Всплески ярости. 1-я часть

На фото автор.
Лу, Дейв и Цюпа.
Чемпионат СССР по самбо среди молодежи. На ковер приглашаются Дейв и Бад. Бад — чемпион прошлого года среди молодежи, а ученик тренера Лу, Дейв — чемпион СССР среди юношей.
   — Дейв, Бад будет атаковать броском через спину с колен, выключи его правую руку и атакуй болевым приемом на локоть.
Дейв молча смотрел на тренера и продолжал вяло двигать бедрами вправо и влево. Лу знал, с этим парнем все в порядке, ему не нужно говорить много, достаточно двух слов, иногда взгляда.
Дейв же знал, что если Лу немногосорвен, значит, уверен в его победе.
Лежа на матах за ними наблюдал Цюпа.
Дейв вышел на ковер, лицо его было отрешенным, он уже находился в другом измерении, его мозг конструировал несколько возможных вариантов поединка.
   — Послушай, Лу, — Цюпа на секунду задержал тренера.
   — Сейчас твой щенок не продержится и минуты, Бад сделает из него отбивную.
   — А тебе что за дело, ты друг Бада?
   — Мы с ним вместе тренируемся в сборной СССР.
   — После этого чемпионата в сборной будет Дейв. — Лу двинулся на тренерское место у ковра.
Бад атаковал стремительным броском через спину с колен. Дейв жестко прихватил его атакующую правую руку чуть выше локтя, одновременно рванул бедра навстречу спине Бада и остановил его всего на одно мгновение.
В следующую секунду Дейв заваливает Бада на спину и выполняет болевой прием на локоть захваченной руки.
Рука на изломе, и Бад сдается.
Цюпа удивленно смотрел на Лу:
   — Недаром говорят, Лу, что ты счастливчик. Где ты откопал этого парня? Как лихо он расправился с Бадом! Если уж Бада он сломал, по остальным пройдется катком!
   — Так и будет.
Лу не побежал поздравлять Дейва, он считал это слюнтяйством, дети войны не привыкли к нежностям.
Тренер и ученик встретились глазами издали, Дейв застенчиво улыбнулся учителю.             

Пояс из кожи бизона

   — Такому атлету подойдет пояс из кожи бизона.
Лу поднял голову,  напротив сидели трое: парень с молоденькой девушкой и роскошная женщина чуть постарше.
   — Вы это мне?
   — Да, я — моряк, недавно прибыл из рейса, привез классные пояса из кожи бизона, толщина восемь миллиметров, с оттисками. Присоединяйся к нам и посмотри сам.
Лу как раз не хватало фирменного ремня на джинсы, он подсел к красивой троице.
   — Меня зовут Лу, я здесь на чемпионате.
   — Знакомься: Тина, Катрин, а я Мишель. Вот взгляни, тебе нужен именно такой могучий ремень. На коже оттиск американского флага и пикирующий бомбардировщик.
   — Это по мне,— Лу, не торгуясь, отдал деньги.
   — Пригласи Катрин, я танцую с Тиной. — Мишель улыбнулся и встал.
Лу понимающе кивнул и галантно подал руку девушке.
   — Вы близкие друзья?
   — Да, Лу. Мишель и Тина — мои самые близкие друзья. Они больше, чем я, хотят найти мне друга. Как только Мишель увидел тебя, он сразу сказал:
   — Это то, что надо, Кат, я должен познакомить тебя с этим парнем. И вот я уже танцую с тобой, и чувствую, что Мишель прав. Ты женат?
   — Да, у меня очень красивая жена, я люблю ее.
   — Ну вот, только встретишь классного парня, так он уже занят. — Катрин произнесла это с грустью.
   — Когда ты уезжаешь, Лу?
   — Завтра.
   — А сегодня что?
   — Отдыхаю. Прошел слишком сложный чемпионат, нужно сбросить напряжение, Катрин.
   — И как ты это делаешь?
   — Слушаю музыку, танцую с девушками.
   — Затем приглашаешь их на ночь?
   — Это удел слабых мужчин. Я же тебе сказал, что люблю свою жену.

Правой ударить хотел Потехин!

Мой дед Никифор, отец Сергей и его братья, мама Мария Соловьева  родились и выросли в Сибири.
Алтайский край. Косихинский район. Село Жилино. Богат сыновьями Никифор Мусатов, один другого краше.
Могучий Егор, тот, который на спор лошадь на водопой на плечах мог отнести. Порфирия Умом и статью одарил  Всевышний Порфирия.  Степана так и называли  «точильный брусок», суровый, кряжистый, гнев в нем сызмальства вскипал при всякой несправедливости. Четвертый из братьев — Сергей — красив был, все в нем в гармонии объединилось. Быстрый, сообразительный, сила в нем богатырская, ловкость кошачья. Никому не уступал ни в чем в Косихинском районе, да пожалуй, на всем Алтае не сыскать было такого молодца.
Тимофей и Михаил во всем тянулись за старшими.
Две дочери Анастасия и Варвара лучше других в деревне управлялись с серпами на уборке урожая, ловко и быстро вязали снопы.
Любо было смотреть, как Никифор с сыновьями молотили цепами жито. Могутно бьет Егор, земля дрожит от его мощных ударов, под стать ему Степан и Порфирий.
Но уж больно резко  управлялся с цепом Сергей.  Быстрый удар сотрясал снопы мелкой дрожью, и высыпались ручейком налитые зерна от подобной встряски, и земля от таких ударов не стонала.
Любовался Никифор сыновьями и думал:  далеко его род пойдет, много на Руси будет молодцов его крови.
Хороши братья в работе,  и в молодецких игрищах — первые. Сходились по праздникам жилинские парни с потехинскими на кулачных боях, и круто приходилось им, если сыновья Никифора не участвовали.
Бывало такое.
   — Беги, Ванька, скорее за подмогой, одолевают наших потехинские, поклонись Никифору, пусть пришлет сыновей! — кричит Федька Грязнов.  — Да попроси прощенья за дурака Фильку, что рот раззявил не по делу про Сережку. Дурак, он и есть дурак, без Сергея хотел справиться, лежит теперь бездыханный, получил под сусала от Митьки Потехина.
А Потехин разгулялся во всю, валит жилинских направо и налево, никто остановить его не может. Прибежал Ванька к Никифору, говорит:
   — Дядя Никифор, просим Сергея на подмогу, полегли наши, больно разошелся сам Потехин.
   — Так Филька - то сказал, сами управитесь, — грозно сверкнул глазами Никифор.
   — Лежит Филька-дурак, подняться боится, чтоб совсем не зашибли,  — быстро сказал Ванька.
   — Поди, Сергей, Потехина усмирить, не то наших всех перекалечит,  — велел   Никифор сыну.
Побежал Ванька, на ходу крича своим, чтобы держались.
Сергей не торопится, внимательно смотрит, оценивает поле боя.
Остановился Потехин, подозвал подручного Прохора Гурьянова:
   — Отвлеки, Прошка, Сергея на себя, а я сзади ему поддам.
Да не проведешь Сергея, понял он потехинскую затею. Только было Прохор к нему кинулся, сбил он того с ног правой рукой, не глядя. А все внимание  Потехину, который сзади оказался.
Правой ударить хотел Потехин, резко присел Сережка и локтем в живот противнику ударил. Согнулся Потехин, хочет вздохнуть и не может, раскрыл рот, глаза выпучил. Сережка в подбородок ударил, рот у того закрылся, и он мешком повалился на траву. Ну, тут уж жилинские пошли крушить.
Полегли потехинские и запросили мира.

Невеста

На двадцатом году пришла пора Сергею  жениться. Решил Никифор молодца к самостоятельной жизни пристроить. У Никифора на примете и невеста для него есть. Через три дома от Мусатова живет семья Соловьевых. Фамилия русская, красивая и в семье как на подбор одни невесты: Антонина, Аксинья и тихая скромная Мария. Небогато жили, но достойно. Вот и остановил свой выбор Никифор на этой семье.
Призвал Сергея и спрашивает: «Ну, Сережка, хватит баловать, кого сватать будем у Соловьевых. Пора тебе самому по жизни шагать». Недолго думал Сергей, назвал Марию. «Вот и хорошо, — решил Никифор,  совпал выбор отца с сыном.
   — Уберем урожай, по осени сватов будем засылать к Соловьевым, — сказал сыну. На том и порешили. Улыбнулся старший Егор, одобрил отцовский выбор, уж больно всем нравилась скромная шестнадцатилетняя Мария.
На ближайшей деревенской вечеринке Сергей сел рядом с Марией на лавку, обнял слегка ее за плечи и шепнул на ушко: «По осени жди сватов. Не опозоришь, женой мне будешь». Зарделась Мария, голову опустила, так и молчала, только легкая радостная улыбка тронула ее губы. Понял Сергей: отказа не будет. Да и кто ж будет перечить родительской воле.
Осенью после уборки урожая сыграли свадьбу.

Мать — Святая Мария. Помню! Война

Какое горе, слез уж нет,
Война Священная пылает!
Прочти и помяни.
Душа ее, быть может, воссияет!
Зачтется  непременно  доброте твоей!
Я ж помолюсь за слезы женщин-матерей!

Великая Отечественная война. Мама одна бьется с четырьмя оставшимися в живых из семи детей мальчишками.
Какая она у меня хорошая. Холодно, темно, ночь, мне холодно.
   — Спи, сыночек  — мама прижала меня к груди, подоткнула одеяло, — спи, а то придет серенький волчок, Вову схватит за бочок».
Стало тепло. Мама спит, наверное. Кушать хочется. Я тихонечко нахожу губами ее грудь. Чуть- чуть молочка и всё, она даже не услышит. Вот он сосочек, твердый словно камушек.
   — Спи, сыночек, всё равно, там нет молочка, спи — она горестно вздохнула и погладила меня по головке. Я плотнее прижимаюсь к ее теплому телу, вдыхаю  родного запах.
Утро!
   — Господи, совсем печка холодная, и вода уж чуть тепленькая. Иди, сыночек, головку с мыльцем помыть нужно.
Мама наливает в таз почти остывшей воды, я дрожу, намыливает голову.
   — Ну, вот и молодец, дай-ка, мы головку вытрем, и спинку тоже. Господи, до чего ж ты у меня худой!
В обеденный перерыв прибежала на 10 минут.
   — А где Колюська? — Бегает? — Да в чем же он бегает, в пимах? Да они ж дырявые.
Господи, сорванец какой-то, и простуда его не берет. Что? Бегали по снегу босиком? И ты босиком? Ну, ты погляди, что они делают тут без меня. Вот и голова горячая уже. Только бы не заболел, беда-то какая. Ну, погоди, придет, я ему окаянному покажу, как по снегу босиком бегать!

Алька — старший!
   — Ну что ж, что не нравиться рыбий жир? Выпей, Алёшенька, ложечку. Слабый ты у меня, малокровный, а все равно, старший же. Отца убьют на фронте, кто его заменит? Ты! А рыбий жир, он силу дает. Вот и пей, Алёшенька, пей.
Алексей умница был у нас, уже учился в школе. Хорошо учился, уроки делал под горящим в тарелочке фитильком, вымоченном в жире. То и дело кровь у него шла из носа.
Мама вздыхала и просила, крестясь на иконку Спасителя:
   — Господи, дай здоровья ему сердечному!
Уходя, всегда обращалась к старшему:
   — Ну, я пошла. Алёша, Колюську разыщи, опять, поди, на коньках за подводами гоняется. Ох, пропадет, не дай Бог попадет  под лошадь. Бегу.
Повязав платок, как в селе родном привыкла, побежала на работу.
*********
   — Господи, Шура! Генка сыпным тифом заболел. Что делать, что делать? Мечется в жару, в поту весь, не умер бы!
   — Да не убивайся, Маруся, ты так. Даст Бог, не умрет. Хорошо, что не брюшной тиф, от сыпного-то вылечить можно.
Дал Бог, вылечили Генку.
А у мамы новая беда — сама какую-то чесотку подхватила. И опять к лучшей подруге за советом.
   — Не могу я, Шура, в одной постели с ребятами, а ну как они все у меня заболеют.
   — Ты, Марусь, керосином ее проклятую, керосином. Она быстро задохнется.
И мама, как сейчас помню, все тело мазала керосином. И задушила-таки напасть.

* * *
   — За что, ну за что ты покарал нас, Господи. Чем я прогневила тебя! — безутешно плакала мама, когда украли нашу кормилицу-корову. Мы возили на ней сено, дрова, картошку с поля. Все работы делала наша красавица и молока давала много. Украли ее и зарезали. Шкуру и теленочка маленького закопали в овраге.
   — Что-то нужно делать, Шура. Так дети у меня не выживут. Вовка вот белены объелся, на стену как полоумный кидаться начал, пена изо рта, еле отходили.
А я помню, как в бреду то ли каток огромный, то ли поезд накатывался на меня. Вот-вот раздавит, страшно! Это все от голода белену ел, думал: ягодки, они такие красивые...
****
   — Алёша совсем было умер.— плачет мама. — Это я, глупая, отравила его, наварила суп из конского щавеля да крапивы подбавила. Слава Богу, другие не успели поесть. Хоть по миру иди, что делать, как выжить?
Мама для меня — это святое — Мать-героиня — святая Мария! До войны семь детей родила и выходила! Почти восемь лет билась с детьми без отца. Мною была беременна, когда отца в лагеря, а оттуда на войну...
После войны еще троих родила, так до самой смерти и ни дня не отдохнула, орденом наградили. Да только это было и для нас, и для нее малым утешением.
Она все одно твердит:
   — Слава тебе, Господи, Сережа мой с войны живой вернулся. А то, как бы я с ними одна-то мыкалась. Теперь вот в люди все вышли, кроме первых-то трех.

Я не хочу войны и грохота орудий,
любить хочу детей, жену и маму, люди!
Сестер и братьев, и больших и малых.
И веточки берез, да свежий ветер в скалах!
И солнце, солнце — Бога лик!
Ответит всяк перед НИМ,
к прицелу кто приник
Добычи и убийства ради!

Записки Вовки-партизана
Декабрь 1941 года
(Из дневника маленького дошколяки).

Дядя Елизар очень добрый, пустил нас жить в свою баню во дворе, а нашу корову — в пригон, сам уехал в Петропавловск (Казахстан) налаживать военное производство.
В своем доме оставил тетю Лину, маму свою старенькую, и дочь Любку. она нам, как старшая сестра.
Теперь мы все, я, Колька, Генка, Алька и мама, разместились в бане, корова — в пригоне. А  наш папка на фронте, он — пулеметчик.
Прямо во дворе колодец, мама дяди Елизара, хоть ей и сто лет, каждый день выходит совсем голая, достает из колодца ведро воды и выливает на себя. Вот это да! И уходит в свою комнату в полуподвале. Она — святая, живет там и молится… за победу над фашистами.
У тети Лины есть большой круглый репродуктор, можно про войну слушать, как наши солдаты под Москвой бьются.
Наши солдаты в касках, и у них винтовки с гранеными штыками, я могу даже нарисовать их, бумаги только нету.
Винтовки я видел в городском саду у солдат. Там их обучают драться врукопашную.
Мы бегаем туда, смотрим, как нужно воевать врукопашную. Они тренируются на специальных площадках, где стоят чучела и щиты.
Я даже команды запомнил. Командир командует, а они выполняют.
   - Глубокий выпад!..  Нападай!..  Штыком коли и отступай!.. Винтовку быстро разверни!.. Влево и вправо посмотри!..  Прикладом бей!.. Штыком коли!
Мы тоже колем штыками, бьем прикладами, воюем под большим амбаром в «Заготзерно». Только там темно и тесно, амбар стоит на столбиках.
Сначала я думал, что « под Москвой» — это под большими многоэтажными домами, но тетя Вера Христофоровна, она из Москвы, мнё все объяснила. Под Москвой - значит вокруг всей Москвы.
Сегодня мы палками воевали, у одного только Кольки деревянная винтовка. Он ее в школе выпросил. Это он так говорит, а может, и не выпросил, а просто без разрешения взял.
Мы падаем, вскакиваем, кричим - Ура! Нападаем на деревянные столбики, они у нас вместо фашистов.
Я в папкиной старой куфайке (телогрейка), рукава были мне длинные, так мама их обрезала и подшила, на ногах пимы. Правда, у меня один черный, другой — серый. Это ничего, главное, не дырявые еще.
В пимы мы напихиваем солому, она теплая. Нашим солдатам тоже надо напихивать в пимы солому, тогда они ноги не обморозят.
У меня на шапке настоящая красная звезда, шапку мне тетя Поля Хомулина подарила. Правда,  шапка большая и часто сползает мне на глаза.
Шапка дяди Кузи, он тоже на фронте. Дядя Кузя еще до войны был военный, у него этих шапок две, и фуражка еще со звездой.
Мы знаем про подвиги наших бойцов и партизан, про них нам рассказывают Любка с Алькой, а им в школе - учительница, да и по репродуктору передают.
Больше всего я люблю Зою Космодемьянскую, она геройски погибла, но я не хочу, чтобы она погибла.
Сегодня Алька с Любкой устроили для нас постановку, ох, и интересно было.
В большой комнате у дяди Елизара и тети Лины сделали сцену с загородкой. Я, Колька, Генка, Фенька Хомулина, Юрка Наточин уселись на скамейку зрителей, и началось представление.
Старший брат Алька, разряженный под немецкого офицера, пытает Зою Космодемьянскую — партизанку, то есть нашу Любку:
   — Говори, руссиш партизан, кто тебя послал? А, молчишь? Мы тебя повесить!
Зоя (наша Любка) в разорванном платье, с синяками и босиком, смотрит на немецкого офицера (Альку) и молчит. Он ее бьет по лицу, она все равно молчит и его совсем не боится.
Тогда он подносит к ее лицу зажженную свечку, а она бросается к столу и хватает там офицерский пистолет, стреляет в фашиста, тот падает, а она убегает в другую комнату  и оттуда кричит:
   — Смерть фашистам, Гитлер капут!
Мы все радостно хлопаем в ладоши.
Зоя Космодемьянская живая, ее вовсе и не повесили, она — смелая и красивая.
И Любка наша — тоже смелая и красивая.
Писать меня научила Вера Христофоровна, она к нам из Москвы приехала.
Она сказала, что зря уехала из Москвы. Москву наши все равно не отдадут фашистам, там все воюют, даже дети.
Еще сказала, что под Москвой наши защитники гитлеровцам хребет переломают.
На этом писать кончаю. Писал химическим карандашом, мне его сапожник наш, дядя Дёма, подарил, он его за ухо всегда закладывал. А у меня он почему-то за ухом не держится, выпадает.
Эх, а самое главное забыл написать!
Наши войска перешли в наступление и отбросили немцев от Москвы. Ура!
Вот теперь всё.
                Вовка-партизан

Дневник маленького партизана

Я в темной, темной избушке, с маленьким, маленьким окошечком! Один на кровати за печкой. Мне уже скоро четыре года, я уже не маленький.
Трещит сверчок, шуршат себе под печкой пауки, никогда не выползают, им там тепло и уютно.
Почему я без трусов? Играли в войну, я был партизаном, прятался под кроватью, Колька брал меня в плен, тыкал гнилой свеклой, измазал мне все трусы.
Вспомнил, вон они в тазу с водой, мама их замочила. Мыла кусочек у тети Поли попросить нужно. Нет мыла, спичек нет и хлеба нет. Эх, хоть бы корочку найти.
Папа придет с войны, вот тогда заживем.
Я сел на подоконник, подтянул коленки к груди и  в маленькое оконце смотрю на небо, там в тучах Бог.
От папы долго нет писем, а вдруг убили его фрицы?
Я за Кольку, за Генку, за Альку, за маму, за тетю Полю, за дядю Дёму и даже за злую Марженку прошу Бога, чтобы наши победили немцев.
Пришла маленькая монашка на искалеченных ножках, принесла просвирку:
   — Молитесь обязательно Господу Богу нашему спасителю, глядишь, услышит вас Господь-то, да не убьют отца вашего на фронте.
   — А мы молимся, молимся! Я и считать уже умею, знаю таблицу умножения и даже писать умею буквы, рисовать танки и самолеты и корову нашу.
Просвирку съел. Эх, она совсем маленькая.
Писем с войны всё нет и нет, мама плачет, говорит:  а ну, как похоронку пришлют, что делать я с вами одна-то буду.
Старенький почтальон хлопнул на стол пачку из 20 писем с фронта. «Получай, Мария», — весело крикнул он.
   — Слава Богу, живой, — мать заплакала, мы кричали «ура!».
Родительский день. Бегали с Колькой на могилки, тетя Шура угостила вареной картошкой, сказала, что совсем одна осталась, получила похоронку.
Снова я один дома, на кровати за печкой, слушал сверчка, темно, в трубе воет ветер.
Заскрипела дверь, показался большой, страшный, черный человек.
Я юркнул за печку и притаился как настоящий партизан.
Страшный человек был в рваном пальто, на ногах обмотанные тряпками калоши, на голове рваная шаль. Лица совсем не видно. Наверное, фрицы такие же. Я наблюдал за ним.
Он забрал последнюю гнилую свеклу и долго смотрел в окошечко на огород, потом ушел.
Ночью мы не спали, ждали Генку. Он ходил в Дмитриевку за жмыхом. Пришел, ничего не принес, говорит, не дали, там таких попрошаек много. Врет наверное. Небось, сам съел по дороге. Мама была на работе в ночную, сушила картошку для фронта.
Кто-то прокрался к окошку и чем-то закрыл его. Все тряслись от страха!
Раздались стуки во дворе, шаги.
Алька хотел выйти, но мы вцепились в него и не пустили. Если воры, они его убьют.
Украли нашу кормилицу корову Красулю. Как мы без нее теперь, мама горько плакала.
Красулю зарезали в овраге, там мы теленочка нашли маленького, маленького, она должна была отелиться.
Теперь нам стало совсем плохо, мы с Колькой жарили на плите картофельные пластики и горевали.
Скорее бы лето, на горах можно заячью капусту есть и играть в войну.
Генка заболел тифом, чуть не умер. Мама боялась, что он умрет, и опять плакала.
Играли с Колькой в войну, он взорвал стеклянную банку, мне дном от банки разрезало сильно руку, врачи зашивали рану, я терпел, как настоящий партизан.
Чуть не умер, объелся белены, говорили, что я лез на стену и у меня изо рта шла пена.
Я болел, меня кормили кашей манной, чтобы поправился, а Генка выпрашивал у меня кашу, покупал ее у меня за фантики и красивые бумажки. Я их собирал и прятал за разбитое зеркало. Потом не нашел их, наверное Генка их и своровал, после опять у меня покупал лепешку за эти же бумажки.
Алька делал уроки около горящего фитилька, у него часто шла носом кровь. Мама говорила, что он малокровный, поила его рыбьим жиром. Если папу убьют, он будет за папу, ему болеть нельзя.
Мама выучила с Алькой стишок. Им в школе задавали — выучить хороший стишок про Красную Армию или про Ленина.
Он рассказал в школе мамин стишок. Говорит, все ребята в классе смеялись, учительница тоже.
Я тоже выучил этот стишок, мама его в детстве от бабушки выучила:
Нянька-лепешка,
Сядь под окошко,
Сшей мне рубаху,
Косой вороток.
Поеду жениться
В новый городок!
Выберу невесту —
Сваху, пряху,
По воду ходяху!
У меня тоже есть невеста — Фенька Кирилюкова. Мы ее прозвали баба-пыхтя. Она нюнила, когда ее пытали фрицы!
Никакая она не Зоя Космодемьянская, хотели ей щеку поджечь. Но спичек не было, да и она не соглашалась.
Вот я бросился на печку-амбразуру, как Матросов на войне, обжег живот сильно-сильно, я же не плакал. Ну, хныкал немножко, сидя под столом. Это просто Колька меня напугал, он сказал, что у меня теперь вываляться кишки.
Похныкал да перестал, он наврал, вот! Я Кольку за это «доктором» обозвал, так потом его и дразнили: «Доктор, доктор!» Он злился, а что тут обидного?
На этом пока кончаю, нечем писать. Мама отобрала химический карандаш, сказала, теперь не отмыть мой язык ничем. Я карандаш во рту слюнявил, а надо просто поплевать на него или в баночку с водой тыкать. Всё!
                Вовка-партизан, или Красный командир, ( меня по-разному называли).

Ложись, Брусов! - рявкнул Сергей! 1941-1945г

   -Ложись, Брусов! – рявкнул Сергей своим хриплым голосом и распластался слева от пулемета. Он заметил блеснувший зайчик в подозрительном ельнике.
   -Наверняка, это искусственный ельник ! Ложись!
 Брусов, тупо улыбаясь, повернул свою голову к лежащему Сергею. Он  был пьян.
   -Ложись ! – крик Сергея совпал с пулеметной очередью со стороны искусственного ельника, рухнул и Брусов.
Точно! Там  находится гитлеровская группа прикрытия.  Немцы ночью снялись с позиций и стремительно отходили на запад.
Сергей стал разворачивать станковый пулемет в сторону ельника.
Пулемет не разворачивался, на станине лежал Брусов, из правого уха и виска, пульсируя, текла  кровь.
Сергей с болью в сердце и злостью сдвинул помощника с лафета,  наконец  развернул пулемет в сторону ельника, и тяжелый ДШК затрясся в его могучих руках.
   -Я же говорил тебе, Брусов,  не пей перед боем! - зло шептал Сергей, продолжая поливать свинцом огневую точку противника.
Ельник молчал, молчал и Брусов.
Залегший было взвод, прочесывающий лес, где еще недавно находился противник, стремительно продолжил движение. 
Колька набычился и не хотел идти к купели!

   — Марусь, Вовку-то с Колей окрестить надо, смотри, какие большие стали,   — говорила маме маленькая монашка на искалеченных ножках.  — Пусть молятся обязательно Господу Богу нашему Спасителю. Глядишь, услышит их, да не убьют отца вашего на фронте.
Я хорошо запомнил этот разговор и истово молился на маленькую иконку спасителя, висевшую в углу темной избушки. Когда оставался один, мне было страшно, я молился с особым усердием.
   — Спаси и сохрани,  — твердил я, сидя в темной и холодной избушке.
Стекла в окошках были все в трещинах и промазаны оконной замазкой. Я сидел, смотрел на небо и думал, в какой туче Бог находится. Часто мне казалось: вот голова, рот, глаза, нос… Но туча расходилась, и там ничего не было. Однако я верил, что там где-то он.
Церковь у нас была красивая,  деревянная, украшенная резьбой, с причудливыми маковками, которые венчались крестами. Под куполами маленькие оконца, там живут божьи люди, монашки. Наша монашка была похожа на небесное создание: маленькая, добрая, ходила на своих искалеченных ножках на пятках. Ноги у нее не сгибались и не разгибались вовсе.
   — Так как, Марусь, окрестишь ребят?
   — Обязательно окрестить надо,  — вздыхала мать,  — вот только подсохнет на улице, и поведу крестить.
И вот зимним утром 1944 года мама стала собирать меня и Колю в церковь. Помогала ей крестная мать Вера Христофоровна. Женщина добрая, она всегда старалась нас с Колькой покормить, а мы так и норовили заскочить к ней в гости, когда бегали на озеро.
Жили в войну голодно. Летом в лесу можно было полакомиться, в чужом огороде что сорвать, а зимой жарили на плите картофельные очистки. Их мама иногда с работы приносила, она по ночам работала в промкомбинате, там сушили картошку для фронта.
Привели нас в церковь, повсюду красивые иконы на стенах, картины Страшного суда, пахло ладаном. Я боялся строгого батюшки, а Колька набычился и не хотел вставать на указанное место.
Мы стояли - несколько мальчиков, одна девочка и взрослый худой парень с редкими русыми волосами. Первым крестили взрослого парня, он был, как потом сказала мама, очень болен, и родные не хотели, чтобы он умер не крещеным.
Батюшка окунул его голову в купель, потом выстриг прядку волос и бросил в купель. Волосы утонули, мать несчастного заплакала, а кто— то прошептал, что умрет скоро. Парень печально смотрел вниз, и мне стало его очень жалко.
Пришла наша очередь. Меня поставили в купель, отстригли прядку волос и бросили в воду, мои волосики пошли гулять по воде, а я начал их ловить.
   — Счастливый будет, — сказал батюшка.
Колька упирался и не хотел идти к купели. Его окунули головой в купель, все повторилось, мама облегченно вздохнула и, перекрестившись, произнесла: «Спасибо тебе, Господи, прости его непослушного».
На нас надели хорошенькие крестики. Домой бежали с радостью. Ели вареники с картошкой и пирог с чаем - Вера Христофоровна принесла.
Когда наша крестная переезжала в Москву, то долго уговаривала маму отдать ей меня на воспитание.
Но мама меня не отдала. Мы очень часто получали от отца письма, в которых он постоянно писал о том, что обязательно вернется. На каждой открытке писал, что вернется, наверное чувствовал, что я за него молюсь на маленькую иконочку!
Пули обходили его стороной, а в рукопашной с ним и трое не могли справиться, он у нас был очень сильный и ловкий.
Отец вернулся живой и невредимый! Видно, услышал Бог мои молитвы! Я даже песенку потом написал про это! Как напевал, так и написал. Я ее всегда напеваю про себя.
Вижу крест твой, вижу храмы,
Золотые купола.
Вспоминаю детство, маму
И иконочку Христа.

Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!
Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!

На иконочку молился:
Боже сохрани отца!
На войне священной бьется.
Ждем с победою бойца!

Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!
Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!

Слава Богу, победили,
Слава Богу, он живой,
Слава Богу, он вернулся,
Грудь в медалях, он — герой.

Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!
Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!

Обнял плачущую маму.
Всех детей поцеловал!
Вижу крест твой, вижу храмы,
Золотые купола.

Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!
Слава Богу, слава Богу, Богу, Богу слава, слава!
У меня всегда хорошее настроение, потому как я всегда напеваю эту песенку!

Вовка, выходи! Американские фордяги на войну гонят

Казахстан, город Шучинск — станция Курорт Боровое. Великая Отечественная война. Через Иран, Среднюю Азию, Казахстан гонят американские машины на фронт.
   — Вовка,— кричал Колька, — выходи на улицу американские фордяги смотреть, их на войну гонят. Ух какие, рычат, как тигры, пошли быстрей, а то пройдут. Они на станцию торопятся, там их на платформы - и на фронт.
Мы выбежали со двора. По улице Ленинской нескончаемым потоком шли машины. Рев стоял, хоть уши затыкай.
   — «Форды» и «Шевролеты», — Колька пнул рваным ботинком подвернувшийся камень.
   — Классные машины. Смотри,  какие борта, доски дубовые, не пробьет пуля такой борт, голову на отрез даю! — Колька провел рукой по горлу.
   — Смотри фордяга в кювет съехал, буксует! — колонна автомобилей застопорилась, форд дергался то вперед, то назад. Водитель пытался раскачать автомобиль и вылезти из вязкой грязи, но его засасывало еще глубже. Из кабины выскочил солдат в каске, взглянул на задние колеса, дал команду стоять и передал по колоне:
   — Тягача быстро, время дорого!
Вскоре, не разбирая дороги, по обочине, ямам и лужам, грохоча спаренными колесами, подъехал трехосный студебеккер.
   — Вот это машина! — Колька заворожено смотрел на подъехавший тягач.
   — Ну и зверюга!  Вовка, посмотри, какие цепи на колесах, этому любая грязюка нипочем. А впереди что за чертовщина?
   — Это у него лебедка,— Генка коллекционировал картинки с машинами, танками, самолетами, и у него была картинка тягача с такой лебедкой на переднем бампере.
   — Сейчас он его вытащит. Генка говорил, что такой тягач даже из болота может вытащить,— уверенно сказал я.
И действительно, из тягача выскочили два солдата, потянули за крюк троса, зацепили застрявший форд, под колеса тягача подложили башмаки. Тягач взревел, словно гигантский носорог, лебедка плавно начала накручивать трос, и застрявший «форд» медленно стал выползать на дорогу.
   — Вот это сила! — Колька даже рот разинул от удивления. «Форд» выбрался на дорогу, трос отцепили, он быстро накрутился на лебедку, тягач развернулся, съехал с дороги и остановился. Колонна покатила на станцию.
   — Ребята, у кого мамка дома и печка горит? — обратился ко мне один из солдат.
   — У нас, — с радостью ответил я.
   — Тогда веди нас к себе домой, американской кашей угостим.
   — Вот наш домик,— я был счастлив и горд тем, что солдаты обратились ко мне, побежал домой, радостно крича:  Мама, мама, к нам гости, солдаты, они едут на фронт!
   — Господи,— молвила мать, а мне и угостить их нечем — Заходите, заходите, милые, сейчас я молочка вам принесу.
   — Кипятку нам, мать, если можно, а мы вас кашей американской покормим.
 Мать быстро поставила на плиту чугунок, в нем была горячая вода, она мгновенно закипела. Я поразился событиям, что последовали затем. Кипяток перелили в большую кастрюлю, из американского солдатского пайка стали засыпать в кипяток крупу, похожую на муку. Кастрюля заполнялась ароматной кашей, она росла на глазах и вскоре полезла из кастрюли. Каши было столько, что хватило всем, и Кольке, и мне. И солдаты с удовольствием поели. Мама не знала, чем отблагодарить солдат и со слезами на глазах проводила их, приговаривая:
   — Храни вас господь, милые мои, возвращайтесь с победой.
Мы выскочили провожать могучий тягач и солдат. Мотор взревел и тягач понесся вниз по улице на станцию. Долго мы бежали следом, наконец, остановились.
   — Пошли в войну играть. Эх, как поставят наши «Катюши» на эти фордяги, да они по любым дорогам к линии фронта подъедут. Американцы за нас — это здорово, вместе с ними мы обязательно победим, вон у них какие солдатские пайки вкусные!
Колька блаженно улыбался.

Урра! Он прибыл с войны живой! Ночью 30 декабря 1945 года

Дневник маленького «партизана»
Утро 9 мая 1945 года. Я выбежал на улицу босиком, ярко светило солнце, гудела наша сирена на электростанции.
Люди выскакивали из домов и кричали: «Ура! Победа! Победа!».  Тетя Поля плакала. А сирена гудела и гудела! Долго, долго гудела.
Жаль, никого нет из наших! Мама на работе, Алька с Генкой в школе, а Колька опять, наверное, около хлебопекарни крутиться, промышляет.
Теперь мы думаем только об одном:  когда вернется с фронта отец.
Уже дядя Кузя пришел с войны, добра привез много: аккордеон, тете Поле доху до самых пяток, и всякой всячины целый ворох. Ганька говорит — это всё трофейное.
У дяди Кузи сегодня слушали трофейный патефон! Пластинку ставишь, ручкой покрутишь, пластинка начинает крутиться!
Блестящую головку с иголкой ставишь на пластинку, и патефон играет.
Мне понравилась песня про веселую компанию:
Мы едем, едем, едем в далекие кра,.
Хорошие соседи и добрые друзья.
Тра-та-та! Тра-та-та!
Мы везем с собой кота,
обезьяну, попугая -
Вот компания какая!
Вот компания какая!
Отец всё не приезжает. Правда, летом мы то на озеро, то в горы, то на речку, а мама вздыхает. Наверное, говорит, его на японскую войну отправили.
Мы всё лето на станции крутились, встречали пассажирские поезд -  вдруг отец приедет. Колька курить пристрастился, заодно там окурки собирает, я тоже ему помогаю, но курить мне не нравится.
Лето кончилось, пошли дожди. Мы все: мама, Алька, Колька, Генка и я пошли на станцию встречать отца. Ночью, сказали, придет эшелон с солдатами.
Эшелон пришел и пошел дальше в Караганду, или еще дальше -  в Алма-Ату, отец опять не приехал.
Три километра домой по грязи, Алька с Генкой меня на плечах тащили. У меня сандалии все порвались, а босиком уже холодно.
Колька в дырявых ботинках, а ему хоть бы что, он у нас никогда не жалуется и не хнычет.
Уже декабрь, на улице метель, меня закутали маминой шалью, посадили на санки, и все опять пошли встречать отца на станцию. И опять он не приехал. Мама плакала, а Колька тихонько матерился. Но я его не выдавал.
Домой еле дошли, я тоже бежал за всеми! Ноги мерзнут, пимы худые. Папка придет, он мне обязательно пимы подошьет, вот тогда побегаю по снегу.
Неужели не приедет папка, уже 29-е декабря, через два дня Новый год.
В ночь на тридцатое декабря я проснулся от стука в дверь, она была завешена старым одеялом. Мама зажгла фитилек и стала открывать крючок! А сама: «Господи, кажется, Сережа приехал», — открывает и уже плачет!
Все вскочили. И тут сначала в двери показался большой мешок из плащ-палатки, а потом шапка-ушанка с красной звездой, и уж потом папа протиснулся в маленькую дверь.
«Ура, ура, папка приехал!» — мы запрыгали, а у мамы ручьем катились слезы. Это она от радости, все мамы такие.
Он всех перецеловал, маму успокоил, посадил меня к себе на колени и уколол своей колючей щетиной. Это я хорошо запомнил и подумал: ну, вот и кончились наши мучения, теперь заживем!
Подарков в мешке у папы оказалось много. Я думал: как он мог дотащить до дома такой мешок, какой он у меня сильный. Мы с Колькой не могли этот мешок даже поднять.
Скоро уже Новый, 1946-й год. Как здорово, что он успел приехать!
Папа привез всего: муку, консервы и много красивых иностранных открыток, мы елку ими потом завешали. Вечером под Новый год весь вечер делали пельмени.
Это был первый праздник в моей жизни. Нет, второй, первый — День Победы, но его отмечать было нечем, а теперь пельмени! Ни разу еще в жизни пельмени не ел.
Сварили пельмени и сели за стол в 12 часов. Ели, сколько хотели, пока Колька не сказал: «Всё, Вовка, у меня скоро пузо лопнет».
А потом все пошли с отцом в клуб горного техникума. Там отца и всех нас пустили безо всяких возражений. Попробовали бы не пустить, когда у отца на груди медали и Красная Звезда.
Я выступал около елки. Отец поставил меня на стул и сказал: «Ну-ка, Вовка, расскажи всем стихотворение». И я рассказал:
Вот и верба нарядилась в белые сережки!
На дворе играют дети, веселятся крошки!
Мне захлопали, тогда я рассказал еще одно, только картавил, букву «р» не выговаривал:
Камень на камень, кирпич на кирпич,
Умер наш Ленин Владимир Ильич.
Снова захлопали.
Тогда я спел песенку. Про красного командира с разбитой и забинтованной головой. Мне за песню дали огромное красное яблоко, мы его с Колькой тут же  слопали!
И откуда они только взяли такие яблоки!
Вот это был праздник!!

Победители

Отец вернулся в ночь на 30 декабря 1945года.
Уже пару недель прошло после прибытия отца с фронта, но Колька в который раз возбужденно рассказывает об этом мальчишкам:
   — Я первый проснулся и понял, наш отец стучит в окошко. Прибыл, наконец, папка с войны. Победитель, с Красной Звездой на груди!
   — Получили фашисты, теперь будут знать, как на нас нападать, не на тех нарвались.
   — Ганька, дай кусочек печенинки, сам-то жрешь!
Ганька отломил кусочек и сунул Кольке, забоялся: Колька такой, отберет еще. Колька бросил кусочек в рот и с наслаждением стал смаковать сладкую печенинку.
   — И много отец привез вам с войны печенья? — спросил он Ганьку.
   — Три пачки, — Ганька надул щеки и стал похож на индюка, под носом у него блестели сопли.
   — Сопли-то вытри, а то меня вырвет! — Колька смачно сплюнул.
   — А чего еще твой отец привез?
   — Ну, штаны там всякие на лямках, мамке платья разные, подметки, мне губную гармошку, мыло розовое, сладкое такое.
   — А что, ты его пробовал? — Колька удивленно посмотрел на Ганьку.
   — Они ж его, наверное, из наших пленных делали?
   — Я думал, что это большие конфеты, вот и попробовал.
   — Еще чего?
   — Больше ничего.
   — Тоже мне, трофеи. Вон, дядя Кузя привез  так привез! Мотоцикл с коляской, аккордеон, доху тете Лине, Генке хромовые сапоги, Юрке куртку блестящую.
   — А твой папка чего привез? — спросил Ганька Кольку.
   — Пальто красивое привез, габардиновое, штабники выбросили.
   — Откуда выбросили?
   — Эх ты, простофиля, спроси у папки, почему он тебе губную гармошку да печенье привез, а дядя Кузя — мотоцикл да аккордеон.
   — Почему?
   — Потому что твой папка на передовой воевал, а дядя Кузя в тылу фронта сидел и о трофеях думал.
   — Почему ж они пальто выбросили?
   — Да у них столько трофейного барахла, невозможно все увезти. Что похуже отдавали солдатам.
   — Эх, поесть бы чего. Мы скоро в деревню махнем, там у нас молока и картошки будет вволю, — Колька многозначительно посмотрел в сторону бесконечного степного гористого хребта, пересекающего казахстанские степные просторы.
   — Вон там за перевалом золотые поля, и деревня эта называется Злато Поле.
Отец пришел с войны, дома хлеба ни крошки, нужно что-то делать. Предложили фронтовику ехать в деревню, помогать женщине-председателю поднимать колхозное хозяйство и районный маслозавод обеспечивать молочными продуктами.
Дали отцу два дня на размышление. Взвесил он все «за» и «против» и сказал маме:
   — Поедем, Марусь, в деревню, детей кормить надо, больно смотреть на них.
   — А я что, куда ты, туда и мы. Слава Богу, живой да здоровый с войны вернулся. Главное, чтоб не было войны!

Деревня Злато Поле

Переехали мы из Щучинска быстро, без сожаления оставили полуразвалившуюся избушку, в которой прожили всю войну. Январь 1946 года выдался снежным. Сугробы на деревенских улицах вровень с хатами. На нашей улице самая большая снежная гора, с которой весело катались деревенские мальчишки. Решили и мы, я, Колька и Генка, покататься с горы.
Знакомство c деревенскими у нас вышло занятное. Только стали подниматься на снежную гору, слышу пронзительный возглас: «тикай, нэ бачишь, чи шо». Проносятся санки с украинскими ребятами, раздаются окрики. А мы пытаемся понять, что они кричат. Смотрю: в Генку врезался один, Генка хвать его и уже волтузит. К ним быстро подскочили еще двое деревенских, тут и мы с Колькой ввязались в потасовку.
Побили слегка мы деревенских, они сразу нас зауважали. Короче, подружились мы быстро, и пошла веселая вольготная деревенская жизнь. Деревня Злато Поле - большая, на 300 дворов. Жили здесь русские, украинцы, немцы и ингуши. Казахов в деревне не было. Жили кочевники в степи в своих юртах. Через год поселилось в деревне две семьи казахов, они оказались очень гостеприимными. Часто мы у них лакомились кислым куртом и сладким яремщиком.  Немцы — очень чистоплотные и трудолюбивые. Ингуши не могли смириться с потерей своей родины, были злыми и не хотели сдавать молоко государству. Поэтому и послали сюда отца, надеясь, что фронтовик, прошедший лагеря, войну, сможет собрать налоги с этого непокорного народа. Отца угрожали убить, зарезать, предпринимали конкретные попытки, но слишком силен и опытен был фронтовик.
   — Если в лагере уголовники не смогли убить, война не отняла жизнь, значит, не судьба мне умереть от горского кинжала, — говаривал он. Однако ходил всегда с тяжелым молотком. Трудные военные годы сделали русских, украинцев  терпимыми, послушными. Каждый день несли молоко в отделение. Селянин Сизов, например, каждый день сдавал по 15 литров молока. Мы без устали крутили огромный сепаратор, перегоняли молоко: сливки отдельно, обрат отдельно. Затем снаряжалась подвода, и сливки поставлялись на маслозавод в Щучинск. Район требовал с отца жестко, а отец, соответственно, с селян.
Горцы противились сдаче молока. Однажды отец зашел к старейшине Погорову. У него в землянке собралось много народа, шла какая-то сходка. Окружили отца, прижали к стене, громко стали кричать: «Резать надо, что смотрим, цх-цх!»  Спокойно, выдержав паузу, заговорил отец. Хриплый голос звучал угрожающе, связки были повреждены при операции в лагере: «Меня зарежете, другого пришлют, предлагаю схватку с любым из ваших джигитов. Он — с кинжалом, я — с молотком. Одолеет меня в честном поединке, жалоб не будет, я одолею — оставлю его живым, но молоко сдавать будете регулярно». Подумали старики, хорошо подумали, посмотрели на мощную грудь фронтовика, на его узловатые кулаки, на молоток с железной ручкой, покачали головами и цыкнули на молодежь. Один даже тростью приструнил самого горластого.
   — Будэм сдават, Сэргэй, молоко, ты джигит, русский лэв. Кавказский орел будэт слушать русский лэв.
И понесли молоко на «молоканку», так называли в деревне наше отделение. Послышалась на молоканке ингушская речь.
   — Марыя, Сэргей, сыргвотка эст? — то и дело спрашивали ингуши. Отец выдавал селянам бесплатно сыворотку, образующуюся при производстве творога. Сыворотку пили, кормили свиней, я сам ее с удовольствием пил, особенно в жару. Приезжал из района управляющий Шпара, кошевка у него была красивая и легкая, а вороной жеребец — заглядение!
   — Ну, фронтовик, получай почетную грамоту за хорошую работу, оправдал ты наши надежды.

