вызывающий страх у властей подъем религиозной жизни и рост христианского самосознания. Когда обвинения против меня стали появляться и в зарубежной прессе, я ответил на них через нашу церковную газету Uj Ember.

Глава 3

Встреча с Папой Пием XII

        В более ранние годы моей жизни у меня почти не было возможности совершать заграничные поездки. Будучи еще молодым священником, я в 1924 году посетил Лурд, что было для меня большим событием. Но моя работа в качестве приходского священника отнимала у меня слишком много сил и времени, чтобы я мог позволить себе туристические поездки. Когда в 1937 году меня назначили Папским прелатом, я мечтал поехать в Рим, но в то время тучи нацизма уже сгустились над нашей страной. А в 1944 году, когда Папа Пий XII назначил меня епископом Веспрема, война уже свирепствовала в течение 5 лет. Кроме того, немецкие оккупационные власти держали Венгрию под своим контролем.
       Теперь я стал примасом Венгрии и архиепископом Эстергома. Невзирая на все трудности и не обращая внимания на подозрения русских, я был обязан, как получивший эту новую должность, как можно быстрее установить контакт с Римом. Генерал [Уильям] Кей – глава американской военной миссии – взял меня и моего секретаря с собой в свой самолет, который направлялся в Бари. Это было 30 ноября 1945. Из Бари мы на автобусе добрались до Рима. Рейс задержался, и мы прибыли очень поздно. Папа уже начал свое предрождественское уединение. Но когда он услышал о нашем приезде, он прервал духовные упражнения и принял нас с большим радушием. Я всегда уважал Папу Пия XII как выдающуюся личность; теперь я лично мог убедиться, какого доброго Святого Отца Бог даровал нам. Он прекрасно знал историю венгерской церкви и нынешнее положение католиков в нашей стране. Как папский легат он лично председательствовал на Евхаристическом конгрессе в Будапеште в 1938 году и с тех пор был особенно расположен к нам. Поэтому я надеялся, что отношения между Ватиканом и Венгрией удастся восстановить и углубить.
        Из моих донесений в Папский государственный секретариат и в различные конгрегации Святой Отец имел представление об участи, постигшей венгерскую церковь. Он явил заботу и симпатию к нашему народу и был очень рад моему приезду. Он также похвалил венгерский народ за верность своей религии в обстановке горя и страданий. Когда я ответил, что Венгрия рада тому, что Его Святейшество и Град Ватикан, Собор Святого Петра и сам Рим миновали самые ужасные последствия войны, Пий XII сказал: «Вы, испившие столь горькую чашу страданий, еще имеете силы радоваться этому?». Я ответил: «Мы истинно рады этому, ибо надеемся, что помощь и спасение для раненого человечества и для лежащей в руинах Венгрии придет отсюда». Затем я рассказал ему о тогдашнем положении Церкви в Венгрии. Я также говорил о необходимости назначить епископов в две оставшиеся вакантными епархии и, наконец, передал просьбу премьер-министра Тилди о восстановлении дипломатических отношений между Венгрией и Св. Престолом.
         Папа был тотчас же готов отправить нунция Анджело Ротту обратно в Будапешт. Но я открыл Папе мое недоверие и сомнения и рассказал ему об антирелигиозной позиции коммунистов. Я выразил свое убеждение, что немедленное возвращение нунция не отвечает нынешней ситуации. Поэтому мы решили, что после моего возвращения я проинформирую страну о моем визите в Рим и о возможности возобновления дипломатических отношений между Венгрией и Святым Престолом. Затем я буду следить, какое действие произведет это сообщение.
         Наконец, я попросил Святого Отца оказать помощь венгерским гражданам, которые вели жизнь, полную лишений, в беженских лагерях на территории Австрии и Германии. В конце аудиенции Святой Отец проинформировал меня, что мое имя будет фигурировать в списке тех, кто удостоится звания кардинала на ближайшей консистории.
        В Риме я также встретился с венгерскими беженцами и обсуждал их судьбу с бароном Габором Апором и его сотрудниками. 9 декабря 1945 года я отслужил мессу для наших беженцев в часовне Папского Венгерского института. Во время проповеди я сказал им: «Любите друг друга, любите Церковь, которая есть столп истины, любящая мать; любите нашу страну, которая сейчас истекает кровью от тысячи ран. Будем оказывать друг другу помощь везде, где это возможно. Ураган, который пронесся над миром, также хлестал ветви венгерского дерева и рассеял его листья. Дайте приют каждому осиротевшему венгру».
       Эти мои слова неоднократно цитировали беженцы.
       В феврале 1946 года я действительно был назначен кардиналом. Я тотчас же обратился к властям с просьбой, чтобы мне выдали заграничный паспорт. Но выдача его задерживалась. Почти каждый день мы обращались в соответствующие органы с просьбой ускорить выдачу паспорта. Мне было уже пора отправляться в Рим. Наконец, мне сказали, что я должен лично явиться в Будапешт, чтобы получить паспорт. Эта тактика отсрочек была лишь попыткой властей показать, насколько они важны. Никакое правительство в прошлом не отважилось бы поступать аналогичным образом с кем-либо из моих предшественников. Поэтому я не поехал в Будапешт и не изменил своего решения, даже когда мой генеральный викарий Янош Драхош пытался уговорить меня изменить мое решение, мотивируя это тем, что если я не смогу поехать в Рим, я лишу венгерскую церковь высокого отличия. Наступил назначенный день моего отъезда – 17 февраля 1946. Поскольку паспорта не было, я отправился посещать приходы и школы в окрестностях Эстергома. В это время позвонил премьер-министр Ференц Надь. Поскольку он не смог дозвониться до меня, он спросил монсеньора Драхоша: «Скажите мне, пожалуйста, собирается ли примас ехать в Рим?».
        «Как это возможно? У него нет паспорта».
        Надь ответил: «Пожалуйста, передайте примасу, что правительство просит его немедленно отправиться в Рим. Заграничный паспорт ожидает его в Эстергоме».
        Драхош не мог удержаться, чтобы не спросить с легкой иронией: «Разве ему не надлежало лично явиться за документами в Будапешт?»
        «Вовсе нет, но я прошу Вас проследить, чтобы он как можно скорее получил это известие».
        Курьер нашел меня в Вишеграде. Эта внезапная уступчивость со стороны правительства не была удивительной. В последний момент венгерский посол в Риме телеграфировал в Будапешт, что из 32 новоизбранных кардиналов 31 уже прибыл в Ватикан. Не прибыл только примас Венгрии, и мировая пресса уже обсуждала, что бы это могло означать.
        Генерал Кей, который помог мне с моим первым визитом в Рим, узнал об истории с моим паспортом. Когда я вернулся в Эстергом, он уже ждал меня со своим самолетом на поле в окрестностях города. Этот самолет доставил меня и моего секретаря монсеньора Закара в Рим. Мы прилетели туда в полдень 18 февраля 1946. Представители венгерской колонии в Ватикане и многие журналисты прибыли на аэродром, чтобы приветствовать нас. Нас разместили в Папском Венгерском институте. В тот вечер я сделал несколько официальных визитов. На следующий день Святой Отец принял меня на частной аудиенции. Я поведал ему о причине моего опоздания. Быть может, мой рассказ, который дал ему возможность понять нашу ситуацию, привел к тому, что на консистории Папа обнял меня и сказал: «Eljen Magyarorszag!» («Да здравствует Венгрия!»). Когда он надел на мою голову кардинальскую шапку, он сказал с глубоким волнением: «Среди этих тридцати двух кардиналов ты будешь первым, кто претерпит мученичество, коего символом является этот красный цвет».
         В качестве своей титулярной церкви – вместо базилики Св. Григория Великого, которую Папа собирался уделить мне – я попросил храм Сан Стефано Ротондо, который посвящен памяти святого первомученика архидиакона Стефана и который в прежние времена был церковью для венгров, проживавших в Риме. Папа Пий XII с радостью выполнил мою просьбу. 28 февраля он лично вручил мне архиепископский паллий – символ моего служения. 4 марта он снова принял меня на частной аудиенции. Это была моя последняя встреча с Пием XII. Но его отеческая доброта и симпатия продолжали сопровождать меня. Он всегда возвышал свой голос в мою защиту, когда у меня возникали трудности. Всякий раз он разоблачал махинации коммунистов и т.н. «прогрессивных католиков». Я вспоминаю с большой благодарностью, как он заступился за меня, когда меня арестовали и судили, и я также помню слова отеческой любви в телеграмме, которую он прислал мне после моего освобождения в 1956.
         Во время своего пребывания в Риме я несколько раз встречался с лидерами венгерской колонии, обсуждая мои римские планы и проблемы венгерских беженцев. Я посетил беженские лагеря в Болонье, Реджо-Эмилии, Римини и Сан-Пасторе. Лишившиеся родины венгры приняли меня с любовью и доверием, и я ходатайствовал об облегчении их участи перед властями и благотворительными организациями. Потрясенный, я ходил по огромным кладбищам венгерских солдат в окрестности Удине, где столь многие мои соотечественники, погибшие во время Первой мировой войны, покоятся в итальянской земле, так далеко от родины и от своих семей.
        18 марта 1946 года американский самолет доставил меня домой. Было радостно после месяца отсутствия пролетать над голубой зеркальной гладью озера Балатон и вернуться назад в Венгрию.

