Так уж получилось, что в чудеса Иннокентий Палыч поверил только в 44 года, и то по чистой случайности – оказавшись запертым в туалете собственной квартиры, аккурат, в новогоднюю ночь.
Дело в том, что буквально накануне от Иннокентия Палыча, устав от постоянных семейных скандалов, ушла жена Лариска, прихватив с собой самое ценное его имущество - двоих нажитых в законном браке детей. Ушла Лариска рано утром. Быстренько укутала хныкающих Сашеньку и Ириску и, не сказав ни слова, выскочила с ними за дверь!
На все последующие звонки и угрозы Лариска не отвечала. А вечером ее номер ответил вежливым женским голосом, что он недоступен, следовательно, дорогой покинутый муж – go to fuck.
На подобные непристойности Иннокентий Палыч не ответил. А просто откупорил спрятанную в вазоне бутылку «Журавлей» и, не нарезая, закусил первые 50 батоном копченой колбасы.
- Это мы еще посмотрим! – крикнул Иннокентий Палыч кому-то в темноту тремя часами позже и вышел на балкон покурить.
Город впадал в полудрему и, было видно, что его изрядно измучил этот человеческий муравейник. Где-то в этом большом и сонном городе копошились в куклах и компьютерах его, Иннокентия Палыча, дети – Сашенька, 10 лет, и Ириска, 4 с половиной. Милые курносые существа, совсем не похожие на их непутевую мать.
- Верни детей! – пригрозил трезвеющий на глазах Иннокентий Палыч простирающемуся над головой Космосу, затушил сигарету и вернулся к «Журавлям»…
Утро 31-го было отвратительным. Последняя трехлитровая банка с солеными помидорами привела к тому, что бегать курить Иннокентий Палыч начал в собственную уборную. А то и засиживался в ней на пару часов, ругался, трогал гудящую голову, кашлял дымом.
После полудня пришло понимание, что к встрече Нового года надо подготовиться. Купить еще парочку «Журавлей» и настрогать дежурный салат. В холодильнике нашлась непочатая банка зеленого горошка.
- Уже хорошо, - отметил про себя Иннокентий Палыч, тщательно побрился и пошел в магазин.
Приготовленный салат в миску не влез. Иннокентий Палыч вздохнул и достал с полки 3-х литровую кастрюлю. Откупорил новеньких, ледяных «Журавлей» и немного вздремнул за столом.
Проснулся, когда за стенкой уже разливали шампанское. На лестничной клетке выла чья-то забытая после прогулки собака. Внизу раздавалось топанье двух десятков ног.
- Пять минут покурю и наверстаю, - сказал Иннокентий Палыч сам себе, разделся до трусов и закрылся в туалете.
Позже он будет долго размышлять над тем, зачем же он все-таки раздевался и закрывался? И главное – от кого? Да, было дело, когда 2-х летняя Ириска как-то рванула на себя незапертую дверь и увидела папашу на унитазе в спущенных штанах. Но, как потом убедила мужа Лариска, «она же ребенок, и ничего не поняла». Но страх-то - быть застигнутым без штанов – остался!
Словом, Иннокентий Палыч повернул круглый шпингалет, прикурил, а когда закончил, дверь не поддалась. И самое обидное, что в тот самый момент, когда он толкнул эту чертову дверь, кто-то за стенкой зычно крикнул – «Урааа!».
- Твою мать! – констатировал Иннокентий Палыч, опустился на унитаз. Но уже через минуту вскочил и уверенно толкнул дверь плечом.
- Go to fuck, - беззвучно ответила дверь и не отворилась.
И тут Иннокентий Палыч не на шутку испугался. Нет, клаустрофобией он не страдал. И в перспективу быть замурованным в собственном туалете – не верил. Но что-то липкое и противное расползлось вдруг по его спине и замерло где-то в районе поясницы.
- Ларисааа, - позвал отсутствующую в квартире жену Иннокентий Палыч, обхватил голову руками и пьяно заплакал.
Через пять минут, неизвестно откуда, появился прилив сил. Иннокентий Палыч еще пару раз набросился на дверь, повертел шпингалет, подергал ручку, сел и закурил по-новой.
- Интересно, а в собственном сортире можно умереть? – зачем-то спросил он себя и от нечего делать выложил из окурков елочку. Получилось неплохо.
Иннокентий Палыч вспомнил, как в первый раз привез сына Сашеньку в художественную школу, и на первом же занятии они рисовали нечто похожее на перевернутые рыбьи хвосты. Как потом оказалось – заснеженные ели…Иннокентий Палыч всхлипнул и приладил к верхушке сигаретной ели звезду. На нее ушло 5 спичечных головок.
- Позор, - простонал Иннокентий Палыч то ли ели, то ли себе и, прислонившись плечом к стене, заснул.
Проснулся от толчка. Открыл глаза и понял, что Дед Мороз все-таки сдержал обещание и примчался, чтобы подарить пионеру Кеше Морозову велосипед. Вернее, не велосипед, а монтировку, которой всклокоченная жена Лариска только что вскрыла запертую дверь.
- Ты мне снишься? – спросил Иннокентий Палыч и потянулся на унитазе, чтобы потрогать голограмму жены рукой.
- Убью сейчас гада, заплати за такси, - ответила голограмма жены, отбросила монтировку и кинула Иннокентию Палычу штаны.
На кухне сидели нарядные и довольные Сашенька и Ириска.
- Папа, это тебе. Подарок, - сказал сын Иннокентия Палыча и протянул ему картину, на которой был изображен мужчина-инвалид с глазами разной величины, худая, как швабра, женщина и двое «палка-палка-огуречиков», один - с непомерно короткими конечностями, другой - с гидроцефальной головой.
- Мама тебя простила, - по-взрослому резюмировала Ириска и прижалась к отцовской штанине. – Она сказала, что мы – семья.
За окном взрывались петарды.
Иннокентий Палыч плакал как младенец.
Лариска стояла у плиты и комкала платок.