Деревенская жизнь

Хороша жизнь в красивой деревне Злато Поле. Живности у нас — полон двор. Куры, над которыми властвовал оранжево-коричневый, с золотистым отливом, большой и сильный петух. В свинарнике извалявшиеся в грязи, ленивые свиньи. Корова, телка, кошка, две красивые собачки, их нам подарили немцы. А по весне в скворечнике жили скворцы. Вся эта живность кудахтала, лаяла, мычала, похрюкивала, скворцы пели свои любовные песни, мурлыкала ладная кошка, шла вольготная деревенская жизнь. Во всей этой семье, казалось, царили спокойствие и доброжелательность.
Однако имелось и противостояние. И у кого, у петуха с красавицей Винеркой. Иногда мы становились свидетелями воинственных схваток этих удивительных существ. Смотришь: по двору, что есть мочи, бежит петух, за ним несется собачка Винерка. Петух ныряет в курятник, Винерка за ним. В курятнике шум, кудахтанье, хлопанье крыльев… И вдруг — обратная картина: вся в перьях из курятника вылетает Винерка, и теперь уже петух гонится за ней. Упрется Винерка в забор, петух взлетает орлом на неё и обязательно долбанет ее клювом раз-другой. Наконец, умная собачка находит дырку в заборе и исчезает в огороде. Петух важно пройдется по двору, и сразу видно: идет победитель. Но бывало и так: гонит петуха Винерка яростно, и тому деваться некуда. Он резко разворачивается и падает на спину, молотит когтистыми лапами перед собой - попробуй, укуси. Винерка остановится, удивленно свернет голову на бок  и отходит. Наступает мирное сосуществование. Винерка греется на солнышке, смотрит, чтобы чужие собаки не хозяйничали в ее дворе. Петух гордо расхаживает среди своего гарема, нет-нет, да и потопчет какую-нибудь курицу.
Дома на кровати, сладко потягиваясь, отдыхает от ночной охоты на мышей кошка. Когда зимой из района приезжал на тройке вороных управляющий, мы любовались статными жеребцами. Иногда он разрешал прокатиться в его кошевке по заснеженной степи за околицей деревни. Это было зрелище, достойное древнеримских соревнований на колесницах. Колька гонит по заснеженной степи, а мы его атакуем справа и слева, пытаясь запрыгнуть в кошевку и выбросить из нее Шурку. Тот отбивается от нас руками и ногами. Колька делает бешеные развороты, и мы  чаще всего  падаем, сбитые кошевкой. Игра в римлян продолжилась, пока Колька не завалился на кошевке на бок. Он вылетел из кошевки, но вожжи не отпустил и остановил жеребца.
А бывало, приезжал в гости пастух дед Ишман на маленькой монгольской лошади. Тут уж мы норовили покататься на ней верхом. Первый раз, катаясь на ней, я подпрыгивал как мячик, затем приноровился и держался хорошо, не пуская ее в галоп. Колька был бесшабашно смел, долго гонял на лошади в галоп, ни мне, ни другу Вовке не давал прокатиться. Зато, когда слез с лошади, странной походкой подошел ко мне и сказал: «Вовка посмотри, что у меня на заднице?» — повернулся ко мне спиной, наклонился и спустил штаны. На ягодицах багровели два темно-красных пятна, набил Колька себе кровавые мозоли. Я посоветовал ему смазать их дегтем, что он, незамедлительно сделал. А мы покатались вволю на лошадке.

Рождество! Колька, порадуем одноногого солдата!

Что за удивительный праздник Рождество Христово.
Я вспоминаю далекое послевоенное детство, 1946–1949 годы, и этот светлый праздник.
Для детей войны — это было нечто райское, радостное.
Жили мы в Казахстане в деревне Злато Поле, основанной украинцами, но в ней проживали и немцы, и русские, и казахи, и интернированные ингуши. Дружно жили, в гости ходили друг к другу, и все друг друга знали.
На улице метель, украинские хаты по крышу занесены снегом, по улице невозможно пройти. Мы с Колькой самозабвенно пробиваемся сквозь снежные порывы и стучимся в едва светящееся оконце или дверь.
Нас ждут, никто не спит, хотя на дворе темень, и в 6 часов утра так сладко спится.
Но сегодня светлый праздник, Рождество.
И мы поем и славим этот светлый праздник!

Рождество Твое,
Христе Боже наш,
возсия мирови свет разума.
Господи, слава Тебе!

Добрые и щедрые, счастливые люди одаривают маленьких посланцев самыми лучшими гостинцами.
Нас угощают, суют в карманы сладкие пряники, невесть откуда взявшиеся конфеты. В других домах то же самое. Уже некуда класть гостинцы, но мы их рассовываем за пазуху, пихаем в пимы.
Идем дальше, пробиваемся по глубокому снегу в самый конец деревенской улицы к хате, в которой живет одинокая старушка Марфа, потерявшая на войне всех сыновей.
Она открывает дверь в свой домик, глиняный пол аккуратно подметен.
Виновато улыбаясь, она угощает нас вареной картошкой, а вот на подарки у нее нет ничего, и мы вытаскиваем отовсюду свои гостинцы, которые она запихивает нам обратно.
Все равно нам удается оставить часть подарков в ее доме, и мне кажется, это было замечательно. После таких встреч душа становиться чистой и светлой!
   — Ну, двинем к дяде Мише, порадуем одноногого солдата. Он, наверное, сидит один дома и курит, — Колька достает из штанины завернутый в бумагу кусок сала,— это ему от нас мама велела передать.
Так оно и получилось. Дядя Миша на наш стук крикнул, чтоб заходили, дверь всегда открыта, да и крючка у него нет, не от кого хорониться, все свои.
Он сидел на кровати и курил крепкий самосад. Рядом стояла  деревянная нога, свою-то он потерял на фронте.
Колька деловито вручил дяде Мише сало, а тот, зная, что Колька покуривает, сунул ему козью ножку и сказал: «Ладно, пыхни пару раз».
Фронтовик достал из старого потертого пиджака складень, раскрыл и деловито отрезал ломтик сала, положил его в рот и стал с наслаждением жевать, приговаривая: «Вот это сало, ну прямо во рту тает, спасибо тебе, Колька. А ну,  давай козью ножку, ишь, раскурился.Да, Колька, совсем ты уже взрослым стал, летом возьму тебя на охоту, уток стрелять будем на сладком болоте». Уток на том болоте было не счесть, и дядя Миша часто угощал нас жареной дичью.
Какие простые и добрые люди жили в нашей деревне! Великая Отечественная война объединила всех, не было семьи, где бы не оплакивали погибших родных и близких.
Однако люди не поддавались унынию, нужно было поднимать из руин страну, поэтому чувствовалось теплое отношение друг к другу, особенно к детям, старикам и инвалидам войны.

Прощай, Злато Поле, здравствуй, Котырколь

Старший брат Алеша закончил семь классов, и отец решил снова переехать в Щучинск. Ему пообещали место в городе, но вначале он должен помочь отстающему в районе колхозу « Октябрь» в деревне Котырколь. Мы погрузили скарб в огромную телегу, запрягли в нее двух могучих быков и рано утром отправились в путь.
Обычное дело, медленно бредут быки, таща тяжелую телегу, за телегой корова, телка, собачка и мы. Только нас уже пятеро, в 1947 году родилась Валя, я — ее нянька. До Щучинска вьется дорога по степи. А что может быть красивее степи весной, разве что мавританский газон также украшен прекрасными нежными цветами, как наша степь. С тяжестью на сердце покидали мы Злато Поле. В городе Щучинске нас постигло несчастье. Встретившийся на пути единственный грузовик умудрился задавить нашу любимую собачку. Мысли о погибшей Винерке отступили только тогда, когда мы проехали город и пошли заповедные места, слева открылась огромная чаша озера Щучье, размер его около 50 квадратных километров. Самая большая глубина — 90 метров, ключевая, голубая вода, в которой водиться окунь, чебак и огромная щука. По народным легендам, щуки могли достигать полутора метров.
Проехав озеро, мы углубились в лесные девственные массивы. Сосновые боры перемежались с березовыми рощами, на опушках, покрытых травой, россыпи гранитных валунов, в некоторых местах леса уступали место обширным нивам.
Наконец, взору отрылась голубая чаша озера Котырколь и раскинувшаяся на его берегу  деревенька с красивыми русскими домами. Мы поселились в отделении маслозавода в деревянном доме. Наш огород примыкал к березовому лесу, до озера рукой подать, слева от дома заболоченный пруд, прямо в полукилометре пастбище. Началась уже знакомая деревенская жизнь, только обогатилась она еще чудесным промыслом, рыбной ловлей. Сами пасли коров, боролись на траве, матерно ругались, Колька тайком покуривал, вечером, как и раньше, седлали корову и телку и, распевая песни, двигались домой.
Однажды Колька решил с ходу взять канаву, разогнал свою корову.  Да она с норовом оказалась, перед самой канавой вдруг резко встала и голову, к счастью, как специально, опустила. Полетел наш Колька поверх рогов своего «скакуна», да прямо в канаву, и вывихнул правую руку в плечевом суставе. Ну что ты будешь делать с нашим Колькой. Даже мама в этот раз не выдержала, ему больно, а она парня веником, да с приговором: «Ах ты, паразит, непутевый, да в кого ты у меня такой уродился! Господи, прости мою душу грешную»!
— Мама, да он руку вывихнул! — даже мне Кольку стало жалко.
А Кольке хоть бы что: «Вовка, а ну дерни за руку как следует, может быть встанет на место». Ну, я и давай дергать, дернул три раза, он аж побелел весь, а рука ни в какую.
Пришел отец, отругал всех, взял Кольку за плечо, подложил в подмышку тугой валик, надавил плечевую кость через валик и ловко поставил головку кости на место. Ругать Кольку не стал, похвалил наоборот, молодец говорит, ты у меня терпеливый. Поправился Колька быстро. Однако на этом истории с нашим Колькой отнюдь не закончились.
Поручили нам выгнать на заболоченный пруд борова. Боров был мощный, словно дикий секач. Конечно, Колька вздумал на нем прокатиться и оседлал его. Боров понесся, будто встретился в предсмертной схватке с охотником. Колька не ожидал от него такой прыти, и не сразу сообразил, куда несется боров, а когда сообразил, было уже поздно. Боров на большой скорости, словно ракета, вонзился в дырку под забором и проскочил во двор. Бедный Колька ударился лицом о забор и свалился, мне показалось, замертво. Но не таков был Колька! Встал, матюгнулся, отер рукавом кровь с лица и сказал: «Вот, гад жирный, всю морду испохабил!» Мы с Генкой, захлебываясь от смеха, валялись на траве.

Чёртов ящик

Побывав на озере Котырколь, невозможно было не восхититься его чистотой и свежестью. Его чистую и вкусную воду мы пили, готовили на ней пищу, в ее ласковых объятиях проводили большую часть свободного летнего времени. Богатое рыбой озеро всех нас пристрастило к рыбной ловле. Как-то мы пошли с Генкой за водой, по пути нашли удочку, и Генка решил половить рыбу. Поймали кузнечика, Генка насадил его на крючок, а я стал ловить следующего. Не успел я поймать кузнечика, а Генка уже кричит, чтобы я тащил насадку. Он успел поймать рыбку, отцепить и бросить ее в ушат с водой. И как начала клевать рыбка, Генка еле успевал вытаскивать. За час он поймал около сотни окуней. Небывалый улов на целый день обеспечил семью едой, с этого дня почти вся семья занялась рыбным промыслом. Отец приспособил вместо лодки большой деревянный ящик, и они с Колькой лихо рассекали на нем по озеру. Однажды ящик потерялся. Отец, зная Колькин бедовый характер, решил, что он его утопил. Это было не мудрено, так как ящик, окованный железными полосами, при опрокидывании тонул как топор.
   — Утопил ящик? — грозно спросил Кольку отец.
   — Нет, — ответил Колька.
   — А где же он?
   — А я почем знаю.
   — Ты же последний рыбачил!
   — Ну.
   — Что «ну», так утопил ящик? Не бойся, скажи, где ящик-то утонул?
   — Не знаю.
Отец был уверен, что непременно Колька утопил ящик, и старался уговорить его сказать, где он, этот чертов ящик. А Колька, на самом деле не топивший проклятый ящик, не понимая, что от него хотят, вовсе замолчал. Выбившись из сил, отец плюнул и, погрозив Кольке пальцем, произнес: «У, варнак, ну погоди!» — и ушел во двор, долго еще слышалось со двора, как он колол дрова, сопровождая удары трехэтажным матом.
   — Пар выпускает, — тихо сказал Колька и добавил: — А что я сделал?
На следующий день ящик нашелся, кто-то перегнал его в другое место и припрятал.
   — Ну вот, утопил, утопил! — обиженно сказал мне Колька.
Хотя мне было всего 9 лет, отец спокойно вручал мне 500 рублей, пачку отчетных документов и отправлял пешком в Щучинск с заданием сдать отчет и деньги в контору маслозавода. Я с удовольствием топал 15 километров по утренней росе глухой, извилистой  лесной дорогой. Шел быстро, мне хотелось скорее увидеть милые моему сердцу горы, гладь огромного, чистого, горного озера Щучье. На берегу озера по бесконечному кругу ходила лошадь и крутила огромное колесо, усыпанное лотками, которые черпали воду и выливали ее в резервуар. Из резервуара вода растекалась по многочисленным канавкам овощного поля. Знакомый погонщик, завидев меня, останавливал лошадь и участливо выспрашивал, как поживает Сергей Никифорович, Мария Степановна, разрешал мне погладить теплую лошадиную морду, скормить ей припасенную для этой встречи краюху хлеба, угощал меня свежими овощами, и я, обрадованный его похвалой, весело шагал в город. Сдав отчет, обязательно устремлялся к своим старшим друзьям братьям Хомулло. Тетя Поля охала-ахала, усаживала меня за стол, угощала ароматным чаем  и до слез смеялась, вспоминая сенокос, как она падала с завалившимся на бок возом сена.
   — Помнишь, Вовка, как я падала, как понеслась бедная моя буренушка под горку-то, ах, язви тебя.
Насмеявшись вдоволь, завязывала мне в узелок сладкие вкусные печенюшки и приговаривала:
   — Всех от меня угости, Генку, Альку, Колюську. Как сестреночка маленькая, не болеет? Ну, беги-беги, а то тебе 15 километров к вечеру одолеть надо, гляди стемнеет. И я, окрыленный лаской и добротой, весело шагал по лесной дороге обратно к дому.

Снова в голодный Щучинск

Альке нужно было учиться уже в восьмом классе, и мы вернулись снова в Щучинск.
Осенью 1948-го  мы переехали в город, отец устроился на работу в заготзерно. Кончилась наша привольная  деревенская жизнь. Жить было негде, снимали домик во дворе Урала Байбурова. Опять, как в войну, избушка во дворе у чужих людей, только теперь нас уже семеро. В полутьме, при керосиновой лампе учили уроки, читали военные книги, мечтали о радио, иногда слушали песни на патефоне. Около дома, прямо на улице играли в футбол, вместо мяча гоняли старую набитую тряпками шапку.
Приходилось трудно, особенно родителям. Отцу нужно было утвердиться в заготзерне. Обстановка сложная, то и дело вскрывались огромные недостачи у заведующих складами. Недостачи поражали своими размерами, доходили до 200–300 тонн. Заведующих складами судили, и многие оказывались за решеткой. Ничего не сдерживало разворовывание зерна, ни колючая проволока, ни огромные сторожевые овчарки. Отец не спал ночами, засунув молоток за пазуху, обходил огромные амбары. Поймал ночью группу ингушей, промышлявших воровством зерна. Охрана была подкуплена, и воры беспрепятственно грузили в машину полные мешки, которые под амбарами загружали их подельники. Технология была проста: в полу амбара, который находился в метре от земли, сверлились отверстия, и зерно ручьем стекало в мешки.
Группу воров судили. Уже до суда отцу угрожали, обещая убить, выколоть глаза, расправиться с семьей. Однако отец не сдался и продолжал ловить воров. Вспоминаю случай: группа ингушей угрожающе подступила к нему в углу склада, с целью расправиться с ним. Отец схватил толстую доску, и его могучий решительный вид остановил нападавших. Второй случай нападения произошел в степи, когда отец косил траву. Молодой ингуш верхом на лошади ринулся на него, отец мгновенно так махнул косой перед лошадью, что та встала на дыбы и отскочила в сторону. Ингуш, заметно испугавшись, остановился в трех метрах, продолжая угрожать. У отца в руках оказались вилы, я даже не заметил, как он, словно копье, метнул их в ингуша. Вилы просвистели рядом с головой джигита. Последний, решил не искушать судьбу и с угрозами удалился.
Я и Колька часами рылись в горах железной стружки в надежде найти для сдачи металлические обрезки. Мама выбивалась из последних сил, чтобы обстирать и накормить большую семью. Как бы там ни было, отец утвердился на работе как сильный заведующий зерновыми складами. Прожили трудный, голодный и холодный год, наконец, отцу выделили домик и сарай на территории заготзерна. В домике имелось электричество. Вскоре в сарае появилась корова. Теперь заживем, будет свое молоко.
В заготзерно приезжали деревенские подводы, груженные колхозным зерном, возницы везли с собой сено для лошадей и быков. Стоя в очереди, они жевали сено, после их отъезда остатки сена мы подбирали для нашей кормилицы. Когда выдавалась свободная минутка, бежали в красный уголок конторы, играли в шашки и шахматы. Всех пристрастил к шахматам отец, он играл очень хорошо.
Летом с мальчишками любили бывать у отца в его больших зерновых складах. Под крышей огромного склада, заполненного пшеницей, была эстакада, по ней проходил транспортер, подававший зерно в сушилку. Прыгали с перил эстакады в пшеницу с трехметровой высоты «ласточкой», «солдатиком», «бомбой», крутили сальто, сталкивали друг друга, разделившись на «наших» и «немцев», с рычанием боролись, смеялись, проголодавшись, жевали пшеницу. Часто помогали отцу, плицами перебрасывали пшеницу из одного бурта в другой, перелопачивали, чтобы зерно высыхало. Иначе внутри огромных буртов оно начинало гореть и портилось.
Любимым местом была конюшня, которая находилась напротив конторы заготзерна.. Старый конюх Махиня ухаживал за двумя жеребцами и парой быков. Ох, и любил бывалый украинский казак попугать нас рассказами про чертей и ведьм, но с особой любовью рассказывал про лошадей. К лошадям тянуло, хотелось погладить, обнять и поцеловать красивую морду. Быки, как правило, отдыхали лежа, мирно пережевывая съеденную пищу. Мы устраивалась между быками, и начинались рассказы о войне. Рядом с быками было тепло и уютно.

Дед Ишман
Маленький, сухой старичок-казах, звали его Ишман, жил в степи в ободранной юрте и пас лошадей. Он часто приезжал к нам в гости на маленькой монгольской лошади и с виноватой улыбкой усаживался у стены на пол. Мама подкладывала ему старую фуфайку и ставила перед ним невысокую скамеечку вместо стола. За большой стол он не садился, не привык еще. В юрте у них столы круглые, невысокие, они усаживаются перед ними на кошму, сложив ноги калачиком.
Казахи очень любят чай, причем крепкий. Мама наливала ему большую чашку чая и клала кусочек сахара. Он наливал чай в блюдце, ставил блюдце на три пальца правой руки, левой рукой брал сахар, и начиналось чаепитие в прикуску с сахаром. При этом он постоянно благодарил маму и приглашал нас к себе в гости попробовать кымыз. Кымыз — это кобылье молоко, он очень полезный и горячит кровь как вино.
Однажды мы с Колькой были у него в гостях. Попробовали кымыз, мне он не очень понравился, а вот сладкий яремщик и кислый курт ели с удовольствием. Мне казалось, что деду Ишману лет 90, и я очень удивлялся тому, как он лихо садился на лошадь и пускал ее вскачь. Однажды наблюдал, как этот старик в теплом ватном халате, в казахской шапке, пригнувшись к шее лошади, гнал в степи волка. Лошадь шла галопом, Ишман в правой руке держал аркан. Он слился воедино с лошадью и был похож на молодого казахского джигита. Ловким броском он заарканил волка, петля мгновенно затянулась на его шее, и волк беспомощно потащился за скакавшей лошадью. Так заарканить волка мог только великий мастер.
У Ишмана были гончие собаки — это удивительно худые длинноногие существа, их бег грациозен и быстр, они легко догоняют зайцев и лис. C искренней жалостью я смотрел на них. Казалось, вот сейчас гончая собака упадет и не сможет подняться на свои длинные худые ноги. Их ребра обтянуты кожей и похожи на стиральную доску.  Морды — длинные и острые, в глазах — тоска по куску мяса. Однако они преображались на охоте, словно спринтеры на олимпийском старте. Невозможно было оторваться от их взгляда, устремленного туда, где появлялась движущаяся точка - убегающий заяц или лиса.

Фросю задавило, она была совсем молоденькая.

1949 год. Заготзерно. Страна поднималась с колен после войны.
Около въезда на весовую площадку очередь подвод с зерном. Колхозники на быках, на лошадях везут  в больших деревянных коробах зерно, прикрытое брезентом.
Мирно пожевывают сено быки, некоторые лежат, отдыхают, проделали путь двадцать, тридцать километров, некоторые даже сорок из дальних сел. Им еще возвращаться обратно, правда, налегке. Колхозники подбирают оставшееся сено, некоторые оставляют.
Я, Колька, Генка и Алька собирали клочки сена, которые оставались после заезда подводы на весовую площадку. Своего у нас не было, а нужно было кормить корову.
Это она, верная Пеструха, месила вместе с нами саманные кирпичи для постройки дома, возила на телеге камни для фундамента и давала молоко для пропитания семьи, если накормишь зимой.
Иногда просили у колхозников пшеницу для себя. Булка хлеба стоила десять рублей, работавшие в заготзерне женщины получали сто шестьдесят рублей в месяц. Отец получал пятьсот сорок, командовал бригадами женщин, которые лопатили зерно, сушили, перегоняли в вагоны по транспортеру.
Я пришел из школы, мама плакала.
   — Господи, неужели опять мне одной, разве мало я намучилась. Тюрьма, война и вот опять несчастье, за что же ты меня, Господи. Теперь у меня их шестеро. Троих уже потеряли, эти-то пусть выживут!
   — Что случилось, мама?
   — Отца, забрали.
   — За что?
   — Фросю бедную задавило, Господи, за что ты так?
Мама не могла успокоиться и продолжала горько плакать. Пришел следователь, посмотрел на убогую комнату, заглянул в чашку с жареной пшеницей на столе.
   — Что это, Мария?
   — Еда, жареная пшеница да чай с молоком, чаще всего не сладкий, а когда и вовсе просто кипяток.
   — Сколько их у вас?
   — Шестеро. Женьку вот только родила, грудь терзает, а молока-то нет.
Мама продолжала всхлипывать.
   — Не плачь, Мария, Сергея судить не будут, нет его вины в том несчастье. Если бы люди не испугались, не погибла бы Фрося. Не мог Сергей удержать транспортер один.
Случилось вот что. Отец с рабочими, в основном женщинами, перекатывали огромный транспортер в тонну весом.
Перекатывая через горку, не удержали махину. Транспортер стал заваливаться на бок, и все, кроме отца и Фроси, отскочили.
Фрося растерялась и задержалась у колеса, отец изо всех сил пытался удержать заваливающийся на бок транспортер.
Тонна железа медленно складывала в гармошку могучее тело отца, ноги его заскользили по земле, и транспортер рухнул.
Фросю придавило огромным железным колесом, отцу прихватило руки, но погибшая Фрося спасла их от увечья.
Когда подскочившие рабочие приподняли транспортер, Фрося была мертва.
Мы все хоронили Фросю, она была еще совсем молоденькая.

 Закатился, Господи, прости мою душу грешную!

Девятимесячный Женька лежал на подоконнике и тихонечко двигал руками и ногами.
Его оставили без внимания всего на пару секунд, и он упал с метровой высоты на пол на спину и сильно закричал.
   — Боже мой! — мама схватила его на руки.
Женька выгнулся на маминых руках в струнку и, продолжая кричать, все больше запрокидывал назад голову. И вдруг на самой высокой ноте затих, потерял сознание.
   — Закатился, Господи, прости мою душу грешную! — прошептала горестно мама.
   — Он умер, мама, умер, да!?
   — Нет, сыночек. Тихо, — шептала мама, — Бог даст, очнется.
Она тихонечко положила Женьку на кровать и стала беззвучно шептать молитву.
Я смотрел на спокойное личико Женьки, и передо мной вдруг стали возникать трагические видения: проплыла процессия учителей нашей школы. Они несли Ваньку Назарьева, упавшего с огромной высоты на твердую землю. Ванька уже не очнется и не откроет глаза.
Потом увидел нашего друга Колю, неподвижно лежащего на земле, который поехал на велосипеде на озеро и был сбит машиной ЗИС-5. Его тело накрыли фланелевым одеялом. Как он радовался тому, что ему купили велосипед. И зачем только поехал на велике на озеро, лучше бы пошел с нами пешком через перевал.
В сумраке вдруг возник рыжий Санька и стал звать меня на станцию:  — Вовка пошли смотреть на матросика, ему поездом голову отрезало!
Показалась скорбная похоронная процессия в степи, я иду в самом конце ее, мимо ветер гонит перекати-поле, в гробу лежит молодой сцепщик вагонов с раздавленной грудью.
Рискованная это работа - нырять под вагоны и набрасывать тяжеленную сцепку на мощный крюк вагона. Не рассчитал сцепщик и попал под буфера.
   — Вовка, Вовка, спаси меня, я не хочу умирать, — из последних сил шепчет наш школьный товарищ Гариф. А из живота торчит острый конец длинного ножа, который ему всадил в спину Султан Погоров. Гариф упал в снег на спину на рукоятку ножа, поэтому тот прошел насквозь.
Вижу, как его отец сгребает снег, пропитанный кровью сына. На улице мороз, и снег уже заледенел, но он старательно собирает кроваво-красные ледышки.
Женщина с длинными распущенными волосами бежит по полю к идущему пассажирскому поезду, поезд резко тормозит, кто-то сорвал стоп-кран.
Поздно, женщина успела нырнуть на рельсы, поезд раскромсал ее тело на две части, люди повыскакивали из вагонов. Как всё это нелепо и страшно.
Женька очнулся через пару минут и тихо заплакал. Я тоже пришел в себя, горячая волна нежности к братику нахлынула на меня, все страшные видения исчезли.
Осторожно погладил Женьку по головке, и он затих, удивленно посматривая на мир широко раскрытыми глазами.
   — Ну и напугал ты меня, Женька, — сказал я братику, показав ему «козу рогатую». Женька заулыбался, а я понял, что с ним, слава Богу, все в порядке.

Сами строим себе дом

   — Нужен свой дом, — решил отец. Семья из восьми человек не может ютиться в маленьком домике. Строить решили сами. Материалов практически нет никаких. Выкопали траншеи под фундамент, камни собирали по всей округе, возили на самодельных тачках и укладывали в траншеи. Денег на цемент нет, проблему решали просто: с вениками и ведрами лазали по пустым вагонам, из которых выгружен цемент, и по крохам выметали его остатки из всех уголков. С песком в горном крае проблем не было, таскали и возили на себе.
С энтузиазмом залили камни раствором песка и цемента, и фундамент готов. Стены решили складывать из саманных блоков. Выкопали большую круглую яму глубиной один метр, чтобы делать саманные блоки. В яму насыпали глину, песок и солому, наливали воду и голыми ногами перемешивали эту массу, иногда нам помогала корова. Воды требуется много, пришлось срочно выкопать глубокий колодезь. Отец удивительно работоспособен, нас тоже не жалеет. Срочно нужен собственный дом, поэтому работаем от зари до зари. Особенно выматывала монотонная работа в яме, когда часами месили саманную массу. На ногах появлялось много мелких трещинок, в народе их называют «цыпками», они очень болезненны.
Саманную массу набивали в формы и делали саманные блоки. В общей сложности мы изготовили несколько тысяч блоков, высушили их и приступили к кладке стен. Стены выкладывал отец, мы же подносили раствор и блоки. Кирпичи для печей тоже делали сами. Сами закладывали сырец в обжиговые печи и после обжига вынимали. Вынимать раскаленный кирпич очень трудно, при температуре в пятьдесят градусов лезешь в печь и выбрасываешь пышущие жаром кирпичи. Работать нужно в брезентовых рукавицах, в сапогах, в брезентовой робе. За использование печи почасово платили деньги, поэтому не ждали полного остывания кирпича.
Доски для крыши заработали так. Три дня мы, четверо братьев, работали на перекрытии старой крыши огромного склада. Нам поручили сломать старую крышу. Ломали ее очень бережно, потому что целые доски и рубероид пообещали в награду за труд. Доски были сухие, крыша неоднократно покрывалась битумом. При раскрытии доски отрывались с большим трудом, ломались, при этом поднимались тучи едкой смоляной пыли. Долгое время после работы глаза у нас слезились. Железо для крыши тоже приобрели старое, на новое, естественно, не было денег.
Отец мастерски установил стропила, и вскоре над саманными стенами мы возвели крышу. Теперь могли под крышей спрятаться от дождя, держать там строительные материалы, просто собираться по вечерам с друзьями. Мальчишки с нашей улицы полюбили этот двор, так как мы под руководством отца его превратили в настоящий спортивный городок. Отец любил устраивать соревнования, здесь разыгрывали чемпионские звания по подтягиванию на турнике, в отжиманиях на брусьях. Состязались в прыжках в длину, высоту, в беге на скорость и на выносливость. Особенно любили акробатику, соревнования по гиревому спорту, толканию ядра, метанию гранаты и диска. Играли в футбол, в городки, очень любили лапту, конечно же, играли в кости и чику.
По вечерам мы стали собираться в нашем недостроенном доме, вели интересные разговоры. Я много раз перечитывал рассказ «Кавказский пленник». Он всегда производил на меня огромное впечатление, поэтому выучил его почти наизусть. «Вовка, расскажи, как молоденькая чеченская девочка помогла убежать из плена русскому солдату Жилину», — просил Колька. «Да, да, Вовка, рассказывай, девчонки у них хорошие!» — загалдели мальчишки. И я в который раз начинаю рассказ о смелой чеченской девочке. Ночью, рискуя быть пойманной, она пробиралась к яме, где держали пленного русского cолдата, и бросала ему лепешку. А однажды принесла ему веревку.
Мальчишки, затаив дыхание, слушали, вздыхали и каждый раз в конце рассказа спрашивали меня:
   — Вовка, ну а потом он ее нашел? Или, может, чеченцы догадались, что это она помогла Жилину бежать? Может быть, они ее зарезали?
   — Не знаю!
Все замолкали.

Чуть не зарубил меня горец лопатой

Изумительна природа в нашем родном краю. На южном берегу огромного озера  Щучье стоят вековые сосны, здесь на зеленой, бархатистой траве собираются люди со всего города и отмечают праздники: открытие озера, день молодежи, день железнодорожника.
Рассаживаются большими кампаниями, выпивают, закусывают, поют песни, пляшут, нередко потом дерутся.
Западный берег озера усеян валунами, здесь озеро глубокое, коварное, вода холодная, ключевая. Сразу от берега круто и стремительно вверх уходят горные склоны, поросшие густыми сосновыми лесами, в которых скрываются живописные скалы. Некоторые выглядывают из лесистой зелени, словно сторожевые башни, на них часто можно видеть туристов с биноклями.
На спящих у берега валунах надписи, свидетельствующие о трагедиях, разыгравшихся на этом горном  родниковом озере. Многие надписи, которые я видел в детстве, уже исчезли, заросли мхом, повыбиты дождями, градом.
Особенно печальны выбитые на огромных плитах поминальные кресты и надписи: «Здесь утонул Ваня Дорохов». «В 1906-м году пучина поглотила рыбака Ивана Тимофеевича Строганова».
Озеро Щучье богато рыбой, в нем водятся огромные щуки, в глубинных местах, по народным легендам, встречаются экземпляры до полутора метров длиной.
Красив западный склон горы. Он весь усеян причудливыми, сказочными горками, как будто их насыпали дети из мокрого песка на берегу моря, а Всемогущий Творец увеличил их в миллионы раз и разбросал в беспорядке на склоне.
Среди них есть у меня любимая горка, забравшись на которую, я вижу огромную котловину, а в ней наш город, улицы, россыпи валунов, где по весне играют дети, красивую казахскую мечеть, католический костел. А в центре восхитительная деревянная русская церквушка с изящными маковками увенчанными  православными крестами.
В конце города станция с мощными деповскими корпусами, высокими трубами и элеватором.
За городом до горизонта бесконечные  золотистые степи, пересеченные несколькими хребтами, змеиные сопки, похожие на шапки казахов, заглаженные холмы, покрытые красивыми березками.
С южной стороны огромный каньон, а за ним — бесконечной лентой убегающая в лесное море железная дорога. На юго-востоке — сопка Каменуха с пожарной вышкой, вокруг сопки змеится искусственная лыжная трасса, а далее зеленые грибные и ягодные леса.
Чтобы полюбоваться озерами и горами, нужно подняться на вершину сопки Сказочная. Ее венчает скальная крепость, в которой может разместиться мальчишеский гарнизон.
Станция Курорт - Боровое — это огромный жилой массив, обслуживавший стратегически важную систему  железнодорожных артерий, по которым во время войны каждые десять минут проносились составы с военными грузами. Массив занимал половину города Щучинска.
На войну шли американские форды, шевроле, студебеккеры для наших «катюш». Техника доставлялась по океану транспортами и через Иран, Среднюю Азию, Казахстан катилась на фронт.
Наши паровозные депо должны были собирать и ремонтировать гигантские паровозы, по сравнению с которыми сегодняшние тепловозы кажутся игрушечными.
В послевоенное время длинные составы по пятьдесят, шестьдесят вагонов с двумя паровозами  для нас мальчишек были предметом восхищения.
Большим шиком у нас считалось запрыгнуть в медленно двигающийся на подъем тяжеловесный состав и бегать по крышам вагонов.
На станции стояла огромная ажурная вышка, где паровозы заправлялись углем. Паровоз скрывался в недрах этого огромного сооружения, открывались отсеки и сверху в считанные секунды с десяток тонн угля скатывались в тендер (угольный отсек) паровоза.
По всей станции прокатывался глухой звук угля, летевшего по железным желобам. Мы эту ажурную, собранную из мощных брусьев вышку называли просто «угольной». Она была предметом гордости станционных мальчишек. А городские дразнили нас станционных «углеедами», потому  как на станции всюду были горы угля.
Первого мая с утра наши станционные праздничные колонны шли в центр города к трибуне и демонстрировали свою силу, красоту и сплоченность. Там же проходили в колоннах городские ребята.
Я, Колька, Славка, Витька, Шурка, Ленька и рыжий Санька за десять минут до окончания первомайских шествий тихо выскальзывали из колонн и бежали, что есть духу на гору Сказочная, у подножья которой раскинулся Щучинск.
Забравшись на самый верх, располагались на вершине в крепости и ждали подхода наших станционных мальчишек. Главное первыми занять вершину, но нам и нашим станционным еще предстоит драться за нее с армией городских.
После окончания первомайских шествий толпы наших и городских ребят разными улицами спешили к Сказочной.
   — Опять эти углееды заняли нашу крепость, выбьем их оттуда и погоним вниз, чтобы бежали до самой станции. Эй, станцири, мы идем, готовьтесь к бою.  — Это городские мальчишки волной катят к горе.
Каждая группа спешила занять крепость на вершине. Если раньше приходили городские, то нам приходилось туго. Мы отбивались камнями, заготовленными длинными палками, иногда нас выбивали из крепости и гнали вниз.
Основные баталии разворачивались внизу, в огромном логу. Каждая «армия» располагалась на своем склоне, вначале происходила словесная перепалка, затем вперед выдвигались самые отчаянные задиры. Позлословив вволю, они бросались в рукопашную, остальные криками подбадривали своих бойцов. Если один из них сбивал другого на землю, вдохновленные его победой соратники с криками «ура» бросались на противника.
Начинался настоящий рукопашный бой, имевший определенные правила: драться только кулаками, лежачего не бить, биться только один на один.
Командир армии в критическом положении может остановить бой и признать поражение, все мгновенно останавливаются и заключается мир. Но такое случалось очень редко, чаще происходили длительные позиционные баталии.
Однажды баталия проходила следующим образом. Нашего заводилу сбили с ног первым же ударом. Противник, окрыленный этой победой, с криком «ура» ринулся на нас, наши ребята дрогнули и побежали.
Бежать пришлось вверх по склону. Мы быстро поднялись наверх и, развернувшись, забросали городских сухими кочкам и камнями. Они остановились.
Окрыленные такой удачей, мы ринулись на противника. Теперь они побежали вниз по склону. В едином порыве, с криком «ура», мы поднялись на склон лога и погнали их к городу.
До первой улицы, где строили свои дома ингуши и чеченцы, было недалеко, и убегающие быстро растекались в переулках, а некоторые скрывались в огородах. Мы кричали, бросали кочки, камни, палки. Особенно старался маленький рыжий Санька. Вдруг из ближнего к Саньке огорода выскочил косматый с длинной бородой горец. В руках у него была лопата, он бросился на нашего рыжего.
Санька задал такого стрекача, что казалось он не бежит, а летит по воздуху. Мы тоже рванули, что есть духу. Впереди, метрах в двухстах располагалось городское кладбище, окруженное каменной стеной.
Как Санька перемахнул через эту стену, для нас осталось загадкой, для горца тоже.
Перед каменной стеной он остановился как вкопанный и долго от удивления цокал языком.
А Санька, несся среди могил, и только по рыжей  развевающейся шевелюре можно было определить, где он находится.
Уже и горец ушел домой, а мы все не могли докричаться до Саньки. Так закончилась эта славная баталия.
Долго потом мы вспоминали Санькин бег от смерти. А сам герой любил прихвастнуть: «Чуть не зарубил меня горец лопатой».


Драка в степи. Бег с перевала. Чудная рыбалка.

Улица, на которой мы построили саманный дом, находилась на окраине станции. За нашим огородом по степи ветер гонял перекати-поле, а я часто выгонял на выпас сюда коров и телят. Летом в жару самым замечательным событием был поход на озеро.
Однажды жарким утром я, Колька и Славка отправились на рыбалку. До озера было далеко, сначала нужно пройти по степи километра три, затем преодолеть горный перевал между первой и второй горой.
Первая гора была нашей гордостью. Каменистая, вся усыпанная нагромождениями валунов, причудливыми скалами.
На вершине стояла скальная крепость, словно специально выстроенная природой для мальчишеских баталий.
Однако вернемся к рыбалке. Сборы были недолгими: взяли удочки, краюху хлеба, коробок спичек, Колька извлек из тайника свои знаменитые папиросы «Прибой» и непременный кнут с разными коленцами. Я прихватил длинное, эластичное удилище, Славка взял коробку для кузнечиков.
Выйдя в степь, мы бросились ловить кузнечиков, чтобы было, на что ловить рыбу. Солнце уже палило, кузнечики весело стрекотали и постоянно перепрыгивали с места на место.
Увлекшись ловлей, мы не заметили, как к нам подтянулись трое ребят: двое русских и один ингуш. Ахмет был старше нас и на голову превосходил всех в росте. Не знаю, что им было нужно, но они стали нас оскорблять, особенно старались русские, задирались вовсю, видимо, их вдохновлял Ахмет, поигрывающий ножиком.
Как часто случалось, Колька начал драку самым неожиданным образом. Даже мы рты разинули, когда увидели змеевидную ленту кнута, с шумом разрезавшую воздух своим концом и стегнувшую одного из оскорблявших.
Это стало сигналом для меня, и я тут же обрушил свое удилище на плечо Ахмеда. Чаще всего неожиданная, жесткая атака с нашей стороны обращала противника в бегство. Так случилось и на этот раз, они побежали. Вот тут-то Колька поработал на славу.  Он яростно отстегал самого рьяного, досталось и Ахмеду.
Славка хохотал, передразнивая Ахмеда. Ахмед убегал и кричал, забыв про свой ножик. Мы остановились, покидали в убежавших от нас мальчишек камнями и победно продолжили свое шествие.
Через тридцать минут мы были уже на перевале, склон на перевале пологий, а вот спуск предстоял очень крутой.
Я предложил соревнование - кто быстрее спустится с перевала. По общему сигналу ринулись вниз, отчаянный Колька сразу вырвался вперед, он лихо перебегал от одной сосны к другой и ловко сбивал скорость бега своими длинными сильными руками, вторым шел я, а Славка прилично отстал.
Так мы неслись до середины перевала, вдруг я услышал отчаянный Славкин крик: «Берегись, падаю!» Я бросился к ближайшей на пути сосне, Славка пронесся мимо меня уже в падающем положении, ударился о Колькину спину. Колька чудом удержался на ногах, захватив мертвой хваткой встречную сосну. А вот Славка, потеряв землю и пробежав несколько шагов по воздуху, как ракета вонзился в заросли шиповника и затих там, казалось бы, навсегда.
Мы бросились к нему, помогли выбраться. Он отчаянно ругался, руки и лицо его были покарябаны. Колька объявил соревнования закрытыми по причине травмы участника.
Вскоре мы добрались до озера и сразу забыли о неудачном соревновании. Быстро скинули майки в воду, охладив разгоряченные тела, и двинулись к любимому месту. Это было сосредоточение огромных валунов, один из которых, длиною метров 10, как огромная палуба вдавался в озеро. Мы разбегались по этому камню и ныряли, до воды было более двух метров. Поныряв вволю, загорали и грелись на камне. Блаженство — неописуемо!
Славка достал кузнечика, насадил на крючок, и началась рыбалка. Рыбачили, купались, снова рыбачили. Славка поймал пять окуней, Колька чуть больше, а я вообще ничего.
Мне было жалко рыбок, и я чаще нырял и купался, чем ловил рыбу. Если же забрасывал удочку, то с пустым крючком.
Когда настало время собираться домой, Колька сунул мне в руки удочку и сказал: «Ну, одну-то хоть поймай».  Я спустился с большого камня на другой, он чуть-чуть выступал из воды, и забросил удочку с пустым крючком, а сам любовался рыбками. Они крутились вокруг камня, то одна, то другая стайка, вдруг неожиданно шарахались в сторону, моментально исчезали, появлялись вновь, одним словом, в воде шла своя жизнь.
Вдруг Колька неожиданно закричал: «Вовка, клюет, тяни!».  Я посмотрел на удочку, поплавка не было, он ушел в воду. Быстро выдернул леску из воды, на ней болтался огромный окунь. Он дергался, и я никак не мог его схватить, а ребята кричали, как сумасшедшие: «Держи, лови, только не дай сорваться, ну хватай же, хватай его!».
Наконец, я схватил его двумя руками, упал назад и зажал между бедрами скользкого окуня. Так и сидел я, пока ко мне не спустился Колька. Он осторожно прихватил леску, схватил рыбину за голову, удивленно посмотрел на меня, засмеялся и поднял окуня на леске вверх. Оказалось, что я поймал такого красавца на голый крючок прямо за голову. Мой красавец стоил десятка пойманных нами рыб, он был  сантиметров  тридцать длиной.
Когда шли уже по нашей улице, мы всячески демонстрировали нашего окуня. Повесив улов на удилище, положив его на плечи, мы с Колькой гордо шагали по середине улицы. Если кто-нибудь смотрел на нас, мы подгибали ноги и шли, как будто нам очень тяжело. Вот какая занятная получилась рыбалка.

Щучинский послевоенный базар.

Алтарь Победы — пирамида
костей и черепов героев,
преступников, войны изгоев.