Глава 4

Гонимые

        На епископской конференции, состоявшейся осенью 1945, мы также обсуждали участь так называемых «военных преступников» и «врагов народа», которые находились в заключении. Многие из арестованных были осуждены по приговору народных судов, а другие просто отправлены в лагерь без суда. Большинство этих заключенных были невинные люди, которых интернировали лишь для того, чтобы запугать их и сделать более сговорчивыми для сотрудничества с коммунистами. Но, конечно, в тюрьмах находились и неприглядные фигуры, связанные с предшествующим режимом, которые злоупотребляли своим положением и исполняли или отдавали приказы, которые привели страну к катастрофе.
         Летом 1945 года Большая тройка, собравшись на Потсдамской конференции, приняла решение о переселении немецкого населения. Теперь Ворошилов оказывал давление на временное правительство, чтобы оно издало декрет о принудительном выселении всех немцев. Когда пошли слухи об угрозе такой акции, многие венгерские немцы (швабы) попытались избежать депортации, вступив в марксистские партии. Те же, которые не поступили подобным образом, навлекали на себя подозрение в том, что они являются «военными преступниками» или нацистами. От таких подозрений был лишь один шаг до конфискации имущества, интернирования или заключения конкретного подозреваемого в тюрьму.
        Мы, епископы, не могли остаться безучастными. Нашим долгом было привлечь внимание нации и всего мира к этой ситуации, что мы и сделали в нашем пастырском послании от 17 октября 1945 года. Как во время войны нашей христианской обязанностью было защищать евреев, так теперь мы были обязаны вступиться за невинных немцев.
        После моего возвращения из Рима я принял приглашение от рабочих Чепеля и 23 декабря 1945 совершил мессу в большом местном приходском храме. Чепель – это типичный фабричный город, насчитывавший около 50 000 жителей. Коммунисты считали его своей цитаделью. Мое посещение этого города и необыкновенно радушный прием, который мне оказали десятки тысяч рабочих, был неприятным сюрпризом для коммунистов. Кстати, жители Чепеля неоднократно проявляли свою приверженность христианству. В 1945 году там была открыта новая католическая средняя школа, и городские власти попросили монахов-бенедиктинцев руководить ею. Именно потому, что коммунисты всегда утверждали, что в этом пролетарском городе их позиции особенно сильны, я решил, что Чепель – это как раз подходящее место для того, чтобы привлечь внимание людей к судьбе тех, кто подвергся преследованиям. Поэтому в своей проповеди я противопоставил христианскую любовь слепой ненависти.
          На Рождество я посетил два больших лагеря для интернированных: в Буде и в Чепеле. Цель моего посещения была пастырской, но я также надеялся, что мои визиты помогут облегчить страдания заключенных. Я также старался выразить мои чувства симпатии и благодарности. Всего лишь год назад, как раз в Рождество, я сам находился в заключении вместе с 26 священниками и семинаристами.
          Я известил заранее руководство лагерей о своих визитах и о времени моего прибытия, прося их сообщить мне, удобно ли им то время, которое я выбрал, или, если нет, чтобы они предложили другое время. Но я не получил никакого ответа. Поэтому я просто прибыл к воротам лагеря, явно как нежеланный гость, и заявил, что буду находиться там, пока меня не впустят. Весть о том, что примас Венгрии ждет у ворот лагеря, быстро распространилась по окрестностям, и народ стал собираться к месту происшествия со всех сторон. Администрацию лагеря это, по-видимому, смутило, и они открыли для меня ворота. Я сначала посетил бараки, а затем одиночные камеры. В лагере в Буде я попросил, чтобы заключенных собрали на плацу, чтобы я мог сказать им несколько слов. Сломленные люди подняли головы, и искорка радости и надежды засветилась в их глазах. В моем лице их посетила Церковь, чтобы утешить их в их бедствии и унижении. После этих моих посещений лагерей марксистские газеты писали, что архиепископ Эстергома проявил свою солидарность с преступниками, и злобно заметила, что на Рождество прошлого года он не посетил жертв нацистского режима. Но поскольку все в стране знали, что тогда я сам был узником нацистов, то мне не пришлось отвечать на это нелепое обвинение.   
         Когда мне удавалось получить разрешение, я посещал тюрьмы Будапешта и заходил во все камеры. Заключенные часто встречали меня со слезами на глазах, и верующие других конфессий иногда просили меня благословить их. В одной из камер я встретил бывшего армейского ординария – престарелого епископа Иштвана Задравеца, содержавшегося в ужасных условиях.
        Теплые человеческие отношения иногда рождались благодаря этим посещениям тюрем. Родственники некоторых узников приходили ко мне в Эстергоме и Будапеште, чтобы поблагодарить меня, и хотя я совершал эти визиты, вовсе не помышляя об обращении кого-либо, некоторые узники стали католиками.
        После этих визитов я обратился с письмом к правительству, прося об амнистии, освобождении под честное слово или, по крайней мере, о более гуманном обращении с заключенными, в зависимости от степени их вины. Поскольку, разумеется, в тюрьмах находились также сторонники бывшего режима, сотрудничавшие с немцами, а также члены партии «Скрещенные стрелы», я распространил свой призыв и на них тоже. Мое письмо было вскоре опубликовано в прессе, но ему было дано совершенно искаженное толкование.

Глава 5

«Заговор школьников»

      Венгрия официально стала республикой 1 февраля 1946 года. Новым президентом стал Золтан Тилди, премьер-министром – Ференц Надь. Ласло Райк сменил более гуманного Имре Надя на посту министра внутренних дел – перемена, чреватая серьезными последствиями. Три левых партии объединились и образовали единый блок в парламенте. Это было сделано под давлением русских, после того как депутаты от социал-демократической и национальной крестьянской партии поначалу отказались играть роль пешек, всегда голосующих «правильно». После формирования блока партийная дисциплина ужесточилась. С этого момента депутаты уже не могли открыто высказывать свое мнение или независимо определять свою позицию по тому или иному вопросу.  Коммунисты добились того, чтобы парламент принял закон о защите общественного порядка и государства [«Акт о защите республики»]. Очевидно, они надеялись, что новый закон даст им легальную основу для проведения полицейских операций и для шантажа. Народ вскоре окрестил этот закон «расстрельным». Он действительно давал основание для преследования широких групп населения за их общественную деятельность. Позднее, когда я сам оказался на скамье подсудимых, обвинение против меня основывалось именно на этом законе.
       Группа сопротивления во главе с Дежё Шуйоком пыталась противостоять новому закону. Провозглашение Венгрии республикой было источником многих горьких разочарований для Шуйока. Сначала он протестовал против изменения формы правления. Затем коварные коммунисты пообещали ему пост премьер-министра. Это заставило его отказаться от своей прежней позиции, после чего он пытался убедить как можно большее число депутатов, что в нашем нынешнем положении, учитывая давление со стороны русских, переход к республиканской форме правления неизбежен. Наконец, он согласился сам внести соответствующий законопроект.
        Захватив власть, коммунисты уже не чувствовали себя связанными обещаниями и поддержали кандидатуру Ференца Надя, а не Шуйока. Надь, скромный член партии мелких сельских хозяев, оказался неопытным политиком. Русские смогли уговорить его предложить на рассмотрение парламента «Акт о защите республики». Растущая оппозиция внутри партии мелких сельских хозяев подавлялась за счет старой тактики: запугивания. Прошел слух, что если «Акт» не будет утвержден парламентом, русские не оставят это без наказания, но если парламент согласится, то удастся выиграть драгоценное время и спасти партию большинства (т.е. партию мелких сельских хозяев), которая сможет действовать более свободно в будущем. Заключив мирный договор (с СССР), партия сможет избавиться от всех тех законов, которые приходится утверждать сегодня.
        Находясь в плену такой иллюзии, Ференц Надь смог добиться утверждения парламентом «расстрельного закона» 12 марта 1946 года. Небольшая группа депутатов во главе с Шуйоком пыталась противостоять принятию закона. В ходе дебатов группа Шуйока подвергла нападкам Ласло Райка, возглавлявшего политическую полицию, и осудила его бесчеловечные методы. В результате Шуйок и двадцать других депутатов были исключены из партии мелких сельских хозяев по настоянию Советского Союза.
      Становилось всё труднее откапывать новых «военных преступников» и «врагов народа». Нужно было придумать новые виды преступлений против республики. В конце апреля 1946 года министр внутренних дел Райк приказал провести обыски в средних школах. Полиция появлялась в часы уроков, просматривала учебники и тетради учащихся, рылась в их портфелях. Затем было арестовано около десяти школьников, которых запугали и заставили «разоблачить» некоторых преподавателей катехизиса и учителей-монахов как врагов правительства. Во время обысков полиция также подбрасывала оружие и боеприпасы в школьные здания, а затем «обнаруживала» всё это в присутствии школьного руководства. Репортажи об этих «ужасных условиях» в школах быстро появились в левой прессе, вместе с обвинениями в адрес учителей. Приходские школы были заклеймены как «очаги реакции».
        Как только я услышал об этих инцидентах, я приказал директорам католических школ проверить каждый случай. Министр образования Дежё Керестури лично помогал мне проводить эти расследования; в результате я получил официальное подтверждение того, что общественность уже вполне осознавала, а именно, что вся эта операция была не чем иным, как организованной атакой на католические школы и религиозное обучение. 4 мая 1946 года епископат Венгрии опубликовал пастырское послание, в котором была сформулирована наша позиция по вопросу школьного образования и дана отповедь тем, кто пытался усмотреть в наших церковных школах опасность для демократии.   
       В народе было сильное и повсеместное негодование по поводу этой полицейской акции. Тем не менее полиция провела новые обыски и, разумеется, сделала новые «открытия». Стало ясно, что коммунисты поставили своей целью принудить партию мелких сельских хозяев дать согласие на секуляризацию церковных школ и прекращение обязательного преподавания религии в школах.  Но сотрудничество прессы и политической полиции еще не было полностью синхронизировано, так что в одном случае будапештские газеты опубликовали сообщение о «заговоре» в средней школе в городе Байе, руководимой монахами-цистерцианцами, еще до того, как в этой школе был проведен обыск. Это сообщение сделалось скандально известным по всей стране, так как оно было предельно детальным и в нем приводились конкретные «факты». После этого случая упоминания о «заговоре школьников» исчезли со страниц газет.

Глава 6

«Ассоциация родителей»

         После разоблачения в Байе полиция предпочитала избегать подобного рода провокаций. Но вопрос католических школ был далек от разрешения. После упомянутых провокаций все время говорилось о необходимости единого образования, и правительственная пропаганда настойчиво проводила тезис о том, что реформа образования требует введения новых школьных учебников, отмену обязательного обучения детей религии и национализацию церковных школ. Утверждалось, что подобные реформы уже давно осуществлены в западных демократических странах. Такую же реформу необходимо осуществить и в Венгрии, поскольку церковные школы, в отличие от государственных, придерживались «антидемократической, реакционной» системы образования.
         У нас были причины опасаться, что руководство партии мелких сельских хозяев снова уступит давлению, и поэтому мы мобилизовали родителей на защиту наших школ. Мы организовывали лекции, конференции и курсы для родителей и учеников монастырских школ. Мы также устраивали массовые митинги в ответ на обвинения со стороны левых партий и прессы. Это движение родителей заставило коммунистов изменить тактику. Они сделали школьный вопрос предметом полемики между политическими партиями. Таким образом им удалось поколебать структуру партии мелких сельских хозяев. Все больше и больше они настаивали, что определенные вопросы, относящиеся к компетенции правительства, должны решаться в рамках дискуссии между лидерами партий. Идея была в том, чтобы обойти парламент и подготовить решение правительства путем переговоров между партиями. Лидеры партии мелких сельских хозяев не смогли осознать опасность той роли, которую играли коллаборационисты в их собственных рядах, и не раскусили махинаций политически подкованных марксистов. Но избиратели были возмущены лавированием и соглашательством. Низовые организации партии мелких сельских хозяев требовали прекратить подобные переговоры и настаивали на том, чтобы делами правительства занимался парламент, который был единственным подобающим органом для этого. Эти требования усилились, когда стало известно, что ассоциация родителей отвергла требования коммунистов относительно новой образовательной политики.
         Ассоциация родителей возвысила свой голос, когда появились первые обвинения в связи с «заговором школьников». Ее представители настаивали на участии во всех расследованиях и резко отвергали беспочвенные обвинения. Я сам часто принимал участие в митингах протеста, которые организовывала ассоциация родителей, и говорил на митингах о таких вопросах, как право Церкви участвовать в образовании, значение церковных школ и т.п. 21 мая 1946 года в моей речи в Академии Св. Стефана – форуме христианских художников, ученых и писателей – я предложил действовать вместе с протестантами в том, что касается проблемы религиозного образования в школах. Я уже до этого встретился с кальвинистским пастором Ласло Равасом, и мы достигли полного взаимопонимания в нашей решимости противостоять политике коммунистов в вопросе образования. Пастор Равас также положительно отозвался о деятельности ассоциации родителей-католиков. Протестанты стали прислушиваться к моим словам, поняли мои намерения и стали приходить на наши митинги и конгрессы и даже приняли участие в наших паломничествах в Марианский год.
        30 мая 1946 года я принял участие в массовом митинге ассоциации родителей, организованном в Калоче. В моем обращении я ответил на обвинения в том, что церковные школы не заботятся о детях из низших слоев населения. Митингующие отправили резолюцию премьер-министру Ференцу Надю, осуждавшую систематические атаки на приходские школы. Делегация от ассоциации родителей также направила меморандум Дежё Керестури, моему бывшему ученику из Залаэгерсега, который стал министром образования, а также известным писателем. Мы знали, что он был противником образовательной политики марксистов, несмотря на инструкции, получаемые от своей партии, и надеялись, что обращение ассоциации родителей укрепит его в занятой им позиции.
         Благодаря своей активной деятельности ассоциация родителей смогла привлечь общественное внимание к опасностям, угрожавшим церковным школам и христианскому образованию детей. В результате на следующий учебный год еще большее число родителей отправило своих детей в церковные школы. Это был своего рода плебисцит в поддержку наших оклеветанных школ и наших якобы отсталых методов воспитания.  В рядах партии мелких сельских хозяев возросло недовольство соглашательской политикой партийного руководства и на время депутаты парламента от этой партии смогли воспрепятствовать планам коммунистов. На протяжении всей этой борьбы министр образования Керестури занимал удивительно твердую позицию и в конце концов предпочел уйти в отставку, чем стать марионеткой в руках коалиционного правительства.