На Щучинском провинциальном базаре полно инвалидов войны. Сюда, в эту людскую клоаку нас, мальчишек с Каменно-Карьерской улицы, тянуло, как магнитом. Перед нашими глазами разворачивались картины людского горя, трагедии и драмы послевоенной жизни.
Здесь хорошо видны гримасы Великой Отечественной войны, в каждом углу огромного базара мы смотрели сцены большого людского театра с реальными актерами.
Вот забился в судорогах и упал на землю контуженный фронтовик, народ обступил его и гадает, что с ним такое? Белая пена пузырится на губах несчастного, и мне кажется, что он умирает. Но бывший солдат постепенно затихает и хорошо видно, как вздымается и опадает его грудь. Значит, дышит, значит, живой.
Его товарищ в гимнастерке, застиранных солдатских галифе подсунул под голову страдальцу старую телогрейку, будто на поле боя:
   — Тихо, тихо, Леха... Ничего, ничего. Люди, он оклемается. Вот полежит и... Принесите водички. С ним такое не впервой, как шарахнуло его под Кенигсбергом, с тех пор...
Вечно пьяная с красным лицом баба раздвигает зевак, чтоб продыху было больше упавшему, заодно клянчит мелочь на выпивку. Рада, если вместе с медной трешкой вдруг блеснет белая монетка.
Инвалид с обрубками вместо рук, правый обрубок заключен в железный протез с двумя острыми концами, бьет в пустую бочку, приговаривая: «Будешь, сука, знать, как меня обижать, я тебя проучу», он уже выпил где-то с утра пораньше кружку самогона-первача. Хорошо еще, что с бочкой воюет, чаще, спустив штаны, демонстрирует всем свои гениталии. Мало кто смотрит, отворачиваются люди, а он: «Нет уж, ты посмотри, как оторвало мне руки-то вместе с яйцами, когда я тебя на фронте защищал».
В центре в окружении базарного люда бравый гармонист, вроде бы и не инвалид вовсе, лихо играет на гармошке, поет про мать, склонившуюся над убитым сыном-партизаном. Оборвав неожиданно жалостливую песню, показывает, обнажив до локтя, руку, всю в складках обожженной кожи, и норовит засунуть палец под одну из складок. Это ему удается, палец действительно показывается из-под складки с другой стороны, как будто она резиновая.
Однако глазами зорко следит за своей бескозыркой, в которую падают медные монеты. Потому как тут же шныряют чумазые детдомовские пацаны, им ничего не стоит стащить у гармониста бескозырку с монетами. Они знают: сердобольные граждане таких артистов любят и мелочи для них не жалеют.
А на прилавке под навесом местные шулеры лихо дурят головы заезжим из окрестных сел колхозникам, продавшим личную картошку. У них появились денежки, которые им обещают безмерно увеличить. Ловкий шулер весело декламирует ходкое четверостишье:
Вот она, вот она
Ночью работала,
Днем продается,
Чуть не даром отдается.
Раскидывает три карты шулер и предлагает отгадать, где пиковая дама. Тут же второй шулер, выглядящий как обычный горожанин, накрывает нужную карту. Есть, выиграл пять рублей! Первый шулер повышает ставку, всячески, показно  отвлекает второго и как будто незаметно подменяет даму.
Приезжие селяне клюют на эту приманку, садятся играть. А через некоторое время чистенькие, без заработанных от продажи денег, чешут затылки и удивляются: «Вроде бы не отвлекался, когда же он, гад, подменил мою даму».
Вдруг базар качнулся в сторону входа, горластый глашатай приглашает всех на стадион: «Бедило-богатырь, завтра будет бороться в парке с самыми сильными щучинскими, кокчетавскими борцами. Красавец Чуйко схватится с ним в жарком поединке. Бедило будет поднимать гири, жонглировать ими, рвать цепи, гнуть и ломать подковы и многое другое».
Поднялся шум и гам, который разбудил мирно спящего за прилавком выбеленного временем нищего. Тот резко повернулся и правым локтем задел свой нехитрый товар.
Стенка, сложенная из различных кусков хлеба, которые он денно и нощно клянчит у голодных, истерзанных войной горожан, развалилась, некоторые упали на землю. Тут же подскочили две рыжие, тощие собаки и мгновенно проглотили упавшие куски. Нищий старик растерянно, дрожащими руками построил из кусков хлеба новую стенку, затем послюнявил химический карандаш и написал на клочке бумаги новую цену товара. Сел и тут же снова уснул.
Даже детдомовские пацаны не трогали хлеб нищего, наоборот,они иногда подкладывали ему куски, которые им удавалось стащить в хлебном магазине, когда туда привозили повозку с хлебом.
Под шумок рыжий Санька с нашей улицы стащил стакан семечек. Торговка незлобно ругалась: «Вот паразит, ну попросил бы, я бы сама насыпала ему в карман. Нет же, стащил вместе со стаканом. Ну, не паразит разве, чем теперь я буду семечки-то насыпать». Тут же нашелся пьяный благодетель и предложил взять у него стакан на время.
   — Бери, бабка, все равно в него наливать пока нечего. Но как только приедет бочка с пивом, я тут же его заберу, потому как он самому нужен.
В этот стакан благодетель сливает недопитые остатки пива из кружек подгулявших мужиков и баб.
А вот инвалид, торгующий синькой в маленьких бумажных пакетиках. Потерял руку на фронте, да разжился где-то в разбитой Европе столь ценным товаром и торгует теперь, сидя на прилавке в офицерской шинели иностранного производства. Иногда достает из внутреннего кармана белую тряпицу, утыканную трофейными иголками, очень нужными в каждой семье, и торгуется с деревенской бабой. Да как торгуется, ни копейки «чертов паразит» не уступает. Наконец сторговавшись, баба, оглядываясь вокруг, отходит в уголочек, поднимает длинную деревенскую юбку и из-под резинки чулка достает спрятанный подальше узелок с деньгами, отсчитывает оговоренную сумму и отдает, приговаривая: «чтоб тебе, жадюга, сатана вторую руку-то отхватил».
   — Вовка, хочешь семечек? — рыжий Санька протянул мне стакан.
   — Во-первых, ворованные семечки предлагать грех. Во-вторых, поди, дурак, стакан верни бабке, повинись, она не злая. А я, как командир, отчислю тебя из нашей стаи вовсе, если ты еще хоть раз что-нибудь стащишь, скотина.
Отнес, Санька пустой стакан, повинился, простила его бабка, но очень дивилась.
   — Что это с тобой сделалось, никак пришел деньги у меня высмотреть, гляди у меня, чертенок рыжий!
   — Нет, бабушка, приказ получил, не воровать, а то из стаи прогонят.
   — Из какой еще стаи, милок? Ты, чай, не птица, хотя, правда, рыжий воробей. Ну ладно, скажи, простила я тебя.
   — Вовка, пошли на перрон, скоро московский придет, а у меня чинарики кончились.
   — Колька, если отец почувствует запах и спросит меня, я тебе честно говорю, прикрывать не стану, скажу как на духу, курил!
   — Ну, Вовка, ты прямо, как Олег Кошевой из «Молодой гвардии»!
   — Просто хочу, чтобы ты бросил курить, кашляешь, как туберкулезный. Я младше тебя на два года, а в школе с тобой уже в одном классе.
   — Ну и что, может, я не хочу учиться.
   — Если отец определит на работу, у тебя нет специальности, что ты будешь быкам хвосты крутить, окурки собирать? А если от туберкулезника окурок попадется?
   — Ну ладно, что ты разошелся, как комиссар на войне. Пошли-ка лучше железо собирать. Сдадим, да на вырученные денежки в деповской столовой пшенки поедим, а то в животе урчит, кишка кишке рапорт отдает.
   — И то верно, но обещай, что закончишь школу.
   — Закончу, Вовка, только ты переходи в нашу школу, будем сидеть за одной партой, а?
   — Да разве отпустит наш директор, он планирует меня выпустить с золотой медалью. И физрук ужасно расстроиться.
   — Вот, вот ругаешься, а помочь брату…
   — Ладно, Колька, решено, перейду в твою школу, но заниматься начнем уже сейчас, летом.
   — Хорошо, пошли.
   — Стой, Колька, смотри, опять эта компания карманников промышляет, вот гады. Видишь, норовят у женщины сумку срезать.
   — Держи сумку, срежут — заорал я что есть мочи. Женщина встрепенулась, карманники отпрянули от нее и повернулись.
   — Это мусатовский выродок орет,— прошипел один из них.
   — Порежем,падлы!
   — Попробуй!
Я приладил на ладонь свинчатку и позвал рыжего Саньку, Колька вытащил свой знаменитый кнут и щелкнул им, как заправский пастух.
   — Санька, свистни Вита с Линем, вот моя пятерка и будет в сборе. Тогда посмотрим кто кого.
   — Ладно, суки, в следующий раз посчитаемся.
   — Таких мы говорков сшибали хреном с бугорков,— Колька лихо щелкнул кнутом по пустому прилавку, раздался резкий с хрустом щелчок, на доске прилавка остался след от завитой в конец кнута медной проволоки. Для большей острастки он пнул лежащий рядом обломок кирпича.
   — Видел! Врежу по копчику, месяц в лазарете валяться будешь!
   — Пошли, у него на ботинках железные подковы с загибом, сломает гад ногу, если по ноге попадет. Пошли не знаешь что ли этих придурков, у них пахан, и тот с молотком не расстается, с ворами всё воюет.- Не ходил бы по ночам отец вокруг огромных складов с пшеницей, где он работал завскладом, растекалось бы зерно ручейками по воровским мешкам и сидеть бы ему снова в тюрьме.
Очень не хотелось фронтовику снова в рудники Джезказгана, загнали его туда в 1937 году, четыре года маялся. На войне за то поругание на фашистах крепко отквитался, вернулся победителем.
Пополнилась семья двумя сестрами и братиком. Трудно, но надо поднять семерых детей, троих уже потеряли. Слава Богу, Мария в силе еще, тащит семейную лямку, словно породистая кобыла плуг на пашне, а пашне-то конца края не видать.
   — Пойдем, Вовка, вечно ты думы какие-то думаешь. Я знаю, где отработанные буксы в шлаке закопаны, там их свалено штук десять, килограммов 100 будет. Сразу можно сдать рублей на пять, если впятером за час управимся, а потом в столовую.
Мы нашли Вита с Линем и ринулись на шлаковые отвалы. Паровозов там стояло в ряд штук двадцать в заглушке на случай войны.
Хорошо бы ее не было, потому как...

Алтарь Победы — пирамида
костей и черепов героев,
преступников, войны изгоев. 

Сбор железа
Когда мы хотели заработать денег, то собирали по закоулкам станции валявшиеся железки, везли их на приемный пункт. Пожилой казах с деревянным протезом вместо одной ноги встречал нас c доброй улыбкой, шутил, и я всегда удивлялся его оптимизму. Он не походил на пьяных калек, которых я видел на нашем базаре. Я представлял его на поле боя с оторванной ногой и всегда почтительно посматривал на красную остроконечную звезду на лацкане его потертого пиджака. Видимо, у него имелись и другие награды, но он, наверное, как и мой отец, держал их в ящике стола и не думал о них, потому что воевал не за награды, а за землю, где родился и которую любил всем сердцем. А вот солдатский орден Красной Звезды  солдат носить обязан на груди, чтобы все видели: это настоящий воин, он не прятался за спины других. Да и об ордене, он, пожалуй, вспоминает, когда увидит восхищенный взгляд мальчишки или когда стопкой помянет павших боевых друзей.
— Пошли ребята, взвесим ваше железо, — говорил он приветливо. Мы шли, взвешивали железо, получали деньги, из расчета пять копеек за килограмм, и спешили за новой порцией. Босиком, голыми руками копались в кучах стружки. Их было много, самые большие вывозили из депо, где работал Генка Хомулло, а потом его сменил наш брат, тоже Генка. День и ночь крутились вагонные колесные пары в огромном станке, за которым стоял Генка. Он проработал на том станке 30 лет. Мы часто ходили к нему в депо и смотрели, как он с помощью электролебедки устанавливает огромные колеса в станок. Мерно гудит мотор, крутятся колеса, вьется и скручивается в причудливые спирали железная стружка.
Каленая, острая, ломкая стружка сине-голубого цвета подстерегает твои босые ноги на каждом шагу, недосмотришь чуть-чуть и прыгаешь потом на одной ноге, как ужаленный. Однажды летом возили железо целый день, после обеда зарядил дождь, промокли до нитки, но возить не прекращали. Усталые, мокрые пришли в деповскую столовую, поели на заработанные деньги пшенной каши с компотом и пошли домой.
Шли и боялись, ох, и задаст нам отец - целый день дома не были. Он грозно встретил нас: «Где пропадали?».  «Эх, думаю, - пропали,  — а сам говорю:
 — Железо возили». Помолчал отец, подумал и спрашивает: «На сколько рублей навозили?» Тут у меня мелькнула надежда, что пронесет, и я бодро ответил: «На 25 рублей». Ничего не сказал отец, только удивленно вскинул брови. По тем временам это были большие деньги, потому как порция пшенной каши стоила всего 64 копейки. Пронесло!
Работа
Многодетную семью нужно кормить, одевать, обувать.  Алеша уже оканчивает школу, и ему нужно поступать в Свердловский горный институт. Отец получает 640 рублей (после реформы это 64 рубля), работает часто в две смены, и все равно денег не хватает даже на еду. Выход один — каждый должен работать. Мы пилим и рубим лес, копаем котлованы, асфальтируем площадки, грузим зерно и муку. Разгружаем по ночам срочно поступившие вагоны с углем, лесом, цементом. Отец бросает нас на любую работу, иначе поступить нельзя: семья, в которой уже 9 человек, увязла в нищете. Он, потомственный сибирский крестьянин, с детства познавший тяжелый труд, не балует своих детей.
Рекой течет зерно в маленькое окошко пульмана, транспортер подает его непрерывно, а я в вагоне должен разбрасывать это зерно. В кромешной пыли с плицей в руках, задыхаясь от пыли, зарабатываю несколько рублей. Последствия такой работы ужасны, мы все кашляем и чихаем несколько дней. Особенно тяжело разгружать уголь. Зимой — вдвойне. Одеты- обуты плохо, рукавицы в заплатах и часто рвутся. Невыносимо трудно делать габарит под вагоном в конце разгрузки. Согнувшись, упорно бросаешь уголь вверх, он скатывается обратно. Ты снова и снова бросаешь уголь вверх. Оголившаяся спина мерзнет, и кажется, что это никогда не кончиться. Но вот габарит готов, мы, уставшие, замерзшие, идем в хлебопекарню.
Хорошо, что пекарня рядом. а в ней работает мама нашего друга Шурки Крючкова. Мы рассаживаемся около огромной топки, сразу становиться тепло. Шуркина мама приносит булку черного горячего хлеба. Разломав его на куски, мы с блаженством вдыхаем горячий пар только что испеченного хлеба. Какое счастье! Закончена тяжелая работа, и мы уже можем смеяться, рассказывать смешные или страшные истории и есть горячий хлеб.
Домой возвращаемся в пять часов утра, поспав час, поднимаемся и бежим в школу. Занятия начинаются с семи часов, так как школа работает в три смены.


Нырок под руку и правой крюком в челюсть
Незабываемы мальчишеские игры и спортивные состязания «кто кого». Колька надевает огромные отцовские рукавицы-«мохнашки», а я — жесткую кожаную перчатку на правую руку, на левую — обыкновенную шерстяную варежку. Славка командует: «Бокс».
Колька — длиннорукий, выше меня, медведем бросается вперед и начинает ударами с двух рук забивать в угол двора. Молотит, как паровая мельница, я не могу раскрыться, удары следуют один за другим.
— Раунд кончился, — кричит Славка, и я спасен.
Второй раунд. Я не даю себя ошарашить: как только брат бросается в атаку, делаю нырок под его левую руку, и  жесткой перчаткой — сбоку крюком в челюсть.
— Ого-го-го, — Колька останавливается, потирает челюсть и говорит: — а ну, показывай свинчатку, никак ты ее в перчатку засунул.
— Черта с два, вот она, — достаю ее из кармана штанов.
Славка кричит: «Бой честный, начинайте!». И опять Колька молотит, а я иногда ныряю и врезаю правой в челюсть.
Во дворе у нас были гимнастические снаряды. Все мальчишки с нашей улицы стремились к нам в гости.
Каждый из нас пытался сделать нечто такое, чего не смогли бы повторить другие ребята.
Колька с гордостью делал «склепку» (подьем разгибом) на турнике и сальто в соскок в переднем махе.  Кроме меня, гимнаста и акробата, никто из ребят не мог повторить его «заявку».
Ребята просто боялись выполнять сальто.
Однажды я выполнил на турнике обратное «солнце» (большой оборот обратным хватом), никто из ребят не решился даже попробовать.
Однако Колька не таков. Он тут же влез на турник, пошел на злополучное «солнце», сорвался, крепко ударился о землю и ободрал себе бок и плечо.
Не встань я на страховку, дело могло закончится серьезной травмой. Не спасли бы Кольку и насыпанные под турником опилки.
В уличной акробатике Колька был неподражаем и неповторим. Он непременно придумывал какие-нибудь хохмы.
Акробатические элементы:  кульбиты, перемёты, сальто мы выполняли на лужайках, во дворе, в степи, где угодно.
Крутили акробатику, конечно, босиком.
Однажды сидели на завалинке, весна, кругом грязь Колька предложил: «Ну, кто в грязи сальто скрутит?». Мы не решались.
— Смотрите, — он надел отцовские, сапоги  положил в грязь доску и приготовился. Мы отошли подальше от доски.
В фуфайке, в сапогах, в шапке он побежал по грязной дорожке, грязь из-под ног летела в разные стороны, четко попал на доску, мощно оттолкнулся и «взлетел». Приземлился на каблуки сапог, а потом на «пятую точку». Из-под него поднялся фонтан грязных брызг, как после взрыва, в награду — хохот.
Да, он мог бы стать трюкачом. Я поражался его бесшабашной смелости, он никого и ничего не боялся.
Еще один умопомрачительный случай. Колька предложил с шестом перелететь с сарая на высокую перекладину, на которой у нас висели шест, кольцо и качели. Я прикинул: от сарая до перекладины  около четырех метров, перекладина выше сарая на полтора
 метра. Нет, не пойдет, разбег маленький, не реально, решил я и отказался.
— Никто? — спроcил Колька. Мальчишки тоже отказались. Колька взял длинную жердь. Мы все, затаив дыхание, смотрели, как он разбегался по крыше сарая.
Если бы у него разбег был в три раза длиннее, может быть, он и набрал бы нужную скорость.
Но, увы, оттолкнувшись, он приподнялся только до уровня перекладины. Дальше шест отказался нести вцепившегося в него Кольку и пошел вправо назад.
Колька грохнулся в угол сарая и дома и ободрал себе всю спину.
Ему больно, а мы хохочем:
 — Да, Колька, ты настоящий Тарзан!
— Ладно, хватит ржать, пошли в чику поиграем. Вовка, смажь мне спину дегтем.

Мой любимый школьный физрук Свинкин

Мой отец — первый тренер. Это он построил во дворе спортивный городок, и мальчишки с трех улиц собирались к нам. Во дворе занимались гимнастикой на кольцах, брусьях и перекладине, лазали по шесту, качались на качелях. Штанга, гири, гантели были постоянными нашими спутниками. В борьбе, схватившись крест- накрест, я был чемпионом - никто из моих сверстников не мог меня бросить на лопатки. В футбол играли в степи, там же метали диск и гранату, толкали ядро, прыгали в длину и высоту, с шестом.
На нашей улице жили лучшие игроки взрослой футбольной команды «Пищевик». Это была хорошая команда, состоявшая из греков, мы болели за них и постоянно бегали смотреть игры с их участием. Голкипера называли вратарь-кошка, ему даже Седой не мог забить гол, хотя правая нога у него была «смертельной». Когда он попадал мячом в верхнюю штангу, она с треском ломалась.
Проходила очередная встреча «Локомотив» — «Пищевик», мы отчаянно болели за нашу команду. Мое внимание привлек новый игрок «Локомотива». Мужественный, красивый, с кудрявым, вихрастым  русым чубом. Он, как и все, играл в длинных футбольных трусах. — Кто это? — спросил я ребят.
— Свинкин, пришел из армии, удар, как у Седого.
И тут судья назначил пенальти в нашу сторону. Пенальти поручили бить Свинкину. «Не забьет», — сказал Колька. «Хорошо бы», — подумал я и промолчал. Уж больно понравился мне Свинкин.
В ворота встал наш вратарь-кошка, грек Металиди. Мы побежали на поле смотреть. Свинкин стоял красивый и невозмутимо поглядывал на вратаря. Он мне нравился все больше и больше, я даже стал болеть за него. Решив, куда бить, Свинкин отошел от мяча, как-то по-особому, двумя руками красиво поддернул повыше колен широкие, длинные трусы, обнажив мощные бедра, разбежался и ударил. Такие удары называют пушечными, их невозможно увидеть, скорость полета мяча огромна. «Гол!» — выдохнули все. С этого момента я просто влюбился в Свинкина. И, какова же была моя радость, когда я узнал, что наш новый физрук в школе — Юрий Борисович Свинкин.
Он оказался очень талантливым человеком и во многом определил мою судьбу. Первые же занятия проходят под музыку, он прекрасно играет на баяне. В школе ведет хор, танцевальный кружок, гимнастику, фотографирует. Самое замечательное мероприятие Юрий Борисович организует в каникулы. Собирает самых талантливых спортсменов, танцоров, поющих девчонок и ребят и делает концертную программу. Мы встаем на лыжи и идем с концертами вдоль железной дороги от Щучинска до Алексеевки. Каждый день, после 30 км лыжного хода, даем концерты на разъездах. Встречали нас, как настоящих артистов. Мы пели, танцевали, я выступал с акробатическими номерами. Ночевали в дежурной комнате прямо на полу, в тренировочной форме, бросив на пол фуфайки. Холодно, голодно, но весело прошли пять трудных дней и ночей, воспоминания остались на всю жизнь.
Юрий Борисович сумел дать нам азы гимнастики. Но самое главное, он сделал меня своим помощником. Я пользовался его кабинетом и изучал все учебники по физкультуре, читал спортивные журналы. Журнал «Физкультура и спорт» стал моим любимым спутником, особенно нравились мне чемпионы по гимнастике.
Однажды я принес журнал с фотографиями гимнастов в класс и начал показывать ребятам.
— Смотри — это я на спартакиаде в Москве.
— И правда, наш Вовка, вот написано - « В. Мусатов.
— Ты что ли?
— А то кто ж, конечно, я.
— Вот это да!
— Хитрец, да ты на букву «р» букву «с» наклеил, вот и получился из Муратова Мусатов. — Буду я, ребята, тоже чемпионом, вот посмотрите.
Уже тогда я мечтал стать Муратовым или Чукариным, разобрал технику всех гимнастических комбинаций второго разряда и самостоятельно отрабатывал их на тренировке. Матов не имелось, и работать на снарядах было очень опасно. Но я смело пробовал сложные элементы.
Помню, как отчаянно пошел на оборот в упоре, согнувшись на перекладине, не докрутил и ринулся головой вниз на пол. Ударившись макушкой об пол, свалился на бок, аккуратно встал и подумал, хорошо, что делал на низкой перекладине. Однако тут же повторил элемент с большей силой и удачно исполнил оборот полностью.
Затем сорвался с перекладины на больших оборотах обратным хватом, потому что крутил без магнезии, руки потные, вот и вылетел на голый пол. Падение вышло тяжелым, я ударился лицом о доски пола. Ноги и туловище крутились в обратную сторону по отношению к полету. По сути дела я приземлился в положение стойки на лице. Сильные мышцы, гибкость и эластичность всего тела спасли меня от гибели. Я получил сильнейшее растяжение мышц шеи, долго ходил с криво поставленной головой, однако молодой организм восстановился.


Романтика
Столько героической романтики было в жизни детей войны, что нас ничего не могло сломить - ни голод, ни холод. Мы презирали слабость, слюнтяйство, ябедничество, трусость. Роман «Как закалялась сталь» — настольная книга в нашей семье. Самыми любимыми были фильмы «Мы из Кронштадта», «Подвиг разведчика», «Они сражались за родину». Прочитав роман «Молодая Гвардия», я загорелся желанием создать такой тайный отряд у нас в школе. И создал его. Мы собирались темными зимними вечерами и читали про героические подвиги Сережки Тюленина, Любки Шевцовой и других молодогвардейцев.
Среди нас были свои герои: лихой Яшка непременно повторил бы подвиг Александра Матросова, а Валя Решетняк — подвиг Зои Космодемьянской. К десятому классу наш коллектив стал мощной спортивной организацией, все были отлично физически развиты. В то время в стране началось создание молодежных бригад содействия милиции. Возможно, мы были одной из первых бригад в Кокчетавской области. Ну, а в нашем провинциальном городке уж точно первыми.
Один из моих друзей, Сашка Рябинин, обычно при встрече любил повторять одну и ту же фразу:
— Приветствую тебя, Вовка, ну, ты написал, что наша БСД (бригада содействия милиции) была первой в Советском Союзе! Нам должны в Щучинске памятник поставить!
— Вот придет время и напишу.
— Меня не забудь вспомнить!
— Непременно, Сашок.

Люси была обворожительна

Щучинск. Казахстан. 1956 год.
— Ян, передай Люси, что я хочу поговорить с ней.
— Лу, ты не первый, кто хочет встречаться с Люси, она всех отвергла. Думаешь, у тебя есть шансы?
— Да, Ян у меня больше шансов, чем у других. Если она это понимает, то будет дружить со мной.
Ян усмехнулся:
— Мне и нашим парням это понятно, только не Люси. Она красива и капризна. Я скажу ей, что сегодня вечером в десять часов ты будешь около ее дома.
— Благодарю тебя, Ян.
Лу не был исключением, его захлестнула волна страсти к Люси, и он решил попробовать предложить ей свою дружбу. Вечером он стоял у плетня ее сада. Она выскочила из дома, юная, самоуверенная, красивая. Сердце Лу тревожно ускорило свой бег.
— Что ты хотел сказать мне, Лу?
— Я предлагаю тебе свою дружбу, Люси, — Лу презирал себя. Неужели это он говорит глухим, срывающимся голосом? Точно он. Лу даже оглянулся вокруг, а может дьявол стоит за его спиной.
— Как вы мне надоели со своими предложениями, — Люси смеялась, лицо ее было обворожительно.
«Получил пощечину, Лу, иди и тренируйся, у тебя на носу первенство города» — опять произнес кто-то, словно стоящий за его спиной, Лу оглянулся снова. « Беги от этой девчонки... и тренируйся… Иначе ты никогда не станешь чемпионом».
Лу, удивленно посмотрел, на небо: « Кто это говорит? Неужто Ник увязался за мной и разыгрывает? А может быть, это святой дух?» — у Лу перехватило дыхание.
Люси, усмехнулась и пошла к дому. Лу быстро повернулся и побежал что есть мочи прочь.
— Хорошо, что никто не видел моего позора, — шептал Лу.
Через пару минут быстрого бега Лу перешел на шаг, успокоился и вдруг снова услышал загадочный голос: « Ну, вот и молодец, скоро выпускные экзамены, потом Спартакиада в Ленинграде… А там институт Лесгафта, ты же хотел в него поступить?».
— Да, еще бы, я только об этом и мечтаю, — Лу даже остановился ;— Вот, опять он со мной разговаривает, ты кто? — прошептал Лу.
— Я твоя душа, Лууустаааллло… Поезжай в Ленинград, поступай в Лесгааафтааа… Стаанешь чемпионом мииира…


*Скелет француза Эрнеста Лусталло, чемпиона мира по французскому боксу, мастера спорта по нескольким видам спорта, выставлен в анатомическом музее в институте физкультуры им П. Ф. Лесгафта в Ленинграде. Лусталло завещал свое тело после смерти институту физкультуры.


Хитрая бестия Люси!
На фото автор! Ча-Ча-Ча.
— Вовка, девчонки совсем выбились из сил, а еще идти около трех километров.
— Мы им поможем, Ван. Первой берем на буксир Люси, пусть держится за наши лыжные палки, мы ее протащим метров 500, затем возьмем на буксир Илон. Так будем менять девчонок, и они одолеют к закату солнца эту трудную тридцатку.
— Нужно поторопиться, Ван, жители разъезда ждут нас к 20 часам.
Я и Ван, самые выносливые лыжники, поработали на славу, вся концертная бригада прибыла вовремя, концерт начался, как и в предыдущие три дня, без опозданий.
Пели, танцевали, я демонстрировал акробатические этюды, как будто и не было тридцатикилометрового перехода. После концерта постелили прямо на полу матрацы и, надев лыжные костюмы, повалились спать.
— Вовка, я, как всегда, с тобой рядом.
— Хорошо, Ван.
— Мальчики, можно я буду спать между вами, — Люси обворожительно улыбалась.
— Конечно, ты, Ван как?
— Еще спрашиваешь… Ты что, Вовка!?
— Отлично. Валяй, Люси, мы тебя согреем. — Я выключил свет и улегся на место.
Люси тихонечко взяла мою руку и нежно сжала ее. Я не сопротивлялся и был счастлив. Тогда нам было по 16 лет, поэтому от усталости заснули быстро.
Ночью я проснулся от поцелуя. Подумал, что это Люси и тихо прошептал: «О Люси!».
Сбоку послышался вздох разочарования:
— Вот бестия, она сбежала от нас. Прости, Вовка, я думал это Люси. Она держала меня за руку!
— Не расстраивайся, Ван, меня тоже!
— Да! Уж хитра, так хитра!
Мы тихо рассмеялись.

В Ленинград на Спартакиаду и в институт физкультуры

Мы выехали из Акмолинска, где проходила подготовка сборной Карагандинской железной дороги к Всесоюзной спартакиаде школьников, июльским утром 1956 года.
Поезд покатил к нашей красавице, сопке моего детства, где мы с Колькой собирали сверстников, станционных мальчишек и бились с городскими  за обладание вершиной этой сопки.
Моя любимая сопка показалась издали, и сердце мое затрепетало.
— Видишь, Талгат, эту сопку? Следом за ней идет целая цепь наших гор: Орлиное гнездо, Спящий рыцарь, Синюха, а внутри голубые горные озера.
— Какой ты счастливый, Вовка. А я вырос в юрте в степи, купались в арыке только тогда, когда таял снег. Потом вода уходила в землю. Правда, иногда Аллах посылал нам с небес воду, но такое случалось редко.
— Сейчас будет наша станция — Курорт-Боровое. Меня встречать и провожать, наверное, придут все, но уж Колька-то точно.
— Вовка! Мы здесь!
Колька бежал по перрону, за ним, не отставая, Валька с Женькой, позади маленькая бестия Танька. Отец с матерью спешили, как могли. Мама, бедная, изможденная мама, война избороздила ее лицо больше, чем все, взятые вместе, десять детей. Но отец еще был в силе. Его не согнули ни лагеря Джесказгана, ни война, ни ночные выходы в неизвестность.
Именно во время ночных обходов вверенных ему амбаров с пшеницей он мог получить воровской удар ножом в спину. Именно здесь, в мирное время, он не имел возможности ответить бандитам очередью из автомата. В его руках всегда был добротный мастеровой молоток с железной ручкой, который однажды защитил его от удара в голову бандитским топором. Могучие руки не позволили острию страшного орудия коснуться его темени, но толстую кожаную шапку все ж прорубили. Я представил, как, собрав всю энергию, он выбросил сильные руки навстречу смертельному удару, раздался жуткий срежет металла о металл… Но выдержали мускулистые руки и толстая железная рукоять молотка.
Долго потом этот топор с зазубренным лезвием, как напоминание о подлой крови воровского мира ржавел, вбитый по самую кромку обуха в столб нашего турника.
— Занимайся, сынок, будь ловким и сильным, — часто повторял мне отец, когда я крутился, как цирковой артист на турнике, перекладина которого в центре блестела, отполированная руками пацанов с нашей улицы. Отец хитро посматривал на вбитый топор и чему-то затаенно улыбался. Видно, понимал, что именно здесь на простом турнике куется жизнь, крепчают мои детские руки. И, как знать, может быть, мне придется защищать свою жизнь от сатанинской нечисти.
Мгновенно пронеслись в моей голове эти мысли, а тут и Колька подоспел.
— Уф, а мы не знали номер вагона, поезд-то стоит всего 10 минут, — Колька задыхался - давал знать перенесенный тяжелый плеврит и, конечно, дешевые папиросы «Спорт».
Придумали же папиросам такое название, и кому только в голову такое могло прийти - папиросы назвать «Спорт».
А мы, сорванцы, дети войны, собрав окурки, тут же на перроне курили «Спорт» и лихо распевали блатные песенки: «Люблю я спорт, но только папиросы, люблю я градусы, но только не мороз». Но, спасибо Господу Богу - наделил он меня разумом и я вовремя отказался от этой отравы, поняв наставления отца, что здоровье делать нужно с детства.
— Что, Колька, покуриваешь? И даже больница тебя не образумила?
— Чую, Вовка, надо бросать, но не могу никак.
В его глазах я увидел смертельную тоску.
— Ну-ну, брат. В армии тебя не пожалеют, и я не сбираюсь учить. Одно скажу, если поступлю в институт, готовься через три года ко мне приехать, уж я выйду в люди, так и знай.
— Да ты и так вышел, чемпион по трем видам, с ума сойти. А помнишь, как три года тому назад ты у меня из угла ринга не вылезал.
— Помню, брат, что было, то прошло. Сейчас я тебя в один миг нокаутирую. Господи, еле дышишь. Из армии пиш. Бегать начинай, там вас гонять сразу начнут, не жди пощады.
— Это точно. Генка пишет, как они в полной выкладке бегают кроссы по 15 км, но он молодец, выдерживает. Уже сержант, не курит, таскает штангу, чемпион дивизии по боксу.
Подошедшие отец и мать светились радостью. Шутка ли, Вовка, в составе сборной Карагандинской дороги в Ленинград на Всесоюзную спартакиаду едет, уже второй раз.
— Вовка, Вовка! — Танька дергала меня за штаны. — Ты в Ленинглад, вот я тебе огулцов плинесла, на, поес. А мне из Ленинглада пливези конфет.
— Привезу, Танька, привезу. Эх, да какая ты легкая, молоко парное пить надо, худоба.
— Не худоба, не обзывайся, я же тебя люблю.
— И я тебя тоже. Какие у тебя глаза, ты у нас самая красивая!
— Какая она красивая, шило - вот кто она, никому покою не дает! — Женька отпихнул Таньку, схватил меня за руку.
— Вот Колька уедет в армию, все гранаты, ядра, гири мои будут.
— Женя, ты диск отнеси Юрию Борисовичу, лыжи — Трофимычу. Не забудь, я им напишу из Ленинграда.
— А что я буду метать, обойдутся твои физруки. Теперь это наши снаряды, твои призы. Пусть они мои будут, я тоже хочу стать чемпионом.
— Ладно, я попрошу их. Напишу, что вместо меня теперь Женька будет готовиться в чемпионы.
— Вот это дело, я уже диск на 15 метров метаю, на сарай с твоим шестом запрыгиваю.
— Курить не вздумай, видишь, Колька дышит, как паровоз.
— Вижу, но Колька поправится, он у нас двужильный, как отец.
Отец молчал, только посматривал на окружающих, словно хотел сказать всем:
— Вот видите, сын мой. Чемпион. Едет на Спартакиаду. Всесоюзную. Понимать надо.
А мама хлопочет, холщевый узелок в корзинке мне сует.
— Вот, сынок, тебе в дорогу яйца вареные, пирожки с морковкой, твои любимые, молоко в бутылке. Утром корову подоила. Творожок свежий, только что отжала. Лучку, огурчиков с помидорами, кушай, сынок. Смотри, в поезде не простудись, душно, поди, в поезде-то?
Ленинград. Всесоюзная Спартакиада школьников
На Спартакиаде школьников Карагандинской железной дороги я выступал в нескольких видах спорта. В гимнастике у меня не оказалось соперников, способных составить хоть какую-то конкуренцию, довольно легко я выиграл звание чемпиона в метании диска. Выиграл потому, что не боялся этих соревнований, в прошлом году я уже участвовал на Всесоюзной спартакиаде в Москве, и это придавало мне уверенности. В прыжках с шестом занял третье место, но, Боже, что у нас был за шест! Кто и где отыскал эту огромную, кривую бамбуковую жердь, не знаю. Я тренировался дома в степи с обыкновенной сосновой жердью и брал высоту 3 метра. Мы легко запрыгивали на крышу сарая на высоте 2,5 метра, играючи перепрыгивали заборы и копны сена. Но когда я побежал с этим бамбуковым уродом, он не хотел переносить меня через планку на высоте двух метров. Обхватить его было невозможно, бежать с ним трудно, воткнувшись, этот кривой снаряд выносил тебя то на правую, то на левую стойку. Зрителей собралось больше всего на прыжках с шестом. Они хохотали, держась за животы, а мы, бедные, падали на землю то справа, то слева, мимо ямы с опилками. Я чудом взял высоту 2 метра 35 сантиметров и получил грамоту за третье место.
Сборную  Карагандинской железной дороги к Всесоюзной спартакиаде школьников готовили в Акмолинске. Если откровенно, никакой серьезной подготовки не велось. Кормили хорошо, я с удовольствием выпивал стакан, а то и два  сметаны, съедал пару вторых. Дома так питаться не представлялось возможным. Мне предстояло закрывать два вида: метание диска и толкание ядра. Тренировались самостоятельно, руководства, замечаний, не говоря уже о планировании, не было. О психологической подготовке в то время в провинции, на мой взгляд, ничего не знали. Стратегия и тактика участия в соревнованиях — это что-то из области фантастики.
Я, начитавшись спортивных газет и журналов, готовился упорно. Меня вдохновляла мысль о том, что еду в Ленинград, где после спартакиады буду поступать в горный или физкультурный институт. Стать студентом Государственного дважды орденоносного института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта— это просто сказка.
Помчал меня поезд по знакомым местам, второй раз потрясла меня своей красотой дорога от Челябинска до Уфы. Я лежал на второй полке вагона и смотрел в полуоткрытое окно, поезд шел по пробитому в скалах змеевидному каньону, скальные стены то отступали вдаль, то приближались, и на них можно было читать различные надписи.
Поражали огромные просторы страны. Широка великая русская река Волга. Замедлив ход, поезд долго шел по огромному железнодорожному мосту через нее. Я стоял в тамбуре вагона и смотрел вниз на медленно плывущие внизу грузовые пароходы.
Москва поразила великолепными вокзалами. А затем ночной поезд, и мы в Ленинграде. Спартакиада удивила помпезным открытием, по стадиону проходили сборные спортсменов, в замечательной форме, с флагами. Наша команда терялась на фоне сильных сборных Московского, Октябрьского, Киевского, Ростовского и других крупных железнодорожных узлов. Мы явно приуныли, посматривая на рослых сильных юношей и девушек.
Начались соревнования. Когда я увидел, как соперники передо мной метали диск за 38 м, 40 м, то настолько растерялся, что в первой попытке мой диск врезался в землю в 10 метрах от круга. Успокоившись, метнул диск на 30 м, на большее я был не способен. Этого оказалось совершенно недостаточно, чтобы занять хоть какое-то приличное место. В круге для толкания ядра мне пришлось еще сложнее, я был самый легкий.
Я смотрел на ядра, и они мне казались очень большими. И тут заметил одно поменьше, бронзовое. Войдя в круг, я попросил судью подать мне маленькое ядро. Он снисходительно улыбнулся и сказал доброжелательно: «Тебе, мальчик, все равно, какое ядро толкать, разве ты выиграешь у таких здоровых ребят». «Он прав»,— подумал я и, взяв чугунное, большое ядро толкнул его на 9 метров. Судья удивленно посмотрел на меня, молча подал бронзовое ядро и сказал: «А ну, швырни-ка это». Я взял ядро, положил на ладонь, оно удобно вместилось в правую ладонь. Судья явно болел за меня, видно, ему хотелось помочь этому провинциальному пареньку из Казахстана, около которого не было ни тренера, ни кого-либо из друзей.
Почувствовав такое отношение, захотел не ударить в грязь лицом. Подняв ядро вверх на правой ладони (видел, так делали опытные толкатели), я постоял немного, затем деловито приложил ядро к шее, полуприсел и замер. Судья улыбнулся и прошептал: «Ну, давай, зашвырни его подальше». Вдохновенно толкнув ядро, я прибавил к своему результату целых полметра. «Вот и молодец!» —  сказал судья.
После спартакиады я стал прощаться с ребятами из нашей сборной. Они наперебой совали мне консервы, шоколад, а тренер принес большую банку с топленым маслом и сказал. «Бери, оно не портиться. Тебе на месяц хватит». Попрощался с ребятами и покинул сборную. Мне было 17 лет, я остался один в легендарном Ленинграде.
Наверное, странно смотрелся паренек в железнодорожной фуражке, к тому же с тяжелым деревянным чемоданом, неуверенно идущий по городу и с удивлением рассматривающий красивые здания. Архитектура Ленинграда поражала своей изысканностью. А какие удивительные люди жили в этом городе. Стоило мне спросить, как пройти на улицу Декабристов, как одна милая женщина принялась подробно описывать маршрут. Она долго провожала меня и рассказывала о дворцах, которые мы проходили. Я сразу и окончательно влюбился и в Ленинград, и в живущих в нем людей.


Абитуриент становится студентом
Романтический порыв бросил провинциала в горный институт. В общежитии меня встретила приветливая вахтерша и предоставила комнату. Студенты разъехались на каникулы, их комнаты отданы абитуриентам. Я жил один. Вечером, когда сгустились сумерки, меня охватила невыразимая тоска по родному дому. Ощутив одиночество в огромном городе, дал себе слово, что как только появится возможность, поеду домой. Ночью снились наши горы, озеро, грустный Колька, строгий отец, мама, вяжущая мне варежки, бесконечные степные просторы. Я с мальчишками нашей улицы играю в футбол, метаю диск, прыгаю в длину.
Проснувшись, быстро собрался и покинул общежитие горного института. Я твердо решил, мое место в спорте, поэтому должен поступать в институт физкультуры. Институт нашел быстро, документы приняли, жить направили в огромный зал легкой атлетики. В зале уже поселилось человек тридцать. У меня сразу появилось радостное чувство, что попал к своим, да и спортзал понравился. Вот где тренируются настоящие мастера спорта, подумалось мне. Познакомился с ребятами и побежал смотреть стадион.
Всё размещалось рядом в одном огромном массиве; стадион, спортзалы, корпуса института, общежитие. На стадионе оказалось много молодых юношей и девушек, это были абитуриенты, все самозабвенно тренировались. Я примкнул к группе гимнастов и акробатов, которые занимались на опилочной дорожке. Все отрабатывали сложнейшие элементы. Сразу обратил внимание на самого виртуозного, выполнившего рондад, фляк, двойное сальто согнувшись. Это тренировался чемпион СССР по акробатике Илья Богорад. Я был счастлив: есть, у кого учиться, о таком я и мечтал.
Здесь быстро нашлись новые друзья. Мы фанатично тренировались и готовились к экзаменам, некоторые, опьяненные свободой, болтались по Невскому проспекту, особенно этим грешили ленинградцы, таллинцы и южане. Но вот пролетел июль, и наступила пора показать знания и умения. Все в одночасье стали конкурентами.
И в этот момент получил из дома трагическое известие, отец упал со строительных лесов, лежит в тяжелом состоянии уже 12 дней. Я понимал, мне нельзя не поступить, это станет тяжелым известием для отца. Отчаянно боролся за каждый балл. Набрав лучшую сумму, 32 из 35, я сумел добиться заветной цели.
Известие о моем поступлении помогло отцу выкарабкаться из критического состояния, я был счастлив вдвойне. Поступить в элитный институт не удалось многим ленинградцам, уехали домой ребята из Таллина, Киева, Тбилиси, Ростова и других крупных спортивных центров страны. Я получил место в общежитии, элитный голубой костюм, тренировочную форму и был посвящен в студенты.
Первое задание курс получил в сентябре - достойно поработать в колхозе на уборке урожая. Глухая русская деревня под Ленинградом встретила нас откровенной бедностью. Жители - в основном женщины и дети, мужчины сложили головы на фронтах Отечественной. Вокруг деревни могучие сосновые боры соседствуют с березовыми непроходимыми кущами. В пяти километрах — такая же деревня поменьше.
После работы я бежал в лес, полакомившись клюквой и ежевикой, спортивной ходьбой шел до следующей деревни. И так почти каждый день. Уже здесь приступил к освоению учебной программы института. Через месяц с грустью расстался с этими лесными красотами. Северная суровость, даже какая-то мрачность окрестностей, настраивала на строгие мысли о прошедшей войне, о тысячах погибших воинов и просто ополченцев в этих суровых заболоченных лесах. Подтверждением тому были окруженные колючей проволокой массивы, где поросли травой огромные воронки от разрывов снарядов и бомб, а лес изобиловал засохшими сломанными деревьями и колючими проволочными «ежами». Здесь можно было найти оружие, каски с рваными дырами от осколков снарядов и даже разбитую противотанковую пушку, которую время похоронило в трясине и покрыло многолетним слоем мха и травы.


Студент — гимнаст — натурщик

С первого дня учебы я думал о том, как освободить родителей от необходимости поддерживать меня материально. Тщательно усваивал программу, упорно тренировался. Первый семестр отучился блестяще, во время сессии стал у ребят своего рода консультантом. Они заставляли меня без учебника наговаривать ответы на билеты и составляли короткие шпаргалки. Я, в результате, от многократного повторения лучше усваивал материал. Самый тяжелый экзамен — анатомия, 400 мышц, огромное количество костей, внутренних органов, масса жизненно важных систем организма. Всё это требовало исключительной памяти.
Профессор Смирнов известен неумолимостью своих жестких требований. Прогулявшие семестр студенты, трясясь от страха провалиться, просят меня: «Вовка иди первым, подними настроение старику, а то он нас всех срежет». Я вошел в аудиторию, взял билет и спрашиваю: «Без подготовки можно?».
Профессор посмотрел с интересом: «Ну-ну», улыбнулся. Я отчеканил ответы на все вопросы, будто лекцию читал студентам. Профессор встал, изумленно оглядел меня и спросил: «Молодой человек, кто ваши родители по профессии?».
— Отец работает на элеваторе, мама — домохозяйка»,—  ответил я.
Он внимательно посмотрел в зачетку, изучая фамилию, поставил оценку «отлично».
Итак, дело сделано, не знаю, как повлиял мой ответ на результат экзамена на курсе, только вот профессор никого не завалил, но и пятерок никому из ребят не поставил. Среди девчонок двое получили отличные оценки. После сессии я почувствовал себя полноправным студентом. Сдав все экзамены на «отлично», получил повышенную стипендию и попросил в деканате предоставить мне свободное расписание, поскольку 36 рублей «повышенки» явно недостаточно для жизни в большом городе.
Декан педагогического факультета доцент А. А. Кораблева к моей просьбе отнеслась с пониманием и предоставила свободное расписание. Теперь занятия я мог планировать по собственному усмотрению. И уже знал, где заработать деньги, чтобы обеспечить существование.
Немедленно ринулся в Ленинградскую академию художеств , выиграл несколько конкурсов среди натурщиков, стал желанным натурщиком для студентов академии. Один рубль в час — такова такса. Я мог свободно зарабатывать в день столько, чтобы мне хватало на жизнь и не тянуть деньги с родителей.


Голубоглазый натурщик и Гриссона.

Ленинградская академия художеств располагалась на берегу Невы рядом с мостом Лейтенанта Шмидта.
Я — студент института физкультуры — выигрывал конкурсы натурщиков без труда и был достаточно популярен. Мне очень нравилось стоять в мастерских знаменитых академиков, к примеру, в мастерской Иогансона. Талантливые ученицы великих мастеров не требовали мучительного замирания в позе на подиуме, они схватывали человеческий характер, движения твоего тела на лету. Ты можешь изображать борьбу, танцевать, одаренный художник увидит в тебе всё, что ему нужно. В этом таинство таланта — дар свыше.

Голубоглазый, я — Гриссона —
Любимица Иогансона.
Ты можешь не стоять,
Почувствовать тебя должна я и понять.
Старик сказал мне — я талант,
Раскован будь, изобрази борьбу, атлант!
В движении твоем увижу все детали,
Самсона написать задали,
Пасть рвущего царю зверей.
Ты мне мускулатуру покажи.
О’кей!

Часто бывало, студенты, особенно студентки, видя, что натурщик устал стоять в сложной позе, подбивали всю группу, когда профессора не было, дать человеку возможность отдохнуть, размяться, расслабиться.
Студенты, особенно молодые, иной раз сбегали всей группой в кафешку, а я в это время мог поспать на диване за ширмой.
Честно говоря, тренировочные нагрузки в институте огромные, и мне это пришлось очень кстати.

Врезались в гору приземления

Зима 1957 года. Закончилась экзаменационная сессия в Государственном дважды орденоносном институте физической культуры имени П. Ф. Лесгафта (ГДОИФК им. П. Ф. Лесгафта).
Экзамены позади. Великолепно, замечательно! Мы всем курсом едем в Кавголово на учебные сборы для практического освоения зимних видов спорта.
Гимнасты, штангисты, пловцы, фигуристы, легкоатлеты, игровики и другие обязаны овладеть техникой зимних видов спорта.
Мы, будущие специалисты широкого профиля, преподаватели физкультуры и спорта, обязаны знать не только теорию физического воспитания, но и суметь научить детей в школе технике любого вида спорта.
Жить будем в зимних коттеджах, питаться за счет вуза, гоняться на лыжах по искристому снегу, крутиться на слаломных трассах, прыгать с тридцатиметрового трамплина.
Душа пела при мыслях о предстоящих сборах. В поезде более ста спортсменов, шутки, смех, веселье.
Конспекты, учебники, лекции, семинары остались дома, в Кавголово ждет одно сплошное удовольствие.
Всё оказалось так, как я и представлял. Мы, словно спартанцы, живем в огромных деревянных коттеджах, спим на двухэтажных кроватях, питаемся по единому меню и тренируемся.
Первые занятия по лыжным гонкам в группе гимнастов - нас ожидает работа на выносливость, к которой не все гимнасты готовы.
Тренер, мастер спорта СССР, сухопарый, высокий лыжник показал технику лыжного хода, скомандовал «делай как я» и пошел нарезать километры по накатанной лыжне.
Мы ринулись за ним, а сзади еще один матерый лыжник, тоже мастер спорта — подгоняла.
И пошли мелькать холмы и перелески, спуски и подъемы, пот с бровей по носу заструился, а сухопарый прет, как лошадь, подгоняла покрикивает, не дает расслабиться.
Проскочили километров десять, остановились, вышел перед нами тренер, указал на балку, скрытую лесом, и говорит:
— Наша специальная тренировочная база, ребята, находилась здесь во время блокады Ленинграда, действовал истребительный лыжный отряд из преподавателей и студентов института.
Сказал и снова погнал, а подгоняла, знай, покрикивает, чтобы не растягивались.
Отмахали еще километров десять, пот пропитал форму, паром исходит со спины, я уже и ориентировку потерял.
И вдруг смотрим, вот они — трамплины родимые, трассы слаломные, база наша долгожданная.
Остановились, головы и плечи на палки свесили, тренер улыбнулся и похвалил всех.
Добрались до кроватей и рухнули, заснули мгновенно.
Интереснейшие тренировки проходили на слаломных трассах и на учебных трамплинах.
Рядом с лыжниками тренировались гимнасты, акробаты, штангисты. Смеха было  море…
Две крутые трасы на одном склоне, одновременно с разных трасс стартуют две знаменитости, Илья Богорад, чемпион СССР по акробатике, и олимпийский чемпион по тяжелой атлетике Федор Богдановский.
Настоящее цирковое представление: два «чайника» в слаломе вылетели со своих трасс и, с трудом удерживая равновесие, понеслись друг к другу.
Мы, затаив дыхание, строили предположения, врежутся или разминутся.
Черта с два! Не миновали, ударились друг о друга, сплелись в клубок, докатились до двухметрового обрыва и свалились в заросли кустарника.
Захлебываясь от смеха, мы с трудом растащили этот клубок из палок, лыж, рук и ног двух чемпионов, а преподаватель смеется: «Ну, ребята, зачет по слалому вы себе уже обеспечили!».
Не думайте, что знаменитостям было легко учиться.
Например, Тамара Тышкевич, олимпийская чемпионка по толканию ядра (ее вес, извините за нескромность, 135 кг), обязана, как и все, пройти на лыжах пять километров, чтобы получить зачет. Никаких скидок на звание...
Она героически прошла трассу, но изуродовала ее своими падениями так, что прием зачетов пришлось временно прекратить, пока не заровняли все ямы.
Не обошлось без курьезов и на трамплинах. Технику прыжков отрабатывали на учебных трамплинах, тренировал нас чемпион СССР Турков.
— Кто рискнет прыгнуть с большого трамплина? — весело произнес на одном из занятий Турков.
Вызвались Попов, Венедиктов и я.
Попов не устоял еще на горе разгона, сел пятой точкой на лыжи. Когда его выбросило, он был похож на пилота падающего «кукурузника».
Венедиктов — легкий, изящный, питерский интеллигент, воспарил над горой приземления, как мотылек. Затем отлетел в сторону, где и сложил свои крылышки.
Падения товарищей меня ничему не научили.
Когда понесся по горе разгона, мелькнула мысль, что кто-то решил мне устроить подлянку, облил гору разгона ночью водой, и она заледенела.
Когда я оказался на столе отрыва, в голове уже ничего путного не пришло. Правда одна гаденькая мысль промелькнула: «И дернул же черт дурака прыгать».
Естественно, я не успел оттолкнуться на столе отрыва и меня вынесло ногами вперед, как выносят покойников, даже руки сложил на груди. Так и летел, как в гробу.
Очень удачно врезался по касательной в гору приземления и покатился на спине.
Вечером вывесили юмористический листок курса, где на карикатуре три смельчака врезались в гору приземления, ихсопровождала надпись: «Попытка к самоубийству!».
Но зато  какие устраивались вечера танцев, как некоторые «лабухи» танцевали рок, чарльстон, буги, степ и, непременно, танго — этого я никогда не забуду!
Так что учиться в дважды орденоносном институте физической культуры им. П. Ф. Лесгафта было весьма и весьма интересно.

На танцы. Ленинград. 1957 год!

— Вовка, ты же симпатичный парень, что ты ходишь в своих клешах, подметая асфальт? Посмотри на Невском, как одеваются модные чуваки. Мужчина должен быть похож на треугольник, плечи — это основание, ступни ног — его вершина. Ты что, балтийский матрос - нацепил клеши, одел полосатую тельняшку. Да на танцах все чувихи от тебя шарахаться будут. Короче, деревня ты неотесанная.
— Фарбер, я тебе твои золотые зубы посчитаю, тогда заткнешься. Сказано, у меня денег нет на модные вещи, вот сегодня пойду на танцы, твой пиджак и галстук надену.
— Правильно, чувак, у тебя и так плечи широкие, а в моем тюрилене  да полосатом галстуке ты настоящим Тарзаном станешь. Чувиху cклеишь, сразу тащи на хату.
— Фарбер, не собираюсь я никого клеить, а вот потанцевать люблю. Могу даже в концерте поучаствовать.
— Ну, чувак, ты меня рассмешил. Вы там в своей деревне, наверное, польку да кадриль бацали, а тут рок, буги лабать нужно. Соображать надо, ты же в Питер приехал. Здесь Элвис Пресли в моде, на худой конец — Ив Монтан. Билеты-то на француза достал? Ну, конечно, нет.
Ладно, бери мои голубые трузера, да «колеса» на протекторе возьми у Жорика.
— Жорик, посмотри на чувака, Тарзан что надо.
Фарбер доволен, прифраерил Вовку на танцы и переключился на Вертинского, который один за другим крутит великолепные туры перед зеркалом.
— Чуваки, эта сопля меня раздражает. Крутится, как дешевый фраер, перед зеркалом. Носов, хиляем на Невский.
— А может, в «Связь» к Хавскому ?
— Нет, этот пижон предпочитает лапать чувих под медленную музыку, а я люблю рок.
Я часто бывал на танцевальных вечерах у Хавского. Фарбер был прав,  Хавский картинно бросал вверх свой платок и объявлял медленный фокстрот. Плотно обняв молоденькую партнершу, он пластично выделывал замысловатые движения, не покидая центра зала. В конце танца непременно поцелует счастливой девчонке ручку и, объявив новый танец, танцует уже с другой.
— Я сегодня была партнершей Хавского! — c гордостью произносила какая-нибудь девчонка.
Расходимся по разным местам: я на танцы, Фарбер с Носом (так прозвали боксера Носова) - на Невский, а Вертинский, закончив крутить великолепные туры, на очередные занятия в Мариинку. Долго я не мог привыкнуть к молодежному слэнгу пятидесятых. А сейчас даже интересно. Рок-н- рол нашего времени был, пожалуй, похлеще сегодняшнего тектоника.

Я выхватил ее из толпы, 6-й Всемирный фестиваль
Справа на фото автор.

Ленинград июль 1957 года. Московский вокзал.
Спортивная делегация Ленинградского института физкультуры отъезжает в Москву.

Мы будем участвовать в открытии и закрытии VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве с грандиозной программой.
Будем показывать мастерство на брусьях высотой 3 метра 20 см и перекладинах высотой 5 метров. И это на лучшей арене СССР, на стадионе в Лужниках при ста тысячах зрителей, среди которых  треть - иностранцы.
Нас провожает большое количество девчонок и парней, пятнадцать дней мы будем в обществе молодежи всех стран мира, это невиданное доселе событие в стране под названием Советский Союз.
— Влад, ты смотри там, не влюбись в какую-нибудь африканскую обезьянку!
— Ребята, костюмчики у вас классные, голубые трузера  — мечта, любой стиляга позавидует.
— Смотритесь классно, лучше, чем наша делегация выглядела в Мельбурне на Олимпийских играх.
Среди нас были чемпионы и призеры Игр 1956 года.
Москва встретила июльской жарой под тридцать. Мы приехали заранее, чтобы откатать программу выступления.
Жили невдалеке от Серебряного Бора, на Хорошёвском шоссе, купались в Москве-реке, тренировались на брусьях, стоящих прямо на асфальте.
28 июля — открытие Всемирного фестиваля, грандиозный проезд наших автобусов в Лужники!
На Садовом кольце столпотворение, мы в белоснежных гимнастических костюмах едем в автобусе, окна открыты настежь.
Автобусы идут медленно по живому коридору. Лес рук буквально трогают автобус, мы наполовину в оконных проемах, наши ладони касаются ладоней улыбающихся девушек и юношей.
Все хотят в Лужники.
Девчонки кричат, умоляют: «Возьмите нас с собой в Лужники, мальчики!».
Передо мной возникает стройная красивая девушка, я быстро хватаю ее под руки и словно морковку из грядки вырываю из толпы.
— Леха, держи меня! Тащи!
Мой друг помогает мне втащить девушку в автобус прямо через окно.
Случилось нечто невероятное, мы втащили в автобус четырех девушек, и, как знать, может быть, они вспомнят об этом событии, прочитав мой рассказ. Ну, чего не бывает в жизни.
А забыть такой цирковой номер вряд ли возможно.
Они сидят у нас на коленях, и мы, перебивая друг друга, без умолку говорим.
— Вы из Москвы?
— Да! А вы из Ленинграда?! О, Ленинград! Красивейший город на земле!
— Москва — Лужники — высотки — Красная площадь — грандиозно!
— Мы с вами проедем в Лужники?
— Конечно! Где будем встречаться?
— У фонтана Большого театра! Придете?
— Непременно!
— Мальчики — в парке Горького!
— А как нам попасть на стадион?
— Пристраивайтесь к иностранным делегациям и вперед!
— Сегодня вечером встретимся на Красной площади.
Мы расстались так, как будто были знакомы с детства.
Брусья стояли перед входами на трибуны стадиона, мы забрались, каждый на свои.
Я стоял во весь рост на высоте трех метров на своих брусьях и провожал грандиозное зрелище — передо мной проходили делегации молодых людей со всех уголков земли, они улыбались, кричали, махали руками.
Когда закончится шествие делегаций, на стадион двинемся и мы со своими снарядами.
Удивляюсь, как никто из нас не сверзился с брусьев, балансируя на них в течение получаса.
Правда, в момент выступления это произошло с одним из наших ребят, гимнастические комбинации были на уровне первого разряда, и такое могло случиться с каждым.
Падал парень с высоты трех с половиной метров, не докрутив оберучный поворот. Однако падал красиво, и для зрителей это выглядело как цирковой трюк.
Мы были готовы к таким полетам, нас называли белыми птицами. А белый голубь мира — символ VI Всемирного фестиваля.

Я приветствую тебя, великолепный француз Лусталло!

Шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. 28 июля 1957 года.
Лужники. Большая спортивная арена заполнена до отказа. Открытие. На поле — выступление гимнастов ГДОИФК им. П. Ф. Лесгафта (Ленинград).
Более двадцати гимнастов на высотных брусьях, словно белые голуби, на высоте трех с половиной метров демонстрировали красивые комбинации.
При исполнении стойки на кистях, стопы в белых чешках оказывались на уровне пяти метров. А когда мы уходили под жерди, исполняя так называемое сальто под жердями, то, естественно, внезапно исчезали со второго этажа на первый, и это вызывало всеобщий вздох у зрителей, не желавших, чтобы «белые голуби» вдруг оказались на земле.
Но неожиданно мы вновь показывались над жердями, и полет продолжался.
Заканчивалась комбинация великолепным сальто на махе вперед хватом за концы жердей.
В центре поля неожиданно раскрывался красочный круг из знамен, обнажая пятиметровую перекладину, на которой выполняли сложнейшие вращения асы советской гимнастики.
Как только ас, оторвавшись от перекладины, выполняя сальто, улетал на растянутый внизу брезент, знамена закрывали перекладину.
В это время на брусья взлетали пара «белых голубей», которые исполняли уже парную комбинацию. Наша комбинация напоминала любовную игру голубя с голубкой.
Выполнять парную комбинацию на высоте более трех метров было захватывающе интересно и опасно. Представьте себе, что гимнасты, начавшие комбинацию на концах брусьев, в заключительный момент менялись местами, и сальто в соскок выполняли с противоположных концов жердей.
В одночасье гимнасты из Ленинградского института физкультуры имени П. Ф. Лесгафта стали популярными в Москве и даже во всем мире, на трибунах стадиона в Лужниках сидели посланцы всех континентов.
Когда закончилось представление на Большой спортивной арене и делегации стали покидать трибуны, мы, естественно, оказались в водовороте различных живописнейших групп молодых людей, которые заполонили всю территорию огромного комплекса Лужников.
Они покупали сувениры, значки, тут же устраивали обмен, куплю-продажу, знакомились, весело переговаривались.
Меня атаковала красивая француженка Жозефина, я после выступления оставался в своем белом трико и белой майке. Было очень жарко, и переодеваться в модный фестивальный костюм не хотелось.
— О, Владимир, гимнастика, профессор, шарман!
— Жозефина, я — обычный подмастерье, мечтающий стать чемпионом мира, как ваш знаменитый француз Лусталло.
— О, ты знать наш знаменитый француз Лусталло!
— Да, я каждый день с ним встречаюсь в институте!
— О, как! Он уже давно умер, наш славный Лусталло. Как ты с ним встречаться?
— Жозефина, когда у нас занятия в нашем анатомическом музее, я каждый раз отдаю честь этому великому чемпиону!
— Что? Честь! Что есть «честь»?
Я приложил руку к виску.
— О, Владимир, ты  болен, удариться голова о ваши железные брусья!
Она приложила свою руку к моему лбу:
— Температура? ВладимИр! Объяснять по-человечески, он — твой кумир?
Тут, не выдержал Леша Сагалаков, мой друг из Хакасии. Он хитро прищурил свои и без того узкие глаза и весело произнес:
— Жозефина, он каждый день видит скелет Лусталло и восхищается его красотой и мощью.
Жозефина ничего не понимала, думала это обыкновенный треп молодых людей, но я ей разложил все по полочкам.
Уважаемый читатель наверняка, тоже не знает о том, что великий чемпион мира по французскому боксу Эрнест Лусталло завещал свое тело после смерти Ленинградскому институту физкультуры имени Петра Францовича Лесгафта, в котором я учился.
Почти каждый день, спускаясь в наш анатомический музей на занятия, я встречался с выставленным в стеклянном кубе скелетом знаменитого француза.По скелету можно было определить, какой высокоразвитой мускулатурой обладал Лусталло. Он практически, по рассказам наших старейших преподавателей, был мастером в пяти видах спорта: боксе, борьбе, гимнастике, фехтовании, плавании. Еще многие другие виды спорта были подвластны чемпиону мира Лусталло.
Встречаясь с его великолепным скелетом, я подносил руку к виску и произносил одну и ту же фразу: «Я приветствую тебя, великолепный француз Лусталло».
Мне казалось, что его могучая челюсть слегка сдвигалась книзу и он мне покровительственно улыбался.
Француженки, итальянки,
Немки, польки, бразильянки,
Белоснежные северянки,
шоколадные африканки,
узкоглазые японки и китаянки,
ах, простите, но не забыть мне ту, которую сегодня, прижав нежно к груди, на ходу похитил у москвичей и увлек в наш автобус прямо через окно. Я думаю только о том, как встречусь с ней вечером после отбоя в Серебряном Бору!
Именно она, стройная, смелая москвичка поразила меня в самое сердце своим умоляющим возгласом:
— Возьмите нас с собой, мальчики!  Мы тоже хотим в Лужники!

Тонкий стан, словно стебель цветка!

На фото справа автор.
Я торопил время, какой-то таинственный мастер рисовал в моем воображении потрясающие картины.
Она бросается, эта смелая бестия, ко мне в руки, и я прижимаю ее к груди.
Даже чувствовал запах духов, исходивший от нее. Я их вдохнул, когда мой нос зарылся в ее чудные волосы.
Мой подбородок жестко вдавился в ее хрупкую шею, а руки намертво обхватили юное горячее тело.
Мне нужно было приподнять ее повыше, чтобы уберечь изящные ножки в туфельках от касания с асфальтом.
— Леша, держи меня, держи! — заорал я. Ее ноги оторвались от земли, и никакая сила не могла заставить меня отпустить ее.
Если бы не Леша и не ребята, обхватившие меня за туловище и бедра, вывалился бы я из окна идущего автобуса вслед за грациозным телом смелой московской девчонки.
Когда она уже сидела в автобусе, я благодарил судьбу за то, что во мне 80 килограммов боевого веса и гимнастическая хватка.
Только это спасло нашу, не побоюсь сказать, экзотическую связку от падения на жесткий асфальт.
И еще, я уже любил эту бестию с удлиненной тонкой талией и изящной шеей, которую чуть было не сломал своим подбородком. В легком летнем сарафанчике она выглядела просто восхитительно.
Подъехав к главной арене, где должно было состояться открытие Всемирного форума, мы расстались.
Тысячи молодых людей со всего мира, живописные иностранные делегации, выступления на высотных снарядах в честь открытия Всемирного фестиваля на арене Лужников отвлекли мое сознание от возникшего чувства обожания. Однако теперь я не находил себе места.
Она назначила мне встречу, и где?
В саду их дачного коттеджа в Серебряном Бору, сказав загадочно, что у нее там своя маленькая беседка.
— Леша, ты чувствуешь запах ее духов?
— Ребята, он с ума сошел, я чувствую запах пота, а не ее духов!
— Быть того не может! Мне кажется, от меня пахнет ее духами!
— Да, Влад, от тебя пахнет этой девчонкой. Возьми меня с собой, я подежурю, пока ты будешь целоваться! Да и мальчики из Серебряного Бора тебя могут негостеприимно встретить.
— Еще чего не хватало, Леша, да я за нее готов…
— Ладно, я пошутил. Но тем не мене, помни: если что, не ввязывайся в драку. Знаю я вас, самбистов! А лучше бы взял меня с собой, Влад. Может, у нее подружка есть, а...
— Всё, Абаканец, ухожу, а то ты действительно увяжешься за мной.
— Так еще же рано, Влад.
— Сил больше моих нет, хочу ее видеть!
Тонкий стан, словно стебель цветка,
И вуаль разметалась таинственно,
Только вздох!
Не придумал пока,
Как дотронуться к милой,  единственной!

Вершил смертельное родео

Абаканец был прав, когда просил меня взять его с собой! Подходя к саду моей очаровательной москвички, я наткнулся на трех немолодых ребят.
— Ха, Сэмэн, а вот и рыбка к нам пожаловала! Ты только посмотри, какие шкары у чувака, а какой фрэнч, а какая пальма на галстуке, только обезьянки не хватает! Фирменный стиляга. Сделаем из него обезьянку, а?
Я мгновенно прокрутил ситуацию, если ввяжусь в драку, наверняка испорчу прикид. А у меня свидание. Кажется, я уже любил мою незнакомку, и не было силы, которая меня могла остановить. Мысли неслись вскачь.
Чуваки не производят впечатление лохов. Один, наверняка, выучку прошел в зоне. Не пьяные, значит, вышли на дело.
Сначала нужно спокойно остановить нападение информацией о себе.
— Чуваки, я из Хорошёвских казарм, нас там около сотни, все спортсмены!
— Не гони, мальчик, спокойно сдай свой прикид и трусцой к себе в казарму.
Понял, договориться не удастся. Увидев мелькнувший стилет и движение в мою неприкосновенную зону, рявкнул, что есть силы: «Стоять, падлы! Стреляю!».
Секундное замешательство тройки, и я ринулся к двухметровому забору, преодолел его не хуже любого современного стритрейсера и оказался в зарослях чудесного сада.
— Вот сволочь, ушел!
— Чуваки, ждите делегацию спортсменов, — для острастки крикнул я и углубился в центр сада.
Маленькая застекленная беседка освещалась трепетным пламенем свечи, внутри сидела стройная, грустная девушка, она явно была озабочена.
Я тихонько постучал, она встрепенулась и быстро потушила свечу. Выскользнув из беседки, взяла меня за руку и быстро повела по тропинке к деревянному сарайчику.
— Сюда, Влад, это мое летнее убежище.
Прикрыв дверь на засов, она нежно прижалась ко мне:
— Боже, я думала, ты не придешь.

Я понял нечто здесь такое,
Что буду долго вспоминать.
Крутое тело молодое,
Которое нельзя распять.
Поцеловав сто тысяч раз,
Слезами замочив сорочку,
Она боялась — вот сейчас
Любимый Влад поставит точку
В гармонии их лиц и глаз.
Однако я, как и Ромео,
Вершил смертельное родео.
То я сознание терял,
То возвращался в мир любви,
То незнакомку обнимал!

Мне было восемнадцать. Шквал.
Москва гуляла, веселилась.
Нас ждал еще прекрасный бал.
Ну, кажется, все я рассказал!

На фото автор. Снимки 1984 года.

Я на Всемирном фестивале
увидел молодежный мир.
— Владимир, делайте мортале.
Вы — наш сегодняшний кумир.
Мы приглашать вас танцевать!
Студентки Англии спортсмена
Сегодня будут… эээ, как это
Сказать? Эээ…  - обучать.
Английский танец Алекс Мур.
Квикстэп, о, вальс-бостон,
танго Америк-Аргентина,
О, пасодобль! Ээ… коррида,
Торреадор, Испания. Да- да,
Смертельная коррида.
Ми вас сегодня обучать,
Вы с нами будет танцевать?
О  Джейн, он хочет буги-вуги,
Как Элвис Пресли? Рок-н-ролл?
Скорее приглашать танцпол!
О’кей! Танцуем рок-н-ролл!

Танцевали всё, что угодно, схватывали на ходу друг у друга технику, обменивались сувенирами. Я готов был отдать всё за руководство по стандартному бальному танцу англичанина Алекса Мура. Такое руководство получил лишь замечательный балетмейстер Дмитрий Михайлович Бельский.

Танцы в Ленинграде.

Я нашел Бельского в Питере, в танцевальном зале, выпендривался перед маэстро, как только мог, пока он не пригласил меня в свою школу стандартного бального танца.

Нас Бельский обучал и Павлов,
Ааре Орб, великий Мур.
Стружанов, Бруно-Белоусов,
Поповы Стас, Людмила - супер.
Ну, как тут школу не создашь,
когда в руках такой багаж.

Издавна на праздниках у многих народов мира проводятся состязания по борьбе. Особенно красиво проходят такие соревнования у народов Кавказа. Звучит музыка, молодые ребята, джигиты танцуют лезгинку, а затем схватываются в жарких поединках.
Танцы я сделал непременным атрибутом своей системы подготовки в школе борьбы. Борьба — это танец на ковре, в такое требование я вкладывал огромный смысл.
Когда я встречался с мастерами борьбы с Кавказа, схватка превращалась в нечто невероятное — в цирковой номер.

Джигит лезгинку танцевал,
Я рок и самбу зажигал!

Чемпионаты СССР, спартакиады народов СССР — это были грандиозные праздничные соревнования 16 –ти  республик.
На партакиадах народов СССР проводились грандиозные открытия, в программе которых были представлены танцы всех народов многонационального великого государства.
Москвичи имели счастье созерцать это великолепие в Лужниках, где на трибунах никогда не было свободных мест.

Суровый бой чемпионата,
Огромная была страна.
Грузины, русские, чеченцы,
казахи, белорусы, финны,
армяне, ингуши, эстонцы,
сыны огромной Украины.
От солнца среднеазиаты,
16 стран в чемпионате.

С женой, оставив славный Питер,
мы забрались как на Юпитер,
В Озерск, известный лишь в столице
и недоступный загранице.

Но здесь нашел я Ахиллеса*,
непобедимого в бою.
Нам Славский приоткрыл завесу,
определив судьбу мою.

Мой ученик летел жар-птицей
В Париж с такими же сразится.
Сразил Валерий наповал
всех иностранных дзюдоистов.
Париж Ахилл завоевал,
как будто граф он Монте-Кристо.
После каждого выступления моих учеников я шел туда, где звучит танцевальная музыка и танцевал самбу, румбу, ча-ча-ча, рок-н-рол и массу других популярных среди молодежи танцев.
Никто не удивлялся, что со мной очень часто на спортивные соревнования выезжала моя первая жена  и партнерша Галина Мусатова, естественно, за свой счет. Мы тренировались в любой обстановке. Музыка и танцы способствовали снятию огромного нервного напряжения, полученного в ходе спортивных соревнований. А это счастливая жизнь — долголетие.
Танцуйте уважаемые читатели — это здорово!

 *Ахиллес — это Валерий Двойников, затем он станет и чемпионом мира и вице-чемпионом Олимпийских Игр/

Смена Богов

В сентябре 1957 года я зашел в зал борьбы нашего института физкультуры и увидел там созвездие сборной Ленинграда по вольной борьбе.
Уже побывавший летом на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве, я — сложившийся гимнаст — был покорен удивительно красивыми, интеллигентными борцами. Да так и остался в этом великолепном обществе, на всю жизнь, связав себя с борьбой.
Кто же предстал перед моими глазами, кто покорил гимнаста, которого чемпионы мира и Олимпийских игр Чукарин, Муратов, Шахлин, Азарян, словно белые Боги во сне и наяву, звали взойти на гимнастический Олимп.
В моем сознании произошла смена Богов, но эти находились со мной рядом, я мог потрогать их руками, я мог без устали восхищаться ими, они учили меня, подвергнув жестким испытаниям, и не отвергли, признав, что я чего-то стою.
Кто же они, эти Боги?
Смуглый весельчак Леонид Колесник, его тело можно демонстрировать на занятиях по анатомии, чтобы студенты могли видеть, как выглядит человек, физически совершенный.
Нет, это не культурист с набухшими венами и раздутыми мышцами, который не в силах пробежать марафонскую дистанцию. Это сгусток энергии, способный на мгновенный поражающий взрыв, сотканный из удивительно пластичного каучука организм, который мог застыть в максимальном напряжении на длительное время и преодолеть безумно сопротивляющегося противника.
Только один, не менее одаренный и совершенный человек в СССР, украинский борец  Вадим Синявский не хотел покоряться  Леониду Колеснику. Их противостояние рождало удивительную технику переворотов растягиванием и разгибанием.
Был в мире еще один удивительный борец вольного стиля, японец Содзо Сасахара, чемпион мира, владевший в совершенстве техникой  Леонида  Колесника. Но о нем я только читал и с интересом рассматривал его фотографии.
Юрий Тиньков покорял доброй улыбкой, поражал культурой стиля борьбы, он как бы извинялся перед противником за то, что в очередной раз чутко уловил его малейшее движение вперед, и  ничего не оставалось, как только уложить его фирменной ленинградской «мельницей».
Он владел способностью вызвать у противника столь нужное ему движение вперед, и как только ни старался противник не реагировать на тончайшие тактические уловки Юрия Тинькова, это ему никак не удавалось.
Словно львица, выследившая добычу, он мягко подходил к противнику, дружески даже нежно захватывал его шею и плечо своими красивыми, не слишком мускулистыми руками, и вдруг следовал мгновенный уход под противника. Те самые, внешне не слишком мускулистые руки в унисон уходу, словно челюсти грациозной хищницы, намертво зажимали плечо и бедро противника, и тот беспомощной добычей повисал на плечах великолепного борца.
Уверен в том, что удивительное ленинградское созвездие облагораживал удивительный тренер, преподаватель института Юрий Петрович Замятин. Чемпион СССР. Самый гармонично развитый человек. В нем сочеталось все. Интеллект его настолько высок, что не восхищаться им было невозможно, он — чуткий и добрый человек, мы, студенты, его боготворили.
Юрий Петрович красив в своей удивительной скромности. Когда он стоял на представлении перед поединком, возникало ощущение, что это самый умный и порядочный человек на свете, он не способен на подлость, коварство, грубость. И рожден, чтобы аналитическим умом побеждать противников.
Для меня он был даже не как отец, а как моя добрая мама. Когда я смотрел, как Юрий Петрович боролся, в моей голове рождалась концепция того, как исключительно развитый мозг, эффективно управляя мышечной системой, позволяет развивать напряжения, взрывы мускульных усилий, превышающих обычные в полтора-два раза. Это рождало сверхзвёздную плеяду чемпионов.
В одном ряду с этими замечательными борцами был самый изящный, как и его имя, Альгерд Кимельфельд. По его имени и фамилии можно прочесть изящество и интеллигентность этого человека. Его все звали ласково Гетя, а потом когда он стал нашим преподавателем, мы с удовольствием стали называть его Альгердом Александровичем, желая быть сопричастным его интеллигентности.
И внешне хрупкий, слово хрустальная ваза, борец, талии которого могла позавидовать любая красавица, был чемпионом Ленинграда - в то время очень высокое звание.
Любят в России богатырей, так вот и представлю я вам их. Любуйтесь!
Анатолий Албул. Согласитесь, есть в его фамилии нечто богатырское. Высокий, мощный, как буйвол. Казалось, он не может взорваться, как вулкан. Но нет, именно его взрывы поражали. Следя за ним, я старался не пропустить момент столь внезапного взрыва и всякий раз пропускал.
Кажется, он просто чуть-чуть наклоняется вперед и поправляет остаток разбежавшихся волос на голове, к тому же противник дрожащей рукой неаккуратно смахнул их не на ту сторону. И вдруг эта махина без лишних движений стремительно ринулась в ноги такому же могучему борцу, и я опять не мог зафиксировать начало. Поэтому он побеждал и на спартакиаде и на кубке мира.
На их противостояние с осетинским красавцем Таузбеком Дзахсоровым с восхищением смотрели не только зрители, специалисты пытались понять, как рождаются такие изумительно талантливые колоссы.
Я мог бы бесконечно восхищаться борцами Ленинградской школы - Прутковским, Чемичевым, Андреевым, великими тренерами Преображенским, Корниловым, Болдиным, но хочется поскорее рассказать о том, кто явился венцом этого великолепного созвездия. Александр Иваницкий, его даже не нужно описывать, он стоит во всем великолепии физического развития.
Я — гимнаст, акробат, борец, весящий 80 кг, рядом с ним словно подросток. В нем пока еще 105 кг, но скоро этот гигант покорит всех сильнейших тяжеловесов мира, так как будет столь же быстр и техничен, как Замятин, пластичен, как Колесник, вкрадчив, как Тиньков, могуч, как Албул и Гуревич. В нем удивительно сочетались честь, смелость, изысканность российского офицерства.
На моих глазах он на первой минуте поверг осетинского богатыря чемпиона мира Дзарасова, затем он покорил лучших богатырей мира болгарина Ахмедова, американца Кристофа и властвовал в мире тяжеловесов вместе с великим белорусом Александром Медведем.
На Олимпийских играх в Токио Александр Медведь победил в полутяжелом, а Александр Иваницкий в тяжелом весе. Будь я на месте руководителя советской команды в Токио, непременно просил бы Александра Иваницкого нести знамя СССР на закрытии Олимпийских игр. Могучий и красивый организм окружала божественная аура, излучавшая благородство, культуру поведения, общения, речи.
Впоследствии он покорял слушателей мягким, изящным голосом, делая блистательные репортажи по Центральному телевидению.
Своим рассказом, дорогой читатель, я хочу представить тех замечательных людей, которые сформировали мое отношение к профессии педагога тренера, преподали ленинградскую школу мастерства вольной борьбы в период ее наивысшего расцвета.
В соответствии с их интеллектом, культурой, жизненной позицией я пытался выстраивать собственную личность, свое отношение к педагогической деятельности, к построению озерской школы борьбы.

 Соревнования по вольной борьбе в рамках I летней Спартакиады народов СССР проходили в Москве с 6 по 10 августа 1956 года .
Одновременно турнир имел статус XII Чемпионата СССР по вольной борьбе.
Медали завоевали  Юрий Тиньков ,  С. Преображенский,  Анатолий  Албул,   Б. Прутковский.
Для нас этот пьедестал по значению своему уступал только Олимпийским играм.

ДОСЬЕ АВТОРА
Мусатов Владимир Сергеевич родился 16.02.1939 года.
Заслуженный тренер РСФСР. Дважды мастер спорта СССР (вольная борьба, борьба самбо). имеет 1 разряд по гимнастике. В танцах выступал в классе С, В.
Чемпион Спартакиад Карагандинской железной дороги среди старших школьников по спортивной гимнастике, метанию диска, призер в прыжках с шестом.
Участник двух Всесоюзных спартакиад школьников (1954, Москва; 1956, Ленинград) по гимнастике и легкой атлетике.
Участник показательных выступлений по гимнастике на высотных снарядах на Всемирном фестивале молодежи и студентов в 1957 году в Москве.
Участник показательных выступлений по гимнастике на чемпионате мира в Москве в 1958 году.
Чемпион ЛОС ПС Ленинграда 1958 года по вольной борьбе.
Чемпион Спартакиады Ленинграда по вольной борьбе 1959 года в личном турнире.
Участник Всесоюзных спартакиад спортивных вузов 1958 и 1960 годов в составе сборной команды — ГДОИФК им П.Ф. Лесгафта.
Шестое место в чемпионате РСФСР по вольной борьбе 1961 года (Калининград), одержал 5 побед, выполнил звание мастера спорта СССР удостоверение и значок №30949
Победитель Всесоюзного турнира имени Салавата Юлаева по вольной борьбе 1962 и 1963 годов.
Чемпион Спартакиады Челябинской области по классической борьбе (Златоуст).
Неоднократный чемпион Челябинской области по вольной борьбе и борьбе самбо.
Многократный чемпион ЦСФИС общества Минатома:
 1962 год — вольная борьба,1963 год — классическая борьба,1965, 1966, 1967 годы — самбо.
Чемпион Спартакиады профсоюзов РСФСР по самбо 1965 года (Дубна). Выполнил звание мастера спорта СССР по борьбе самбо. Звание присвоили 23 декабря 1967 года(удостоверение и значок № 62063)
Участник чемпионата СССР по вольной борьбе 1962 года (Ленинград).
Участник чемпионата СССР по самбо 1965 года (Свердловск).
Участник чемпионата СССР по самбо 1967 года (Новосибирск).
 Трижды боролся с двукратным чемпионом мира среди молодежи по вольной борьбе Алимбеком Бестаевым, чемпионом мира по вольной борьбе Зарбегом Бериашвили, вице-чемпионом СССР по вольной борьбе Николаем Аксеновым.
Боролся с пятикратным чемпионом СССР по самбо, бронзовым призером Олимпийских игр по дзюдо 1964 года Ароном Боголюбовым(чемпионат СССР г. Свердловск), чемпионом, призером первенств СССР по самбо и дзюдо Гурамом Гогулаури, чемпионом РСФСР С филатовым(чемпионат СССР по самбо г. Новосибирск),
Выступал в полусредней и средней весовой категории. Боевой вес 78—80 кг.
Основатель Озерской школы борьбы, старший тренер сборных школы с 1961 по 1993 годы.
Подготовил: 33 мастера спорта СССР, одного мастера спорта международного класса СССР, одного Заслуженного мастера спорта СССР.
Личный тренер чемпиона СССР, Европы, мира, вице-чемпиона Олимпийских игр 1976 года Валерия Васильевича Двойникова.
Личный тренер своего брата Николая Сергеевича Мусатова, готовил его от новичка до матера спорта СССР.
Участвовал в подготовке сборной команды СССР по дзюдо к чемпионатам Европы 1971, 1972 годов, Олимпийским играм 1972 года.
Награжден медалями: «За трудовую доблесть», «В ознаменование100-летия В. И. Ленина», Знаком Всесоюзного Спорткомитета СССР «За подготовку Олимпийского резерва».
Основатель Озерской школы международного бального танца.
Лауреат V Всероссийского конкурса бальных танцев.
Суперученица — мастер международного класса по международным бальным танцам – Лариса Романенко-Варфоломеева/

Студенческие хохмы с Мистером Балдини

Мистером Балдини мы называли своего институтского старшего преподавателя — тренера по классической борьбе Николая Ивановича Болдина.
Это очень эмоциональный и заводной человек. Великолепный мастер классической борьбы, серебряный призер чемпионата СССР, он был лучшим в те годы исполнителем переворота прямым ключом в партере.
Согнуть человека в бараний рог для него было, что раз плюнуть.
Мы сидим в спортзале и ждем Мистера Балдини на занятие. Он входит, живой, быстрый, в черном костюме, выглядит эффектно, могучие руки, словно клещи, квадратный мощный подбородок. Он этим подбородком буквально сминал спину противнику, взяв его на прямой ключ в партере.
Среди нас худощавый бараньего веса борец Илья Рифкин, шутник и клоун.
— Николай Иванович, покажите свой коронный прием в партере — прямой ключ.
— Отстань, Рифкин, сколько раз тебе его можно показывать.
— Неужели на чемпионате Советского Союза вы всех противников уложили прямым ключом?
— Да, Илья, всех, кроме одного.
— Не может быть! Ну, покажите, — гундосил Рифкин.
— Ты не видишь, я в приличном костюме.
— Ну, Николай Иванович, — Рифкин бухается на ковер на четвереньки и задом ползет к Мистеру Балдини:
— Вот, гадом буду. Вы свой ключ на мне не сделаете, я новую защиту придумал.
— Что? Да я тебя... — Николай Иванович задохнулся от такой наглости.
Рифкин, ерзая задом, перед ним на четвереньках (партер):
— Не сделаете, не сделаете!
— Ну, паршивец, держись, — Мистер Балдини скидывает ботинки, как есть, в костюме при галстуке, хватает Рифкина в клещи и, захватив его левую руку на прямой ключ, вдавившись подбородком в его спину, начинает заходить на переворот.
Мне жаль Илью, его хилую спину, но он отчаянно сопротивляется. Мистер Балдини напрягает могучие мускулы и вначале трещит его костюм, потом кричит Рифкин:
— Сдаюсь, сдаюсь, больно!
Все хохочут, Аркаша Ананьин картинно валится на ковер, схватившись за живот.
Николай Иванович отпускает Рифкина, и в сердцах бросает:
— Опять из-за тебя, паршивец, костюм порвал!
— Ну и заводной вы, Николай Иванович! Чуть мне спину не сломали — бормочет Рифкин.
— Не будешь ерничать,— сердито говорит Николай Иванович.
— Ни хрена не получишь зачет по борьбе с первого раза, Рифкин, — шепчет ему на ухо Аркаша Ананьин.

Ха, Влад, эти стиляги лабают рок-н-рол

Автор приносит извинения за использование молодежного сленга 50-х годов  ХХ  века
На фото: танцует автор в 1982—1984 годах.