Глава 7

Убийство на бульваре

        В середине лета 1946 года в Будапеште был убит русский солдат. Эта новость передавалась по радио в первую очередь. На следующий день газеты опубликовали рассказ об убийстве под крупными заголовками. В репортажах говорилось, что «ставший жертвой террористического нападения» русский солдат был обнаружен на улице Терез-Кёрут (часть будапештского Кольцевого бульвара) и что сразу после этого на чердаке пострадавшего от бомбежки дома был найден труп молодого человека в униформе КАЛОТ (католической молодежной организации). Расследование пришло к выводу, что выстрел, котором был убит доблестный русский солдат, был совершен из окна пострадавшего от бомбежки дома, а стрелявший, совершив свое преступное деяние, убежал на чердак и, когда полиция выследила его там, покончил с собой, чтобы избежать возмездия.
         В это же время мне рассказали подлинную историю случившегося. На оживленном бульваре русский солдат был убит своими же товарищами на глазах у многочисленных прохожих. Примерно в это время в тюрьме на улице Андраши умер молодой подследственный: тайная полиция переусердствовала во время допроса. Из-за того, что два тела находились недалеко друг от друга, тайная полиция объявила несчастного молодого человека убийцей, русского солдата – жертвой террористического акта и таким образом увязала эти два события в один клубок. Утверждение, что «убийца» был членом «реакционной молодежной католической организации» послужило предлогом для ее принудительного роспуска. Общественность, разумеется, скоро осознала, что вся эта история соткана из грубой лжи. Всем было известно, что члены КАЛОТ не имели своей униформы. Русские оккупационные власти все же использовали эту выдуманную версию как предлог для ликвидации всех молодежных организаций. Правительство вынуждено было подчиниться и издало указ № 7330/1946 МЕ, поручив министру внутренних дел Ласло Райку принять все необходимые меры для вышеуказанной ликвидации.
       20 июля 1946 года мы созвали съезд епископов, чтобы обсудить ситуацию. Мы решили протестовать решительно. Поэтому я написал письмо премьер-министру Ференцу Надю, в котором указал на незаконность подобных указов и потребовал, чтобы все это дело рассматривалось подобающим образом на основании закона. Жители Венгрии не сомневались, что вся эта кампания была реакцией коммунистов на тот факт, что венгерская молодежь массово бойкотировала организации, основанные марксистами и поддерживавшиеся из правительственных фондов. Тем не менее наши клубы и организации были распущены, их собственность (включая здания) экспроприирована и передана марксистским молодежным организациям. Лидеров наших ассоциаций принудили в этом участвовать.
         На том же епископском съезде мы также обсуждали судьбу заключенных в лагерях для интернирования. От имени епископата я написал еще одно письмо премьер-министру Ференцу Надю, требуя общей амнистии и призывая правительство искать национального единства, а не продолжать настраивать одних венгров против других. Когда главнокомандующий русскими оккупационными войсками узнал об этих письмах, он потребовал, чтобы премьер-министр публично выразил порицание духовенству. Ференц Надь подчинился. Он созвал пресс-конференцию и, не приводя наших аргументов, обвинил духовенство в отказе участвовать в мирном развитии страны, в терпимости к антисоветским и антидемократическим элементам в своих рядах и в отсутствии благодарности по отношению к Красной армии. Я ответил на все эти обвинения в письме от 10 августа 1946 года, которое так и не было опубликовано в правительственной прессе, несмотря на мои просьбы.
        В письмах к премьер-министру я от лица всего епископата охарактеризовал атаки на католические молодежные организации как серьезное нарушение свободы религии. Левые газеты и руководители марксистских партий утверждали, что принятые ими меры были насущно необходимы для проведения социальных и политических реформ. Такие утверждения делались, разумеется, для того, чтобы оказать влияние на свободный мир и западные страны, чьи военные миссии все еще находились в Венгрии. Но с лета 1946 года жизнь Церкви стала испытывать ограничения и в других областях. Например 20 июня 1946 года под угрозой оказалось проведение ежегодной процессии в праздник Тела Христова. Власти не разрешили нам идти в процессии по обычному пути: в последний момент лишь боковые улицы вблизи собора были предоставлены нам. Ясно, что власти опасались демонстративного исповедания веры со стороны масс людей, которые всегда присоединялись к процессии.
        Я коснулся темы религиозных преследований в своей речи на пленарном заседании общества Святого Стефана, состоявшемся 7 ноября 1946 года. По тактическим соображениям я говорил больше не о советских практиках, но о нацистских. Тем не менее мое обращение открыло глаза многих депутатов от партии мелких сельских хозяев и местных руководителей этой партии на истинное положение дел. Выяснилось, что даже некоторые члены социал-демократической партии и национальной крестьянской партии были под впечатлением от правды, содержавшейся в приведенных мною аргументах.


Глава 8

Коллективная ответственность

        Когда закончилась Вторая мировая война, древний город Кошице стал временной резиденцией чехословацкого правительства. Президент Бенеш вскоре издал декларацию, в которой провозгласил, что Чехословакия должна быть исключительно государством чехов и словаков. За этим заявлением последовало систематическое выселение венгров и судетских немцев. В то время около 650 000 венгров проживали в южной Словакии, на территориях, которые некогда были частью Венгрии. Правительство, заседавшее в Кошице, приняло решение объявить около 200 000 венгров, проживавших в южной Словакии, словаками. Около 100 000 из оставшихся должны были быть обменены на словаков, которые проживали в центральной Венгрии, а оставшихся 350 000 решено было расселить по всей Чехословакии, чтобы ускорить их ассимиляцию.
        Сначала венгры были лишены гражданства. Затем последовало увольнение венгров с центральной и муниципальной государственной службы. Их зарплаты и пенсии были урезаны, бизнес экспроприирован без компенсации. Отныне им не разрешалось работать в промышленности и торговле. Они должны были отдать свои дома и другую собственность словацким партизанам. Все венгерские начальные и средние школы были закрыты. Специальным декретом было запрещено религиозное обучение на венгерском языке. Во многих местах даже запрещалось петь венгерские церковные песнопения. В церквях было запрещено читать Евангелие по-венгерски. Запрещено было выпускать газеты и книги на венгерском языке. Многие священники-венгры были высланы из страны, так что прихожане остались без своих пастырей. Рассчитывать на милость могли только те, которые отказывались от своего венгерского происхождения и записывались словаками.
         Летом 1945 года чехословацкое правительство во время Потсдамской конференции попросило державы союзников одобрить планы по переселению судетских немцев и венгров. Конференция одобрила переселение судетских немцев, но не одобрила переселение венгров. Тем не менее вскоре после окончания Потсдамской конференции были депортированы около 20000 венгров. Наше правительство не решилось вступиться за преследуемое национальное меньшинство, ибо русские оккупационные власти поддерживали чехословацкое правительство. Поэтому венгерские коммунисты всячески блокировали бы всякое вмешательство в защиту венгерских беженцев. Поведение Советского Союза легко понять: ему выгодно было поддерживать национальную рознь в странах-сателлитах. Это было воплощением в жизнь древнего принципа: «Разделяй и властвуй».
          Все эти обстоятельства привели к тому, что лишь на Церковь легло бремя оказания помощи беженцам, а также тем, кому грозила депортация. Летом 1945, когда я еще находился в Веспреме, я написал письмо словацким епископам по просьбе Винце Томека, профессора из ордена пиаристов, который позднее стал генералом этого ордена: монахи хотели вступиться за венгров. Я так и не получил ответа на свое письмо. Впрочем, спустя какое-то время высланные из Чехословакии венгерские священники сообщили мне, что в ряде случаев словацкие епископы оказывали помощь беженцам. После того как я стал примасом Венгрии, я обнародовал пастырское послание, в котором упомянул о несчастной судьбе изгнанных венгров.
          К концу 1945 года чехословацкое правительство, наконец, начало переговоры касательно обмена населением. После этого ситуация немного улучшилась. Было достигнуто соглашение, что словаки, проживающие в Венгрии, будут переселены в Чехословакию в количестве, равном числу переселяемых из Словакии венгров. Но вскоре выяснилось, что сравнительно немного словаков пожелало покинуть Венгрию. Поэтому Чехословакия опять обратилась к союзникам, и на Парижской мирной конференции подняло вопрос о переселении 200 000 венгров. Эта просьба не была удовлетворена. Но при подписании мирного договора с Венгрией в 1947 было постановлено, что заинтересованные стороны должны решить вопрос о переселении в рамках двусторонних переговоров. Тем временем чешское правительство стало переселять венгров в районы, в которых проживали судетские немцы. Это принудительное переселение привело к тому, что толпы беженцев перешли чехословацко-венгерскую границу. Мы получили много свидетельств от очевидцев происходящего и в двух выпусках нашей еженедельной газеты опубликовали статьи, чтобы проинформировать население. Чтобы привлечь внимание свободного мира к страданиям венгерских беженцев, я направил телеграммы кардиналу Гриффину в Лондон и кардиналу Спеллману в Нью-Йорк, а тексты телеграмм предоставил в распоряжение журналистов. Таким образом хоть какая-то информация о трагической судьбе венгров из Словакии стала достоянием мирового сообщества через международную прессу. Чешское правительство попыталось сделать вид, что эти массовые перемещения людей были не депортациями, а лишь осуществлением планов общественных работ.
         Тем временем я запросил визу на въезд в Чехословакию. Я хотел заступиться за преследуемых людей перед церковными и светскими властями этой страны. Я долго ждал ответа, но безрезультатно. Наконец, я написал пражскому архиепископу Берану, который в ответном письме от 21 декабря 1946 года проинформировал меня о позиции, занятой чешским правительством. Оно даст мне визу только в том случае, если мой визит будет посвящен исключительно церковным делам и если я буду воздерживаться от всяких заявлений, не носящих чисто религиозного характера. Я предвидел такой ответ. Он означал, что чехословацкое правительство не желает, чтобы я установил контакт с венграми, переселенными в Судетскую область. Мне также не будет разрешено посетить бывшие венгерские деревни. Но по крайней мере мне удалось еще раз привлечь внимание мировой общественности к судьбе страдающих венгров. Мир смог осудить циничное, негуманное поведение их гонителей.
        5 февраля 1947 года я направил телеграмму королю Георгу VI, а также президенту Трумену, призывая их обратить внимание на жестокое преследование 650 000 венгров в Чехословакии в нарушение всех прав человека, гарантированных ООН. Но, несмотря на недвусмысленное осуждение со стороны мирового общественного мнения, запугивания и переселения не прекратились. Снова тысячи людей вынуждены были искать убежише в Венгрии (в том, что от нее осталось). Нелегко было обеспечить столь большое количество людей, оставшихся без средств, кровом, едой и рабочими местами. На какое-то время вся их надежда была только на помощь церковной благотворительной организации Каритас. Усилия гражданских служащих в Министерстве иностранных дел вместе с давлением со стороны общественного мнения вынудили венгерское правительство проявить больше заботы об этих преследуемых венграх. 27 февраля 1946 года начались переговоры, которые привели к соглашению об обмене населением и дали временное облегчение после длительного периода неопределенности. Но на следующий год русским удалось значительно уменьшить представительство партии мелких сельских хозяев в парламенте. Они вынудили произвести перестановки в правительстве, которые дали больше власти коммунистам. Венгры, оставшиеся в Словакии, тотчас ощутили последствия этого. В начале лета 1947 года большое число их опять вынуждено было бежать в Венгрию, и наше правительство не решилось протестовать, но вместо этого – с «разрешения» Советского Союза – депортировало венгерских немцев в Восточную Германию, чтобы «освободить место» для венгерских беженцев из Чехословакии. Злоба и цинизм, с которыми осуществлялась эта кампания, вызвали ужас во всей Венгрии. Единственное, что я мог сделать, это направить телеграмму протеста новому премьер-министру Лайошу Диньешу, а спустя две недели сделать открытое заявление.
           Коммунистическая партия пришла к власти в Чехословакии в 1948 году. Коммунисты в Праге и Будапеште теперь рассматривали проблему исключительно с партийной точки зрения – что означало тяжкие страдания для депортированных и для венгерской нации. В конце августа 1948 года я вновь направил телеграмму протеста от имени венгерских епископов. На этот раз телеграмма была адресована нашему министру иностранных дел. Тогда коммунисты инспирировали заявление кабинета министров, утверждавшее, что, если бы не мое вмешательство и проявленный мною шовинизм, вопрос давно был бы решен «положительно». В ответном заявлении мы указали, что коммунисты боятся предать гласности документы по этому вопросу.
           Именно после этого обмена заявлениями коммунисты стали готовить почву для моего ареста.