Так танцевали стиляги в Питере рок-н-рол в 50-е годы прошлого века, только трузера (брюки) были в дудочку и не доходили до щиколотки, так, чтобы видны были умопомрачительные соксы (носки), на ногах были туфли-колеса на толстой каучуковой подошве!
Убийственно яркие соксы (носки), длинный, широкий внизу галстук, непременно с экзотическим рисунком, широкий в плечах пиджак в крупную клетку, кок, как у Элвиса Пресли, — это модный прикид стиляги.
Очень интересно в сравнении с современными дискотеками.
50-е годы прошлого века, Ленинград.  Вечера проводились ежедневно, танцевальных залов было очень много, на вечерах обязательно играл живой джаз-оркестр, работал квалифицированный распорядитель танцев. Программа вечера — это три танцевальных отделения с различными танцами, которые идут в определенном порядке и объявляются балетмейстером. Между отделениями перерывы, в которые проводятся игры, обучение какому-либо танцу или показ танцев высококлассными мастерами.
Каждый день настоящий танцевальный бал! Итак, шикарный танцевальный зал Дворца культуры имени Первой пятилетки.
Мэтр-балетмейстер Дмитрий Бельский.
Влад возглавляет штаб дружины, и отвечает за порядок на танцевальном вечере.
Экспансивный, темпераментный Бельский подскакивает к Владу и недовольно восклицает:
— Влад, ты меня предал, ты меня предал! Я же просил тебя вывести из зала эту группу стиляг, посмотри, что они тут вытворяют.
— Мэтр, они мне откровенно нравятся, классные ребята, я тоже люблю так потанцевать.
— Ты послушай, как они говорят. И потом, эти лабухи не танцуют, а лабают самый сумасшедший рок!  Ты меня предал,— мэтр обхватывает парочку и, напирая грудью, буквально везет по паркету красивую молодую пару.
— Чтобы я их больше здесь не видел, брр… гнилая интеллигенция.
— Мэтр, мы уже месяц воюем с блатарями с Пряжки, вот они гниль — жулье. А эти — нормальные парни.
— Это нормальные чуваки, Влад. Но ты это скажи нашему директору, и сейчас его «шестерки» в зале, понял! Не предавай меня, Влад, прошу тебя! У меня в зале все должны танцевать программу. Программу: вальс, мазурку, краковяк, сам знаешь...
Влад вывел две пары из главного зала в предбанник, так называли маленький зальчик, примыкавший к основному. Ребята были явно недовольны.
— Хиляем отсюда, Жорик, а то этот матрос в клешах сдаст нас в милицию, смотри, какие у него боты. Ха-ха-ха! А мэтр — клоун: «Танцуем краковяк, а сейчас танцуем танец конькобежцев!». Эх, пропал вечер, хотел чувиху склеить, а тут этот матрос! Послушай, Влад, вроде бы и липень (пиджак) на тебе модный, у друзей в общежитии позаимствовал?
Влад не реагировал на язвительные замечания стиляг, ему самому хотелось танцевать рок, и он спокойно заговорил:
— Не собираюсь я вас сдавать, парни. Давайте мы так сделаем, будем танцевать в «предбаннике», музыку слышно, паркет отличный, я — с вами. Мои парни проследят, как только мэтр сюда появится, так сразу танцуем программу.
— Ты это серьезно, чувак?
— Конечно, только за тобой настоящий рок.
— Без проблем, Влад!
— Ха, Жорик, да я этому чуваку свои голубые трузера (брюки) подарю. Послушай, Влад, липень тюриленовый у тебя, как у Ив Монтана, а галстук тебе Жорик сподобит. Только боты на колеса поменяй. Ну, чувихи, Тарзан выйдет, что надо! Лабай рок с Лаурой, она тебя вышколит.
Владу так понравилось бросать Лауру, что он даже не заметил, как появился балетмейстер.
— Влад, синкопы, синкопы где? Разве так танцуют рок? — заорал мэтр.
— Поди сюда, Лаура! — Мэтр схватил Лауру и четко отработал с ней рок – н - ролл, все рты разинули!
— Парьтесь здесь, ребята. Влад, отвечаешь, я вас не видел!
— Потрясно, Влад, да твой мэтр просто гений, лабает рок не хуже Элвиса Пресли. -  Всё, чуваки! — воскликнул Жорик, — мэтр нас признал, сегодня же выучу мазурку, венгерский бальный и что там еще?
— Танец конькобежцев и краковяк, — Лаура весело рассмеялась.
Вы не поверите, но Жорик выучил все танцы и даже за мазурку призы получал. Вот так!

                Как я попал к Бельско
Когда я увидел квикстеп, аргентинское танго, фокстрот, медленный вальс, то был сражен красотой танцев европейской программы. В танцзале, куда приходил почти каждый день, партнерш было предостаточно, и я начал копировать то, что видел на показах.
Увидав, как я ношусь по залу, и буквально на руках, таскаю за собой партнершу, ко мне подошел танцевальный руководитель, Бельский: «Володя, хватить таскать бедную девчонку на руках, вы же ее задушите, приходите завтра ко мне на занятия, в мраморный зал в 19 часов».
Я пришел раньше, собирались ученики Бельского. Тонкие, стройные фигуры, я впервые застеснялся своей мощной шеи. Они весело болтали, иногда посматривали в мою сторону, видимо, таких экземпляров у них еще не было.
Появился Бельский, быстрый, темпераментный, попросил построиться, поклонился и скомандовал: «По линии танца шагом квикстепа, держать корпус, ступни мягкие, руки к груди, лопатки друг к другу, колени смягчить, плыть, плыть, плыть по воздуху».
Я понесся вместе со всеми. Видимо, специально для меня, он остановил всех и детально показал технику шага, и мы снова понеслись по кругу. Потом пошли фигуры четвертной поворот, променад, спин-поворот и другие, и все я с хода старался сделать, пытаясь копировать Павлова.
В перерыве к Бельскому подскочил тоненький Юдин и зашептал: «А этот боксер по вашей протекции?». Бельский на него шикнул, подошел ко мне и предложил снять пиджак, который изрядно промок от пота, посоветовал приходить в футболке и не больно стесняться питерской интеллигенции.
— Ты их достанешь очень быстро, это я тебе обещаю, если будешь шагать в день километров по 10 шагом фокстрота,— сказал и дал команду встать в пары. Все быстро встали в позицию.
Одна, не самая изящная девушка в очках, осталась без партнера, я пригласил ее, Бельский быстро подошел к нам, и улыбаясь, проговорил: «Молодец, спортсмен, у нее самый длинный и мягкий шаг во всем Питере, она тебя вышколит, дерзай».
Мы стали работать индивидуально. Он темпераментно носился по залу, то к одной, то к другой паре, то расправляет плечи и поглаживает по спине партнершу, то хлестнет партнера между лопаток, а то вдруг встанет на колено и руками поправляет ступню танцовщице.
Видимо, ему стало жарко, он сбросил пиджак и совершенно не стеснялся того, как он выглядел, на нем была футболка, белоснежная манишка и модный галстук.
После занятия самый лучший ученик Бельского Павлов дал мне схемы фигур и я начал овладевать этим искусством. В общежитии меня увидели в новом качестве.
Каждый день я ходил по нашим длинным коридорам шагом фокстрота, танго и медленного вальса.
На улице появился сумасшедший тип, который ходил только танцевальными шагами. Иногда он подходил к стене дома, вставал к ней плотно спиной и проверял свою осанку.
Во время перерывов на танцах в малом зале этот человек отрабатывал фигуры на паркете. Это был я, которого международный бальный танец поразил в самое сердце.
         Знакомство. Первая любовь.

Однажды танцевальный зал озарился чудесным светом -  появилось создание божественной красоты, излучавшее нечто загадочное и таинственное. Я неотрывно стал следить за милым созданием, которое устремило взгляд огромных раскосых глаз поверх голов танцующих пар на сцену, где играл оркестр. Взгляд и слегка тронувшая губы улыбка преисполнены любви и обожания.  Кому же предназначен столь нежный знак?
Но уже через секунду я думал только о том, чтобы овладеть этим взглядом, этими глазами и, да простит меня Бог, этими губами.
Уже ни о чем не думал, только о том, чтобы обнять в танце это милое создание, которому, на мой взгляд, было лет шестнадцать. Невозможно объяснить мои последующие действия. Я прошел мимо ожидавших приглашения на танец девушек и пригласил ту единственную, самую яркую и красивую, которая отказала уже трем юношам. Она ответила мне согласием, и только в танце я осознал реальность происходящего.
Танцую с ней и чувствую, что мы уже не расстанемся. Мы уходим вместе, и я провожаю ее на Финляндский вокзал, а с вокзала на электричке в город Зеленогорск. Ни мороз в 35 градусов, ни перспектива застрять на ночь на зеленогорском вокзале не останавливают меня. Это была восхитительная поездка, мы одни в тамбуре, и я счастлив. Через час вышли на зеленогорском вокзале. Мы отправились по заснеженной улице курортного города, и Гейл, так ее звали, читала свои стихи. Мне понравились грустные строки одного из них:
Дожди беспрерывные льют,
Ветер без устали бродит.
Думать мне очень обидно,
Что юность моя проходит.
Мне казалось, это призыв к моей душе, и я уже любил ее и душой, и сердцем. Мы пришли к двухэтажному деревянному дому, окруженному большими заснеженными соснами. Она показала на окна квартиры на втором этаже, перед которыми росла ее любимая плакучая береза.
Я уже думал, как грустно будет возвращаться на вокзал. Но она, словно предчувствуя это, пригласила меня в подъезд. Мы поднялись по чистой деревянной лестнице и подошли к двери коммунальной квартиры. Она поднесла пальчик к губам, давая понять, чтобы я вел себя очень тихо. Вошли на кухню на две семьи, опрятную и чистую, и включили свет. Я внутренне ликовал, понимая, что впереди несколько часов общения с еще совершенно неизвестным, но прекрасным существом.
Словно слепой, я нежно касался ее прекрасных глаз, носа, волос, удивительно красивых губ, и все мне казалось неповторимо совершенным. «Какое чудо, какое удивительное чудо», — шептали мои губы. Незаметно пролетели несколько часов, и вот уже я, окрыленный чувством любви, спешу на первую шестичасовую электричку, чтобы успеть на занятия в институт. В электричке, счастливый, мгновенно засыпаю и просыпаюсь только в Ленинграде, почувствовав, как меня будит сосед.
Занятия только на некоторое время отвлекают от воспоминаний, однако я вновь и вновь возвращаюсь к мысли о том, что вечером снова уеду в Зеленогорск и встречусь с обожаемым существом. Так и произошло, вечером я мчался на электричке в заветный город. На вокзале я позвонил по телефону Гэйл, она ждала меня. Встреча получилась изумительно восторженной, как будто мы не виделись целую вечность. Она рассказала мне, как я вбежал на вокзал, бросился в газетный киоск и попросил разменять 15 копеек на двухкопеечные монеты. Получив монеты, поспешил к телефону и стал звонить.
— Откуда тебе это известно?— спросил я.
— Мне об этом доложила мама. Она работает киоскером на вокзале, и сразу узнала тебя. Узнала потому, что я ей рассказала о тебе.
— Ну и как я ей показался? — спросил я.
— Понравился… — она улыбнулась.
— Гейл, я люблю тебя и не мыслю жизни без тебя!
— Я тоже люблю тебя!
Стоит ли пытаться описать мое состояние, во мне целое море любви и нежности, я был несказанно счастлив и просто сражен ее искренностью. Я без оглядки бросился в бушующий поток любви.
Мы были молоды, полны сил и между нами возникла удивительная гармония. После бурного взрыва страсти захотелось охладить этот огонь, мы буквально побежали гулять по улицам курортного городка. Улицы были безлюдны, по обеим сторонам росли деревья, освещаемые уличными фонарями. Нами владела обоюдная восторженность и дикое веселье. Я, словно кошка, забирался на деревья, затаскивал за собой возлюбленную, отчаянно смело спрыгивал в снег и, расставив руки, просил прыгать ее. Она смело устремлялась вниз. Поймав ее, я падал в снег, и мы барахтались, как дети, радующиеся первому снегу. Встав, я подхватывал ее на руки, кружился в диком восторге, во мне клокотала какая-то вулканическая энергия. Я целовал ее разгоряченное лицо, дыханием согревал замерзшие руки и постоянно твердил о том, как я счастлив.
Между нами все было решено, она согласилась стать моей женой, мама одобрила наш союз.
Вот так просто и стремительно изменилась моя жизнь, соединились два любящих сердца.
А как же с мечтой стать чемпионом мира, как же быть с ежедневными, изнурительными тренировками, с занятиями в институте? Не было сил оторваться от любимого человека, и я увлек ее в мир спорта и танцев. Это оказалось потрясающе интересно. Я усаживал возлюбленную на финские сани и катил их от Зеленогорска до Репино. Десять километров бега с санями, сопровождаемые шутками и любовными играми были прекрасным средством тренировки моей выносливости. Каждый вечер я танцевал с Гейл на танцевальных вечерах, она стала моей партнершей в этом удивительном увлечении. Совместные танцы, стремление овладеть сложными танцевальными фигурами формировали отличную координацию. Мы выступали с показательными танцами на вечерах, демонстрируя танго, медленный и быстрый фокстрот, медленный вальс, венский вальс. Однако мы, как все продвинутые ленинградцы, танцевали рок-н-ролл, буги-вуги, чарльстон, твист, у нас это получалось неплохо.


Встреча с фарцовщиками
Город Зеленогорск, станция Репино были меккой иностранных туристов. В Репино располагался огромный автокемпинг, где останавливались финны, шведы, немцы, французы, англичане, американцы, поляки, испанцы, практически все, кто мог на автобусах и личных автомобилях проехать по трассе Хельсинки—Выборг—Ленинград.
Посещение танцевальных площадок, кафе, ресторанов в Зеленогорске, особенно в Репино приводило к конфликтам с местными фарцовщиками, которые внимательно следили за иностранцами, старались с ними познакомиться, чтобы купить у них иностранные вещи для дальнейшей перепродажи.
Такой бизнес достаточно распространен в Ленинграде, Зеленогорске, Репино. В Репино особой популярностью у фарцовщиков пользовался кемпинг для иностранных туристов. Километровый тротуар от него до танцплощадки был зоной сделок с иностранцами, а мы тоже именно здесь любили прогуливаться.
Однажды дорогу нам преградили трое молодых фарцовщиков:
— Послушай, чувак,  что ты пасешься в нашем садике? — обратился ко мне один из них.
Я понял, что стычки не избежать, однако драться не хотелось. Мы развернулись и быстро пошли на платформу к электричке. Они пошли за нами.
— Ребята, не советую меня провоцировать,— я ускорил шаг и увлек Гейл.
— Э, да он хочет сбежать и утащить с собой красотку.
Я был взбешен, однако всё еще сдерживался.
Мы поднялись на платформу, они, обогнав нас, преградили дорогу. Оглушительно застучал проходящий мимо товарный поезд. Тройка отрезала меня от Гейл, я оказался спиной к проходящему составу.
— Что с ним медлить, он случайно попал под поезд,— тихо проговорил один и ринулся на меня, пытаясь столкнуть под поезд. Мгновенный нырок вперед под руки, и я, оттолкнув его, уже в выгодной позиции, теперь они спиной к проходящему поезду.
Гейл смело встала рядом со мной.
— Тронешь меня - непременно сядешь,— уверенно предупредила Гейл главного, — Хочешь драться, дерись, как мужчина с Владом,— она показала на меня. Гейл была ослепительна, и противник, видимо, решил показать себя.
Я легко перехватил его вытянутую для удара руку и подсек ноги. Подсечка получилась настолько быстрой и мощной, что он перевернулся в воздухе и упал коленями на асфальт. Боль в коленях охладила, он не мог выпрямиться. В это время подошла электричка, мы сели в вагон, двери захлопнулись, и мы благополучно поехали в сторону Зеленогорска.
Через два дня мы специально гуляли в том же месте, я находился в хорошем настроении. Знал, что непременно встречу фарцовщиков снова. Так оно и случилось. Они шли навстречу, на сей раз их было двое. С намерением наказать противников я решительно двинулся навстречу. Но тут произошло неожиданное.
Мой противник широко раскинул руки в стороны:
— Кого я вижу, — радостно воскликнул он, протягивая ладонь для рукопожатия. Я машинально пожал ему руку. В это время мимо проходила группа англичан, он остановил их и весело начал объяснять, показывая на меня:
— Чемпион, борец, мастер спорта, позавчера он хорошо меня отделал.
Англичане, ничего не понимая, заулыбались, закивали головами:
 — О, yеs, yes, fine, карашо, карашо!
« Ну и ловкач»,— подумал я, глядя, как выкрутился фарцовщик.
Переведя ситуацию в комическое русло, он сумел ликвидировать мое агрессивное настроение.

Братья встретились. Случай в Зеленогорске

Три года прослужил Колька в армии. Суровый режим солдатской жизни, пятнадцатикилометровые кроссы в полной выкладке, тяжелые войсковые учения, на одном из которых он чуть не погиб, сделали из брата стойкого воина.
Он стал лучшим танкистом части, лучшим стрелком. К концу службы ему присвоили звание старшего сержанта.
На третьем курсе из-за травмы плеча я взял академический отпуск и оказался свободен от учебы. Николай добился досрочной демобилизации и приехал в Ленинград для поступления в институт. После трех лет разлуки мы встретились. Я готовил его к экзаменам, и, конечно, он поступил. Мои тренеры боролись на Спартакиаде народов СССР, а я вел прием в институт абитуриентов по спортивной борьбе.
Забавный случай произошел в Зеленогорске, когда мы с Николаем готовились к экзамену по химии.
Я отложил учебник, встал, сладко потянулся и посмотрел на Ника.
«Из него получится отличный борец»,— подумал я, оценив мощь брата. Особенно поражали жилистые, длинные руки Ника. Кожа на кистях рук была тонкая как пергамент и имела бледно- розовый оттенок. Это последствия страшной трагедии во время боевых учений в армии. Его танк загорелся, и Ник, спасая товарища, вспыхнул как факел, сильные руки разорвали пылающий комбинезон. Однако последствия оказались ужасными, обгоревшая кожа на руках свисала клочьями. Лечение было долгим и нудным. Но это все в прошлом, а сейчас мы готовились к экзаменам.
Я был женат на красавице Гейл и жил в курортном городе Зеленогорске под Ленинградом. Это бывший финский город Териоки на берегу Финского залива. На сей раз  мы сидели на стадионе и штудировали конспекты.
На стадион заскочил мотоцикл с коляской и начал носиться по беговой дорожке. Делая круг за кругом по гаревой дорожке, он вспахивал покрытие и поднимал облако пыли. За рулем мотоцикла сидел грузный, наглый водитель, в коляске устроился бритоголовый парень. Мне всё это явно не понравилось, и я вежливо попросил мотоциклистов покинуть стадион. Водитель грубо выругался и послал меня далеко, бритоголовый хмыкнул. Ник удивленно вскинул брови. Придется поучить хорошим манерам. - Я вопросительно посмотрел на Ника. Непременно,- поддержал меня брат.
В это время мотоциклист остановился на секторе, бритоголовый вылез из коляски, а водитель остался сидеть за рулем. Мы двинулись к мотоциклу. На ходу я распределил роли: себе взял бритоголового, Нику поручил водителя. Подойдя одновременно, мы неожиданно провели сокрушительные удары. Я нанес любимый удар правым локтем в челюсть с одновременным зацепом голенью ноги противника. Сделал я это настолько мастерски, что последний рухнул  как подкошенный. Его жалобный крик  «мама»  повис в воздухе. За спиной я услышал жесткий щелчок и скрип рулевой колонки мотоцикла, на которую рухнул грузный водитель.
Ярко светило солнце, на газоне стадиона лежал бритоголовый, на рулевой колонке мотоцикла — водитель. Очнувшись, бритоголовый забрался в люльку, растолкал своего «задремавшего» друга, мотоцикл рявкнул и убрался со стадиона.
- Мне стало даже жалко твоего бритоголового,— сказал Ник.

Участие в сьемках фильма
Мы загорали на берегу Финского залива, выезжали на Чертово озеро, в город Выборг, много бродили в окрестных лесах и однажды натолкнулись на поляну, где снимали эпизоды фильма «Будни и праздники». Нас заинтересовал прилетевший в лес вертолет и большая группа людей на поляне с декорациями. Снимали эпизод с моим любимым артистом Петром Олейниковым.
Легендарный актер Олейников на мотоцикле М-72 после сильного похмелья никак не мог подъехать к необходимому месту и доложить начальнику о том, что у него к взрыву всё готово. Петр играл роль старшего подрывника. Первый раз он не доехал, второй раз проскочил начальника, однако, остановившись, исправно докладывал, вскидывая правую руку к козырьку кепки, что у него всё готово. Его возвращали обратно, великий артист удивленно вскидывал брови и выражал явное неудовольствие.
На третий раз он снова подъехал неудачно, начал докладывать, а когда его остановили, лицо выразило глубочайшее удивление. Он махнул на всех рукой, дал газ, и мотоцикл с великим актером устремился в лес под уклон. Режиссер закричал: «Спасайте артиста!». Быстрее всех оказался молодой высокий артист Владимир Толкунов, который догнал мотоцикл, выключил зажигание.  Мотоцикл заглох и остановился. Хорошо, что мотоцикл был трехколесный с люлькой, на двухколесном всё могло закончиться трагично.
Съемка продолжилась, но уже с другими не менее знаменитыми актерами. В то время Александра Завьялова, Лев Круглый были уже достаточно популярными, колоритно выглядел герой фильма Владимир Толкунов. Нас заметили и пригласили в массовку, а позже я дублировал в некоторых эпизодах Круглого, а Гейл — Завьялову.
В одном из эпизодов м, чуть было не устроили пожар в лесу. Главный герой (Владимир Толкунов) с товарищами (я и Гейл) взобрался на крутой косогор в лесу, и он дает вверх три выстрела из ракетницы. Ракеты взмыли вверх и упали в лес. Лето стояло сухое и жаркое, сухая листва мгновенно воспламенилась, повалил дым. Нам пришлось некоторое время стоять с вскинутыми вверх руками, потому что снизу нас снимали. Когда мы кинулись вниз по косогору к месту возгорания, огонь полыхал во всю.
Наше счастье, что горела листва и не было сухого ельника, кругом стояли огромные сосны. Однако нам пришлось несладко, мы как черти метались по горящему участку и своими куртками сбивали пламя. Еле удалось затоптать все очаги, и мы, пропахшие дымом, спустились вниз. Дубль был снят, и утвержден.

Ты станешь чемпионом мира, останься в Ленинграде!

В наше время после окончания вуза требовалось отработать три года по направлению. Многие молодые специалисты любыми способами пытались остаться в престижных городах - Москве, Ленинграде, Киеве…, то  есть там, где закончили вуз. Мне тоже пришлось решать эту проблему.
— Ты станешь чемпионом мира, только останься в Ленинграде. Это я тебе говорю, твой тренер.
Я верил ему безгранично, он был чемпионом СССР.
Комиссия по распределению выпускников Ленинградского института физкультуры. Ректор, Дмитрий Павлович Пугачев-Ионов, внимательно посмотрел на меня:
— Слушаем вас, товарищ Мусатов, куда вы решили поехать работать?
— Я хотел бы остаться в Ленинграде, товарищ ректор.
— И ты туда же, Мусатов? — ректор устало опустил голову.— Все хотят остаться в Ленинграде. Изложи мотивы.
— У меня запрос из ленинградского общества «Буревестник», предоставляют работу в Технологическом институте, где я уже работаю тренером-почасовиком. Женат, жена из Ленинграда, жильем обеспечен.
— Читал, на вас поступил запрос за подписью председателя общества «Буревестник». Но кто же поедет на периферию? — ректор укоризненно посмотрел на меня.
Я обожал ректора Ионова, это был красивый человек, ученый, чемпион Советского Союза. Как убедительно говорил этот настоящий питерский интеллигент, когда выступал перед студентами!
Я не хотел, чтобы такой человек подумал обо мне плохо. Меня захлестнула волна укоров совести: «Ты же знал, что нужно ехать работать по направлению, что ты ловчишь? Сейчас же измени решение, не позорь свое имя перед таким человеком».
— Можно мне выйти, товарищ ректор, я хочу подумать.
— Подумай, Мусатов,— в глазах Дмитрия Павловича я увидел радостное свечение и был уверен, что он разгадал бурю смятения, охватившего меня. Я быстро вышел.
Внутренний голос некому было остановить.
Поеду в Челябинск-40, только нужно найти представителя этого секретного министерства атомной промышленности. Поеду в этот город-спутник, возможно, фильм «9 дней одного года» снимали именно там. Мои кумиры, актеры Алексей Баталов и Иннокентий Смоктуновский показали всему миру, какие красивые люди там живут и работают.
Решено! Жену непременно увлеку этой романтикой. Да вот и он, представитель ЦС Минатома.
— Вы предлагали мне поехать в Челябинск-40? Я согласен.
— Очень хорошо. Вы не пожалеете, Мусатов! Город молодой, перспективный, в Уральских горах. Вот вам адрес ЦС ФиС в Москве, там вам всё объяснят.
Я стремительно вернулся в кабинет комиссии по распределению.
— Еду в Челябинск-40.
И улыбнулся. Интересно, что скажет Ионов, надеюсь, я оправдал его надежды.
— Ты не огорчил меня, Мусатов. В этом молодом спортивном обществе вполне сможешь реализовать себя. Надеюсь услышать о твоих учениках на Олимпийских играх.
— Благодарю вас, товарищ ректор.
Никто мне не сказал тогда о том, что за границу выехать из этого закольцованного в колючую проволоку Атомграда мне не удастся 10 лет!
И еще не знал, что, поехав, в этот город, я пожертвовал своей личной мечтой-целью  стать чемпионом мира.
С женой покинув славный Питер,
Мы забрались, как на Юпитер.
В Озерск, известный лишь в столиц
И недоступный загранице.
Утешением стало лишь то, что я основал свою школу самбо и дзюдо в этой глуши, и мой ученик пробился на Олимпийские игры.

Куда ты меня тащишь, я хочу домой, в Ленинград

На фото мастера спорта СССР — ученики, дети таинственного Атомграда, все свои, за исключением легендарного японского дзюдоиста Ямаситы.

Лето 1961 года, закончен физкультурный институт, ГДОИФК им. П. Ф. Лесгафта, получено направление, извольте выехать к месту назначения.
Я выехал из Ленинграда в Москву с красавицей женой и огромным чемоданом, в котором уместилось все, что у нас появилось за два года семейной жизни. Конечный пункт назначения - таинственный атомград Челябинск-40.
Вряд ли кто может представить размер этого чемодана. В него свободно умещалась моя возлюбленная при росте в 167 см. Я так и говорил, что купил на ленинградской барахолке чемодан, чтобы увезти в нем жену, если вдруг она заартачится.
Когда мы в Москве переходили огромную площадь с Ленинградского к Казанскому вокзалу, ни один из носильщиков не брался перенести мой багаж.
Не будь я потомком богатырской семьи сибиряков, вряд ли мне по силам был бы такой груз. Однако и мне удавалось долго держать этот чемодан, только если я использовал гимнастические кожаные накладки на ладони.
Получив  устное и письменное направление в Центральном совете, который находился неподалеку от Казанского вокзала, мы отбыли в таинственный Челябинск-40 (Озерск ) с пересадкой в Свердловске.
В Свердловске ни один милиционер не мог сказать нам, как доехать до таинственного города, никто не знал, где находится Челябинск-40.
— Езжайте в Кыштым и ищите там.— сказал нам один из служащих. Моя жена забеспокоилась.
— Куда ты меня тащишь, Володя? Может быть, этот город вообще под землей находится? Кыштым, какое-то странное название, тюрьма, наверное, какая-нибудь?
— Кыштым, Булдым, какая разница, поехали, найдем мы этот Челябинск-40. Говорили же в Москве, на вокзале финский домик, обратитесь туда.
Из Свердловска выехали поздно вечером, в общем темном, душном вагоне. Галина поникла окончательно. Ранним утром прибыли в Кыштым, вытащили чемодан на перрон, Галина взгромоздилась на него и готова была заплакать.
Обстановка мне напомнила нашу станцию времен войны, где в послевоенные годы дети собирали окурки после прохождения московских пассажирских поездов. Я осмотрелся.
— Вот он, незаметный финский домик, нам туда,— я встряхнул Галину и бодро потащил чемодан на гористое возвышение.
Постучали, нам открыл мужчина в военной форме, мелькнула мысль: попали верно. Военный  окинул взглядом молодую, модно одетую пару, коротко спросил:
— Из Ленинграда?
— Да,— ответил я.
— Спортсмены?
— Да.
— Проходите. Нам звонили из Москвы, только вот сегодня воскресенье. Располагайтесь, я попробую дозвониться,— он показал нам маленькую комнату с двумя железными кроватями.
Спать не хотелось, мы вышли на привокзальную площадь, перед нами лежал город типа моего родного Щучинска. Пешком пробежались по улицам. После Ленинграда Галине трудно было разглядеть красоту уральских домов с резными красивыми наличниками, украшенными резьбой воротами, она потащила меня обратно.
— Хочу домой, в Ленинград. Володя, милый, поехали, я здесь не смогу жить.
Вдруг слышу телефонный разговор военного, видимо, он дозвонился до кого-то из спорткомитета Челябинска-40.
— Они хотят уехать, приезжайте немедленно, завтра будет поздно! — Военный заглянул к нам и сказал: — через час за вами приедут.
Меня это устраивало. Я, как мог, успокаивал Галину.
— Ты же не видела город, сейчас за нами приедут, успокойся,— твердил я.
Через час в домик ворвался небольшого роста, рыжий, конопатый человек, быстрый словно ракета.
— Где они? О питерские, здравствуйте! Я Щекин — заведующий УСО. Хотите в город, сделаем! Денег занять, пожалуйста! У нас вам понравиться, чистый город, хороший ресторан, у вас всё будет, не волнуйтесь.  Когда приехал, у меня ничего не было, сейчас есть всё, трехкомнатная квартира, машина, чешский гарнитур, в гостиной - пальма. Только обезьянки не хватает,— тарахтел он без умолку.
Его конопатое личико удивляло быстрой сменой гримас и выражений, и я невольно поймал себя на мысл: зачем ему обезьянка, он и сам прекрасное приложение к своей пальме.
— Мы хотим в город,— сказал я.
— Едем, моя машина ждет вас. Где ваши вещи?
Он схватился за чемодан, однако сил его хватило только, чтобы оторвать его от пола.
— Нет, борец, это не по мне. У тебя там камни, что ли?
— Гантели,— буркнул я и потащил свое сокровище к выходу.
Выйдя из домика, я увидел голубую «Волгу». Неужели это его машина? И точно: уверенно идет к ней, ну и ну!
Еще одно «ну и ну» пронеслось у меня в мозгу, когда на КП нас встретили солдаты с автоматами и колючая проволока. Однако сосновый лес радовал, такой же, как у нас в детстве - россыпи валунов, скальные выходы, а какой запах, сухой сосновый.
Наконец, прибыли в спрятавшийся в горах таинственный город. Перед нами большая площадь и шикарная по тем временам гостиница. Галина заметно повеселела. В номере гостиницы добротные кровати, чистое белье, полотенца, всё как положено.
— Идем скорее в город, посмотрим, что это за атомград! — Галина потащила меня на улицу.
Спустившись со второго этажа, обнаружили огромную столовую.
Хотелось есть, столовая как нельзя кстати. Ничего подобного я не видел нигде до сих пор, просто суперстоловая: белого хлеба — море — бесплатно. На раздаточной линии десятки блюд поразили низкой ценой.
Однако больше всего я удивился тому, как были одеты люди. Шерстяные кофты, модные свитера, которые можно в Ленинграде купить только у фарцовщиков, здесь мелькали как весенние подснежники.
«Ну и ну» — в который раз подумал я.
Галина уже ликовала:
— Володя, я хочу такую кофту и этот свитер. Я знаю, он из Шотландии, а такие пуловеры видела на французах, помнишь, на берегу Финского залива в Зеленогорске!
 - Ну и ну— только и мог произнести я.
Вышли на проспект Победы, шуршат автомобили, как в большом городе, а это 1961 год.
— Интересно, что за люди живут в этом таинственном Атомграде? — щебетала моя красавица.
— Строители ядерного щита нашей великой Родины, название которой Советский Союз, — я был полон оптимизма и честолюбивых устремлений.
Впереди ждала полная превратностей жизнь. А Жизнь, как известно, - борьба добра и зла.

Ловкий Босс. Такие были в советском спорте.      

Миниатюра написана в 1965 году.
— Бил, мы должны встретиться с чином (чиновником). Будем говорить о смете на спортивные сборы. Я приготовил для этого пару бутылок «Столичной», а ты поезжай в ресторан, где мы питаемся на сборах, и привези 5-6 порций цыплят-табака.
— А без этого что, нельзя обойтись?
— Можно, конечно. Но для положительного решения некоторых вопросов лучше как следует выпить.
— Я не пью, Босс. Мне не нравиться такой подход к делу, мы что, на Чина работаем?
— От него многое зависит, он подписывает смету на сборы, так что кроме угощения еще и конверт потребуется.
— Какой конверт?
— С деньгами. Ты, Бил, что не понимаешь?
— Откуда возьмем деньги, Босс?
— Обменяем талоны.
— Босс, я в такие дела не собираюсь вмешиваться. Я — пас, я все понял!
— Что ты понял, Бил?
— То, почему меня убрал, Босс. Ничего не объясняй, мне честь дороже! Ни один чиновник не получит от меня подачку, никогда! Это же за счет команды!
— Успокойся, Бил, я включил несколько человек (мертвые души), которых не будет на сборе, так делают все.
— Ты, мошенник, Босс. Не буду с тобой готовить команду, я тебе не доверяю.
— Хорошо, хорошо, Бил, поезжай в свою деревню. Но разговор пусть останется между нами.

Ловкачи в советском спорте

Миниатюра написана в 1980-х годах.

Я понимать систему стал,
Чиновников не уважал,
Не всех, конечно.
— А почему, Сенсей, не понял?
— Так ты рассказов не читал?
Я просто не удобен центру,
К тому же я — провинциал.
Я не услужлив, не уступчив.
Для Чина, батенька, нахал.
Не пью, чинушу не пою,
Банкетов банных возлияний
Не провожу и не умею,
Откатов им не подаю.
— Чину откаты, а за что?
— За сборы, смету, деньги, власть.
— А где взять деньги, эка страсть!
— Ты Гоголя читал, надеюсь?
Про мертвых душ?
— О, да, читал.
— Так вот в Совдепии чинуша
Их очень ловко продавал.
— Кому и как?
— Он просто глазки закрывал,
Подписывал, не проверял,
Кого зачислил ты на сбор.
— Но это ж сговор!?
— Да, негласный!
В отчете тридцать, а не двадцать.
На сборе двадцать, а не тридцать.
Талоны «мертвых» срочно в деньги.
Конвертик, ресторан и веник,
Бассейн, баня и парок,
Да пиво, пару проституток.
— Ты шутишь?
— Тут уж не до шуток:
Если ты против -
Не доверим.
Ах, критикуешь!
Уберем!
Ты чемпиона подготовил,
Мы его быстро загребем!
Сиди там за своей колючкой.
Ищи таланты и готовь.
Созреет, мы его получим,
Да ты хоть морду себе в кровь!
Всё отработано, порука.
Такая вот, дружок, наука.
— Ну, ни хрена, не жизнь, а мука!
А хитрым, ловким подхалимам,
Кто хочет звание оформить.
Плати, всё будет быстро в норме.


« Какая грудь, какой овал», —
 Делон беззвучно прошептал

На стенде фото чемпиона,
Озерского «Ален  Делона».
«Делон» — пловец, гимнаст воздушный,
Диджей веселый и нескучный.
Тарзан по кличке «Мюллер-Вайс,
Вайсмюллер, Суперинтерпрайс».
Стоят красавицы – девицы,
любуются, как две жар-птицы,
и про «Делона» говорят:
— Как он красив, скажи, Илона,
Очень похож на «Фараона»!—
Шепчет красавица Марица,
Грудастая, как супер-львица!
«Делон» тихонько подошел,
С ума чуть было не сошел,
Ведь про него диАлог шел!
Мари Илоне про «Делона»:
— Я видела на интерпрайс
Тарзан он ловкий — Мюллер-Вайс!
— Вайсмюллер, говоришь? Тарзан?
«Делон» стоит, как партизан,
Не дышит за спиной Мари
И полыхает изнутри.
А львица лапкой нежно гладит
По фотографии Делона:
— Ах, как люблю его, Илона!
Вот если б был он Фараон…
Или хотя б Ален Делон,
Или Вайсмюллер наконец,
Я бы пошла с ним под венец.
Но тайно полюбить готова.
— Какая грудь, какой овал, —
«Делон» беззвучно прошептал
И тут же в обморок упал!
Мари мгновенно повернулась:
— Илона! Боже! Это он!
Озерский наш Ален  Делон!
«Делона» быстро подхватила,
К груди упругой прислонила,
Прижалась губками к губам,
Вдохнув в него свой фимиам.
«Делон» один глаз приоткрыл:
— О, Господи. Шарман. Мадам.

Посторонись шмакодявка, зашибу!

1961 год. Директор Дворца спорта Владимир Миняев встретил меня у входа.
— Иди в инструкторскую, тебя ждут мальчишки. Они уже неделю ходят во Дворец. Всё спрашивают, когда мастер по борьбе приедет из Ленинграда. Особенно один там есть. Небольшого роста, плечистый, крепкий, вынь да положи ему тренера из Ленинграда. Иди, вон в окно выглядывают!
Я вошел в инструкторский кабинет. Плечистый вышел вперед, бросил ребятам, словно командир разведвзвода:
— Тихо, тихо. Что я говорил? Точно такой мне и приснился во сне.
— Какой такой?— я удивленно посмотрел на плечистого.
— Молодой и сильный! Да! Точно и пиджак вам был мал, а когда вы две двухпудовки рванули на грудь, он лопнул! Да вот же видно, вы его еще не успели зашить?
Мистика какая-то. Действительно, когда поднимал свой огромный чемодан, в котором свободно умещалась моя жена, у меня лопнул шов на пиджаке.
Плечистый не унимался:
— Сколько раз вы две двухпудовки выжимаете? Я насчитал 28 и проснулся. Лежу и думаю, мне бы так!
Я вспомнил фильм «Чемпион мира», ту сцену, где герой фильма, борец, выжимал гири, стоя на борцовском мосту.  Как я мечтал стать таким же! И увидел в плечистом мальчишке себя. Этот мальчик спит и видит себя чемпионом. Такие ребята мне сейчас, ох, как нужны.
— Хочешь стать чемпионом города, как тебя зовут?
— Миша Дворянкин, среди сверстников я уже чемпион, меня никто повалить не может.
— Хорошо, Миша, назначаю тебя капитаном первой юношеской группы, давай представляй ребят, пусть покажут, что они могут.
— Бритов, Леша, давай! — скомандовал плечистый. Сухощавый мальчишка, прихрамывая, вышел вперед, встал в стойку на кистях и пошел ходить на руках, словно цирковой артист.
— Он на одних руках, как обезьяна по канату, я тоже так могу,— Миша вытащил из кармана каучуковый мячик и крепко сжал его.
И опять я увидел себя в детстве: вот так же без устали везде и всюду сжимал каучуковый мячик, чтобы крутить «солнце» на ржавом турнике и не срываться, чтобы по деревьям лазать, как кошка, чтобы под поезд не сорваться, если вдруг зависнешь на железном поручне вагона.
Какие мальчишки в этой глубинке! Видно, не зря я забрался за колючую проволоку.
— Завтра первое занятие в спортзале, начнем с акробатики. Миша, приводи как можно больше ребят, кульбиты, переметы, ходьба на руках, будем бороться.
Я взял его руку и крепко пожал, в ответ Миша сильно сжал мою кисть, испытывающее посмотрел на меня:
— Я сжимаю силомер на 45 кг, а вы?
— Очень хороший результат, Миша, до завтра.
Лидер не подвел меня. Он прошел с нами и классику, и вольную борьбу, и самбо, многократный чемпион города, гроза сверстников и не только. Самбо — это по сути воинское искусство. Поэтому не удивительно, что российский солдат - сильнейший рукопашник в мире.
Самбисты — настоящий резерв Советской Армии.
Миша дежурил в парке, когда к нему подошел огромный верзила:
— Ты, шкет, чего тут права качаешь, посторонись, шмакодявка, зашибу, — и схватил Мишу за отворот пиджака. Миша мгновенно взлетает вверх, захватив руку верзилы, скрещивает ноги на его плече и делает болевой прием в стойке.
— Ты что, сдурел, ты же мне руку сломаешь, отпусти! — заорал верзила.
— Сначала извинись!
Миша поднажал на локоть сильными бедрами, рука на изломе. Ничего не оставалось верзиле, как извиниться.

Два мастера рукопашного боя на танцах

— Позвольте пригласить вас на танец.
— Хм,— она посмотрела на Лу уничтожающим взглядом и отошла в сторону.
— Мне 21 год, неужели я так стар для нее, Крис?
— Вовсе нет. Просто ты не в Питере, а в Чел, остановись и посмотри, как они приглашают друг друга.
— Смотрю, Крис, и всё понимаю, но это же дико?!
— Проследи за Максом, Лу, это их кумир.
Макс, скрывающий под маской грубости свой внутренний мир, развязной походкой идет к девушке, останавливается, тупо смотрит на неё и также тупо говорит:
« Ну, пошли, подергаемся, шалава».
— Смотри, Лу, и она пошла.
— И что же делать, Крис?
— Всё очень просто, подходи с улыбкой к группе танцующих девушек и невозмутимо танцуй. Они увидят, как ты великолепен в танце, и всё. Вмиг станешь их кумиром, только приготовься бороться за этот титул. Макс и его друзья непременно устроят драку. Однако тебе ли, Лу, опасаться этого. Главное при первой же грубости укладывай на паркет Макса, а я возьму его подручного, жирного Юсуфа. В сущности, они — обычные ребята и признают тебя быстро.
Лу так и сделал, он был великолепен и сразу овладел вниманием зала.
Макс ринулся на танцующего Лу, грубо расталкивая девушек, Юсуф двинулся за своим королем.
Тощий, противный Макс падал, широко раскинув длинные руки, ноги его даже не согнулись. Если бы не толпа танцующих юношей и девушек, он бы больно ударился, но его вовремя подхватили.
Юсуф свалился, словно мешок с мякиной. Раздался многоликий смех, Лу и Крис стояли, спина к спине и улыбались.
— Ну, кто хочет стать королем этого танцзала? — они оба были необычайно обаятельны.

Я тебе этого до гроба не забуду!

Рассказ написан для моих учеников с целью воспитания психологической готовности к негативным ситуациям на соревнованиях.
По-настоящему учить борьбе брата Николая я начал в Озерске, ему было уже 25 лет. Он учился и одновременно учил других — это самый эффективный метод формирования мастерства. Получив знания и опробовав технику, он тут же передавал знания ученикам. Это заставляло его мозг накрепко усваивать полученные от меня знания.
Главным его достоинством было абсолютно безбоязненное отношение к авторитетам, устойчивая психика брата сформировалась в тяжелое военное и послевоенное время. Дети войны всегда готовы на самопожертвование ради достижения цели.
Его мускулатуру проработали годы тяжелого физического труда, даже скелет получил характерные изменения. К примеру, мы  в возрасте 15—17 лет зарабатывали себе на существование, разгружая вагоны с углем, цементом, мукой, лесом, сахаром, пилили и валили лес. Не однажды выгружали сахар в огромных мешках, вес которых доходил до ста килограммов. Однажды Николай на спор изрубил и уложил в поленницу огромную гору толстых сосновых сучков. Его цель — уложить поленницу в пять кубометров, и он с задачей справился. Рубил без устали весь день до полуночи.
Лично я избежал сутулости, приобретенной Николаем, только потому, что с малого возраста занимался акробатикой и гимнастикой, постоянно работал над гибкостью тела. Как тренер, я отмечал пробел в развитии гибкости у Николая, но преодолеть этот пробел в двадцатипятилетнем возрасте чрезвычайно трудно. Хотя развить гибкость и эластичность в тазобедренных суставах нам удалось. Его удары маховой ногой на подхватах были великолепны, ежедневными имитациями он сумел довести размах опорной и маховой ноги до положения вертикального шпагата.
Нет нужды рассказывать о том, что в ежедневных тренировках он получил от меня всё, что необходимо для того, чтобы уже через два года работать на уровне мастера спорта, а через четыре года получить это звание.
Его спортивный путь усеян шипами, как у всякого спортсмена-провинциала в Советском Союзе. Попасть на чемпионат РСФСР или СССР из провинциального городка или района было чрезвычайно сложно.
На отборочных соревнованиях за право участия в первенстве РСФСР по самбо  борец из Челябинска Якубович раз за разом уходит к краю ковра. Когда мой брат пытается в ярости поймать беглеца, тот, падая на спину на краю ковра, увлекает Николая за собой и бросает за ковер на палубные доски. У здешнего ковра даже нет обкладных матов.
Не удивляйтесь, дорогие читатели, в начале 60-х годов прошлого века обкладные маты были великой роскошью, сами ковры чрезвычайно изношены, покрышки — латаны-перелатаны.
Я требую наказать Якубовича предупреждением, однако челябинская тройка судей не реагирует.
Очередной бессмысленный бросок на палубный пол, и Николай врезается ступнями ног в обогревательную батарею у стены.
Встает, ставит правую ногу на батарею, я вижу безобразный бугор на носке кожаного борцовского ботинка.
Все ясно, большой палец правой ноги выбит из сустава вверх. Врача на соревнованиях нет. Медсестра в растерянности, тренер Якубовича испытывает радостную надежду на то, что Николай снимется со схватки.
Я не допускаю даже мысли об этом. Так жестко мы были воспитаны, что даже не обсуждаем такой вариант. Психологической подготовке я придавал решающее значение, умению терпеть мы приучены в годы тяжелого военного и послевоенного детства.
Николай, не снимая ботинка, большими пальцами рук отдавливает выбитый палец вперед, а я ударом кулака сверху загоняю палец на место, и брат идет продолжать схватку, Якубович явно деморализован и проигрывает.
Мы, тренеры, должны были стойко переносить всё, что с нами происходило в схватках, не терять самообладания, так как на нас смотрели ученики.
Однако однажды выдержка оставила Николая. Проходила финальная встреча нашей сборной с командой СК «Двигатель» в Таллине. В последней встрече тяжеловесов нам необходима только чистая победа, в таком случае мы становимся чемпионами общества.
Главный судья соревнований, он же тренер команды СК «Двигатель», понимая, что его тяж не сможет противостоять Николаю в честной борьбе, дает ему следующую установку: «Избегай захвата, уходи за ковер, можешь получить два предупреждения, но только не проиграй чисто, судьи к тебе будут снисходительны».
Это была не схватка, не борьба, а издевательство над Николаем и нашей командой.
Противник Николая cразу после свистка судьи убегал на край ковра, чтобы при атаке Николая выброситься за ковер. Попав в партер, как змея, полз к краю  и, словно больной, вываливался за линию ковра. Он хватался за колено, имитируя травму, всячески уклонялся от борьбы.
Судьи — «похоронная команда», так мы называли специально сформированные бригады, предназначенные для того, чтобы сплавлять соперников, тянули с предупреждением, и всё же им пришлось в конце второй минуты объявить первое предупреждение беглецу.
В конце третьей минуты последовало второе предупреждение, и стоял вопрос о дисквалификации борца.
Я увлекся борьбой на ковре и не подумал о том, что же может предпринять заинтересованный главный судья, чтобы спасти свою команду от поражения.
— Сейчас Николай доконает этого беглеца или того снимут,— я потерял контроль над собой и торопил брата.
Ну, разве мог я предположить, что произойдет такое!
Произошло следующее: как только один из судей поднял сигнал о дисквалификации, прозвучал гонг.Мы были поражены, прошло всего чуть более трех минут, до конца схватки еще столько же, даже больше! А главный судья уже объявляет победителя.
Победил Николай с незначительным преимуществом, а это значит, что командой мы займем второе место.
Это меня не устраивает, и я требую продолжить схватку положенное время, мне нужна только чистая победа брата.
Главный судья упорствует, я настаиваю. Наконец, он издевательски соглашается продлить схватку, но заявляет, что секундометрист ошибся всего на 7 секунд.
Трудно описать охватившее нас негодование, а борцов уже приглашают на центр ковра.
Раздался свисток, Николай рванулся на сближение, однако противник быстро отскочил в угол ковра.
Николай не стал его преследовать, он развел руки в стороны, на его лице отразилось всё: гнев, страдание, бессилие. Семь секунд истекли, словно горсть песка сквозь пальцы.
Бухнул гонг, схватка закончилась, главный судья взял микрофон и быстро объявил победителя.
Николай понимал, что командой мы становимся вторыми, и нам не нужна такая победа. Бесспорно, он находился на грани срыва, но даже я не мог предположить, что брат потеряет контроль над своими эмоциями.
Тяжело повернувшись, он с мрачным видом пошел к столу главного судьи. Тот привстал и замер в напряженном ожидании. Зал затих.
Подойдя к столу, Николай грохнул по нему кулаком так, что протоколы, лежащие сверху, веером разлетелись во все стороны:
— Ну, дорогой, я тебе такого издевательства до гроба не забуду! — сурово произнес Николай.
— Коля успокойся,— пролепетал главный и срочно объявил технический перерыв на пять минут.
Очевидно, удар по столу и вид перепуганного судьи поглотили отрицательную энергию брата, и он тяжелым шагом молча  двинулся в раздевалку.
Через пять минут команды вызвали на ковер и главный судья как ни в чем не бывало объявил о победе своей команды, а мы, по сути, сильнейшая команда, оказались на втором месте.
Николай не мог простить своему коллеге сделки с совестью на протяжении года, но однажды на учебно-тренировочном сборе состоялось их примирение.
Мы проводили тренировочный сбор в Таллине, местный тренер (тот самый судья) вместе со мной и Николаем руководил сборами.
Примирение Николая с ним произошло следующим образом.
В открытом бассейне мы плавали и прыгали с трехметровой вышки. Николай видел, что тренер из Таллина боится прыгать с вышки, и предложил ему повторить свой прыжок, сказав при этом, что в таком случае он пойдет на мировую.
Услышав это, таллиннский тренер с кавказской горячностью заявил: «Коля, умру, но повторю!».
Николай забрался на вышку, разбежался, мощно оттолкнулся и, выполнив сальто вперед в группировке, четко вошел в воду.
Все стали с интересом обсуждать, сумеет ли его коллега вообще нырнуть в воду с вышки.
Однако тренер из Таллина смело стал подниматься вверх.
Поднявшись на вышку, он, не раздумывая, разбежался, мощно оттолкнулся, но вместо группировки вдруг странно прогнулся и в этом положении, прокрутившись на 360 градусов, грохнулся животом о воду.
Поднялся неимоверный хохот, некоторые от смеха картинно попадали в бассейн.
Когда несчастный вышел из воды, хохот усилился, живот и бедра акробата-прыгуна были красными, как у вареного рака.
Николай, довольно улыбаясь, пожал ему руку в знак примирения.

Красавицы-мулатки из племени Мали!
60-е годы XX века, СССР, Озерск Челябинской области.

Молодого, сильного тренера, к тому же великолепного танцора, и его жену, изящную танцовщицу вызвали в горком КПСС и, надавливая на патриотические чувства, предложили поехать работать в молодежном трудовом лагере.
Он будет начальником и физруком одновременно, а она — художественным руководителем.
В лагерь набрали 300 человек, в том числе всех трудных  мальчишек и девчонок  города. На площади секретарь горкома произнес зажигательную речь, «трудные» слушали и щелкали семечки. Потом всех посадили в автобусы, и мы отбыли в подшефный совхоз. Город вздохнул свободно.
Вы уже поняли, что молодой и сильный - это Владимир Мусатов. Да, я оказался с ребятами, которые терроризировали город своими правонарушениями. Некоторые побывали в колониях для несовершеннолетних преступников, и мне предстояло сыграть роль Макаренко в их воспитании.
Не стоит объяснять, что звание мастера спорта по вольно-американской борьбе, суровый взгляд, крепкие мускулы сыграли не последнюю роль в системе воспитания «трудного» контингента. Однако поделюсь и другими неожиданными находками в этом направлении.
В лагере была своя «великолепная семерка». Только в отличие от американской, она состояла из девушек.
Эта великолепная группа выглядела крайне экзотично, если не сказать, очень эротично.
Очаровательные, прекрасно оформившиеся девицы, развалившиеся в интересных позах на веранде дачи, нарочито выставляли свои крепкие, молодые тела на обозрение подростков. Особенно старались, когда появлялся начальник лагеря. Их невозможно было отправить на работу, заставить убирать территорию дачи, принять благопристойный вид.
Сломать их настрой, привлечь на свою сторону, увлечь полезной деятельностью нам с женой, однако, удалось. Мы предложили им участвовать в грандиозном шоу, фестивале молодежи всех стран мира.
У меня были свежи воспоминания о Всемирном фестивале молодежи и студентов 1957 года в Москве, участником которого мне посчастливилось быть. Мы предложили великолепной семерке представлять делегацию африканского племени Мали.
Их одежда будет состоять из набедренной повязки и бюстика из листьев. Это их очень заинтересовало, они тут же приступили к подготовке.
Все отряды стали готовиться к предстоящему шоу в качестве делегаций разных стран. Мы ставили танцы народов мира каждой делегации. Наши героини страстно учили африканские движения, изготавливали костюмы, искали грим темно-шоколадного цвета, часами расчесывали и заплетали десятки тоненьких африканских косичек.
Сказать танцы народов мира, значит, ничего не сказать. Мы ставили запрещенный рок-н-ролл, великолепную самбу, кубинскую ча-ча-ча, «сумсшедший твист», умопомрачительный шейк и дабл-шейк, великолепный чарльстон, русскую кадриль и даже венгерский бальный.
Работу в совхозе старались сделать хорошо и быстро. Подготовка фестиваля увлекла все отряды, кого у нас только не было: веселые американцы, экспансивные итальянцы, могучие греки, маленькие японцы, галантные французы, чопорные англичане, педантичные немцы, легендарные кубинцы со своим Фиделем Кастро и многие другие. Решена была главная задача; все успешно работали в совхозе.
На фестиваль пригласили начальство из города.
Прежде всего они поразились отсутствием ЧП в лагере и необычной занятостью всех без исключения. Вечером начался фестиваль, различные делегации появлялись на авансцене и демонстрировали себя.
Было интересно наблюдать, как это мероприятие направило энергию трудного возраста в область творчества.
Однако, внимание! Появляется африканская делегация. Всех поражают шоколадные мулатки, они прекрасно сложены, а исполнение движений африканского танца блю-джи безупречно.
Набедренные повязки из папоротника и легкие бюстики из листочков с цветами - всё их одеяние.
Начальник попросил выйти меня на улицу, закурил и говорит: «Ты что же, Володя, девчонок наших-то совсем раздел?»
— Так это же Африка, там они даже бюстики не носят.
Подумал начальник, докурил сигарету и пошел смотреть фестиваль.
А меня потом опять в трудовой молодежный лагерь физруком, жену — художественным руководителем, потому как с молодежью без спорта и без танцев никак нельзя.


Всплеск мужества, стойкости и ярости!

Чемпионат мира по дзюдо.

Он выигрывает схватку за схваткой на первых минутах, держа левую руку прижатой к груди!
— Что происходит! Этот однорукий русский дошел до полуфинала! Невероятно!! Стивенс!!
— Да, Рей!
— Надеюсь, ты- то его остановишь! Или мне сразу подать в отставку! Что ты молчишь! У него же травмирована левая рука, он ее абсолютно не пускает в ход! Проклятье!! Ты его боишься?
— Сенсей, он, возможно, не выйдет на схватку со мной.
— Почему? — у Рея даже голос как-то странно замер, сойдя на шепот.
— Он потерял сознание в раздевалке.
— Отключился?! — голос у Рея сразу окреп.
— Хорошо бы он не очнулся,— прошептал про себя Рей. Он боялся загадочного русского. Его ученик, Стивенс, это чувствовал.
Русский лежал в своем белом кимоно, прижимая левую руку к груди. Он был без сознания! Над ним, склонившись, растерянно стоял врач команды, тренер зло смотрел на часы.
— Чтобы за две минуты до выхода на схватку он был на ногах, иначе…
— Да пошел ты! — тихо прошипел доктор.
За две минуты до полуфинальной схватки Ахилла привели в чувство.
Главный тренер бросился к Ахиллу.
— Ахилл, умоляю, выиграй схватку. Я тебя в Россию на руках... Тебе нужно выйти в финал и две медали наши.
— Тихо! — Ахилл сбросил руку главного с левого плеча, слегка поморщившись от боли, и медленно пошел на татами.
Он шел и слышал зов предков, доверчивое молчание Уральских гор. Только захватить правой рукой отворот противника, только мертвой хваткой сжать кусок этой грубой ткани, в которой тело противника, и вздернуть его на плечи.
Схватить и тащить, тащить, тащить, не прерываясь. Тащить и уходить одновременно под противника. Так учил личный тренер! И когда это было невмоготу, хотелось всё  бросить.
Потом хохотали, передразнивая тренера: Тащить! Тащить! Тащить! Тащить!
Не зря мучил! Вот для этого всплеска ярости!
Сошлись.  Ахилл ринулся!
Его мощная правая рука, на которой он подтягивался 9 раз, сработала, как железная лапа робота. Все четыреста мышц бросили взрыв в едином напряге, и не было силы, способной остановить его.
На первой минуте всё было кончено. Сброс, отработанный годами тяжелой тренировки, не подвел.
Ахилл вышел в финал.
Ахилл — это Валерий Двойников, заслуженный мастер спорта СССР, вице-чемпион Олимпийских игр. Годы изнурительной тренировки дали свои плоды.

Орел-стервятник, витязь в тигровой шкуре, трубка мира

«Орел-стервятник, витязь в тигровой шкуре, трубка мира». Я всю жизнь мечтал снять спортивную кинокомедию с таким названием.
В 60-е годы прошлого века командным соревнованиям в СССР придавалось огромное значение. Для полного комплекта борцов приходилось искать тяжеловесов. Такая проблема была у всех тренеров. Они находили тяжелых людей и ставили их в команду, порой без всякой подготовки, лишь бы не получить штрафные очки. Таких тяжеловесов называли «чайниками», иногда «мешками». Тренеры возили их на соревнования, зря тратили народные деньги, иногда имели с ними огромные проблемы.
Мой ученик, брат Николай, набравший мощь и силу, выступал в тяжелом весе и не любил бороться с «чайниками». Как правило, они были плохо подготовлены, не умели войти в захват, волновались, могли ткнуть пальцами дрожащей руки тебе в ухо, в рот, хуже того, в глаз.
Он обычно грозно смотрел такому горе-борцу в глаза, больно пожимал его слабые кисти и грозно спрашивал: «Падать умеешь?».
И действительно, порой «чайник», скованный страхом, падал на спину от любого толчка, лишь бы чего не случилось.
На соревнованиях наши ребята безжалостно пугали таких «чайников», которым приходилось бороться с Николаем. Говорили о его «зверском характере», «жестокости». Если не успеешь, дескать, сдаться на болевом приеме, то пиши пропало, может сломать руку.
Это иногда приводило к смешным, курьезным случаям. Однажды на соревнованиях по самбо он сбил очередного «чайника», весом в 110 кг на спину, сел на него, заблокировал его руки своими бедрам и внимательно посмотрел тому в глаза. Бедный парень лежал мешком, сложив свои руки на груди, словно покойник.
Николай сдвинул брови и жестко взял правую кисть несчастного обеими руками. Не успел еще Николай предпринять решительных действий, как «чайник» быстро-быстро застучал Николая по бедру левой рукой, приговаривая:
— Коля, сдаюсь, Коля, не надо!
Судья остановил схватку и объявил Николаю чистую победу.
— Ты что, заболел?— спросили пострадавшего друзья по команде.  — Он же тебе ничего не сделал!
— Да ну его, завяжет руки в узелок, ходи потом калекой.
Смеялись все, никто парня не ругал. Все понимали, это «чайник», его нашли, чтобы заткнуть дыру в команде. Спасибо за то, что хотя бы согласился участвовать.
Теперь расскажу об озерском «чайнике», который под нашим руководством стал знаменитым. Мы с Николаем искали тяжеловеса для участия в чемпионате области.
— Смотри, Коля, да вот он сидит в зале штанги в семейных трусах и выжимает гриф,— обрадованно говорю я брату.
Шея могучая, плечи широкие, живот не особо большой, вес более сотни. Правда, возраст почтенный — 42 года. Но зато как расписан, весь в наколках.
На груди парит могучий орел-стервятник, несет в когтях женщину, на спине — витязь в тигровой шкуре, на левом плече — трубка мира. Она меня сразила, ничего более характерного я не видел.
Решено, «Трубку мира» нужно уговорить подняться к нам в спортзал. И я его уговорил.
Теперь нужно испытать его. Пока Коля настраивал его сразится с нашими ребятами и показывал ему «атомный прием» в партере — переворот рычагом, я дал задание трем нашим перворазрядникам разыграть хороший спектакль. Посопротивляться немного «Трубке мира», а потом поддаться и проиграть ему, попросту лечь на лопатки.
— А ну, Трубка мира, покажи русский характер,— напутствует Николай.
Ставим одного ученика в партер, Трубка мира захватывает шею нашего ученика на рычаг, мощно давит.
Наш борец, сопротивляется, кряхтит, и вдруг пошло, пошло со скрипом, но Трубке мира удается положить сильного перворазрядника на лопатки.
Разъярился Трубка мира, подавай следующего, уложил и следующего, а потом и третьего.
— Да вы — прирожденный борец,— говорим ему. И уговорили поехать на чемпионат области. До чемпионата всего четыре дня.
Ох, и повеселил он зрителей и борцов, особенно судей, на первенстве области. В борцовском трико он выглядел эффектно, а наши ребята распустили слух, что в тяже у нас потомок знаменитого российского короля чемпионов мира Ивана Поддубного. А почему раньше не выступал, так это он в «зоне» сидел.
Все тяжеловесы, даже чемпион Челябинска  посматривали на него настороженно, волновались, его так и прозвали «Трубка мира».
А как он нас поволновал! Жребий сразу его свел с фаворитом Медоновым, тут не до хорошего. Только бы не травмировался.
Готовлю я его, массирую, а он мне:
— Владимир Сергеевич, мне нужно с вами поговорить.
Вижу, горит богатырь синим пламенем. Я его анекдотами отвлекаю от мрачных мыслей, и тут меня вызвали к судейскому столу.
Вернулся - нет моего богатыря, исчез. Как потом выяснилось, испугался он и решил не выходить на схватку, спрятался от нас. Всей командой бросились искать, нашли и, радостные, буквально вытолкнули его на арену. Боролись в тот год в цирке.
Увидев такого богатыря с орлом на груди, зрители захлопали, а он несколько раз подпрыгнул, хлопнул два раза в ладоши, похлопал себя по бедрам, чем немало смутил Медонова, и ринулся к центру ковра.
Пожав руку Медонову, Трубка мира два раза провернулся на 360 градусов, и снова похлопал себя по бедрам.  Медонов этим вовсе был сбит с толку, действительно цирковой борец.
Но я-то понимал: Трубку мира колбасит волнение, он в лихорадочном состоянии и ничего не соображает.
Все в цирке улыбались в преддверии интересной встречи. Судья дал свисток, Трубка мира хватает Медонова, видимо, на уровне подсознания вспомнилась деревня, и как они схватывались с парнями в детстве, и грохает его на ковер.
Медонов упал на колени, наш заложил ему выученный «атомный рычаг» и, забегая в сторону головы, прокрутил его по кругу два раза. Опытный Медонов не перевернулся.
Наш борец, утомленный от такой прыти, решил отдохнуть и полежать на противнике.
Судья поднял борцов в стойку. Тут Медонов понял, что перед ним «чайник», аккуратно вошел в захват, профессионально подвернулся и бросил нашего борца на лопатки. Выглядело это красиво, и зрители аплодировали обоим борцам.
После схватки мы яростно хвалили нашего борца, объяснив ему, что он чуть не положил чемпиона Челябинска. Он приободрился, повеселел и уже без лихорадки стал готовиться к схватке с таким же, как он «чайником». Зрители с интересом ждали, когда снова появится «Трубка мира».
Вскоре встреча знаменитостей состоялась. Нашего «чайника» вновь охватило дикое возбуждение, когда он вышел на арену. Не успевал судья вытащить свисток изо рта, а наш уже бежал, теряя равновесие, неся противника в тесном обхвате, как будто тащил мешок с зерном к крестьянской телеге и бросал его на лопатки в аккурат за ковром.
Хорошо, что арена цирка из опилок, поэтому смертельного исхода не случилось. Так происходило дважды, следовал свисток, борцов переводили в центр, наш богатырь разводил руки в стороны, удивленно хлопал глазами и говорил: «Я же его положил!». Все давились от смеха.
Апогеем схватки стал тот момент, когда оба «чайника» бросились друг на друга, крепко сшиблись и упали оба на лопатки. Арбитр не знал, кому объявить победу, главный судья от смеха не мог определить, кто из них упал на лопатки раньше другого. Наконец, общими усилиями определили, что наш на долю секунды упал раньше, и ему засчитали поражение.
Трубка мира яростно возмущался, требовал от судей сатисфакции, апеллировал к зрителям и всё повторял: «Да я этого щенка два раза положил!».
Мы его успокоили, объяснив, что своего молодого противника он клал за ковром, но всё равно он — гений борьбы. и сами наградили его жетоном за третье место. Жетон взяли у одного из наших призеров.
Он развеселился по-настоящему, поверил в то, что он — призер. Да так оно и было бы, будь ковер на два метра пошире, то, непременно, грохнул бы своего соперника на ковре, а не на опилках.
В городе он стал необычайно популярен, и когда садился в заводской автобус, непременно какой-нибудь весельчак вскакивал и уступал ему место. Он стал выезжать с нами на все соревнования, и его выступления всегда привлекали зрителей.
Повеселил он нас в Днепродзержинске на всесоюзном чемпионате нашего общества Минатома. Просмотрев конкурентов, он заявил:
— Эх, попался бы мне по жребию вон тот «бухгалтер».
Так он прозвал одного тяжа, высокого с большим животом, из-за которого он, пожалуй, не видел свои колени уже лет 15. К радости Трубки мира «бухгалтер» попал ему по жребию уже в первой встрече.
Трубка мира вышел на ковер с сознанием своего полного и безоговорочного превосходства. Деловито сбил «бухгалтера» входом в ноги. Однако тот проявил завидную ловкость, падая, развернулся на живот и, как гусеница, быстро уполз за ковер.
Трубка мира, показав судье на уползающего «бухгалтера», выразил на лице удивление, смешанное с явным презрением. Судья призвал «бухгалтера на» середину и сделал ему устное замечание. Трубка мира снова сбил «бухгалтера», но на сей раз, проявив юношескую прыть, успел захватить его за ноги. Тот, упираясь локтями о ковер, медленно, но верно продвигался к краю ковра, живот ему явно мешал, на ступнях ног гирей в сотню килограммов висел наш гладиатор.
Все зрители и борцы кричали, каждый свое. Мы нашему — «держи», соперники своему — «уползай». Большинство зрителей смеялось от души.
Тут наш повернулся к кричавшим и гаркнул: «Кидай веревку!».  Последовал взрыв хохота. В это время «бухгалтер» выдернул ноги из-под нашего борца и снова быстро уполз за ковер.
Тут уж мы надавили на судей, и «бухгалтеру» объявили предупреждение за уходы с ковра. Наш успокоился и, проявив тактическую мудрость, довел схватку до победного конца.
Трубка мира стал опытным борцом, выглядел уверенно, использовал психологические методы борьбы с противниками. Размещали нас в те времена на ночлег в спортивных залах, по несколько команд вместе. На одном из соревнований с нами жил молодой полный, розовощекий тяжеловес, явный «чайник», Митроха.
Он почтительно поглядывал на Трубку мира и явно его побаивался. Вечером Трубка мира узнал, что Митроха женат, участливо, долго беседовал с ним: как жена, как дети, много ли зарабатывает. И между делом все вворачивал, мол с тобой буду бороться аккуратно, ты не бойся. В общем, запугал Митроху так, что, когда они встретились, Митроха, не сопротивляясь, шлепнулся на лопатки.
Трубка мира, лежа на Митрохе, взглянул в нашу сторону, затем закрыл глаза, испытывая явное наслаждение, и встал только тогда когда арбитр постучал ему рукой по спине.
Трубка мира стал перворазрядником, прочно занял место в нашей команде, вместе с командой отстоял приз Всесоюзного турнира на приз Салавата Юлаева и поверил в свою незаменимость.
Стоило на командном первенстве ЦС ФИС нам поставить вместо него молодого борца, как он заревновал, уединился и мрачно взирал на поле битвы, где боролся его конкурент.
Молодой борец не только проиграл, но проиграл, мягко говоря, скомпроментировав нашу школу. Стоило противнику взять его на болевой прием, как он с диким криком сдался. Мы все опустили глаза, один только Трубка мира радовался, как ребенок.
Позже, когда Николай хотел пошутить, он при всех в спортзале начинал спрашивать: «Послушай, Трубка мира, помнишь, как Молодой Орел проиграл схватку, на которую его поставили вместо тебя?».
Трубка мира, слышавший это воспоминание уже с десяток раз, не меньше, тут же оживлялся и, хитро улыбаясь, быстро говорил Николаю: «Ну-ка, ну-ка, Николай Сергеевич, расскажите!».
Николай деловито повествовал, как Молодого Орла взяли на болевой прием, как вместо того, чтобы собрать все силы и уйти из опасного положения, Молодой Орел испугался, и стоило противнику чуть-чуть поднажать, как он громовым голосом закричал, да так, что мы и зрители вздрогнули.
Трубка мира, вытянув шею, затаив дыхание, слушал, и при громогласном возгласе «А-а-а», который Николай произносил с артистическим, ужасным испугом, начинал громко заразительно смеяться, а потом наставительно говорил Николаю:
— А что я вам говорил?
— Что? — показывая артистическое удивление, вопрошал Николай.
— Не ставьте вместо меня этого сопливого щенка, всё равно проиграет,— говорил Трубка мира и, довольный, продолжал хитро улыбаться.
Всем становилось ясно, вот если бы послушали тренеры Трубку мира, было бы другое дело, и, похлопывая Трубку мира по плечу, кто-нибудь серьезно, еле сдерживая смех, говорил: «Да, дали маху тренеры, что тебя заменили на молодого сопляка».
Трубка мира чувствовал себя на седьмом небе и становился сразу лет на двадцать моложе.

Удав проглотил великолепного мастера! Самбо!

Мы, мастера спорта СССР по вольной борьбе, в 1964 году впервые выступили в соревнованиях по самбо. Это было незабываемо! Мы врубились в самбо!
Чемпионат области. Одного за другим своих противников побеждает великолепный челябинский мастер Комельков.
Побеждает эффектно, зрелищно, техника его изумительна. Прекрасно выполнял бросок через голову с упором стопой в живот, броски через спину с различными захватами. Пропорционально физически развит, потрясающая координация, его противники проигрывали ему досрочно.
Я, мастер спорта по вольной борьбе, выпускаю на ковер для поединка с челябинским асом своего мастера спорта по вольной борьбе Мартыка Агабабяна. Мы, борцы вольного стиля, решили переключиться на самбо.
Мартык, истинный сын Армении, смуглый, обожженный южным солнцем, черные с блеском глаза, огромный с горбинкой нос, красивый волевой подбородок.
Мартык-молчун не делает никаких лишних движений, стоит и смотрит, как удав, на соперника. Гляжу, как раздуваются и втягивают воздух его огромные ноздри, мне кажется, что вижу даже входящие в нос и выходящие из него дымчатые струйки воздуха.
Я знаю его силу, и Комелькову сейчас станет не до эффектов.
Звучит свисток судьи. Комельков быстр, нетерпелив. Он еще не знал Мартыка, но уже атаковал, однако наткнулся на сухой, колючий, удивительно крепкий «саксаул».
Мартык слегка наклонился, выставил вперед правую ногу и вытянул жилистые, сильные руки, его кисти мгновенно сомкнулись, словно хищные челюсти, на рукаве и отвороте куртки Комелькова. Они сковали активные действия челябинца. И тот, словно муха в паутине, задергался в бесполезных подсечках, подворотах, попытках освободиться от этого уничтожающего захвата.
А наш борец спокоен. Как только он оценил силу и степень угрозы движений Комелькова, он сработал, словно робот: правая рука рванула за отворот, закручивая, левая, мгновенно, отпустив руку Комелькова, подорвала вверх бедро его правой ноги.
От полного переворота и падения на спину челябинца спасла изумительная реакция, он прогнулся, вскинув голову и плечи вверх, попытавшись вырвать свой отворот из захвата Мартыка. Однако это ему не удалось, и он распластался на животе.
Мартык поддернул его за отворот и, словно лихой наездник, моментально бросил свое тело на спину Комелькову. Его сухие, слегка кривые, ноги, словно щупальца осьминога, проникли под бедра противника, и он усилием ног и правой руки резко прогнул его.
Сейчас Комельков испытает незнакомую ему технику переворотов прогибом и разгибанием. Это будет испытание воли и терпения к боли, дикое напряжение мускулатуры, желание лечь на лопатки при невозможности перевернуться, желание сдаться. Но стыдно, поскольку такого болевого приема в самбо не существует.
Всё это я испытал в Ленинграде, когда серебряный призер чемпионата СССР Леонид Колесник и будущий олимпийский чемпион Александр Иваницкий истязали меня этой, мало кому знакомой, техникой.
Еще дважды я попадал в такой капкан на чемпионатах Ленинграда в схватках с двукратным чемпионом мира Алимбеком Бестаевым.
Мартык держа Комелькова в прогнутом до боли состоянии, переводит свой вес постепенно влево, правой рукой, скручивая, сгибает его голову к его же левому плечу. Комельков не может перевернуться, ему мешает отставленная на локоть левая рука.
Мартык мощно прогибает и скручивает тело противника — нестерпимая боль. Комельков выпрямляет левую руку и со вздохом переворачивается, попадая на удержание.
Мартык побеждает, у зрителей возникает странное чувство: великолепного мастера проглотил удав.

                Жизнь.
                Бил и Тим
— Тим, мы уже не молоды, жизнь крепко потрепала нас, ну скажи честно: почему, попав к Боссу, вы предавали своего учителя?
— Жизнь заставляла, дорогой Бил, он нам платил.
— Как?
— Очень просто, Бил. Он оформлял нас на ставку полицейского. Я, например, получал сотню долларов. По тем временам для студента это были большие деньги.
— Почему ты сошел с дистанции?
— Спросите у Крио, он тоже сошел с дистанции, а лучше у Зора. А, дьявол, его же убили, лучше все-таки у Крио.
— Ладно, Тим, колись, чего уж там. И убери от меня виски, терпеть не могу. Ты что опять в запое?
— С Босса всё и началось, он не больно сожалел, что мы начинали пить, так легче было отрывать нас от родной команды, от нашего тренера. Мы теряли точку опоры. Скажи, Бил, у меня были неплохие шансы. Помнишь, как я грохнул Мартина, а он был чемпионом штата.
— Да, Тим, у тебя были шансы стать великим, с твоими данными мог бы поспорить с лучшими тяжеловесами мира.
— О, Бил, помнишь, как я его прямым в переносицу. Мелькнуло: готов! А я его еще левой, правой, левой, правой... Он уже падал, а я вдогонку серию. Только потом понял, это было уже слишком.
Тим возбужденно молотил перед собой пудовыми кулаками и вдруг неожиданно пришел в себя и сник.
— Налей мне, Астор, тошно мне. Извини, Бил, тебе не предлагаю, ты же не пьешь. Жизнь прошла, а мне все сниться красавчик Мартин. Зря я его так. Босс использовал нас, пока мы что-то значили. Как только я травмировался, меня сразу уволили, даже не предупредили. Пришел получить свои доллары, а мне - уволен. Крио тоже не сказал своего слова, а ты, Бил, его предупреждал. Но редко кто слушает тренера, когда такие, как Босс, обещают золотые горы. Да что говорить, посмотри, каким стал, Том.
— А что с Томом?
— Он старик в свои сорок, думаю, не протянет больше пяти лет. Да что Том, ты видел Грига перед смертью? А он не ровня нам. Видел я его кубки и пояса чемпиона, ну и что, зачем они ему теперь на том свете. Поезжай, посмотри на Хана, ему уже всё хана, лежит в коме. Правда, он пережил Кая, ну да тот уж вообще загнулся раньше всех, не дотянул до сорока.
— А что случилось с Гором, это же был настоящий терминатор?
— Гора застрелили. Босс первый отказался от него, как будто он тут ни при чем, его система не предусматривала защиты. Просто у него не было никакой системы, а главное - никакой ответственности.
— Как поживает Босс, я его давно не видел?
— Босс — это энергетический вампир, он хитер, выжал соки из всех нас и живет себе, чаще всего на Гавайях.
Тим совсем опьянел, полулежал в кресле с закрытыми глазами. Он был огромен, длинные ноги вытянуты, тяжелые ботинки шестидесятого размера угрожающе торчали носками вверх, кисти бессильно свисали почти до пола и иногда сжимались в кулак, как будто он грозил кому-то во сне.
Как он был красив в свои шестнадцать! Билл смотрел на Тима, и в душе его поднималась волна негодования против таких, как Босс.


Расплата
— Привет, Том, что с тобой стало? Тебе 46, а ты одной ногой стоишь в могиле?
— Цирроз печени, Бил, я погибаю.
— Предупреждал тебя, Том, об этом, когда ты начал употреблять анаболики. Тебе нужно было побеждать, и Босс начал пичкать этой дрянью. О чем ты думал, Том?
— Да разве думаешь, когда на кону такие деньги, а рядом красивые женщины, во мне было столько силы, что готов, кажется, удовлетворить всех подряд.
— Глупец, это закономерное явление, когда употребляешь стероиды. Но стоит прекратить, и ты бессилен, будь перед тобой хоть сама Клеопатра.
— Да, Билл, поэтому-то я и начал пить, а когда напьюсь, мне хочется проломить башку Боссу.
— Вот- вот, Том. А не я ли говорил, что у тебя вместо мозгов одна мякина в голове!

Банан и хитроумный сенсей*

Как увлечь мечтой стать чемпионами смелых, решительных юношей и девушек с непростым, непокорным характером?
Их можно отыскать в любом дворе, на катках, на дискотеках и даже в милиции.
Главное, иметь авторитет и уметь заболтать, заинтересовать, уговорить неблагополучного, порой абсолютно неуправляемого парня или девушку прийти в спортзал.
Система, кроме того, требует наличия фанатично преданных сенсею опытных учеников, готовых сотни раз упасть и помочь поставить такому парню технику приема, а главное его качественное содержание — мощный взрыв в нужный момент в оптимальной точке противоборствующей конструкции.
Банан — в нем сотня килограммов. У него сейчас свои приоритеты, герои, лидеры, чаще экстремалы высшего класса. Не всякого тренера примет, владеет интернет-информацией, пьет пиво, курит, на мотоцикле может сброситься по ступенькам бетонной лестницы вниз, посещает дискотеки, танцует брейк-данс на асфальте.
Заболтал его «хитрый» сенсей и увлек борьбой самбо.
Серж — кандидат в мастера спорта, чемпион многих соревнований, преданный сенсею ученик.
Он заодно с хитроумным сенсеем. Задача: увлечь Банана, подготовить из него чемпиона. Серж готов падать.
Серж изображает быструю атаку.
Банану требуется проявить максимально быструю реакцию и поймать энергию нападающего противника.
— Серж! Атака! Банан, лови его подсечкой. Его атака для тебя - это удар кинжала, не успеешь, ты труп.
Сенсей командует отрывисто, жестко (позже голос заменит на сильный щелчок специальной линейкой по столу).
Банан бросает, Серж красиво падает, после каждого броска коррекция и восхищенная фраза сенсея:
— Отлично, Банан! Быстрее! Класс! Еще быстрее! Да ты гений! Ребята, посмотрите, что он творит! Врежь еще быстрее!
И так далее. Наличие зрителя в зале желательно.  Сенсей обязательно приглашает мальчишек и девчонок на такую тренировку.
Банан задыхается, сенсей ласково уговаривает закончить серию:
— Давай, давай, Банан, девочки смотрят. Молодец, закончил серию, а теперь расслабься и послушай. Дыши, дыши и одновременно слушай. При малейшем движении Сержа твоя мысль, как молния, высветит атаку, ты должен мгновенно принять решение, твоя нервно-мышечная система ответит автоматически.
— Как это она ответит? Я еще салага, новичок в борьбе…
— Я тебе это как раз и объясняю. Твой талантливый мозг, в котором божественная сила, уже усвоил основной вариант, а теперь сам найдет другие варианты. Ну, не будем болтать, будем делать, становись. Серж — атака!
Банан бросает недостаточно мощно, а сенсей улыбается:
— Отлично, Банан! Уже лучше, Банан! Серж, прибавь скорость атаки. Отлично, следующая серия! Ты будешь мощно бросать! У тебя получится!
Заметьте, ни одного отрицательного слова или упрека.
Это методология возбуждения внутренних энергетических сил Банана, его эмоциональных сил, духа, создание условия уверенности в том, что он способен на взрыв. Взрыву сенсей придавал решающее значение. И Банан быстро улучшает скоростно-силовую, взрывную составляющую качественного содержания техники.
Он начинает верить в то, что талантлив, у него появляется желание бросать и бросать, испытывая наслаждение, он хочет стать чемпионом.
— Серж, а сейчас спарринг.
Сенсей тихо инструктирует Сержа, чтобы Банан не слышал:
— Пусть нападает, но ты его не бросай, а то грохнется, вес — сотня килограммов. Не будем пока рисковать. Однако пусть думает, что ты работаешь по-настоящему.
Серж работает на будущего чемпиона, но иногда заводится, велик соблазн бросить Банана. Но сенсей всячески ущемляет опытного мастера, не дает ему бросить юношу. А потом смеются вместе. Парня же увлечь, заинтересовать надо, да еще чемпиона из него сделать.
Психологию чемпиона только словами не втиснешь в мозг, а вот конкретные максимально эффективные броски опытного мастера (в данном случае Сержа)  формируют эту психологию реально.
При особо удачном броске Банана сенсей в радостной эйфории врубает музыку:
— Молодец, Банан, классно! А ну, Банан, пляши лезгинку, давай, давай переходи на рок-н-ролл!
Нужно дать понять организму, как он прекрасен, как классно выполнил задачу, ответил в нужное время в нужном месте, с максимальными усилиями, как он хорош!
Заводился Банан, танцевал и начинал выпендриваться:
— Сенсей, мне сейчас уж больно хочется сальто назад с места сделать.  Стойка на руках, сальто вперед, фадж, родео с грани — это все семечки. А вот без разбега перед девочками сальто назад на танцплощадке, вот это финт, а?
— Скрутишь сальто, для тебя такое не проблема. Что ни говори, а координацией тебя Бог не обидел, радуйся этому, он в каждом из нас,— говорит Банану сенсей. И тут же ребятам, сидящим на скамейке:
— Аплодисменты, аплодисменты Банану, парни! — и сам отчебучит какую-нибудь хохму.
И присыхал такой Банан прочно к сенсею, к спортзалу, обретал мечту, бросал вредные привычки, становился настоящим человеком.

Железная Паутина.  Хижина сенсея

— Пошли к Сенсею, кончай играть в чику, поползаем по железной паутине! — кричал Илья пацанам.
— Не, там реально грохнуться можно, лучше поиграем,— канючил изнеженный Игорек.
— Дурак, пошли, он научит тебя прыгать с любой высоты и крутить ролл, ну, кувыркнуться через голову, и больно даже не будет.
— Ага, вот башку-то там и свернешь, и печенки отобьешь, нашел дурака, — Игорек повертел пальцем у виска.
— У него там опилочная яма для таких нытиков, как ты. Пошли, говорю, пацаны, может он мяч даст, сыграем в футбол.
— Он опять заставит сначала подтянуться двадцать раз и сто раз отжаться на кулаках, а я всего-то могу один раз подтянуться. Тебе хорошо, ты сразу десять раз можешь... Пашка, давай биту, моя очередь бросать,— Игорек протянул к Пашке хилую руку.
— Футбол — это я люблю, — Пашка засунул биту в карман,— всё, пацаны, игра окончена, я отожмусь даже на пальцах, как Брюс Ли, только бы он мяч вынес.
— Откуда ты знаешь, как Брюс Ли отжимался? — Кинга удивленно посмотрела на Пашку.
— Сенсей мне дал книжку про Брюса Ли, правда, я ее еще не прочитал.
— Пацаны, пошли на озеро. Искупаемся, покурим,— Шмель вытащил пачку сигарет.
— Кэмэл! — гордо сказал он.
— Спрячь, огрызок,— Кинга презрительно посмотрела на маленького, грязного Шмеля, — опять, поди, у отчима спёр. Да если Сенсей у тебя увидит сигареты, он обязательно их отберет. Хочешь, чтобы он пошел к твоему отчиму?
— Я отчима не боюсь, я ему бутылки собираю и сдаю, а деньги отдаю, вот и заначил на пачку сигарет. Да я, если хочешь, могу и банку пива купить.
— Пошел ты со своим пивом, огрызок, знаешь куда,— Кинга прищурилась так, что ее раскосые глаза превратились в две щелки.
— Пацаны! — раздался мощный голос со стороны железного павильона,— ко мне быстро!
— Рванули, пацаны.  Сенсей зовет, видите, висит на своем павильоне, эх потренируемся! — Пашка увлек всю ватагу за собой.
— Вот, послушайте, пацаны.
— На уступе на сопке Кокше я повис. Я застигнут грозой. Удержусь ли?
— И что, удержался?
— Пацаны, ну я же живой.
— Ох, как много в жизни дорог, пацаны!
Прямо стрелка, и влево, и вправо.
Хочешь в могилу... в сосновой оправе?
Рано иль поздно там все будем, право.
Не торопись, работай, учись.
Не пей, не кури, дух свой крепи.
— А приемам самбо научите,Сенсей? — Кинга не мигая смотрела на Сенсея своими раскосыми глазами.
— Тебя, Кинга, я научу танцевать бразильскую самбу!
— Ты что волшебник, Сенсей?
— Мы поднимемся на скалу Окжетпес, и ты будешь танцевать на спине слона, лежащего на вершине, в твоих раскосых глазах отразятся все горы, весь природный мир нашего чудесного края. А я буду счастлив от того, что передал тебе мастерство, которое мне подарили прекрасные люди.
— Ах, как это красиво, Сенсей! Я хочу танцевать самбу!
— Я тоже хочу на Окжетпес, Сенсей, я... я умею танцевать чечетку! — маленький Шмель лихо хлопнул ладошками по своим грязным коленкам.
— А я хочу научиться играть в футбол, как Аршавин! Сенсей, мы будем играть сегодня в футбол?
— Будем, будем, Паша! Илья, строй свою команду, начнем тренировку, ты посмотрел ролик про Дамьен Уолтерса?
— Да, Сенсей! Пацаны, таких акробатов я не видел никогда в своей жизни!
Илья аж захлебнулся от восторга.
— Да, пацаны,  Дамьен Уолтерс — суперакробат, позже я вам покажу этого супермена. А сейчас за дело!

сенсей* (Япония) — учитель — тренер (дзюдо).