Глава 9

Мои посещения епархий

          Мне казалось, что наиболее эффективная защита от атеистического материализма – это углубление религиозной жизни по всей стране. Поэтому я охотно принимал участие в религиозных торжествах в других епархиях, когда епископы приглашали меня. Эти оказии давали мне возможность обсуждать со священниками вопросы, касающиеся религиозной жизни. Я мог вместе с ними входить в проблемы, стоявшие перед католицизмом в Венгрии и предлагать им свои варианты решения этих проблем. Более того, мне предоставлялась возможность лично высказать перед тысячами и даже десятками тысяч людей позицию Церкви по идеологическим вопросам и вопросам церковной политики. Эти беседы оказывали влияние на общественное мнение в стране. Все население осознавало характер проблем и то, как Церковь к этим проблемам относится. Мои визиты укрепляли сотрудничество между паствой и духовенством  в деле защиты веры и церковных учреждений.
          Коммунисты скоро поняли, сколь эффективными оказались мои пастырские поездки. Ракоши жаловался, что я провожу больше времени в столице среди верующих, чем в Эстергоме. После этого, выступая перед тысячами рабочих в Чепеле, я ответил ему: «Я так же чувствую себя дома среди вас, как и в течение почти тысячи лет 78 моих предшественников на посту примаса чувствовали себя дома на каждом клочке венгерской земли».
         В 1946 году я осуществлял различные церковные служения в других епархиях 10 раз. Например, 28 апреля, после моей поездки в Рим, я привез Йожефу Петери, епископу Ваца, паллий, который я получил для него из рук Святого Отца; с 1754 паллий вручается епископам этой епархии в качестве особой привилегии (обычно паллий дают лишь архиепископам в ранге митрополита). Верующие заполнили собор в Ваце, и я обратился к ним с проповедью на тему о верности Церкви и о роли Церкви в выкупе пленников у турок.
        Не упоминая марксистов напрямую, я ответил на их обвинение, что Церковь мало заботилась о народе и всегда была на стороне эксплуататоров. В моем ответе я опирался на факты. За те годы, что я служил приходским священником, я пришел к убеждению, что в спорах идеологического и апологетического характера всегда лучше всего аргументировать на основе конкретных фактов. Поэтому я посвящал много времени изучению исторических свидетельств и хроник. Эта работа оказалась очень полезной: знания, которые я приобрел, прекрасно служили мне в исполнении моих задач и обязанностей. Более того, эти исторические исследования научили меня, что в борьбе идей абстрактные рассуждения и сухая теория оказываются малопригодными. Я также осознал, что неуверенное лидерство и постоянные колебания, провоцируемые малозначительными обстоятельствами, мешают достижению успеха, особенно когда имеешь дело с решительно настроенными коммунистами. Здесь нерешительность и сомнения могут привести к краху. И я по сей день убежден, что наша позиция серьезно ослабляется теми христианами, которые больше всего переживают из-за того, что какие-то обвинения в адрес Церкви оказались в каких-то случаях небезосновательными. Издержки современной «самокритики» часто служат интересам наших злейших врагов. Нужно иметь развитое и зрелое мышление, чтобы видеть «слабости и ошибки Церкви» в их истинных пропорциях и рассматривать их в их историческом контексте. Но даже многие богословы и интеллектуалы не способны к такому рассмотрению, ибо им не хватает исторического видения событий.
        16 июня 1946 года я рукоположил Кальмана Паппа в епископы города Дьёр. В словах приветствия я говорил о святом Амвросии Медиоланском как о маяке для нашего бурного времени, упомянув о таких качествах святого, как прямота и правдивость. Со своей стороны я считаю любовь к истине самой важной добродетелью епископа, которой он не должен изменять из-за страха или ради похвалы и успеха; он должен хранить эту добродетель даже с риском для своей жизни. В чине рукоположения также подчеркивается, что епископ ни при каких обстоятельствах не должен делать вид, что свет – это тень, а тень – это свет, или называть добро злом и зло – добром. Эти увещевания звучали в моем сознании, когда я принял на себя руководство венгерской Церковью. Когда началась война против Церкви – венгерский культуркампф – я сразу понял, что христианство и коммунизм собираются помериться силами в решающем поединке. Речь не шла о том, победит ли христианской дух. Мне представлялось скорее, что наша главная задача – это не уступить своих позиций и пробудить христианский мир, привлечь внимание всего человечества к опасности коммунизма. Я был убежден, что мы были призваны явить свидетельство. Внутри Церкви мы должны были поддерживать надежду на то, что лучшие времена, которые наступят в будущем, вернут нам все то, что было отнято у нас. Что бы ни случилось, мы не должны действовать оппортунистически и забывать об интересах религии.
           30 мая 1946 года я принял участие в демонстрации, организованной ассоциацией родителей-католиков, о которой я уже упоминал; 25 августа я участвовал в празднествах по случаю дня святого Стефана в Секешфехерваре, а 8 сентября – в паломничестве 250 000 греко-католиков в Мариапоч. 15 сентября я был в Залаэгерсеге и 23 сентября – в Сегеде. Там мы отмечали 900 лет со дня кончины основателя епархии епископа Герарда (Геллерта). Огромная толпа собралась в кафедральном соборе в Сегеде, где меня приветствовал епископ Эндре Хамваш. В своем приветственном слове, обращенном ко мне, он с ходу отмел всю ту клевету, которая распространялась обо мне. Я ответил:
          «Покуда вера будет жить в сердцах венгров, она даст народу силу восстать из руин. Что касается меня самого, я всего лишь слуга народа. Но я намерен исполнить свой долг, чего бы мне это ни стоило. Вам же я говорю: будьте непоколебимы в вашей преданности Церкви, в вашем уважении к нравственным принципам, в вашей верности традиционным венгерским добродетелям».
          В течение 1000 лет венгерские традиции и христианство оказались теснейшим образом переплетены. Во время кризиса всегда можно было рассчитывать на их единство. По этой причине мы включили национальные праздники в жизнь Церкви. Народ знал, что его лидеры защищали одновременно и Церковь, хотя при этом заботились прежде всего об интересах, благосостоянии и процветании страны. Всякий, кто жертвовал собой ради глубоко укорененной в нас христианской религии, приносил тем самым жертву и за родину. Как я указал в моем обращении в Пече 20 октября 1946 года, религия – это вовсе не частное дело, какой ее зачастую пытаются представить.
         Многие из наших интеллектуалов воображают, что в вопросах общественной жизни можно занять нейтральную позицию. Но историк, который внял урокам прошлого, будет думать иначе. Нельзя отрицать тот факт, что самым важным фактором в человеческом обществе является вера в трансцендентного Бога и в загробную жизнь. История также доказывает, что нет той силы, которая может глубже воздействовать на человеческую жизнь и на души людей, чем религия. В соответствии со своей природой религия оказывает влияние на всю жизнь человека. Она управляет его общественными действиями. Она формирует его совесть. Поэтому даже своекорыстная политика не может быть свободной от влияния религии, особенно когда партии соревнуются и борются на идеологическом фронте. Достоинству человека более всего подобает следовать велению своей совести.
         Есть и другая перспектива, которую опытный пастырь душ должен постоянно иметь в виду. Он должен понимать, что государственные и общественные учреждения, которые определяют жизнь вверенной ему паствы, могут влиять либо положительно, либо отрицательно на религиозную жизнь. Пастырь, который реалистично оценивает ситуацию, будет очень осторожен, когда речь идет о том, чтобы рассчитывать на «зрелость» и стойкость своей паствы. Настоящий священник-пастырь душ – даже если он рискует прослыть старомодным – считает себя ответственным за вверенные ему души. Это чувство ответственности тяжким бременем лежит на нем, и он будет стараться защитить вверенное ему стадо от всех опасностей и препятствий.


Глава 10

Возрождая христианское прошлое


           Как нацисты, так и коммунисты настаивали на том, что они должны подчинить нашу страну, чтобы заменить ошибочное прошлое счастливым новым миром. Коммунисты, в соответствии со своим учением, провозгласили, что прошлое должно быть бескомпромиссно ликвидировано. Именно в ответ на эту перспективу я сказал в своей речи во время ингресса: «Я хочу быть совестью моего народа. Как назначенный вам страж, я стучусь в двери ваших душ. Вопреки заблуждениям, которые ныне распространяются, я провозглашаю моей пастве и моему народу вечные истины. Я хочу воскресить священные традиции нашей нации. Отдельные люди вероятно могут жить без этих традиций, но вся нация никогда не сможет существовать без них».
           Марксисты рассматривали всю венгерскую историю как одну большую ошибку. Они предлагали этот взгляд нашей неопытной молодежи с явным намерением сделать наших молодых людей более управляемыми, лишив их патриотизма и уверенности в себе. С моей стороны я горячо желал, чтобы в эту эпоху национального бедствия появились гордые, уверенные в себе молодые люди, которые твердо встали бы на защиту религиозных и нравственных устоев венгерского прошлого. В XVII веке кардинал Пазмань и его священники воспитали молодых людей, которые отвоевали Буду и восстановили страну после изгнания турок. Подобным образом мне представлялось теперь, что перед Церковью стоит жизненно важная задача подготовить наших молодых людей к защите нашей родины и нашей христианской культуры.
           И в городах, и в деревнях я постоянно указывал на местные исторические события, из которых можно было извлечь какой-нибудь урок. Это ведь присуще в той или иной степени всем людям – гордиться историей своей семьи, своих родных мест, своего народа. Историк знает, что во всех социальных организмах имеется органическая связь между прошлым и настоящим. По этой причине историю можно использовать для того, чтобы пробуждать религиозные чувства и углублять духовную жизнь. Конечно, в давние времена общественные условия были иными, и светские и церковные учреждение исходно были не такими, какими они являются ныне. Но основные проблемы человеческого духа оставались неизменными на протяжении веков. Любопытно, что коммунисты критиковали меня за то, что я часто говорил в своих проповедях об исторических событиях и исторических памятниках. По этой причине они называли меня реликтом эпохи феодализма, узколобым реакционным епископом, пользующимся средневековыми аргументами. Пропаганда моих противников воздействовала даже на некоторых христиан, потому что те, кто не слышал моих проповедей, не могли понять контекста, в котором их следовало воспринимать. Не столько ради того, чтобы защитить себя, сколько ради того, чтобы восстановить истину, я включил в приложение тексты двух моих проповедей, в которых проводятся исторические параллели.