Дискжокей Лусталло и изящная Томми

Лусталло управлял массой молодых людей, их набивалось до четырех сотен к нему на дискотеку. Обязательно из двух сотен девушек одна будет грациозна, сексуальна и дьявольски красива.
Томми, какая воздушность, уверенность в движениях, точное соответствие ритму музыки, каждая поза соблазнительно прекрасна. Лусталло восхищался столь изящным существом всё больше и больше. Он наблюдал за ней с диска, наивно полагая, что Томми его взгляда не замечает.
Эта грациозная кошка на расстоянии чувствовала мастера Лусталло. Для нее не существовало в городе парня прекраснее. Своим кошачьим обонянием она чувствовала терпкий мужской аромат. Он сводил ее с ума, она любила его, искала с ним встречи.
Своим поведением Гейл, возлюбленная мастера, сама подтолкнула его к этой великолепной, грациозной кошке.
Не следовало Лусталло приближаться к ней, но он не удержался и спрыгнул с диска.
Томми мгновенно отреагировала на его приближение призывной позой, изогнувшись так, что не ответить было не возможно.
И Лу ответил. Их танец с неожиданными синкопами, четкими фиксированными позами завораживал, и все вокруг прекратили танцевать.
Пока шло состязание двух совершенных тел, огромная толпа остановилась. Каждый хотел увидеть состязание Лу и Томми.
Лу уловил движение Томми и мощным усилием рук, схватив ее за тонкую талию, бросил на диск. Словно пушинка она взлетела на метровую высоту, и все увидели обожаемую Томми на диске. Крисс, друг Лу, грациозно встал на одно колено, и Лу, оттолкнувшись от его бедра, мгновенно оказался рядом с Томми.
Дальнейшее было просто великолепно. Лу и Томми, танцуя, вбрасывали в толпу энергию любви и обожания, и толпа неистово подхватила их посылы, каждый стремился соответствовать высокому мастерству великолепной пары. Вдохновение охватило всех, даже те, кто пытался «косить под блатарей», притихли не по принуждению, а по зову сердца.
Стробоскоп высвечивал ритмически двигающиеся группы молодых юношей и девушек, оператор на балконе прокручивал луч световой пушки, все танцевали без слов. Толпа клокотала, неожиданно затихала, взрывалась вдруг, в соответствии с порывами музыки, но главное - в соответствии с синкопами пары на диске.
Гейл вышла из галереи и замерла от неожиданности. Ее Лу ошеломляюще гармоничен с тоненькой, полной танцевальной страсти Томми.
Что происходит? Она не заметила, как за бокалом шампанского мгновенно потеряла своего Лу.
Гейл непроизвольно оказалась перед зеркалом и стала внимательно рассматривать себя. Те же раскосые, красивые глаза, совершенный овал лица, чувственные губы, изящная ямочка на подбородке, но где же удлиненная осиная талия?
У Томми, конечно, у Томми! А ее Лу совсем не изменился, наоборо,т стал более пластичным, исчезли шрамы на лице от постоянных схваток на турнирах, он полностью отдался искусству танца, которое облагораживало его.
Гейл на минуту прозрела, однак, всего лишь на одну минуту. Из роскошного кабинета показалось лицо директрисы, она позвала Гейл.
Ее ждет бокал великолепного шампанского, веселая компания погрузневших красавиц с пышными прическами и влюбившийся в нее до потери сознания самодовольный «комсомольский вожак», которого Лу презрительно называл «комсюк».

Вот так погулял Барри с красавицей Барракудой

Лу проснулся рано, в номере гостиницы было прохладно. Нужно размяться. Лу вскочил и включил приемник, зазвучала джазовая мелодия Дюка Эллингтона.
Лу обожал зажигательные ритмы Дюка и начал делать танцевальные движения в такт музыке. Он быстро согрелся и выглянул в окно. На улице белым-бело, все запорошило первым осенним снежком, который постепенно таял.
Только сейчас Лу обратил внимание на кровать коллеги, судьи по дзюдо Барри, которая пустовала. Загулял Барри.
Лу вспомнил: вчера вечером Барри отправился погулять в ресторан.
Лу отказался, он предпочел хорошо выспаться перед соревнованиями, чтобы быть в рабочей форме.
Приняв контрастный душ, Лу окончательно проснулся, налив стакан воды, маленькими глоточками стал насыщать тело драгоценной энергией. Пил, стоя у окна, любовался старинными зданиями, он любил старый Таллин.
Какой-то толстяк показался вдали, в майке и  семейных трусах. Ну и ну, морж, да и только. Лу присмотрелся: ба, да это же Барри бежит трусцой, словно спортсмен на утренней зарядке. Вот он уже рядом, смех разбирал Лу. Вот так погулял Барри!
Барри ввалился в номер, огромный, словно цирковая горилла. От него исходил пар, запахло потом, который буквально струился по его полному телу.
— Горе, Лу, меня ограбили! Всего лишился: денег, документов, костюма… За что мне такое наказание? Ты смеешься, Лу, а мне не до смеха. Скорее позвони местному тренеру Саку. О, какой позор на мою голову, как я буду судить чемпионат, исчез мой фирменный костюм!
— Да расскажи ты толком, что случилось.
— Звони Саку, Лу, я весь дрожу, наверное, простудился. Что делать, что делать?
— Прими горячий душ.
И Лу стал звонить Саку.
Сак приехал немедленно, с ним его друг Самберг, следователь. Они стали расспрашивать Барри. Тот рассказал, как было дело:
— Мы сидели в ресторане с Дином и пили коньяк. К нам подсели две красивые девушки. Ну, разве подумаешь что-нибудь плохое, богини, просто богини. Выпили, потанцевали, и я захотел продолжить вечер. Они сразу согласились, предложили поехать на квартиру. Правда, Дин отказался, а я поехал. Ну просто богини, как тут было устоять.
— Как их зовут, этих богинь?
— Моя назвалась Саулите, а вторая — Пией.
— А как выглядели, приметы?
— Саулите высокая, самая настоящая богиня, о, горе мн! Очень крепкая, на правом плече наколка.
— Ты был с ними с обеими?
— Нет, Пия попрощалась с нами, когда мы взяли такси. Она сказала:  Удачи, барра…
Самберг схватил Барри за плечо:
— Повтори, что она сказала?
— Удачи тебе, барра! И замолчала, потому что Саулите грубо оборвала ее.
— Это Барракуда, Сак. Мы ее найдем в два счета, твое счастье Барри,— Самберг весело рассмеялся.— Едем живо на квартиру. Ты с нами, Барри, оденься.
Барри надел тренировочный костюм, и они поехали на квартиру, где подгулявшему Барри Саулите, очевидно, подсыпала в стакан снотворного. А когда его свалил сон, спокойно, сложив в сумку его вещи, скрылась.
В квартире, куда они приехали, жила старая испитая женщина.
— Ничего я не знаю, они ко мне приехали, Саулите сунула 10 рублей, и я пошла в свою каморку.
— А они?
— Что они? Я за гостями не слежу, деньги получила, и спать в свою каморку. Утром этого вот, Барри, еле разбудила. А ему и уходить не в чем, вещи испарились вместе с Саулите. Вот и всё. Он так в трусах и побежал.
— Всё ясно. Сегодня вечером Барракуда окажется у нас в руках. Она два дня тому назад освободилась из заключения, вечером будет гулять в другом ресторане. Мы ее возьмем,— Самберг посмотрел на бедолагу Барри.
— Я вас отблагодарю, господин Самберг. Только верните мне деньги и костюм, а то мне судить не в чем.
Вечером в ресторане гостиницы «Интурист» накрыли Саулите. Она сидела за столиком с пожилым иностранцем, который был пьян и требовал еще выпивки.
Самберг подошел к Саулите и негромко произнес:
— Ну, здравствуй, Барракуда. Ты опять за свое взялась? Где ты была вчера?
Увидев Барри и следователя Самберга, Саулите всё поняла.
— Я умоляю вас, господин Самберг, не хочу снова в тюрьму. Я всё верну, всё-всё, только не в тюрьму, прошу вас.
— Поехали, Барракуда, сейчас все решим.
— Ехат, что это ехат? — иностранец с трудом встал со стула.
— Да вы гуляйте,— сказал Самберг иностранцу,— официант, он хочет еще водки.
— О, водка! Русский водка, каррашо! — иностранец грузно бухнулся на стул.

Любовь к Мари вдохновляла Лусталло

Уединенная поляна на лесном пригорке, мягкая роскошная пахучая трава, окруженная огромными ветвистыми соснами. Вокруг ни души, только Мари, Лусталло и автомобиль.
Лусталло, как кошка, взбирается на огромную, разлапистую сосну и наблюдает за Мари.
— Пятнадцать секунд,— восклицает Мари и три раза выбрасывает руку вверх с пятью красивыми пальчиками.
— Пятнадцать секунд на преодоление двадцати метров вверх по сосне — хороший результат!
Лусталло быстро присоединяет карабин троса специального устройства на вершине сосны к кольцу на поясе и скользит вниз.
Пять секунд длиться спуск. И он рядом с Мари, отстегивает карабин, отпущенный трос медленно ползет вверх в свое логово.
Поцеловав Мари в ее сочные, соблазнительные губы, Лусталло снова поднимается к вершине сосны и через пятнадцать секунд снова скользит вниз. Его цель — довести время подъема до двенадцати секунд.
Такие подъемы и спуски он доводил до совершенства и, если это было в присутствии Мари, то испытывал истинное наслаждение.
Любовь к Мари вдохновляла Лусталло на самые рискованные упражнения. Во время подъемов и спусков он работал с изумительным упорством.
И постепенно развил такую силу и выносливость мускулатуры своего тела, что мог свободно висеть на одной руке длительное время, спускаться, зацепив карабин за кольцо на левой руке, а правой в то же самое время выполнять различные манипуляции с холодным оружием.
Его загорелое тело сливалось по цвету со светло-шоколадным цветом сосны, ее могучих лап. И  если Мари отводила взгляд в сторону, она теряла его из вида.
Раскинув широкие лапищи, могучая вековая сосна принимала его, как сына, укрывала и скрывала от таких же могучих сосен, стоявших вокруг. Она любила и понимала его, он становился невидим для непрошенных гостей величавой природы.
Именно такое искусство однажды поможет ему выиграть схватку с тремя вооруженными отморозками и предупредить насилие над Мари и спасти ее и свою жизнь.
Люди мечтают попасть в рай, они не знают, что это такое.
Лусталло знает.
Мари, трава, сосны, автомобиль — это рай на земле, планете, каких, возможно, во вселенной больше нет.

Это вы меня куда? — испуганно прошептал Маэстро

— Вы участвовали в грандиозном концерте в Москве?
— Да, в концертном зале «Россия». Лучшие ансамбли республики, лауреаты зональных конкурсов дали концерт в самом красивом концертном зале Москвы. Я принимал непосредственное участие в исполнении латино - американской программы в составе озерского ансамбля «Золушка» и был его танцующим тренером и основателем.
Самый интересный момент произошел во втором отделении, когда большой зрительский зал превратился в огромный танцевальный паркет. Я был приятно поражен: в перерыве, после выступления на сцене, пол с креслами перевернули, и мы вернулись в зал для участия в грандиозном бале вместе со зрителями.
Все ансамбли участвовали в необычайной по своему размаху дискотеке. Телевизионщики снимали этот форум. Поэтому все ансамбли пытались попасть в телекамеру и сместились к сцене, в центре освободилось большое пространство.
Мы захватили свободное пространство и танцевали нашу латино - американскую программу, не обращая внимания на телекамеры. На балконе в ложе находился представитель министерства культуры РСФСР Кудряков вместе с молоденькой дочерью. Она была восхищена нашим ансамблем, особенно эффектно выглядели наши девчонки, их мини-юбочки спиральной формы никого не оставляли равнодушным.
Он пригласил руководителя ансамбля Галину Борисовну Мусатову – руководителя ансамбля и предложил нашему коллективу выступить по Центральному телевидению.
Это был интересный эпизод в нашей жизни. Московский балетмейстер, которому поручили с нами порепетировать, узнав, что мы из города, которого нет на карте, вдруг заявил:
— А, вы оттуда, где медведи бродят. Не желаю работать с провинциальным ансамблем, неужели не нашлось достойного коллектива в Москве, ну хотя бы в Питере?
Я весело подмигнул Сергею Лыкову. И мы, крепко взяв балетмейстера с двух сторон под плечи, повели его вниз по лестнице.
— Это вы меня куда? — испуганно прошептал маэстро.
— Ну, конечно же, в шикарный останкинский буфет. Там вас ждет шампанское, икра и шоколад.
— О, это другое дело. А вы, я вижу, борец, хватка у вас больно жесткая. Где освоили латину?
— В Питере, дорогой маэстро, в Питере. И жена у меня оттуда, руководитель ансамбля, красивейшая женщина, сейчас подъедет из министерства культуры. Отличный руководитель!
— Вот-вот и я говорю, отличный у вас ансамбль!
— Ну, конечно, дорогой маэстро, чем мы хуже москвичей! Мы же все-таки лауреаты!
— Да, и как это вы прорвались?
— Увидите нашу программу, дорогой маэстро, сразу поймете.

Удар отбросил мастера Лу на колонну!

Случай из жизни

—Бык, его не просто убрать. Лу очень ловок и силен, так что пригласи не менее трех человек, все должны быть подготовлены. Он очень проницателен.
— Задаток Гарри.
— Что ты заладил - задаток, задаток… Сделай дело, Гарри, тебя никогда не обманывал. Да и вообще: я тебе ничего не говорил. Сам решай, ты же король ресторана. Однако когда там танцует Лу, тебя никто и знать не хочет.
— Ладно, Гарри, ты как всегда хитришь. Я уберу этого Лу.
— Имей в виду, Бык, Лу никогда не пьет.
— Это уже хуже, Гарри.
Бык проинструктировал своих бойцов: главное заманить Лу в удобное место, чтобы там никого не было, сбить и обработать ногами. Его подчиненные делать такое умели, в них не осталось жалости.
Лу ужинал вместе с супругой Гейл и красавицей Мар в ресторане. Они иногда танцевали, смотреть на них было приятно. Лу в самом расцвете — идеальная машина для единоборств.
Бык обратился к Лу, выбрав момент, когда прекрасная пара возвращалась к своему столику. Он был корректен и вежлив:
— Молодой человек, вы так красиво танцуете. Очевидно, вы из Прибалтики?
— Из Питера,— на ходу бросил Лу.
— О, я учился в Питере, бывал на вечерах танцев в Связи, в Мраморном зале, возможно, вы тоже там бывали. Давайте выйдем в холл и немного поболтаем, вспомним нашу студенческую жизнь…
Бык буквально светился от счастья, как будто встретил бывшего однокашника.
— Хорошо,— Лу вышел в затемненный холл.
— Сюда,— Бык прошел в прилегающий к холлу узкий коридорчик, где стоял столик и пару стульев. Лу присел. Бык предложил Лу сигарету.
В это время подошли трое и перекрыли выход из коридора в холл. Лу не успел прикурить сигарету, как Бык внезапно нанес ему удар спереди. Одновременно ударили трое его подельников.
Тело Лу среагировало мгновенно, распрямившись подобно сжатой пружине. Он отбросил прямым ударом Быка.
« Главное — не упасть, напавшие подонки хотят именно этого. Главное — вырваться из коридорчика в холл»,— мозг Лу автоматически прокручивал ситуацию и посылал мгновенные приказы тренированному телу.
Он словно буйвол ринулся вперед, сбил ударом головой в живот стоявшего на пути бойца. Тот вылетел в холл и распластался на паркете.
Когда Лу по инерции продолжал двигаться вперед, он получил мощный удар ногой в область сердца. Лу рухнул на колени, однако мгновенно, оттолкнувшись от паркета, нанес нападавшему бойцу жесткий хук правой рукой в пах.
Пропустив очень тяжелый удар, противник, скорчившись, упал на пол.
— Этого негодяя, кажется, выключил из схватки,— зло прошептал Лу.
Однако третий успел ударить Лу в левое ухо, удар отбросил Лу на колонну.
« Как того шерифа избивают, — в сознании мелькнула картинка из американского фильма,— я должен достать подбородок врага!».
Мозг Лу продолжал свою бешеную скачку, мысли молниями проносились в его голове.
Он достал заветный подбородок своей правой ногой, выполнив в ударе вертикальный шпагат. Удар получился такой силы, что бойца слегка оторвало от пола и отбросило к стене.
Так Брюс Ли вколачивал ударом ноги соперника в стену, и тот проламывал в ней своим телом четкий силуэт.
« Хороший удар, не правда ли!?»,— удовлетворенно прорычал Лу.
Боковым зрением Лу увидел взлетевшего вверх Быка, который решил ударом правой ноги покончить с ним.
« Ошибка, Бык… Взлетев в воздух, ты становишься очень уязвим. Поймаем-ка эту бабочку. Прекрасная мысль!».
Лу чуть-чуть отклонил тело вправо от удара правой ноги Быка, цепко прихватил его между ног и, используя инерцию мощного тела, высоко приподнял бойца вверх. Затем, переворачивая его головой книзу, направил, как ракету, вниз.
Бык воткнулся головой в угол холла и замер.
« Если вырубить главаря, возможно бой закончится. Не мешкай, парень!» — скомандовал себе Лу. Мозг требовал остановить схватку.
Лу в бешенстве схватил стоявший у стены дубовый продолговатый столик и с размаха ударил им по спине Быка. Последствия удара потрясли всех нападавших.
« Повергнут король, он не может встать!».
И двое подонков скрылись в толпе выскочивших из зала посетителей ресторана.
Быка подняли, он с трудом стоял на ногах, но пытался изобразить великодушного короля.
— Ты победил, парень,— и вяло протянул руку Лу
— Ну, нет, подонок! — Лу ударил Быка правой в каротидный синус, тот потерял сознание.
— Лу, сейчас их здесь набежит наверняка с десяток. Какой-нибудь подонок проткнет тебя стилетом. Быстро рассчитывайся и уходи,— официант явно сочувствовал мастеру.
Лу рассчитался с официантом, и компания быстро покинула ресторан.

Мастер Лусталло против Брюханова

— Лусталло, Лусталло, а Брюханов сказал, что выиграет у тебя чисто болевым приемом!
— Кто такой Брюханов? — мастер Лусталло явно заинтересовался этим заявлением одного из мальчишек отряда озерского лагеря «Орленок», выезжавшего на дружескую встречу в такой же лагерь к челябинцам.
— Это физрук Челябинского спортивного лагеря, мальчишки сказали, он мастер самбо, и такой сильный, такой сильный. А еще у него глаза такие…
— Какие?
— Как взглянет, так сразу страшно становится, у него глаза смотрят в разные стороны.
Лусталло никогда не забывал об этом забавном диалоге с мальчишкой, состоявшемся в 1962 году.
Чемпионат Челябинской области 1967 года по борьбе самбо оказался последним в карьере мастера спорта СССР Лусталло. Он еще выступит в чемпионате СССР 1967 года в Новосибирске и закончит выступления в большом спорте, сосредоточив всё внимание на подготовке талантливых учеников.
С мастером спорта СССР Александром Брюхановым они были хорошо знакомы, боролись на чемпионатах области, но в разных весовых категориях. Мастер Лусталло внимательно следил за возможным противником, изучал его коронную технику, тактические уловки.
Особое значение придавал изучению характера Александра. Психологической стороне поединка Лусталло придавал решающее значение.
Жесткий, бескомпромиссный стиль Брюханова, его устрашающий внешний вид пугал соперников, однако в этом может заключаться психологическая интрига.
На сей раз мастеру Лусталло и Александру Брюханову предстояло встретиться в финале чемпионата области в среднем весе.
Вот и пришла пора выяснить отношения с сильнейшим челябинским борцом, каким был Брюханов в шестидесятых годах прошлого века.
Оба пришли к финалу без поражений, Александр подавил всех соперников болевыми приемами. Мастер Лусталло действовал разнообразно и тоже все встречи выиграл чисто.
Встреча с Александром стала классическим примером создания неожиданного психологического препятствия жесткой манере ведения схватки противником и мгновенного использования мастером Лусталло яростной попытки Александра повторно атаковать.
Лусталло был уверен в том, что Александр самоуверенно и жестко попытается атаковать полицейским захватом его правой руки. Именно таким мощным приемом он сбивал противников в партер, а там могучие руки Александра буквально сминали соперника.
Необходимо противопоставить жесткой атаке Александра еще более жесткий встречный швунг и вызвать у него потерю самообладания, чтобы затем использовать его бесконтрольную повторную атаку.
Все произошло так, как и планировал мастер Лусталло.
Александр атаковал правую руку мастера на грани фола, именно так берут полицейские матерых бандитов. Но мастер Лусталло жестким движением корпуса сбил Александра не только с захвата, но и поверг его на ковер.
Никогда и никто так не сбивал Александра с ног. Он был взбешен, мгновенно вскочил и необдуманно бросился на мастера. Этого оказалось достаточно, чтобы Лусталло выполнил один из лучших своих подхватов  чемпионата.
Ударный взрыв настолько точен, быстр и силен, что Александр описал огромную дугу в воздухе и грохнулся на ковер на обе лопатки.
Под гром аплодисментов все судьи показали чистую победу.
Александр не поднимался, мастер предложил ему руку, но тот не принял приглашения.
Лусталло не привык приглашать дважды, он прекрасно понимал, как тяжело Александр переживал поражение.
Преодоление. Лусталло против Марчиева
Лусталло не мог заснуть, в его номере на соседней кровати лежал пожилой дагестанец и невероятно громко храпел. В номере стоял терпкий алкогольный запах, будить богатыря с огромным животом, было бесполезно. Лусталло вспомнил студенческое общежитие института физкультуры, ночь и могучий храп боксера-тяжеловеса Олега  Березуцкого.
Но там всё решалось просто. Когда становилось невмоготу, Лусталло вставал, подходил к кровати боксера-храпуна, брал его ботинок пятидесятого размера и врезал им по спинке кровати, иногда по жирной ляжке Березуцкого. Последний, сделав несколько захлебывающихся вдохов и выдохов, на время замолкал.
Здесь же Лусталло оказался бессилен, да и воспитание не позволяло постоянно будить отчаянно храпевшего дагестанца.
Утром Лусталло предстояло взвешивание, и он, согнавший семь килограммов веса, через два часа после взвешивания должен будет сразиться с такими же, как и он, молодыми борцами-вольниками.
Бессонная ночь — одно из многих, нередко возникающих психологических препятствий. К ним нужно быть всегда готовым. Лусталло заткнул уши ватными тампонами и заставил себя провалиться в сон. Этому он научился, изучая произведения индийских йогов.
Наутро, после взвешивания, Лусталло постарался восстановить силы, используя специально приготовленный чай с лимоном и вареньем из черной смородины. Через два часа после взвешивания он уже готовился к первой схватке.
Психологическому сосредоточению на схватку Лусталло придавал решающее значение. Который раз в первой схватке он блестяще укладывает соперника на лопатки, выполнив коронный бросок зависом — «вертушку» уже на первой минуте.
Уже не первый раз Лусталло отмечал, что в первой схватке на соревнованиях он как будто бы заранее запрограммирован на победу.
А вот во второй схватке, наоборот, всё происходит так, будто бы он запрограммирован на поражение.
Вторая схватка с сильнейшим борцом Русланом  Марчиевым вышла испытанием не только психологической готовности Лусталло, но и его спортивной формы после изнурительной сгонки.
Уже несколько крупных соревнований Лусталло пытается преодолеть отрицательный психологический синдром второй схватки, она проходит необычайно тяжело и неудачно.
Мастер понимает, что пора побороть столь навязчивый рефлекс.
Две «вертушки» в течение первых трех минут принесли Лусталло четыре выигрышных балла, но не дали чистой победы. Началось испытание выносливости организма, согнавшего семь килограммов веса.
Марчиев, напротив, свеж. Видя, как Лусталло теряет быстроту, начинает яростно его атаковать. Он мастерски входит в ноги, и раз за разом сбивает мастера в партер. Однако в партере физически мощный Лусталло не позволяет перевернуть себя.
К концу шестой минуты Марчиев сравнивает счет. Лусталло понял: схватка, по сути, досрочный финал в борьбе за первое место.
Всё начинается сначала, потеря преимущества — тяжелый психологический сбив для борца, пожалуй, самый труднопреодолимый. Тогда как у соперника, напротив, эйфория, он действует уверенно и результативно и вот уже счет 6:4 в пользу соперника.
В голову Лусталло лезут навязчивые мысли, опять всё идет по накатанному сценарию. Неужели он так и не сможет прервать устоявшийся синдром поражения во второй схватке.
— Сейчас или никогда! — Лусталло делает отвлекающее движение туловищем влево, затем следует мощный порыв вправо и вход в ноги противника.
Врезавшись в подвздошный гребень Марчиева, он чувствует хруст правой ушной раковины, но подрывает руками бедра противника, не обращая внимания на резкую боль.
После схватки мастеру скажут, что он дико зарычал в момент выполнения подрыва.
Марчиев упал на полумост, затем довернулся на грудь, и Лусталло, получив два балла, сравнял счет.
Из правой ушной раковины обильно сочилась кровь. Арбитр остановил схватку и отправил Лусталло к врачу.
И снова, уже сидя на стуле у врача, Лусталло твердил про себя одну и ту же фразу:
— Сейчас или никогда, сейчас или никогда!
Он понимал,  душа требует приказа и, выходя на ковер, твердил:
— Сейчас или никогда!
Тяжелой походкой он подошел к центру, левой рукой поправил свои непокорные русые волосы и, казалось, обреченно застыл в высокой стойке. Он был совершенно открыт для атаки противника, чем последний не мог не воспользоваться.
Марчиев великолепно атаковал обвивом правой ноги, но Лусталло был готов к такой атаке. Он опередил Марчиева на долю секунды и ответил контробвивом.
Противник, взлетев высоко в воздух, грациозно выгнулся всем телом, тем самым спас свои лопатки от чистого касания ковра.
Судьи оценили бросок в два балла, и Лусталло снова вышел вперед.
«Сейчас или никогда! Я должен преодолеть синдром поражения во второй схватке. Сейчас или никогда»,— изможденный организм Лустало подчинился психологическому внушению.
Как только Марчиев встал в положение обязательного партера и судья дал свисток, Лусталло мгновенно выполнил обратный захват дальнего бедра противника. Первые же попытки втащить противника на свое левое бедро вызвали помутнение в сознании. Трибуны, полные зрителей, поплыли, как в тумане перед глазами, казалось, нет сил продолжить атаку.
Однако Лусталло знал, что теоретически это преодолимо, и мысленно твердил: « Надо, надо, надо. Сейчас или никогда!».
Его согнутое вперед тело с захваченным намертво бедром противника начало постепенно разгибаться, ноги по сантиметрам стали поднимать переплетенную конструкцию двух мускулистых тел.
Марчиев яростно сопротивлялся, упершись двумя руками в ковер. Его тело, словно натянутая струна, постепенно прогибалось. Как только ноги Лусталло выпрямились, он резко прогнулся назад. Это последнее усилие под мысленную команду «надо», выполненную с мощным выдохом, довершило переворот. Однако Марчиеву вновь удалось избежать чистого поражения.
Лусталло повел в счете четыре балла, теперь нужно во что бы то ни стало выстоять две минуты обязательного партера. Лусталло, казалось, находился на грани. Он тяжело дышал, его мощная мускулатура бывшего гимнаста была предельно напряжена. Она, словно гигантская анаконда, сжимала его грудную клетку и затрудняла работу сердца. Мастер чувствовал быстрые тяжелые удары сердечной мышцы даже в кончиках пальцев дрожащих от напряжения рук.
Предательские мысли о синдроме второй схватки он снова подавил жестким приказом — надо.
Марчиев был горцем, а горцы не знают усталости. Он из тех, кто не теряет надежды, из тех, кого захватывает азарт борьбы. Да и выглядел он свежее Лусталло.
Словно наездник он оседлал мастера в обязательном партере и стал терзать его переворотами разгибанием и прогибом.
Вот здесь- то и пригодились Лусталло жесточайшие уроки многократного призера чемпионатов СССР Леонида Колесника, и олимпийского чемпиона -тяжеловеса Александра Иваницкого, великолепных ленинградских борцов, мастерски владевших такими переворотами.
Лусталло выдержал яростные атаки Марчиева, его молниеносные переходы от переворотов прогибом к переворотам разгибанием и даже сумел слегка восстановить силы для последней двухминутной борьбы в стойке.
Заключительную двухминутную часть схватки Лусталло начал, мысленно повторяя приказ « сейчас или никогда».
Предвидя яростную атаку Марчиева, Лусталло принял низкую стойку и, казалось, с трудом удерживал равновесие, касаясь ковра правой кистью. Однако это была тактическая уловка мастера.
Как только Марчиев попытался захватить правой рукой левое плечо Лусталло и выполнил шаг правой ногой вперед, Лусталло, захватив левой рукой правое предплечье Марчиева сверху, мгновенно завис и провалился под идущего в атаку горца.
Марчиев рухнул вперед, словно перед ним разверзлась бездна, вращающееся тело Лусталло увлекло и закрутило его. Он, не успев прогнуться, прокатился по ковру обеими лопатками.
Лусталло скорее почувствовал, чем увидел, что арбитр выбросил руку вверх в знак чистой победы. Мастер стоял на одном колене, и не было сил подняться в стойку. Не чувствуя особой радости, он просто испытывал глубокое удовлетворение от того, что преодолел психологический синдром второй схватки.
И еще, четко понял, что сильнее Марчиева впереди у него противника нет.

Лусталло против великолепного эстонца Самберга

Эстонец Ааре Самберг боролся блестяще!
Сухопарый, длинноногий самбист легко вбрасывал правую ногу на заднюю подножку, основательно загружал всем своим весом противника, затем разворачивался вперед и легко бросал его подхватом двух ног.
Столь великолепному исполнению «грузинской комбинации» противники не могли противостоять, и Самберг легко дошел до полуфинала.
Лусталло же боролся, применяя различные технические приемы. Для каждого противника он находил наиболее рациональные, учитывая индивидуальные данные.
Мастер тоже дошел до полуфинала. Однако, поняв, что встреча с Самбергом предопределена, скрыл свое главное оружие, приготовленное специально для эстонца.
— Завтра в полуфинале я у тебя выиграю,— Самберг уверенно улыбался, остановившись около Лусталло.
Лусталло сразу понял — это попытка скрыть некоторую неуверенность, попытка бравадой погасить ее. Значит, не всё так хорошо в психологической подготовке Самберга.
— Ковер покажет,— вежливо произнес Лусталло и отошел от завтрашнего конкурента.
Утром следующего дня Самберг снова постарался поколебать психологический дух Лусталло.
— Я видел сегодня ночью сон о том, что выиграл у тебя чисто,— бросил на ходу, разминающемуся Лусталло Самберг.
Мастер промолчал, но в душе снова отметил, что его молодой, талантливый соперник не уверен в победе.
Это окончательно сформировало его уверенность в том, что, именно он, Лусталло, выйдет победителем в их противостоянии.
Прозвучал свисток судьи, полуфинальная встреча великолепного длинноногого Самберга и гармонично сложенного Лусталло началась.
Лусталло не дал ни секунды молодому сопернику на тактические уловки. Он знал, что делать, учитывая рост Самберга и его необыкновенную способность бороться в захвате.
Стремительный вход в ноги Самбергу совпал с движением рук великолепного эстонца вперед, чтобы захватить куртку Лусталло.
Длинноногий Самберг не успел среагировать и принять оборонительную стойку. Лусталло легко поднял эстонца на плечи и с разворотом обрушил его на ковер.
Судьи мгновенно выбросили оценку, Самберг упал четко на спину, но, так как Лусталло коснулся коленом ковра, ему не засчитали чистую победу.
Мастер внимательно посмотрел в глаза поверженного на спину Самберга, крепко обхватив его бедра, и вдруг услышал нечто, что он с улыбкой вспоминает до сих пор.
Великолепно воспитанный эстонец вдруг тихо матерно выругался по-русски и закончил:
— Вот-т и верь после эт-т-того снам.

Лусталло, Зюга и арбитр Гарри

Гарри прекрасно понимал, что его ученик Зюга не выстоит против Лусталло, поэтому он вышел на ковер арбитром, чтобы превратить схватку для Лусталло в кромешный ад.
Зюга, выступавший за команду «Динамо», после пожатия рук быстро сделал шаг назад, чтобы Лусталло не смог захватить отворот его самбистской куртки.
После свистка арбитра он быстро сместился в угол ковра, Лусталло сделал попытку в прыжке достать куртку Зюги, но не тут-то было. Зюга тут же оказался за ковром, следует свисток арбитра, и самбисты возвратились к центру. Только Лусталло почти бегом, а Зюга медленно, будто его вели на голгофу.
Гарри весело схватил противников за отвороты курток и, приговаривая, «вперед, орлы», дал свисток, одновременно мастерски оттолкнув Зюгу от Лусталло в сторону края ковра.
Зюга немедленно спиной переместился в угол ковра и всё повторилось.
Лусталло снова прибежал к центру, чтобы опять испытать унизительную для бойца ситуацию, когда арбитр заодно со своим учеником, и оба пытаются самым наглым образом лишить его возможности завязать единоборство.
В такое трудно поверить, но случается нередко, особенно там, где проходили турниры, дающие мастерские места, и организаторы вкупе с судьями вершили свое неблаговидное дело.
Взрывной, эмоциональный Лусталло пришел в бешенство, он потерял выдержку и самообладание, и схватка превратилась в спринтерский бег от центра в угол ковра и обратно.
Лусталло ненавидел трусливого Зюгу, но еще больше хитрого Гарри, он готов был травмировать противника, пусть только попадет в руки отворот его куртки.
Наконец он не выдержал и сквозь зубы, ему казалось, тихо произнес: « Да, ты будешь , сука, бороться или нет!».
Гарри скорее догадался, чем услышал его язвительную фразу в адрес Зюги, и тут же остановил схватку.
Лусталло понял, сейчас Гарри объявит ему предупреждение и на этом всё кончится, он проиграет с минимальным преимуществом.
« Если он так поступит, врежу ему хлесткую пощечину, пусть снимают с соревнований», — решил Лусталло.
Однако, взглянув на своих учеников, которые болели за него и, трезво оценив обстановку, Лусталло изменил решение.
Он хладнокровно принял объявленное предупреждение, и решил во что бы то ни стало выиграть. Необходимо расслабиться и подавить бессильную злость, в любой обстановке нужно искать выход.
При очередной попытке войти в контакт с Зюгой Лусталло вдруг неудачно подвернул ногу и буквально рухнул на ковер. Встав на колено, он поднял руку, и Гарри немедленно остановил схватку.
Лусталло попросил медсестру заморозить голеностопный сустав и наложить тугую повязку.
Он заметил, что Гарри в это время сказал Зюге всего лишь два слова, одно из которых — «подсечка». Нетрудно понять опытному Лусталло, что Зюга попытается вывести его из строя, применив ударную подсечку под травмированную ногу.
Лусталло, прихрамывая, вернулся в центр ковра для продолжения схватки, в нем не чувствовалось былой решительности. Напротив, даже просматривалась некоторая обреченность.
Зюга же явно рвался в атаку.
Прозвучал свисток, Зюга быстро вошел в захват и попытался выполнить ударную подсечку под больную ногу Лусталло.
Лусталло мгновенно согнул атакуемую ногу в колене, быстро бросил забинтованную ступню вверх и в следующее мгновение ловко перехватил ногу Зюги контрподсечкой.
Он сделал это мастерски, Зюга промахнулся и потерял равновесие. Контрподсечка довершила дело, и Зюга мгновенно упал на лопатки.
Лусталло стоял, удерживая правую руку лежащего на спине Зюги двумя руками, и смотрел на Гарри, которому ничего не оставалось, как зафиксировать чистую победу.
После объявления победы Лусталло бодро пошел к развеселившимся ученикам, которые поняли, какой тактический ход применил в схватке их сенсей.

Мастер и Консуэло

— Смотри, Грей, это чудо не стоит на месте, будто песок обжигает ее прелестные ноги. Глаз не могу от нее оторвать. Помнишь, я подобрал замерзающую кошку. Когда она отогрелась, то стала, словно балерина на пуантах вышагивать у моих ног. Эта двигается также изящно. Какая лань! Посмотри, какой рост, стройная фигура, длинная шея… Нужно пригласить ее в мой ансамбль. О, Грей, приходите вместе, тебе тоже следовало бы овладеть искусством танца.
— Я обязательно порекомендую этой, как ты там выразился, «замерзающей лани» показаться Мастеру, так как он обратил на нее внимание. Но сам не приду, ростом не вышел, не прохожу под твои стандарты.
— Не дурачься, Грей, приходите вместе.
— Не приду, Мастер, вижу блеск в твоих глазах и слышу нежность в голосе. Признайся, ты уже видишь, как вы танцуете с ней на паркете.
— Да, мне нужна изящная партнерша, Грей.
— Она у тебя будет, Мастер.
В зеркальном танцевальном зале приглушенный свет, из мощных динамиков струился мягкий голос Дина Рида. Мастер в белом комбинезоне готовился к началу занятий, на паркете еще никого не было.
Она появилась, изящная, уверенная в неотразимости своей молодости.
— Ты приглашал меня, Мастер? Меня зовут Консуэло или просто Конси. Я хочу танцевать в ансамбле Мастера Лусталло, так тебя называют мои подруги.
— Замечательно, Конси, мне нравится твой смелый стиль общения. Подойди поближе. Тебя прислал Грей?
— Да, Мастер, он сказал, что ты восхищался мною на пляже. Или ты уже разочарован? — Конси смело подошла к мастеру.
Лусталло непроизвольно обнял ладонями ее шею и произнес:
— Какая длинная, прекрасная шея!
Его глаза встретились с глазами Консуэло, и он ладонями ощутил учащенное биение ее сердца.
Лусталло отпустил прелестную шею и посмотрел на свои ладони, потом прижал их к собственному лицу и снова услышал биение ее сердца.
— Какое чудо, я не ошибся, ты — необыкновенное существо. Будешь танцевать со мной.
— Я об этом не могла и мечтать, Мастер, постараюсь оправдать доверие.
После занятий Мастер провожал юную Конси. Они долго стояли около ее дома не в силах расстаться.
Возвращаясь, Лусталло спешил, как никогда, он скорее хотел позвонить юной красавице.
Войдя в квартиру, бросился к телефону, набрал ее номер. Она мгновенно ответила.
— Я ждала твоего звонка, Лусталло!
— Конси, завтра встречаемся в танцзале, будем смотреть мастеров международного класса по танцам и готовиться к конкурсу.
— Да, Лусталло, я счастлива.
Мастер одержим стремлением подготовиться и успешно выступить на конкурсе, Конси великолепна, она будоражит его воображение.
         ***
Журчит кинопроектор, на экране лучшие пары Европы, Конси моментально схватывает интересные вариации. У них всё получается великолепно.
— Отдохнем, Конси,- Мастер обнимает стоящую в позиции Конси за талию.
Неожиданно Консуэло, склоняет красивую голову, нежные губы полуоткрыты, и позволяет Мастеру поцеловать ее.
Это начало необыкновенной любви Мастера и Ученицы.

Танго Мастера и Консуэло

Лидэ обожала Мастера, ее танцевальный партнер Грэй был его близким другом, они сидели в уютной гостиной и пили кофе.
Возлюбленная Мастера Консуэло поступила в университет в огромном городе Ч.
Зазвонил телефон:
— Это она, моя милая Консуэло, точно она! — Мастер ринулся к телефону.
— Мне одиноко, Мастер, я хочу тебя видеть. Да, да, сейчас, ну хорошо через полтора часа. Ты прилетишь на своем «голубом вертолете», иначе я умру.
— Да выезжаю, Конси, сейчас же!
— Мастер, тебе не следует ехать! — Лидэ была просто в бешенстве,— противная девчонка! На улице идет мокрый снег, дорога покрыта льдом и водой, она не думает, что говорит! Не надо ехать, Мастер! 120 км такой дороги за полтора часа — это самоубийство.
— Бесполезно его останавливать, Лидэ, всё равно поедет,— Грэй, затянулся сигаретой, затем начал выпускать дым кольцами вверх.— Десять колец, слышишь, Мастер. Ставлю десять к одному, что ты доедешь. Привет от меня Конси.
Мастер не стал отвечать Грэю, он уже бежал по лестнице вниз. Выскочив на улицу, понял, что впереди тяжелые два часа пути, никак не меньше.
Несколько раз он чуть не слетел с дороги, особенно опасно было, когда по встречке проходили большие грузовики, но Мастер успевал среагировать.
На крутом повороте перед городом он не сбросил скорость, автомобиль заскользил по ледяной поверхности, и ему чудом удалось избежать столкновения. Однако Мастер был абсолютно невосприимчив к опасности, он думал только о любимой.
Через полчаса мастер и Консуэло уже мчались обратно.
— Господи, помоги нам благополучно закончить эту бешеную гонку в ночи,— шептала Консуэло, напряженно всматриваясь в черное безмолвие.
Они оба были чисты перед Господом, и тот позволил им станцевать свое танго под великолепную мелодию « Кумпарситы».
Мастер сгорал, как свеча, безнадежно, всполохи пламени рвали одежды.
Полуулыбка и чувственный рот жар источали, его пожирая:
— О, Консуэла, — шептал он, сгорая.
Бедра точеные
Свинги бросают,
Кик, пируэт, грудью касание,
Страсть, поцелуй,
Он в объятиях желания!
Танго — любовь,
Пламенем кровь,
В глазах черный омут,
Зрачки лишь блуждают.
Стремительно тая,
Ночь пролетает.
— О Консуэло пора возвращаться!
— Мастер, любимый, я не хочу!
— Конси, я снова к тебе прилечу.


Увези любимую из городских джунглей

Фото Автора. Слева «танцующий лес» — Изогнутые, закрученные березы. Ночью в свете пылающего костра — это нечто колдовское.

Увези подругу из городских джунглей в скалистые горы,
Лучше на Джомолунгму!
Дай ей веревку в руки.
Пусть страхует тебя над пропастью.
Возьми ее на поруки,
Отвечай за нее своей гордостью!
Полюби ее на природе, на испытаниях.
Это истинный путь к любви, а не к страданиям!
Синюха, скалы,
Майбалык.
Мы прибыли,
Нас встретил Бога Лик.
Мы на коленях помолились
И в котловину
к озеру спустились,
В березовую рощу.
Зашелестели листьями
Подруги наши,
Фурии — березы,
Вдруг закачались кронами своими.
Вернули нам мечты и грезы:
Палатка, ночь,
рок-музыка шальная,
и ты, моя подруга,
верная, родная.

Здесь, в космической котловине «Казахской Швейцарии», на соленом озере Майбалык мы проводим первую половину своего летнего отдыха.
Этот уникальный водоем расположен в степи в предгорье величественной красавицы Синюхи. Так прозвали остроконечную сопку, взметнувшую скалистые пики к облакам. Она, как огромная многокилометровая стена с суровыми скальными хребтами и башнями, преграждает путь в чудесный оазис, в котором зеркальные чаши больших и малых пресных озер окружены сосновыми лесами, причудливыми скальными городами, глухими заболоченными впадинами.
В зеркально чистых озерах несметное количество рыбы, а в девственных  лесах привольно бегают козы, маралы, зайцы и лисы. Из дальних огромных лесных массивов, раскинувшихся на полтораста верст к югу, сюда забредают сохатые, прибегают стаи волков, а холодные студеные степные ветры зимой загоняют полчища сайгаков.
В небе кружат могучие орлы, и всемогущий творец изваял для них на вершине неприступной сопки каменное плато, где удобно разместилось огромное орлиное гнездо. Здесь можно найти целое кладбище обглоданных костей диких животных, побывавших в когтях пернатых хищников.
Навечно творец превратил в каменное изваяние орла, унесшего в свое гнездо и погубившего хрупкую красивую девушку. И веками стоит рядом с орлиным гнездом сопка с огромным каменным хищником. Его крылья имеют неодинаковые очертания. Правое, поросшее лесом, словно наполнено жизнью. Левое крыло, в которое ударила молния творца, чернеет гигантскими  оплавленными запекшимися струпьями.
Несколько выше орлиной сопки покоится огромная голова спящего рыцаря, навсегда вбитого в матушку- землю другим, еще более могучим исполином. Удивительно красив он в своем вечном сне, некому закрыть его правый глаз под изгибом вскинутой брови, так и смотрит грозно он на поле битвы.
Ниже лежит в ожидании команды уснувшего богатыря огромный белый верблюд, слегка прикрыв глаз. Он зорко наблюдает за раскрытой пастью извивающегося в предсмертных судорогах дракона.
В немом изумлении застыли на стенах, в башнях, у бойниц многочисленных крепостей воины, ставшие свидетелями битвы космических исполинов. Даже озера застыли, поблескивая зеркальной сталью, а ветер спрятался и затих в лесных массивах.
Нас тянуло в этот заповедный край  как магнитом. Собравшись ранним утром, мы совершаем восхождение к вершинам Синюхи, поднявшись, любуемся величественной панорамой и спешим вниз, туда, где нас ждет чудесный отдых.
Мы наслаждаемся прохладой пресноводных озер чудесного края, пока ярко светит солнце, прибрежный песок согревает загорелые тела, а скалы и сопки четко просматриваются на фоне голубого неба. Вечером возвращаемся в лагерь.
Это жизнь, каждая минута которой ощущается всем существом. Мне хочется вскинуть руки вверх и кричать: я живу и люблю необыкновенное красивое создание, которое мне доверило свою жизнь. Часто эхо повторяет мои возгласы: «Вера, Вера!».
Вокруг нашей палатки полные таинственной красоты огромные извивающиеся березы. Это природа, как пьяный скульптор, изогнула их в такие необычные формы, что тому, кто их не видел, трудно представить, что такое возможно.
Когда надвигаются сумерки, мы разводим костер, включаем магнитофон, начинается грандиозная дискотека. Вокруг нас в причудливых позах двигаются белые фурии. Это ожили танцующие березы. Только тревожный долгий крик птицы с озера иногда вдруг нарушает это очарование и возвращает нас в объятия обыденной жизни.
Так проходят дни и вечера, нам не нужно общество, не интересует цивилизация, мы не слушаем радио, не смотрим телевизионные передачи. Утро мы встречаем с восходом солнца. Огромный багровый шар, бодрящая прохлада, стремительный бег к берегу озера, чтобы броситься в объятья прохладной воды. Разве это не райская жизнь? В первозданном виде, без каких бы то ни было одежд, мы ныряем и плаваем в соленой воде, а, выйдя из воды, даже в самые ветреные дни не чувствуем холода.
Растершись полотенцами и одевшись, взбегаем на крутой степной холм и любуемся красивыми жеребцами и кобылицами, вокруг которых носятся молоденькие жеребята. Траектории их забегов, неожиданные остановки, крутые развороты не поддаются никакому логическому объяснению. При приближении к семейству жеребец дружелюбно поворачивает красивую голову в сторону Веры, словно признает ее великолепие и восхищается ее совершенством.
Солнце поднимается, становится жарко, мы спускаемся в тенистую березовую рощу, к палатке, к соленому космическому источнику и готовимся к восхождению. Так продолжается день за днем, мы не чувствуем усталости, любовь и палящее солнце наполняют наши тела неистощимой энергией.
В выходные дни  на соленое озеро приезжают отдыхающие из окрестных санаториев, иногда вместе с экскурсоводом. Всех привлекают загадочные лечебные грязи, и вмиг весь берег превращается в хохочущую толпу черных негров.
Отрешившись от мирской суеты, стоит на коленях старый казах, воздев к небу руки, шепчет молитву, просит Аллаха вернуть ему частицу молодости и здоровья. Закончив молитву, смирно лежит на прибрежном песке, намазав иссохшие ноги лечебной грязью.
Слегка захмелевший артист, плавая в соленой воде, долгое время оглашает космическую котловину своим красивым баритоном.
Суетится казашка, разжигая медный самовар, дети строят песочные замки и заполняют водой собственное маленькое озеро.
Соленое озеро окружено скальными выходами, в которых прячутся змеи, мы нередко встречались с этими существами.
 Как только наступает утро, из каменной россыпи появляется грациозная ящерица. Она устраивается на каменном плато и непременно ждет Веру. При ее появлении красивое создание приподнимает головку, вытянувшись на лапках и выгнув грациозную спинку, внимательно следит за ней. Вера протягивает руку, и милое существо тут же оказывается у нее на ладони.
Я намеренно обрываю рассказ, чтобы не утомить тебя, дорогой читатель, но продолжение, непременно, последует.