Глава 11

Разгром партии мелких сельских хозяев

        Как следствие хорошо организованной пастырской работы, наша паства была во всеоружии, чтобы отразить нападения на религиозные институты. Я уже упомянул о том, как протесты Венгерской ассоциации родителей свели на нет планы коммунистов упразднить религиозное обучение в школах и ввести стандартные учебники. Нам также помогла жесткая позиция, занятая партией мелких сельских хозяев. С февраля 1946 при поддержке общественного мнения и под руководством нового генерального секретаря партии отважного Белы Ковача депутаты партии мелких сельских хозяев все более и более открыто становились в оппозицию к коммунистам.
        Поначалу коммунистические деятели вели себя сдержанно. Более жесткая позиция, занятая партией большинства, казалось, застала их врасплох. В парламенте они покамест ограничились умеренным брюзжанием. Но за кулисами они старались изменить ситуацию посредством различных интриг. Попутчики и смутьяны лоббировали интересы левых. Были предприняты усилия с тем, чтобы изгнать некоторых депутатов и таким образом подорвать единство буржуазных партий, уменьшив их перевес. Когда выяснилась неэффективность этой тактики, коммунисты прибегли к грубой силе. В декабре 1946 года [видные] представители партии мелких сельских хозяев и армейские офицеры, которые были тесно связаны с этой партией, были арестованы. Когда премьер-министр и министр обороны попытались ознакомиться с содержанием дел арестованных, русский командующий Свиридов запретил какое бы то ни было расследование. Он заявил, что поскольку арестованные обвинялись в антигосударственной деятельности, то это дело находится всецело в компетенции тайной полиции. Попытку премьер-министра Надя вмешаться в это дело блокировал не кто иной, как Ласло Райк. Тем временем «признательные показания» арестованных шумно обсуждались в прессе. Согласно этим «признаниям», внутри партии мелких сельских хозяев возник заговор против государства. В результате были арестованы многие из лидеров этой партии, включая одного из членов кабинета министров. С согласия Золтана Тилди и Ференца Надя  соответствующий комитет при парламенте лишил парламентской неприкосновенности арестованных лиц. Когда некоторые американские и западноевропейские корреспонденты выразили сомнение в правдивости «признаний», президент республики Золтан Тилди вынужден был подтвердить обвинения, выдвинутые полицией. 16 января 1947 года Тилди публично заявил: «Полиция исполнила свой долг и действовала правильно. Я уверен, что венгерский суд, действуя в интересах венгерского народа, вынесет справедливый приговор».
        Было очевидно, что готовился показательный процесс по советскому образцу. Легкое согласие Тилди ужаснуло меня. Спустя три дня после его заявления я обратился к нации с проповедью, в которой указал на господствующую в стране ненависть, на дух мщения и наказания, на беспощадное применения принципа «око за око и зуб за зуб». Я подчеркнул, что результатом может быть только «исторжение невинных глаз и выбивание зубов, которые никого не покусали». Тем временем, основывая свои обвинения на уже полученных «признаниях», коммунисты заявили о причастности генерального секретаря партии мелких сельских хозяев Белы Ковача к «заговору». Ракоши нанес личный визит премьер-министру Ференцу Надю и передал ему «доказательства», обличающие Ковача. Ракоши потребовал отставки генерального секретаря и публичного осуждения деятельности партии мелких сельских хозяев. Надь согласился на это требование и 28 января 1947 года выступил со следующим заявлением: «Я должен признать, что заговор против демократии и против правительства уже действовал. Заговорщики создали разветвленную организацию и внедрились в крупные политические и общественные организации, особенно в партию мелких сельских хозяев».
          На основании этого заявления коммунисты вскоре призвали к лишению депутатской неприкосновенности еще ряда депутатов от партии мелких сельских хозяев. Ференц Надь уступил и этому требованию, сказав, правда, что он надеется, что суд оправдает этих депутатов. Сотрудники тайной полиций, под личным присмотром Габора Петера, надели наручники на депутатов прямо у выхода из парламента. Только Бела Ковач все еще сохранял депутатскую неприкосновенность. С мужеством отчаяния один из депутатов от партии мелких сельских хозяев предложил создать парламентский комитет из 25 человек, чтобы провести независимое расследование предполагаемого заговора. Ракоши же ясно видел, что создание такого комитета сделает невозможным проведение показательного процесса. Поэтому он потребовал, чтобы это предложение было снято с повестки дня, утверждая, что на снятии этого предложения настаивают русские [оккупационные власти]. Ракоши даже настаивал, чтобы Бела Ковач, сохраняя депутатскую неприкосновенность, добровольно явился в полицию, чтобы подвергнуться допросу относительно предполагаемого заговора. Когда Ковач, по совету Тилди и Ференца Надя, отправился в полицию, он был допрошен не венгерской полицией, а русскими военными властями, которые арестовали его. 2 марта 1947 года было опубликовано следующее сообщение:
          «25 февраля 1947 года в Будапеште советские оккупационные власти арестовали Белу Ковача, бывшего генерального секретаря независимой партии мелких сельских хозяев за причастность к вербовке членов подпольных вооруженных террористических антисоветских групп и за участие в шпионаже против Советской армии. Бела Ковач активно участвовал в организации вышеупомянутых подпольных антисоветских вооруженных отрядов, члены которых совершали террористические акты на венгерской земле и убийства советских военнослужащих».
         В этот момент в дело вмешался генерал [Джордж] Уимс – американский представитель Контрольной комиссии союзников. 5 марта 1947 года он вручил ноту советскому генералу Свиридову,  в которой был выражен протест касательно «иностранного вмешательства» во внутренние дела Венгрии. В своей ноте генерал Уимс также предложил, чтобы представители трех великих держав сотрудничали с премьер-министром Венгрии,  а также с председателем парламента, министром внутренних дел и министром юстиции в совместном расследовании «заговора».
         Публиковать американскую ноту в венгерских газетах запретили. Однако Свиридов 9 марта дал пространный ответ, обвинив, в свою очередь, американцев во вмешательстве во внутренние дела Венгрии.
         «Заговорщиков» судили в народном суде. Истощенные, запуганные и, по-видимому, подвергавшиеся пыткам обвиняемые давали признательные показания. На основе выбитых из них показаний трое невинных людей были приговорены к смертной казни, остальные – к десяти и более годам каторжных работ. Американцы еще раз выразили протест, но безрезультатно. Свиридов ответил на вторую ноту американцев столь же цинично, сколь и на первую.
          Вскоре после этого Ференц Надь реорганизовал правительство. Его заставили включить двух «попутчиков» в свой кабинет министров. Чтобы коммунистов не обвинили в том, что они предпринимают атаку на католические школы, министром просвещения был назначен Дьюла Ортутаи. Министром обороны стал Лайош Диньеш. Впрочем, спустя лишь два месяца Диньеш сменил Ференца Надя на посту премьер-министра. Тайная полиция совершила удивительное открытие, что премьер-министр Надь сам участвовал в заговоре против собственного правительства.  Однако, быть может, для того чтобы избежать суда над ним, он был информирован о выдвинутых против него обвинениях, когда он находился за границей. Когда он проводил длительный отпуск в Цюрихе, до него дошли известия, что, согласно коммюнике главнокомандующего советскими войсками в Венгрии от 29 мая 1947 года, он тоже принимал участие в заговоре, организованном Белой Ковачем. В тот же день Ференц Надь имел телефонный разговор с Ракоши. После этого разговора он подал в отставку, и 1 июня 1947 года Диньеш сменил его на посту премьер-министра.
        После этих событий многие высокопоставленные члены партии мелких сельских хозяев бежали из страны. С помощью русских венгерским марксистам удалось уменьшить представительство партии мелких сельских хозяев в венгерском парламенте с 57, 7% до 44, 2%. Таким образом, партия мелких сельских хозяев лишилась большинства в парламенте.

Глава 12

Политический торг по поводу религиозного образования в школах

         Под предлогом участия в заговоре полиция стала арестовать не только лидеров, но и рядовых членов партии мелких сельских хозяев. Каждую неделю появлялись сообщения о новых арестах. Признательные показания вызывали цепную реакцию арестов. Коммунисты сами решали, кого отправить в тюрьму, а кто может остаться на свободе. В течение двух месяцев все были парализованы страхом. Сопротивление было сломлено, и 11 марта 1947 года партия мелких сельских хозяев пришла к соглашению с марксистами. Главные пункты соглашения были следующие:
1. Отмена обязательного религиозного образования и введение новых учебников во всех школах.
2. Подготовка соглашения между Церковью и государством, в рамках которого будут урегулированы все нерешенные вопросы.
3. Лидеры партии мелких сельских хозяев обязуются очистить свои ряды от тех, кто препятствует мирному сотрудничеству между партиями.
4. Должна быть учреждена плановая экономика, и должен быть разработан трехлетний экономический план.
         Два церковных лидера партии мелких сельских хозяев – Бела Варга и Иштван Балог – пообещали, вероятно, под большим давлением со стороны марксистов, уговорить конференцию епископов одобрить первый пункт соглашения. Епископа Ласло Банаша – человека, которому нравилось быть на первом плане, спросили о его мнении. Он  сказал, что, по его мнению, конференция епископов проявит благоразумие ради утверждения новых демократических порядков. В результате партийный съезд был проинформирован, что епископат не возражает против введения в школах  религиозного обучения на добровольной основе.
         Как только я узнал об этом, я написал председателю парламента и уведомил его, что это неправда, так как в действительности конференция епископов выступила против этого проекта, а не за него, и я попросил его сделать по этому поводу публичное заявление, чтобы опровергнуть неверную информацию.
        В наших рядах существовала только одна незначительная группа, так называемые «прогрессивные католики», которая согласилась с отменой обязательного преподавания религии в школах. Теперь они также предлагали пойти на компромисс с коммунистами ради «мира». Я вспоминаю, как в то время меня посетил генеральный настоятель одного из монашеских орденов и воспроизвел в беседе со мной аргументы Белы Варги. Он сказал, что если бы епископы единодушно согласились с решением правительства, это послужило бы ко благу всей страны. Он был очень удивлен, когда я изложил ему единодушное мнение епископов и сказал:
         "Епископы не должны отказываться от законным образом вверенной им обязанности учить религии. В занятой ими позиции их поддерживает ясно выраженная воля простых верующих и многократные демонстрации общественного мнения. Конференция епископов может только негодовать по поводу того, что вопрос о религиозном образовании стал объектом политической борьбы между различными партиями. Дискуссии вокруг этого вопроса выгодны только коммунистам и с каждым днем приближают установление их диктатуры".
         Тем временем протесты охватывали всю страну. Тысячи телеграмм с требованием сохранения обязательного религиозного образования ежедневно стекались в конторы Католического действия. Телеграммы шли от католиков и протестантов, священников и мирян, студентов и профессоров, церковных ассоциаций и различных общественных организаций. Часто письма и телеграммы отправлялись на мой адрес с просьбой, чтобы я передал их в правительство. Например, из Сарваша, городка с преимущественно протестантским населением, я получил телеграмму следующего содержания: «Что касается Вашей официальной позиции по данному вопросу в церковных делах евангельские христиане единодушно Вас поддерживают».
          Я воспользовался случаем и во время празднования юбилейных торжеств в городе Дьёр осудил безответственный торг вокруг религиозного и нравственного воспитания молодежи. Обращаясь к 60 тысячам собравшихся, которые поддерживали меня долгими аплодисментами, я сказал, что «обещать свободу религии, одновременно создавая школы, которые учат атеизму» есть высшая степень лицемерия. А 12 апреля 1947 года я обнародовал пастырское послание от имени конференции епископов. В этом послании я тщательно проанализировал аргументы коммунистов, направленные против обязательного религиозного обучения, указал на мотивы, скрывающиеся за этими аргументами, и ясно сформулировал позицию Церкви в этом вопросе, опирающуюся на многовековой опыт.
           Перед лицом такого сопротивления левые партии на время вынуждены были отсрочить свои планы по введению факультативного религиозного образования и единых школьных учебников. Потребовалось два года, прежде чем был изменен закон, касающийся обязательного преподавания религии в школах.  Сопротивление, оказанное Церковью, показало, как глубоко укоренена религия в душе венгров. Ракоши понял, что Церковь одержала временную победу. Он стал лживо утверждать, что вовсе не коммунисты, а партия мелких сельских хозяев предложила план отмены обязательного преподавания религии. Коммунисты хотели лишь «свободного» религиозного образования в соответствии с демократическими принципами свободы совести. Но покуда венгерский народ «истекает кровью от сотни ран, мы должны избегать поднимать такие вопросы, поскольку они могут посеять семена нового недовольства и беспорядков». Генеральный секретарь коммунистической партии выступил с этим заявлением в начале новых парламентских выборов. В следующей главе, посвященной выборам 1947 года, читатель увидит, сколько лицемерия и коварства скрывалось за этим заявлением.

Глава 13

Вторые парламентские выборы

         После того как партия мелких сельских хозяев лишилась своих лидеров, коммунисты получили большинство в парламенте. Благодаря этому они смогли провести 25 июня 1947 года новый закон о выборах. Он был подготовлен и представлен министром внутренних дел – членом компартии – и обеспечивал эффективный метод контроля над результатом выборов, назначенных на 31 августа. Выборы были назначены для того, чтобы обеспечить видимость законности той власти, которой коммунисты уже достигли незаконным путем. Таким образом они надеялись быстрее установить коммунизм по советскому образцу, в чем и состояла их цель. Новый закон о выборах требовал переоформления списков выборщиков. Министр внутренних дел – коммунист – следил за перерегистрацией выборщиков и постарался обеспечить, чтобы из списков были исключены те, которые не будут голосовать за марксистов. Таким способом коммунистам удалось лишить гражданских прав почти миллион человек. Среди «лишенцев» было много священников, монахов и монахинь. К тому же накануне выборов была распущена партия Свободы; в течение зимы и весны 1947 года, когда кризис вокруг партии мелких сельских хозяев достиг апогея, партия Свободы сумела организоваться и укрепить свое влияние по всей стране. Массы людей с энтузиазмом присоединялись к ней. Были все основания полагать, что она сможет получить на выборах от 60 до 65 процентов голосов избирателей. Даже епископы, учитывая общественное мнение, склонялись к тому, чтобы рекомендовать своей пастве голосовать за партию Свободы. О популярности этой партии свидетельствовал трехсоттысячный тираж ее газеты «Холнап».  Однако в один прекрасный день типографские рабочие, следуя инструкции, полученной от профсоюза, отказались ее печатать. Это было угрозой самому существованию партии. Ее председатель, член парламента Дежё Шуйок, напрасно пытался протестовать.  Хотя по всей стране прокатилась волна недовольства, коммунисты потребовали, чтобы Шуйок распустил свою партию накануне выборов. Ни он, ни его партия не захотели с этим смириться. Тогда в дело вступила полиция, как и в случае с партией мелких сельских хозяев. Начались аресты невинных людей. Дежё Шуйок сдался и, чтобы предотвратить дальнейшие аресты, распустил партию. Коммунистам еще раз удалось достичь своего.
          Когда это было сделано, коммунисты коварно организовали так, чтобы шесть других оппозиционных партий приняли участие в выборах вместо партии Свободы.  У четырех из этих шести партий программа была более или менее христианской. Русский командующий, вопреки обыкновению, дал разрешение каждому желающему организовать новую партию и принять участие в выборах. Я слышал даже о случаях, когда некоторых людей просили организовать партию даже вопреки их желанию. Таким образом коммунисты подготовили почву для расщепления голосов численно превосходящей оппозиции. Одновременно марксистские партии под давлением коммунистов объединились и образовали единый блок. Затем, зная, что, несмотря на все эти маневры, марксистские партии не смогут получить абсолютного большинства, коммунисты использовали силовое давление и заставили партию мелких сельских хозяев присоединиться к их блоку. Четыре партии, входящие в правительство (коммунисты, социал-демократы, национальная крестьянская партия и партия мелких сельских хозяев) образовали Венгерский независимый фронт. 30 июля 1947 года они опубликовали программу, в которой обещали религиозную свободу, гарантии от вмешательства иностранных государств во внутренние дела Венгрии, свободу и неприкосновенность частной собственности.
         Перед лицом сложившейся ситуации конференция епископов решила не поддерживать на выборах ни одну из партий.
          Перед выборами коммунисты сначала уменьшили свои атаки на Церковь, а накануне выборов совсем их прекратили. К удивлению публики они даже начали проявлять нечто вроде благожелательности по отношению к Церкви и религии. На своих массовых митингах и в своих газетах они начали подчеркивать тот факт, что при проведении земельной реформы они выделили землю многим представителям духовенства, что коммунисты на селе помогали восстановлению принадлежащих Церкви зданий, школ, храмов и домов священников. В одной деревне генеральный секретарь коммунистической партии Ракоши сказал на массовом митинге: «Мы возвращаем колокола, которые были украдены фашистами, ибо колокола предназначены для того, чтобы своим звоном призывать верующих воздавать хвалу Господу. Я счастлив, что лично смог помочь вам вернуть ваши колокола». В тот же день в другой деревне фоторепортер запечатлел, как Ракоши обменивался рукопожатием с католическим приходским священником. На основе этой фотографии была напечатана открытка, которая распространялась по всей стране. Все это было сделано для того, чтобы символизировать хорошие отношения между Церковью и коммунистической партией.
          Мы были обязаны указать верующим на противоречие между прежними действиями коммунистов и их нынешним поведением, а также объяснить им причины этой перемены. Наша газета «Uj Ember» подняла вопрос, не является ли эта перемена в коммунистов к Церкви лишь временной и обусловленной тактическими соображениями. Коммунистическая ежедневная газета тотчас же отреагировала на нашу публикацию: «Здесь не может быть вопроса о тактике, но речь идет о признании того факта, что Церковь и народная демократия должны найти путь к компромиссу, к взаимопониманию и установлению длительных добрососедских отношений». 
          В нашем еженедельнике мы ответили на это заявление, перечислив нерешенные вопросы, которые бросают тень на отношения между Церковью и государством. Мы упомянули, в частности, запугивание католической прессы. Нам вернули только небольшую часть наших предыдущих периодических изданий, и квота на бумагу для наших двух еженедельных газет недостаточна. Мы также указали, что власти прилагают усилия, чтобы воспрепятствовать проведению церковных процессий. Наши каритативные организации в сильной степени стеснены, и церковные лидеры, учреждения и школы подвергаются постоянным атакам и оскорблениям. Мы так подытожили нашу точку зрения: «Разница между предыдущим и нынешним отношением [властей к Церкви] столь велика, что многие в католических кругах пришли к выводу, что поведение властей в последние несколько месяцев – это всего лишь тактический ход».
         Во многих моих тогдашних выступлениях я прозрачно намекал на это лицемерное проявление «доброй воли» и позволил изрядной доле сарказма сдобрить мои замечания. Например, обращаясь к рабочим в Андьялфёльде, я сказал следующее:
         «Спаситель предупреждал нас относительно тех лжепророков, которые придут в овечьей шкуре, но внутри суть волки хищные. Наступает начало часа искушения, когда волки меняют свою одежду. Только еще вчера они раздирали и пожирали злосчастных ягнят, но сегодня они хотят показать, какие они добрые и хорошие, надевая овечью шкуру в качестве камуфляжа. Нам не нужно волчье логово, но нам также не нужна и овечья шкура, за которой прячутся волки».
          Венгерским епископам очень скоро пришлось на себе испытать это кажущееся «потепление». Дьюла Цапик, архиепископ Эгера, действуя от имени конференции епископов, провел информативные беседы с представителями правительства. Ссылаясь на примирительное отношение коммунистической партии, он попросил разрешения на издание ежедневной католической газеты. Представители правительства пообещали, что в течение недели будет предоставлено и само разрешение, и больший лимит бумаги. Но епископы напрасно ждали исполнения обещаний. Коммунисты так и не дали разрешения. Тем временем были опубликованы новые регистрационные списки. Стало тотчас ясно для всех, какие грубые противозаконные действия были совершены при подготовке этих списков. Народ, будучи лишен тем самым своих политических прав, не мог никаким способом выказать свое негодование. Поэтому я взял на себя обязанность выразить протест против этих злоупотреблений и написал соответствующее письмо премьер-министру.
          Иногда, чтобы обмануть верующих, священников без их ведома и согласия включали в предвыборные списки кандидатов от марксистских партий. Чтобы обмануть людей в этот год выборов, правительство направило своих представителей для участия в большой ежегодной процессии с реликвиями (правой рукой) св. Стефана короля Венгерского. Даже советский посол поздравил венгерский народ с днем памяти св. Стефана [20 августа]. Затем наступил день выборов – 31 августа. Поскольку люди были разочарованы, многие решили выразить свой протест бойкотом выборов. Но в ответ на наш призыв большинство верующих все же приняло участие в выборах, отдав свои голоса за одну из оппозиционных партий. Мы считали, что участие в выборах – это насущная необходимость, так как в политической сумятице тех дней и в атмосфере стольких интриг не было другого способа продемонстрировать самый важный факт, а именно, что народ не желает добровольно водворить у себя коммунизм.
          Новый закон о выборах допускал случай, когда избиратели, имеющие открепительные талоны, выданные надлежащей властью, могли голосовать, даже если находились далеко от места жительства. Это нововведение оказалось на руку коммунистам. Их сторонники в день выборов ездили с места на место, одновременно голосуя на различных избирательных участках. С раннего утра до поздней ночи они ездили по стране группами от сорока до пятидесяти человек, прикидываясь туристами или отдыхающими, но имея с собой все необходимые документы; для этих перемещений они использовали правительственные автобусы и заводские грузовики и ездили с места на место, чтобы голосовать на определенных избирательных участках. Но если избирательная комиссия в деревне или городе начинала протестовать, быстро появлялась тайная полиция и заставляла силой смириться с этой противозаконной манипуляцией.
         Этот сорт мошенничества, а также использование поддельных открепительных талонов, которые изготавливались самим Министерством внутренних дел, принесло коммунистам тысячи «левых» голосов. Вдобавок представители политической полиции присутствовали во всех графствах и попытались обеспечить благоприятный для коммунистов окончательный итог выборов. Если из-за большого числа «путешествующих» голосов число бюллетеней превышало число зарегистрированных в округе избирателей, то разницу «исправляли» за счет изъятия и уничтожения голосов, поданных за оппозиционных кандидатов.
         Когда результаты выборов были опубликованы, выяснилось, что коммунистическая партия получила 22% из 5 миллионов голосов. Четыре правящие партии вместе набрали 60% голосов: коммунисты – 22%, социал-демократы – 14%, народная крестьянская партия – 9%, партия мелких сельских хозяев – 15%. Оппозиционные партии смогли получить 40% голосов. Немарксистские партии (если к ним отнести партию мелких сельских хозяев) все еще располагали более 55% всех голосов. Но противозаконные действия коммунистов возбудили гнев даже внутри правящей коалиции. По всей стране начались расследования злоупотреблений, допущенных во время выборов. Руководство одной из самых крупных оппозиционных партий – Венгерской независимой партии – потребовало, чтобы выборы были объявлены недействительными. Коммунисты в ответ обвинили [Венгерскую] независимую партию в том, что в нескольких округах она выдвинула своих кандидатов на основе списков с поддельными подписями. Это обвинение было основано на новом законе о выборах, согласно которому кандидаты от «новых» партий должны были предоставить определенное количество подписей избирателей. Пятьсот сотрудников тайной полиции занялись проверкой подлинности подписей. Неудивительно, что в итоге было «обнаружено» 11 тысяч поддельных подписей. Основываясь на результатах полицейского расследования, коммунисты призвали Избирательный суд лишить Венгерскую независимую партию всех мест, полученных ею в парламенте. Избирательный суд был очередным «подарком» нового закона о выборах. Этот суд состоял не из независимых судей, но из делегатов партий, пропорционально их представительству в парламенте. Таким образом, партии правительственной коалиции имели большинство также и в Избирательном суде. Поэтому никого не удивило, что суд удовлетворил иск коммунистов и лишил Венгерскую независимую партию нескольких мест в парламенте, оставив ей только четыре места.
        Таким образом, парламент сделался послушной игрушкой в руках тоталитарного коммунистического режима.

Глава 14

Марианский год

         15 августа 1038 года, находясь на смертном одре, король Стефан, будущий святой, посвятил Венгрию Богородице. Я всегда рассматривал это действие как соглашение, коим мы все связаны, и моим искренним желанием было укрепить историческое царство Марии (regnum Marianum). Я часто упоминал об этом в моих проповедях и пастырских посланиях и я приветствовал решение венгерских епископов провозгласить венгерский Марианский год 14 августа 1947. На следующий день я открыл торжества Святого года в Эстергоме. Все венгерские епископы и 60 тысяч паломников присутствовали на церемонии. Спустя два дня в Чонграде в епархии Вац праздновался День Марии. Я совершил там понтификальную мессу, на которую собралось не менее 70 тысяч человек из окрестных деревень Большой венгерской равнины, чтобы излить свои молитвенные просьбы и надежды.
        Затем я отправился в Сомбатхей. Я прибыл туда 2 сентября и участвовал в двухдневном Марианском конгрессе. Для участия в церемониях туда приехало более 100 тысяч человек, и я обратился к огромной толпе с проповедью, посвященной образованию молодежи. В частности, я призвал духовенство организовывать паломничества к местам, особым образом посвященным Богородице. Этот призыв был услышан. 18 августа 1947 газета «Мадьяр Курир» сообщала о полутора миллионах паломников, посетивших различные святые места. 8 сентября 1947 года, в праздник Рождества Богородицы, в святые места прибыло 1 768 000 паломников, из которых 1 112 000 приступили к святому причастию. 14 сентября я сопровождал 100 тысяч верующих столицы в их паломничестве в Мариаремете. В Эгере 20 сентября 1947 года 120 тысяч человек вверили себя особым образом покровительству Божией Матери. И снова я увещевал, утешал и призывал верующих мужественно исповедовать свою христианскую веру. Их надежда и их готовность к жертве многократно умножили и мои собственные силы. Таким образом, все мы, под защитой Богородицы, ежедневно все теснее соединялись в одну общину, которая знала не понаслышке, что такое страдание, но при этом испытывала радость в Господе.
         В начале октября состоялся национальный Марианский конгресс в Будапеште, который был вдохновляющим празднеством. 4 октября я обратился на Конгрессе с речью к 150 000 молодых людей, а вечером того же дня – к 90 000 рабочих. 5 октября собралось не менее 250 000 верующих. На следующий день я обратился к представителям 3 тысяч католических приходов. Я сказал в обращении: «Наступили тяжкие времена… Католические приходы должны быть во всеоружии в такие времена борьбы… Мы никому не причиняем вреда и не собираемся делать это в будущем. Но если будет предпринята попытка уничтожить любовь и справедливость – те основания, которые поддерживают нас, – мы имеем право на законную самозащиту».
         В последний день Конгресса 200 000 католиков-родителей собрались на площади перед собором Св. Стефана, впечатляюще явив волю народа искать прибежище под покровом Богородицы.
        Эти празднества в честь Девы Марии вызвали ливень благодати, что привело к пышному расцвету нашей религиозной жизни. Зимние месяцы не располагали к массовым мероприятиям, но в церквях совершались богослужения, связанные с Марианским годом, и возносилось много частных молитв к Богородице. Когда весной погода улучшилась, тысячи паломников отправились на торжественные богослужения в различные города и святилища. Где возможно, я присутствовал, проповедовал и совершал мессу.
        Но противодействие тоже начинало ощущаться. Через два дня после торжественных богослужений, состоявшихся в Тёрёксентмиклоше 9 мая 1948 года, я вынужден был направить ноту протеста министру религии и образования. Я указал, что три сельских крестных хода были разогнаны силой, и потребовал, чтобы подобные инциденты прекратились. Но, несмотря на препятствия на нашем пути, число благочестивых паломников всё росло и росло. С огромной радостью в сердце я обратился к 150 000 верующих, собравшихся в городе Байя 12 июня 1948 года: «Никогда раньше люди так не алкали и не жаждали истины. Никогда столь большое число верующих не приступало к трапезе Господней, как сегодня. Мы чувствуем, что таинство алтаря дает жизненные силы Венгрии. У нас отняли земной хлеб, но хлеб ангелов остается с нами». В этот Святой год процессии в праздник Тела Христова превратились в сильнейший молитвенный вопль по всей стране. В процессиях приняло участие не менее 2 356 000 человек. Наконец, когда 30 мая 1948 года в Будапеште отмечался 10-летний юбилей Евхаристического конгресса, на юбилейные торжества собралось около 250 тысяч верующих. В тот день Папа Пий XII обратился к нам с особым посланием по Ватиканскому радио.
        Коммунисты не решились запретить эти церемонии, но они попытались создать определенные препятствия. В обычных скидках на билеты по случаю подобных общественных мероприятий было отказано, а число поездов было намеренно сокращено. В ряде мест нам не разрешили устанавливать громкоговорители. В некоторых районах массовые мероприятия и перемещения были запрещены под предлогом опасности эпидемии. Иногда ветеринарное обследование лошадей назначалось на день паломничества, чтобы люди не имели возможности воспользоваться фургонами или повозками. 13 июня 1948 года полиция силой разогнала Фатимскую процессию в Будапеште.
         Нижеследующий инцидент был характерен для сложившейся ситуации. 12 сентября 1948 года бенедиктинская церковь в Цельдёмёльке должна была отпраздновать свою двухсотлетнюю годовщину. За два дня до этого правительство объявило, что в различных частях графства имели место случаи инфекционного энцефалита. На этом основании были запрещены все поездки.  Люди пришли в негодование. Власти тем не менее не отменили запрет, объявив, однако, что на богослужение внутри церкви данный запрет не распространяется. В день торжества вооруженная полиция проверяла документы у тех, кто собрался в церкви. Все те, кто, согласно документам, не проживал в Цельдёмёльке, а прибыл издалека, были изгнаны из церкви. Оцепление из полицейских окружило церковь. Во время богослужения пожарная команда полила окрестности монастыря какой-то желтой жидкостью. Когда по окончании богослужения монахи вышли с процессией на площадь перед храмом, они также были политы этими «антисептиками».
         Знамя Девы Марии было пронесено через страну, переживавшую тяжелые времена. Владычица Венгрии бодрствовала над нами. Но Ее противники не собирались уступать поле битвы. Они готовились осуществить свои планы.

Глава 15

Национализация католических школ

         Последний этап борьбы за школы начался с организованной агрессивной кампании в прессе. Все обвинения, лживость которых уже была давно доказана, снова были извлечены на свет Божий. Одновременно коммунистическая пресса стала громко требовать немедленного исправления существующих «злоупотреблений». Церковь, естественно, попыталась оправдать и защитить себя. Она ясно и недвусмысленно отвечала на клевету в свой адрес. Но ее попытки самозащиты были названы «враждебной позицией по отношению к народу». Как в самой Венгрии, так и за рубежом власти распространяли слухи о том, что епископы не желают мирного сосуществования, что они обещают сесть за стол переговоров только при условиях, которые не могут быть выполнены, в то время как государство ищет пути к разумному компромиссу.
          После такой длительной пропагандистской атаки министр религии и образования Дьюла Ортутаи в апреле 1948 года выступил с призывом национализировать католические школы. Я дал предварительный ответ в пастырском послании от 11 мая 1948. Я отметил, что опасения, которые я выражал два года назад, к сожалению, оказались обоснованными. Я обратился с призывом к учителям и родителям поддержать католические школы, поддержать Церковь и поблагодарил их за верность, которую они проявляли доселе.
          Тем не менее на пресс-конференции 15 мая 1948 года министр Ортутаи заявил, что решение правительства отмене не подлежит. Одновременно он объявил, что как в старых, так и в новых государственных школах обучение религии останется в качестве обязательного предмета. Затем он обвинил церковные власти в терроризировании «прогрессивных» священников и учителей. В моем пастырском послании от 23 мая 1948 года я указал, что не Церковь, а правительство терроризирует своих граждан. Учителям католических школ предложили «тридцать сребреников», чтобы они нарушили свою клятву. Верующих заставляют вступать в коммунистическую партию. Студентов, которые выступают за продолжение обязательного религиозного образования, подвергают аресту.
          Правительство незамедлительно отреагировало на мое пастырское послание. От персонала учреждений и рабочих на фабриках потребовали под угрозой увольнения, чтобы они подписали петицию с требованием секуляризации школ. Был также пущен слух, что и среди самих епископов нет единства по этому вопросу. Радио и газеты утверждали, что некоторые священники отказывались зачитывать своим прихожанам пастырские послания [примаса]; что когда священники зачитывали послания, то чтение прерывалось возмущенными криками верующих; что учителя католических школ с радостью приветствовали бы национализацию; и что уже начались переговоры по этому вопросу с Церковью. В пастырском послании от 29 мая 1948 года конференция епископов опровергла эти утверждения. В тот же день я направил два письма министру Ортутаи, в которых осуждалась правительственная кампания, направленная против наших школ. 
          Согласно инструкциям, полученным от марксистов, «местные национальные комитеты» по всей стране должны были адресовать правительству резолюции с требованием секуляризации церковных школ. Эти комитеты почти целиком состояли из членов тех партий, которые входили в правящую коалицию. Под бдительным оком политической полиции они осуществляли приказы, поступавшие от своего руководства.
         Естественно, опять были собраны и преданы гласности все «истории» и слухи, с тем чтобы очернить духовенство и церковные школы. Одно особенно отвратительное обвинение было опубликовано в газетах под заголовком «Убийство в Почпетри». Согласно показаниям очевидцев, произошло следующее.
         В 8 часов утра 3 июня 1948 года в деревне Почпетри собрался политический муниципальный совет, чтобы обсудить проблему секуляризации школ. Поскольку это был канун первой пятницы месяца, местный приходской священник в послеобеденное время принимал исповеди. В 7 часов вечера он совершил богослужение, но без проповеди. После богослужения многие прихожане направились в муниципальный совет, чтобы узнать, какое было принято решение. Вскоре появилась полиция и потребовала, чтобы люди разошлись. Однако народ не захотел расходиться. Напряжение нарастало с минуты на минуту. Кто-то пошел за священником, чтобы тот успокоил людей. Но прежде чем священник смог обратиться к толпе, полицию окружили плотным кольцом. Один из полицейских стал размахивать прикладом ружья. Толпа отхлынула, приклад ударился о землю и раздался выстрел, который смертельно ранил самого полицейского.
         Впоследствии в сообщениях полиции и министерства внутренних дел говорилось, что полицейский стал жертвой нападения. Городской служащий Миклош Кирайфальви был признан убийцей, а священника обвинили в подстрекательстве к убийству. Кирайфальви был позднее казнен, а священник приговорен к смертной казни и затем помилован.
         После событий в Почпетри министр Ортутаи направил мне письмо. Он заявил, что все эти события были спровоцированы проповедью приходского священника. «Случай в Почпетри, – писал он, – это серьезное предупреждение для всей Церкви. Я не думаю, что римско-католические епископы желают взять на себя ответственность за дальнейшее кровопролитие...».
        Напряжение в народе постоянно возрастало. 7 июня 1948 года католическая газета «Magyar Kurir» сообщила: «Миллионы венгров протестуют против секуляризации школ… Католическое действие передало в редакцию «Magyar Kurir» список телеграмм и писем протеста, которые ежедневно в больших количествах прибывают в штаб Католического действия». В газете были перечислены названия трехсот городов и сел, откуда были направлены протесты. В выпуске от 10 июня были упомянуты еще 257 населенных пунктов, из которых пришли письма и телеграммы, а в выпуске от 13 июня – еще 350. Вдобавок газета опубликовала тексты многих телеграмм, содержащих гневные слова протеста.
         14 июня 1948 года кабинет министров принял решение о секуляризации школ. 16 июня соответствующий законопроект был представлен парламенту как неотложный и поставлен на голосование. Для голосования потребовалось лишь одно заседание: за законопроект было подано 230 голосов, против – 60, и 70 воздержалось. Чтобы правильно оценить итоги голосования, надо учесть, что это был парламент, избранный в 1947 году методами, описанными в предыдущих главах.
         По новому закону было национализировано 4885 школ, из которых 3148 принадлежало Католической Церкви. Мы, епископы, протестовали, но, как можно было легко предсказать, без малейшего успеха.

Глава 16

Соглашение любой ценой?

          Атака на католические школы имела неблагоприятные последствия для коммунистов. Все поняли, что такой закон мог пройти только через парламент, специальным образом подобранный в результате всякого рода предвыборных махинаций. К тому же железный занавес еще не был полностью закрыт; западные страны были еще в курсе того, что происходило в Венгрии. Мы тоже со своей стороны, разумеется, позаботились о том, чтобы католическая пресса на Западе получила документальные свидетельства о том, что реально произошло. Я еще мог принимать многих западных корреспондентов и детально их информировать. Таким образом мир получил правдивую картину методов, которые применялись в большевистском гонении на Церковь. Подобная информация, в сочетании с трагическими событиями в Чехословакии, где как раз в это время состоялся коммунистический переворот, дала огромный импульс антикоммунистическому движению в свободном мире. Это, в свою очередь, заставило коммунистов попытаться замаскировать свои нападки на Церковь. Поскольку я продолжал указывать на реальность, скрывающуюся за камуфляжем, как венгерские, так и иностранные коммунисты стали видеть во мне одного из своих главных врагов, которого надо было постараться убрать с дороги. Они понимали, что с Божьей помощью я буду продолжать бороться, даже если это будет стоить мне жизни. Поэтому сразу после национализации школ был составлен план по удалению меня с поста главы венгерской Церкви. В действительности, как мне сказали, соответствующая директива была спущена новому министру внутренних дел Яношу Кадару уже летом 1948 года.
        Начиная с этого времени нападки на меня лично стали чаще и интенсивнее. Почти повсюду и почти целый день громкоговорители на улицах, площадях и фабриках, ораторы на собраниях, журналисты в газетах повторяли один и тот же припев: «Враждебная, антидемократическая позиция примаса является причиной раскола и несчастья нашего народа. Он требует возвращения конфискованных владений, отказывается признавать республику, организует контрреволюционные выступления, мешает достижению компромисса между Церковью и государством».
       В действительности епископы были готовы обсуждать различные проблемы, возникшие во взаимоотношениях между Церковью и государством. Епископы желали восстановления дипломатических отношений со Святым Престолом, соглашения по поводу церковных клубов, ассоциаций и печатных изданий. В сложившейся обстановке епископы подумывали даже о том, чтобы согласиться на отделение Церкви от государства, если взамен государство признает внутреннюю свободу Церкви и не будет вмешиваться в церковные дела, уважая ее административную независимость.
        Коммунисты, разумеется, планировали соглашение по советскому образцу. Епископы должны были признать незаконную высшую власть коммунистической партии, послушно отказаться от своих школ и культурно-просветительских учреждений и подчинить себя интересам коммунистического государства. К этому времени мы, однако, уже успели хорошо ознакомиться с большевистской политикой по отношению к Церкви  и с положением Церкви в Советском союзе, чтобы позволить себя одурачить. Мы знали о методах, которые использовались для ликвидации Греко-Католической Церкви в аннексированных областях Западной Украины и Закарпатья, которые когда-то входили в состав Австро-Венгрии. Я был хорошо информирован о судьбе, уготованной Церкви в СССР.
        Поэтому мы не строили никаких иллюзий и не верили «хорошим новостям» о демократизации большевизма. Напротив, мы старались изо всех сил углубить религиозную жизнь наших прихожан и укрепить в них христианские принципы. Мы, венгерские епископы, не намерены были вверить венгерский католицизм милостям переустройства по советскому образцу. По настоянию коммунистов мы направили в феврале 1948 года своих делегатов на предварительную конференцию, которая должна была подготовить переговоры. Но мы настаивали на следующих условиях, которые должны были гарантировать серьезность и искренность договаривающихся сторон:
1. Установление дипломатических отношений между Венгрией и Св. Престолом.
2. Разрешение на публикацию ежедневной христианской газеты и выдача для этого достаточного количества бумаги.
3. Восстановление закрытых властями клубов и ассоциаций. Возвращение им их недвижимости и финансовых средств.
4. Прекращение нападок на религию и Церковь со стороны марксистских партий.
      
        Когда Матиаш Ракоши был поставлен в известие об этих условиях, он сам появился на предварительных переговорах как представитель режима. Правительство, заявил он епископам, направит вам приглашение для участия в дискуссии, когда для этого наступит подходящее время. Но никакого приглашения не последовало. Вместо этого правительство начало организовывать среди низшего духовенства и молодежи движение за союз между Церковью и государством. Много энергии и интриг было затрачено на организацию этого движения, но успех его был практически нулевой.
        26 апреля 1948 года я выступил с публичным заявлением касательно лозунга коммунистов – тиражируемого в газетах, по радио, а также в лекциях, адресованных прежде всего студенческой молодежи, – что мир между Церковью и государством должен быть восстановлен любой ценой.
         Конечно, ни у кого не может быть возражений против мира, если только это подлинный мир. С самого начала Церковь всегда желала мира. Но пустые слова и ничего не стоящие подписи на петициях недостаточны, чтобы достичь мира; необходимы серьезные намерения и практические действия. Требования Церкви, указанные выше, даже не обсуждались, равно как и вопрос об отмене цензуры. Тактика, которую уже использовали [коммунисты] при разгроме наших организаций, едва ли свидетельствовала о желании мира.
          Опять же, о каком мире можно говорить перед лицом таких клеветнических заявлений: «Большинство епархиальных школ готовит безжалостное наступление на рабочую и крестьянскую молодежь», – или: «Изгоним реакционеров, которые прячутся под церковными сутанами»? Утверждалось даже, что Церковь повинна в духовном терроризме, хотя в действительности она была сама свидетелем и жертвой актов терроризма. Постоянная брань в адрес Папы также не имела своей целью приблизить мир. Вместо всей этой клеветы венгерский народ желал видеть реальные действия: улучшение жизненных условий, устранение коррупции, прекращение унижения венгерского населения в Словакии, которое продолжалось уже в течение трех лет, возвращение отцов, сыновей и братьев из советских тюрем.
        По прошествии трех месяцев – о секуляризации школ было уже объявлено – епископы, наконец, получили 15 мая 1948 года приглашение на вышеупомянутые переговоры. 19 мая мы информировали министра религии и образования, что мы «в принципе готовы к переговорам, и если условия для них выполнены, мы без промедления назначим наших делегатов». Но мы потребовали, чтобы вопрос о секуляризации школ на переговорах не обсуждался.
        Министр Ортутаи медлил с ответом до 14 июня. К тому времени кабинет министров уже принял законопроект о секуляризации школ. В своем письме министр уклонился от удовлетворения наших предварительных условий, назвав их «важным предметом» для переговоров. Но он также выступил со встречными требованиями. Он ожидал, что конференция епископов примет декларацию, аналогичную той, которую подписали главы протестантских церквей, где признание Венгерской республики принималось безоговорочно еще до начала переговоров. «Правительство Республики считает, – писал министр в своем письме, – что перед началом переговоров государству не могут быть предъявлены никакие предварительные условия, но прежде всего [переговаривающаяся сторона] должна признать Венгерскую республику».
         Они вырвали силой желанное признание [Венгерской республики] от Венгерской реформатской церкви, устранив предварительно всех законных глав этой церкви с их постов (включая пастора Ласло Раваса) и добившись их замены на запуганных или делающих карьеру ренегатов. Но даже при этом потребовалось оказать определенное давление на этих новых лиц, прежде чем они согласились подписать 21 мая 1948 года «соглашение» между Реформатской церковью и Республикой. Но в Католической Церкви епископов нельзя заменить, просто объявив «новые выборы». Поэтому у правительства не нашлось среди епископов партнеров, которые желали бы подписать соглашение. Мы же отказывались признать Республику, потому что это было равносильно признанию той незаконной власти, которой коммунистическая партия добилась с помощью интриг и насилия. Заняв такую позицию, мы следовали курсу Папы Пия XI, который в 1922 году отказался придать дипломатический характер той миссии, которую Ватикан направил в Советский Союз, хотя советское правительство требовало, чтобы миссия была дипломатической. Ибо придание дипломатического характера миссии означало бы признание Советского Союза.
         Позднее, когда я уже находился в заключении, соглашение все же было достигнуто. Оно подчинило Церковь контролю со стороны государства.