Женщины ради любви могут сделать невозможное!

1986 год трасса, ст. Курорт-Боровое — Целиноград — Астана — Караганда — Балхаш — Алма-Ата.
Я сижу за рулем уже часов десять, рядом моя юная, любимая жена.
— Вера, садись за руль, дорога пустынна. Сейчас научу тебя водить автомобиль!
Вера быстро пересаживается на место водителя.
Объяснил, как держать руль, поработали с педалями сцепления, тормоза и газа!
— Приготовься, заводишь автомобиль, выжимаешь сцепление, я врубаю первую скорость, плавно дави на газ и держи ровно руль. На дороге никого нет. Поехали!
Вера завела автомобиль, выжала сцепление и приготовилась нажать педаль газа. Я врубил скорость.
Вера резко нажала педаль газа и отпустила сцепление. Мотор взревел, как раненый секач и ринулся вперед — влево. Я схватился за руль и попытался вырулить вправо. Вера тоже крутанула руль вправо. Автомобиль пронесся по кривой и въехал в неглубокий кювет.
Машина уткнулась носом в землю, мотор пару раз дернулся и затих.
Это было настолько комично, что мы несколько минут умирали от смеха!
— Всё, любимая, первый урок окончен, следующий — на озере Балхаш! Надеюсь, ты не испугалась?
— Нет, ну, может быть, чуть-чуть!
— Отлично, это главное!
Второй урок уже на месте, на окраине села Чубар-Тюбек.
Днем купались, загорали, бесились на Золотом пляже озера Балхаш, поглощали сладкие балхашские помидоры, наслаждались арбузами, дынями, исследовали скалистые кручи, а когда спала жара, выехали в степь.
Выбрали абсолютно ровный участок величиной с футбольное поле.
— Садись за руль и нарезай круги по степи.
— Как, я одна буду в машине?
— Да, конечно, представь себе, что я упал со скалы, и тебе срочно нужно отвезти меня в больницу. Ты же меня любишь?
— Да, да, сто тысяч раз «да»!
— Вот и хорошо, крутись вокруг меня.
О женщины, ради любви вы можете сделать все!
— Вера — молодец, классно, супер! Ерунда, что заглох мотор, заводи снова и вперед! — Я кричал, бегал рядом с автомобилем, вдохновлял ее своим уверенным видом и иногда даже крутил сальто в воздухе.


Вижу, парень, ты приготовился к бою!
Это произошло в одном из путешествий. Мы прошли город Караганду и на большой скорости понеслись по безлюдной степи. Вера вела автомобиль, а я отдыхал, чтобы сменить ее, когда стемнеет. Солнце клонилось к закату. Жара спала, но было душно.
Отдыхая, я следил за тем, как Вера уверенно ведет автомобиль. Короткие шорты бежевого цвета подчеркивали стройные, сильные ноги. Какое счастье, что я ее встретил. Это Боги одарили меня такой красавицей.
Ну, вот. Только подумал, что всё у нас складывается хорошо, как последовало наказание. Автомобиль тихо скользил по инерции, мотор заглох. Мы остановились в самом неподходящем месте, в выемке. Позади мост, впереди 200 метров дороги, уходящей вверх.
Я вышел, открыл капот, попросил Веру завести автомобиль. Несколько бесплодных попыток, и я понял -сели основательно. Смеркалось.
С тоской посмотрел на запад, как только солнце скроется, наступит кромешная тьма. Мимо проносились большегрузные машины. Попытался остановить. Бесполезно…
Правда, один притормозил, оглядел стройную девушку в шортах, на мою просьбу отбуксировать до ближайшего селения, весело с акцентом прокричал: «Девушка возьму, тибе нэт». «Ну, и катись»,— про себя сказал я и стал останавливать другие машины.
Остановилась потрепанная «копейка». Из нее вышли двое мужчин и подошли к машине. Один из них быстро спросил:
— Запаска есть?
— Есть,— машинально ответил я.
— Продай! — требовательно проговорил мужчина, второй внимательно посмотрел на Веру.
Мне это явно не понравилось, я сразу обратил внимание на наколки на руках и жестко отказал.
«Уголовники»,— промелькнуло в мозгу. Сказав, что разговор окончен, стал останавливать проезжавшие автомобили. В глухой степи, когда вот-вот стемнеет, никто не хотел останавливаться, становилось не по себе.
Из «копейки» вышел парень с шальными глазами и позвал друзей. Они открыли капот своего автомобиля и начали переговариваться. «Стемнеет, сами возьмем»,— прошептал один, и они начали разливать в стаканы водку. В машине оказался еще человек, тот вообще не показывался. «Наверняка, вооружены»,— подумал я.
Быстро темнело. У меня на поясе кинжал и чака, этого будет достаточно. Ну, а если у них ствол?
Мысли неслись вскачь, я обдумывал возможные варианты. Вера, почувствовав угрозу, стала отчаянно махать проходящим автомобилям. Бесполезно, машины проносились мимо. Положение стало весьма угрожающим, когда надвинулась кромешная тьма.
И тут, к моему удивлению остановился наш советский «джип», ГАЗ-69. Из него бодро выскочил крепкий парень и воскликнул: «Вижу, ты парень приготовился к бою!» — «Верно»,— сказал я и попросил помочь. «Быстро трос, Коля!» — скомандовал он напарнику. Они накинули трос, мы сели в автомобиль, и «джип» потащил нас вперед. У ближайшего селения остановились. Было уже очень темно.
Я был потрясен новыми друзьями. То, что они смелые и благородные люди, подтверждает их поступок. Но то, что продемонстрировал Виктор, — это талант.
Он буквально на ощупь разбирает трамблер, карбюратор, выкручивает свечи, снимает крышку двигателя и проверяет зазоры клапанного механизма, то есть проводит ревизию сразу всех механизмов. Вы полагаете, что на это ушло много времени? Отнюдь нет, всё проделано за час.
Закончив обслуживание, он спокойно заводит автомобиль, устанавливает зажигание и говорит: «Всё, можете ехать!».
Посовещавшись, мы решили остановиться на ночлег. За чаем узнали, что они из Ташкента, пчеловоды, возвращаются из России, где присматривали место для переезда.
Утром ехали вместе почти до города Балхаша, расстались хорошими друзьями. Вот так, а ведь могла произойти трагедия.
Позже узнали, что в ту ночь на трассе задержали четверых бежавших из колонии преступников. Возможно, это и были визитеры из «копейки».


Бешено рушил я тонкую сталь иномарки! Авария
Я шел с огромной скоростью, когда еще издали заметил поврежденную иномарку на обочине. Мелькнула мысль — брошенная после аварии машина.
Пронесся мимо, краем глаза увидел судорожное движение упавшей на рулевое колесо головы водителя иномарки.
Утренний сумрачный туман, моросящий дождь, дорога покрыта тонким слоем воды.
Выполнял экстренное торможение двигателем, чтобы избежать заноса, автомобиль ровно скользил по мокрому асфальту. «Скорее, скорее»,- торопил я себя и, не ожидая полной остановки, развернулся на 180 градусов.
Ринулся обратно.
Покореженные дверцы иномарки заклинило. Водитель без сознания, обильное кровотечение, медлить нельзя ни секунды.
Со мной боевой топор с метровой стальной рукояткой. Именно он выручает в тяжелых ситуациях.
Бешено рушил я тонкую сталь иномарки.
Силой взрывной обладая в аффекте, огромной!
Юношу вытащил, нежно прижавшись к кровавому телу.
Кровь пропитала мой белоснежный прикид.
Смерть была рядом! Спасать нужно жизнь!
Бросить пришлось аварийный «болид».

«Смерть всегда рядом, сумей заслужить жизнь».

Вперед, трейсер, у тебя всего пять минут. Паркур

С юга и востока долину окружают леса и сопки, с запада - бесконечные степные холмы, увенчанные березовыми рощами, с севера - глубокий каньон, по которому уже столетия медленно течет река.
Долина Бедных - так прозвал народ это средоточие брошенных недостроенных голиафов.
Здесь нагромождение огромных полуразрушенных дворцов, двух-трехэтажных, со сломанными внутренними перегородками, сколотыми с фасадов каменными плитками, разобранными крышами и стенами, выбитыми оконными рамами.
Долина, некогда цветущая, изрыта траншеями, котлованами, заполнена нагромождениями бетонных плит, кучами кирпича и щебня, брошенными бетономешалками, огромными железными емкостями с застывшим раствором, встроенными в матушку-землю прочными подвальными казематами, которые вполне могут служить бомбоубежищами.
И дернул же нас черт остановиться в столь опасном месте, да еще в полночь.
Как только мы вышли с Мишелем из машины и отошли к развалинам, с другой стороны в работающий автомобиль вихрем ворвалась тройка юных хулиганов-угонщиков. Мотор взревел, машина понеслась по ухабистой дороге. Мы замерли, как истуканы, и глупо улыбались.
— Ну, ловкачи, ну, артисты,— моя мысль заработала стремительно:
— Мишель, дорога через пару километров выходит к каньону, они обязательно постараются уйти по мосту в город, а там ищи ветра в поле.
Мост - деревянный, старый, узкий.
Вперед, трейсер, если ты сумеешь преодолеть эти развалины и каньон за три, максимум за пять минут, то перехватишь их на мосту. Постарайся встретить их непременно на мосту.
Я бегу за ними. Со мной мой верный томагавк, он у меня всегда на поясе. Запру угонщиков сзади, если даже они сумеют развернуться, съездов с дороги нет.
Двухметровый Мишель, акробат, гимнаст, член сборной трейсеров, мгновенно понял, что нужно делать.
Вот он момент, когда владение искусством паркура должно сыграть решающую роль в перехвате. На небе яркая полночная луна, светло как днем.
Я был уверен в том, что Мишель справиться. Мы тренировались с ним при любой погоде в любое время суток.

Мишель рванулся, словно воин,
Старт чемпиона был достоин.
Первый прыжок через забор,
Отлично, даже перебор!
Другой живот бы распорол,
а он вошел в прекрасный рол.
Взлетел на крышу каземата,
Прекрасна молодость, ребята!
Песок на крыше словно бисер.
Устойчив, хладнокровен трейсер.
Прыжки, родео, развороты,
Бег по стене и перелеты,
Каньон, карниз, стрелою вниз,
Как птица, в воздухе завис.
Вонзился в воду, дна коснулся,
Руками мощно оттолкнулся,
Дельфином к берегу поплыл,
Речную живность разбудил.
На берег выскочил, рывок,
И вот уж перекрыл мосток.
Угонщики на мост въезжали,
не думали и не гадали,
что встретит их мой внук Мишель.

В толпе

- Леон,  ты видел,  как две собаки нападают на человека?  Они, оскаливают
  свои трусливые пасти и бешено, взахлеб лают, резво наскакивают, еще быстрее отскакивают, стоит человеку рявкнуть: «Фу!».
Отскочив, они снова наскакивают, и так будет продолжаться до тех пор, пока человек не схватит камень и не швырнет в одну из них. Тогда раздается трусливый визг, и обе убегут, что есть мочи прочь.
Но если человек не может дать отпор, или, не дай Бог упадет, они тут же порвут на нем одежду, или хуже того, порвут его тело. У них нет жалости, если человек болен, им от этого еще лучше, они становятся много смелее и рвут человека с ожесточением.
Если рядом окажутся другие неблагородные твари, они тут же подключатся к этой вакханалии, будут рвать человека, словно не поделенную шкуру. И рычать при этом для возбуждения, вызванного собственной храбростью.
Мало кто осмелиться вмешаться в эту свару. Не дай Бог, порвут дорогой кафтан или обгадят слюной ядовитой.

Заползайте, Учитель

— Учитель, я на вашем месте написал бы уже не одну диссертацию!
—Не люблю я, Ал, по кабинетам ходить.
— А я вас научу. Заходите к проректору по науке со своей темой, или к председателю ученого совета. Допустим, они вас выпнули. Вы с другого хода на полусогнутых ногах. Вас снова выпнули. Тогда вы на коленях заходите. Не получится, заползайте, придавите вашу гордость. Не умеете вы с сильными мира сего общаться.
— Надо полагать, Ал, ты свою диссертацию так и делал?
— Хм, так делают карьеру, диссертации, добывают звания и многое другое…..
— В старости совесть замучает, Ал. Побойтесь за свою душу! Ни один мошенник, вор, бандит не избежит общения со своей душой перед смертью.
— Не пугайте, Учитель, давайте лучше вместе с вами диссертацию напишем, у меня и тема есть.
— Какая же?
— Рост борца прямо пропорционален мастерству.
— Как это понимать?
— Чем выше мастерство, тем выше так называемый рост борца на ковре.
— То есть?
— Ну, мастер спорта борется смело в высокой стойке, перворазрядник — в средней, а новичок неуверенно, в низкой стойке.
— Ал, но это же любому дураку понятно!
— А мы это научно обоснуем. Проведем исследования, докажем…
— Зачем же ломиться в открытую дверь, Ал…

Предательский порыв ветра чуть не погубил ее

Словно специально космические исполины сложили скалу Окжетпес из огромных гранитных плит, а на нее сверху положили, словно в наказание, огромного слона.
Веками лежит слон почти в облаках и зорко смотрит на восток в бесконечные степи. Оттуда приходили джунгары и пытались пройти этот рубеж, но не тут-то было.
Еще две огромные скалы, а за ними неприступная, увенчанная остроконечными скалами, сопка Синюха (Кокшетау) преграждали им путь в чудесный оазис. Эти три скалы называют три сестры.
Главная из них скала Окжетпес, что означает «не долетит стрела». Она — наше любимое место и сейчас. Когда мы приезжаем в Боровое, первым делом направляемся сюда.
Мы любили подниматься на скалу, останавливались под «слоном» и восхищенно осматривали озеро Боровое, его Голубой залив с неповторимой, таинственной скалой Жумбактас (Сфинкс), малые озера Лебяжье и Карасье, огромное озеро Щучье, большое количество скал, покрытых соснами с причудливыми скульптурными композициями наверху.
Вся эта красота окаймлялась уникальнейшей грядой живописных сопок, следующих друг за другом.
Разве не заинтригуют туриста сопки: лежащий Белый Верблюд или Спящий Рыцарь (Жеке Батыр), окаменевший Орел или красавица Кокшетау (Синюха). А каменный стол на сопке Орлиное Гнездо или Чертова катушка на Синюхе так и зовут подняться и посмотреть, что это за чудеса такие сотворила природа в одном обозримом месте.
Местные альпинисты облюбовали скалу Окжетпес, организовав для туристов восхождения на самую вершину. За плату альпинист ведет двух-трех, а иногда и целую группу на опасную скалу.
Самое опасное место проходят, пользуясь протянутой через страховочные крюки веревкой, поочередно пристегивая туристов к веревке по одному.
Они гуляют по спине огромного слона, фотографируются и довольные спускаются вниз. Я и Вера часто наблюдали за ними.
В 2003 году я легко поднялся до огромного камня под слоном, помахал Вере, и пошел на спуск.
По пути я встретился с двумя девушками, которых вел вверх альпинист. Мне показалось, что более полная, неспортивного вида девушка очень боится этого восхождения, но желание сфотографироваться на вершине взяло верх.
Девушка очень привлекательная, на ней надета яркая гламурная курточка, которая была расстегнута. Красивая грудь бросалась в глаза, я посоветовал ей застегнуть курточку. Она поняла мое замечание по-женски, улыбнулась, явно довольная произведенным впечатлением.
Я не стал объяснять причину замечания, ничего не сказал молодому альпинисту и очень пожалел об этом впоследствии. Быстро спустившись вниз, уселся рядом с Верой у огромной сосны и стал наблюдать за подъемом в бинокль.
До того места, куда каждый смелый человек добирался легко, альпинист довел их не без труда. Они устроились на огромном камне под «слоном» и отдыхали.
Альпинист бесстрашно прошел до самого верха, спускаясь, протянул веревку через страховочные крюки.
Первой он провел девушку спортивного телосложения. Пристегнувшись карабином к веревке, она уверенно преодолела опасные места и показалась на спине «слона».
Вторая девушка двигалась крайне неуверенно, однако альпинисту удалось довести её до самого опасного места. Он проверил карабин, которым пристегнул её к веревке, и скомандовал жестко: «Вперед!».
Преодолеть предстояло несколько метров пути по округлости камня, отклонившись назад над обрывом в сотню метров. Девушка двигалась нерешительно.  Я наблюдал в бинокль, как она, дрожа всем телом, поставила правую ногу позади левой, скрестив ноги, и вцепилась в веревку двумя руками. Площадь опоры оказалась минимальной, в борцовском поединке подобное допускают только самые зеленые новички, в скалах такое подобно самоубийству.
В этот момент предательский порыв ветра забросил расстегнутую курточку ей на голову и  лицо. Она инстинктивно отбросила куртку левой рукой.
Отпустив веревку, она мгновенно потеряла равновесие и рухнула спиной вниз. Удар, очевидно, оказался не сильным, туристка повисла на страховочной веревке, но тут же снова схватилась за нее левой рукой.
Какое счастье, что она была профессионально пристегнута карабином к веревке в области живота.
Услышав ее крик над обрывом в сто метров, крик погибающей жертвы, я сжал руку Веры так, что она охнула.
Альпинист не растерялся, послышался мощный и четкий голос: «Подтянись и ползи по камню, я рядом».
В минуты смертельной опасности человек делает невозможное, мозг включает неприкосновенный, жизненный ресурс.
Она преодолела, подтягиваясь на руках, самые опасные метры, а сверху ее подхватила подруга.
Очевидно, девушка испытала очень сильный стресс, их всех не было видно минут тридцать. Потом они появились и очень осторожно с большим трудом преодолели опасное место.
Так, не учтя маленькой детали, можно потерять жизнь. Ей повезло. Если бы ударилась о камни головой, все могло закончиться крайне трагически, голова была не защищена.
Таким было серьезное предупреждение свыше.
А вообще-то горы не прощают легкомыслия.

Свобода, ревность, обновлённая любовь!
Свобода в любви никогда не заставит наделенную божественным разумом возлюбленную отказаться от своего избранника. Случайную влюбленность, которая может погубить любовь, можно преодолеть взаимной свободой, абсолютным доверием и иногда созданием условий для возникновения ревности. Как говорится: клин клином вышибают. Может быть, это только для равнозначных в обаянии влюбленных, я могу и ошибаться. (Запись из дневника)

— Гейл, я нашел твои стихи на столе, они посвящены «рыжему тигру». Ты что, влюбилась?
Лу хотел сделать строгое лицо, но у него ничего не получилось, и он рассмеялся.
— Ты уже переспала с ним? Ну же, Гейл, расскажи честно, обещаю не устраивать сцену ревности. Да и не получится у меня, я к такому отношусь спокойно, ты же знаешь.
Гейл смутилась:
— Понимаешь, Лу, с этим парнем я на сборах играла в настольный теннис. Как он красиво играет, весь такой эластичный, мягкий… В общем, он мне понравился. Теперь я думаю о нем, хочу с ним встретиться, он пригласил меня на вечеринку. Ты разрешишь мне поехать в Чел?
Реакция Лу была мгновенной!
— Гейл, всё в нашей власти, едем вместе, представишь меня как своего брата, идет?
— Ты предоставишь мне полную свободу, Лу?
— Обещаю, Гейл. Но в таком случае я тоже свободен, согласна?
— Да, Лу.
— Отлично, Гейл, повеселимся!
Лу решил проверить, как отнесется Гейл к своей страсти, если ее Лу увлечется другой женщиной.
На вечеринке Гейл была полностью увлечена мягким рыжим Майклом. Лу увлекся хозяйкой квартиры Мэри, она оказалась свободной. В компании веселились еще две парочки.
Все заметили, как красиво танцевали Лу и Гейл. Им пришлось выполнить просьбу гостей и станцевать настоящий рок-н-ролл. Все были от них в восторге.
Мэри бросилась к Лу и поцеловала его.
— Ты — мой, — прошептала она.
Гейл повернулась к Майклу и, прижавшись к нему, тихо прошептала:
— Обними меня, Майкл.
Лу с удовлетворением отметил, что Гейл сказала это с наигранной веселостью, тепла в ее голосе не улавливалось. Он решил идти до конца и ночь провел с Мэри в ее спальне, разумеется, не изменяя реально возлюбленной Гейл.
На утро Гейл хотелось одного - скорее вернуться домой. Она сидела в автомобиле, прижавшись к Лу, и ей казалось, что автомобиль едет очень медленно. Она любила своего Лу так же сильно, как это было в первую страстную неделю их любви.
Однако страсть Гейл к Майклу не погасла так сразу. Лу понял: они провели беспокойную ночь в гостиной комнате вместе с другой парочкой и близости между ними не было.
Гейл призналась Лу в том, что она больше прислушивалась к тому, как в спальне вели себя ее Лу и обаятельная Мэри.
— Что ж, любимая, я готов предоставить вам возможность встретиться в отеле.
— Всего лишь один вечер, Лу.
— Хорошо, снимем номер, и я вас покину. Но, как и в прошлый раз, я свободен в своем поведении.
— Да, дорогой.
В номере гостиницы Гейл не скрывала своей страсти к Майклу. Лу недолго наблюдал за возлюбленной.
— Пойду, погуляю, Гейл,— Лу решил не мешать влюбленным.
Выйдя на проспект, он стал рассматривать прогуливающихся девушек, ему требовалась самая красивая.
Кисси сегодня не спешила, она приехала посмотреть на Бродвей областного города. В их Баландино всего-то три улицы, лужи, грязь. А еще она хочет попробовать познакомиться с хорошим парнем.
Лу сразу обратил внимание на девственно прекрасную девушку.
— Девушка, ставлю десять против одного, что вы не из Чел и на Бродвее первый раз.
— Как вы догадались?
— Если назовете имя, то скажу.
— Кисси.
— В этом имени разгадка. Вы как котенок, естественны и обаятельны, а главное: любопытны и осторожны одновременно. Меня зовут Лу, я честно признаюсь, хочу поужинать в ресторане отеля в компании с таким существом, как вы. Обещаю отвезти вас после ужина домой. Прошу, не отказывайтесь! Тем более, что я уверен, ваши подружки с интересом послушают о том, где вы были. Идемте, прошу вас… В театр уже поздно, кино и магазины - банально.
Лу и Кисси вошли в зал ресторана, сели за столик, заказали ужин.
Посетителей было мало, никто не танцевал. Лу весело рассказывал о прибалтийских варьете, ленинградских танцевальных залах, африканских студентах, у которых он научился танцевать блю-джи и многое другое. Кисси слушала с интересом, на столе стояла неоткрытая бутылка шампанского.
Совершенно неожиданно к ним за столик подсела пара, которую Лу ожидал увидеть. Это были Майкл и его возлюбленная Гейл. Лу сделал вид, что удивлен, однако именно такого развития событий он и хотел.
Ужин подходил к концу, и Кисси попросила Лу отвезти ее домой. Лу прихватил шампанское и галантно откланялся. Гейл ревниво рассматривала Кисси, не слушая Майкла, который предложил ей выбрать марку вина.
— Я ничего и никого не хочу. Майкл, проводи меня в номер и исчезни!
Лу рассчитывал на ревнивую ситуацию, но не на столь сильную.
Взяв такси, Лу, отвез Кисси в Баландино, тепло поблагодарил ее и через час вернулся в номер. Шампанское он подарил таксисту, чем немало удивил того.
Ожидание в течение часа довело Гейл до бешенства.
— Негодяй, ты меня не любишь?! — она толкнула Лу на диван. Схватив стоявший на столе графин с водой, начала поливать Лу.
Лу вырвал графин, схватил ее за руки и опрокинул на широкую двуспальную кровать.
— Ты мой! Кто эта девчонка? А впрочем, не всё ли равно, я так хочу любить тебя, Лу, я еще больше, чем прежде, люблю тебя, Лу!
Лу вел автомобиль на предельной скорости, они возвращались домой. И не было пары счастливее, чем Лу и Гейл!
Они бесились и смеялись, как в те первые дни любви, когда, как дети, валялись в сугробах пушистого снега, а сверху улыбалась полночная луна, наблюдавшая за безумным таинством любви. Хорошо, что трасса пустынна, и ее Лу трезв, как стеклышко.
Таким мастер Лу был всегда!


Мое имя Лусталло, француз, можно просто Лу

Инспектор Саймон прекрасно знал, что всеё, написанное о Барри, правда. Барри — мошенник, его, по меньшей мере, нужно уволить с работы. Однако Саймон хочет отдохнуть.
Он не станет топить Барри, но уж пусть этот негодяй постарается устроить ему достойный отдых. Роскошный ужин в ресторане — этого мало. Саймон хочет провести ночь с красивой, молоденькой женщиной.
Барри готов на всё, деньги у него есть. Поэтому Саймон заказывает самый знаменитый коньяк, самые изысканные блюда в дорогой номер.
Нужно привезти молодую, красивую девочку Джейн, и Барри вынужден обратиться к Лу. Тот знает девчонку Джейн из клуба, где работает Барри.
— Хорошо Барри, я привезу Джейн, но уверен, Джейн не станет спать с Саймоном.
— Это уже моя проблема, Лу.
— Ты ей платишь?
— Лу, я и тебе заплачу, главное привези Джейн.
— Мне не нужны твои грязные деньги но, если Джейн захочет, я привезу ее.
Лу презирал Барри, в одночасье потерял уважение к инспектору Саймону и решил их проучить. Он сделает всё, чтобы Джейн увлеклась романтикой скорости.
Джейн часто видела Лу в клубе, много слышала о том, что Лу классно водит автомобиль.
Получив записку от Барри, она с интересом села в авто к Лу.
Не следовало Барри поручать такое дело Лу.
Автомобиль понесся по меридиану, Лу выжал все, на что способен двигатель его механического друга, Джейн с восхищением любовалась огнями ночного города.
Меридиан ярко освещался уличными фонарями, Лу включил магнитофон, динамики взорвались от рока Элвиса Пресли.
— Я очарована полумраком, музыкой и скоростью.
— Пристегни ремень безопасности, выезжаю на скоростную трассу. Здесь молодые люди устраивают лихие гонки на авто, приезжают обычно парами.
В конце трассы молодежное кафе. Выигравших гонку проигравшие угощают за свой счет. Согласна поучаствовать, Джейн?
— О’кей, Лу, я согласна.
— А как же Барри и инспектор Саймон?
— К черту Барри и инспектора Саймона, я их презираю!
Автомобиль на огромной скорости ринулся за город и через три минуты оказался на великолепной трассе, с шестиполосным односторонним движением.
— Видишь этот гламурный автомобиль впереди. Как только мы поравняемся, он примет сигнал к гонке. Впереди 20 километров трассы, надеюсь, ты улыбнешься ему своей милой улыбкой!
— Конечно, Лу, это очень интересно!
— Отлично — это обычный вызов к гонке — маленький ночной драг. Надеюсь, ты забыла про Барри.
— Да, Лу, мне хочется, чтобы мы выиграли!
— Главное, улыбнись, сейчас реально схватимся с настоящим стритрейсером. А затем потанцуем в уютном ночном кафе. Уверен, тебе понравится.
****
Лу плавно прибавил скорость и, поравнявшись с ярко расписанным автомобилем, нажал кнопку стеклоподьемника. Правое стекло, где сидела очаровательная Джейн, опустилось. Лу включил дополнительное освещение салона.
Его предполагаемый соперник по ночной гонке мгновенно сделал то же самое.
Прекрасное лицо Джейн оказалось всего в десяти сантиметрах от юного, не по возрасту решительного лица стритрейсера, грациозно держащего руль своего автомобиля.
Лу четко фиксировал исходящие от молодого стритрейсера флюиды. Именно эти тайные потоки божественной энергии были подвластны его энергетической сущности, его интеллекту.
Природа одарила его умением поглощать их, перенаправлять, замедлять мощь и силу воздействия, а при необходимости и вовсе подавлять их, превращая противника в безвольное, не способное противостоять чему-либо существо.
Его мозг заработал с быстротой, превышающей скорость самого современного компьютера, который создало человечество.
Мозг фиксировал и мгновенно перерабатывал информацию о сопернике, вырабатывая стратегию и тактику в поединке.
Изящен, решителен, с легкой надменной улыбкой, уверенный в своем мощном автомобиле, такой, пожалуй, не уступит. Очевидно, имеет хорошую подготовку.
Честолюбив, наверняка выдержит правило, нажмет на акселератор именно после того, как закончит приглашение и подаст сигнал сиреной.
Главное, не уступить в быстроте реакции, работать с педалью газа мягко, даже нежно.
Лу любил свой автомобиль, который отвечал ему взаимностью.
Лу уверен в собственной сверхбыстрой реакции и ответной приемистости любимого авто.
— Одарите юного стритрейсера своей чудесной улыбкой, Джейн.
Джейн, грациозно повернув голову к незнакомцу, мило улыбнулась.
В ответ стритрейсер решительно произнес условную фразу:
— Имею честь пригласить вас на чашечку кофе. Через шесть минут буду ждать вас в кафе «Ночной драг».
Лу сразу отметил крейсерскую скорость автомобиля соперника - двести километров в час.
Юноша подал сигнал, и его автомобиль с ревом ринулся вперед.
Пронзительный визг покрышек автомобиля Лу на десятую долю секунды опередил этот рев, но Лу галантно придержал своего мустанга, они шли рядом и смотрели друг на друга.
Слегка самоуверенный взгляд юноши встретился с бездонным взглядом голубых глаз Лу.
« Их поколение ничем не отличается от нашего,— подумал Лу.— Они молоды, красивы и ничего не боятся! Их, как и нас, привлекает возможность получить в кровь бешеный адреналин. Однако для победы не это главное.Я люблю тебя, мой молодой соперник, за то, что ты существуешь.
Я счастлив, что могу испытать себя и советую помолиться Богу, чтобы он помог тебе, ибо уже знаю, что ты проиграл».
Мысли Лу, его энергетический посыл направлены на подавление атакующих биотоков мозга противника и одновременно, словно космический луч, вонзаются в энергетическую мощь управления собственным мустангом.
Лу больше ничего не видел кроме мерцающей точки в иссиня-черном безмолвии, которое разрезалось светом фар двух автомобилей.
Он четко улавливал постепенное угасание света фар своего соперника.
Энергетические силы Лу вошли в соприкосновение с Божественным духом, силами его любимца,умножая их, и он неумолимо уходил от молодого стритрейсера.
На спидометре стрелка плавно шла к отметке «двести тридцать километров в час», этого было достаточно, чтобы выиграть гонку.
Джейн любовалась красивым профилем Лу, его твердыми, слегка избалованными губами, абсолютно прямым, точеным носом, ее покоряла и завораживала сосредоточенность партнера, и своей нежностью она вливалась в один неудержимый поток бешной скорости.
Пять минут пролетели мгновенно. Лу сбросил газ, и автомобиль, мягко теряя скорость, катился к ярко освещенной площадке кафе «Ночной драг».
Автомобиль соперника поравнялся с мустангом Лу, и они вместе плавно замерли около белой финишной черты.
— Мы выиграли, Лу!
— Нет, дорогая Джейн, мы просто не проиграли эту великолепную гонку. Но я, надеюсь, заслужил право на первое танго с тобой в этом милом кафе! А как ты считаешь, мой юный соперник?
— Без сомнения! Ээ.. ваше имя?
— Лусталло, француз Лусталло! Можно просто Лу.
— Я — Дитмар, Дитмар Хетгер. И обязан вас пригласить на чашечку кофе.


Вставай, Влад, я прикоснулась к благодатному огню!

Благодатный огонь, или Святой Свет — огонь, выносимый из Гроба Господня.
Вынос Святого Света символизирует выход из Гроба Света Истинного, то есть воскресшего Иисуса Христа.
Глубокой воскресной ночью, просмотрев пасхальную службу из московского Храма Христа Спасителя по телевидению, я лег спать.
Моя любимая супруга с вечера участвует в проведении службы в нашем озерском Храме Покрова Пресвятой Богородицы.
В начале пятого часа ночи открывается входная дверь, и я слышу ее радостные возгласы:
— Христос Воскресе, Христос Воскресе. Вставай, просыпайся, засоня, я прикоснулась к Благодатному Огню и держала свою руку в его пламени! Он совершенно не обжигает руку, я прикоснулась к этому таинству. Вставай, сейчас все тебе расскажу. Будем пить чай с освещенными пасхами-куличами!
— Точно не обжигает?
— Да, я держала руку в его пламени!
Меня это очень взволновало и заинтересовало. Сон, как рукой сняло, и я стал слушать, как всё произошло.
Батюшка Димитрий Шорин после службы удалился с обслуживающим персоналом в трапезную.
Вера с женщинами приводили в порядок храм после службы, прихожане уже все разошлись.
В храме появляется курьер. В руках у него специальная колба, внутри которой зажженная свеча. Он привез доставленный из Иерусалима Благодатный Огонь. В этом году благодатный огонь сошел быстро, и курьер к четырем часам утра уже сумел его доставить в Озерск.
Вместе с батюшкой зажгли свечи перед иконами Иисуса Христа и Матери Пресвятой Богородицы, и курьер поспешил к автомобилю, так как ему предстояло доставить огонь в храмы Кыштыма, Каслей, Новогорного и др.
Впервые в жизни я получил сведения о благодатном огне из уст любимой женщины, которой, естественно, доверяю. Счастлив, что она прикоснулась к таинству Благодатного Огня.


Спасение умирающего Белого Бультерьера

Мне озаренье поступило,
Я бультерьера спас от смерти.
Он рос, мужал, мне другом стал.
Великолепием блистал!
Добром мне Билл мой отплатил,
В глухой степи бесстрашен был,
В неравной схватке с бандюками
Кровопролитье предотвратил.

На фотоколлаже именно он, спасенный, Белый Бультерьер!
Свалка, мороз двадцать градусов, начало декабря.
Он грязный, большеголовый ребенок с толстыми лапами и совсем голый, поскуливая, забрался в коробку.
Он еще живой, такой же как мы, люди, умеет думать, только не говорит на человеческом языке.
Холод — бесшумный, бескровный убийца, он усыпляет. И этот бесшумный убийца сковал  тело Белого Бультерьера. Мозг засыпает последним, он еще функционирует.
Холодно, хочу есть, найти бы какую-нибудь косточку, но нет сил, хочу спать. Коробка защищает от ветра, может быть, согреюсь, посплю.
Спать, хочу спать, закрываю глаза. Как же я здесь оказался?
Хозяин хотел, чтобы я задрал бедного щенка Блэка. Вокруг толпа людей, они смеялись надо мной, потому что мне было жалко Блэка!
Я толкал его своим носом и хотел поиграть с ним.
Хозяин начал кричать, зачем-то тыкал в меня острой палкой, потом прижег мне зажигалкой лапу. Было очень больно!
Всё равно я не хотел задирать Блэка.
Хозяин сказал, что такого дармоеда надо выбросить, на нем ничего не заработаешь. Это не боец!
Неужели люди такие злые?
Но мне уже всё равно, я хочу спать.
Кто это? Наверное, мне снится! Я чувствую запах сирени.
Их двое, они завернули меня в теплую шаль, несут куда-то, но мне уже всё равно. Мужчина сказал женщине: «Вера, не плачь, он выживет».
Может быть, я еще проснусь?
Снова чувствую душистый запах сирени.
Слышу Веру, она сказала: «Хорошо, Влад, скорее заводи машину, поехали, он шевелиться, его еще можно спасти».
А может быть, я уже умер?
Нет, я же чую ее нежные, пахнущие руки, значит, не умер, значит, просто уснул.
Нет, не все люди злые! Я еще проснусь, только посплю немножко и проснусь.
Как вкусно от нее пахнет сиренью....


Белый бультерьер Билл и царственная Клеопатра
Белого бультерьера, шестимесячного рослого щенка вывезли из города и выбросили «добрые люди». Я нашел его грязного голодного и больного на свалке!
Поселил в теплом гараже.  Мы с Верой выходили его, вылечили, откормили!
Красивого, возмужавшего Билла привели домой знакомиться с нашей царственной кошкой Клеопатрой.
Бультерьер добрый, дружелюбный, улыбаясь, вошел в квартиру. Эта бестия, Клепа, стрелой взвилась вверх и запрыгнула бультерьеру на загривок!
Ее лапы с быстротой молнии начали бить по голове бультерьера и, если бы не моя спортивная реакция, остаться ему без глаз.
Я мгновенно схватил кошку, и также мгновенно был атакован ею!
Пришлось моему Биллу вернуться в теплый гараж! А Клеопатра осталась царствовать.

Царица мира Клеопатра,
Двор дома, сад и даже парк.
Ее владения  квартира!
Моя мятежная д’Арк!

Мой бедный белый бультерьер
Ютится в теплом гараже.
У Клепы собственный вольер!
Она там ходит в неглиже.

Лежит на кресле, развалясь,
Ест только сливки, китикет.
Ведет себя она, как князь!
И даже ходит в Интернет!

Употребляет компливит
И спать со мною норовит.
Излечит, если что болит,-
Мигрень и даже гайморит!

Люблю свою я Клеопатру!

Однако Билл — так назвали белого бультерьера — совершил героический поступок! Он предотвратил нападение на наш автомобиль в безлюдной казахской степи.

Тяжёлое испытание выносливости и преданности Билла

Утро, мороз двадцать градусов, я покормил Билла, который жил в теплом гараже и выпустил погулять. Пока готовил к выезду свою девятку, Билл исчез.
Поиски не принесли никаких результатов, я сообщил о его исчезновении в ГАИ и в молодежную радиокомпанию.
Только вечером поступил звонок, что белый бультерьер утром стремительно преследовал девятку на трассе, ведущей к контрольно-пропускному пункту на выезде из города.
Оказывается, Билл рванул за автомобилем, который шел мимо нашего комплекса. Тот был очень похож на нашу девятку. Очевидно, пес решил, что это наш автомобиль.
Получилось тяжелейшее испытание на выносливость, от нашего гаражного комплекса до КПП — восемь километров.
Ограничения скорости и два светофора не позволили автомобилю исчезнуть из поля зрения Билла на трассе, и он упорно преследовал автомобиль.
Билл достал девятку, когда последняя уже въехала на территорию КПП.
Автомобиль ушел из города, закольцованного непроходимой зоной, и Биллу пришлось принять решение о том, что делать.
Вот тут-то пес и проявил чудеса преданности и стойкости.
Вернувшись на двести метров назад, залег на автобусной остановке и стал ждать возвращения автомобиля и своего хозяина.
Примерно восемь часов он лежал и ждал.
Его запорошило снегом, но только вечером кондуктор автобуса, уже несколько раз приезжавшего на эту остановку, обратила внимание на лежавшего Билла. Люди бросились к окоченевшей собаке.
Он позволил безропотно взять себя на руки и отнести в домик сторожа ближайшего садового товарищества.
Мы срочно выехали за ним. Четверо суток он лежал и всё же на пятые сутки поднялся.
Он выжил, снова вошел в спортивную форму и в путешествиях по-прежнему просил дать ему возможность посоревноваться с нашим авто.
Я выпускал его на безлюдных трассах, и мы устраивали гонки. Он стремился обогнать автомобиль и нестись впереди его, часто сворачивая голову в сторону отставшей машины и победно улыбаясь. Я, конечно, позволял ему лидировать.
Радости пса не было предела.


Тренируясь с Биллом, поддерживал спортивную форму!

Преданность белого бультерьера безгранична!
Я тренировал Билла так, как тренировал своих учеников по борьбе, танцам, акробатике и паркуру.
Я в старой самбистской куртке, подпоясавшись длинным широким прочнейшим поясом, в перчатках, старом тренировочном костюме, кожаных мягких (на поролоне) кроссовках фирмы «Рибок», в мягком боксерском шлеме, надетом на удобную шапочку. На мне всегда мягкие наколенники и налокотники, видавшие виды штаны из чертовой кожи.
На Билле, как на лошади, прочная ременная шлейка  подпруга, с кольцом, за которое можно зацепить длинный канат. За мощные ремни шлейки можно мгновенно поднять двадцатипятикилограммового друга вверх и бросить в сугроб.
Он весь перевит широкими ремнями, как альпинист, атакующий неприступную стену.
И мы на большой площадке перед моим гаражом почти ежедневно устраиваем игрища.
Вообразите себя Витязем в тигровой шкуре, поднявшим вверх леопарда, и вы поймете, о чем я.
А теперь представьте в мягком снегу, различные кружения, прыжки, подвороты и развороты, прыжки на бетонный стол (это прочнейшая ровная монолитная глыба), акробатические прыжки со стола, сальто и роллы, стремительные перебежки и перебрасывания Билла и вы поймете, что это танец радости и веселья, смеха и состязания с другом.
Игры сопровождаются музыкой в стиле диско, любимые ансамбли «Бони М», «Роллингстоунз», «Супермэкс». Мощные колонки грохочут и возбуждают, как на молодежной дискотеке 80-х прошлого века.
Билл наливался мощью, его тело твердое, как хорошо накачанный футбольный мяч. Я ничего не сочиняю, потрогайте собак данной породы и вы поймете – это клубок мощной, удивительно упругой мускулатуры.
Я метал железные биты, обтянутые толстыми резиновыми шлангами, мощное деревянное копье, гранаты, пистолеты, диски, ножи, выточенные из плотной резины, а Билл со скоростью спринтера несся за брошенным предметом и приносил мне его обратно. Я снова швырял и так продолжалось десятки и сотни раз.
Палку, замурованную в резиновый шланг, я держу двумя руками на уровне пояса, пес впивается в нее и не отпускает без команды.
Я могу его поднять вверх, крутиться с ним, оторвать его невозможно. Правда, резких рывков я никогда не делал, берег его зубы.
Исчезает одиночество, возникающее, когда вас «ушли» на пенсию, разъехались дети, вы разошлись с женой, потеряли верного друга.
Заводите себе преданного пса, милую кошку, стройте собственный спортивный уголок, ставьте музыку и играйте, танцуйте, веселитесь к радости ваших друзей, братьев наших меньших, и не только их.
Разве не удовольствие оседлать великолепную лошадь или уснуть, прижавшись к теплому мягкому боку мирно лежащей и жующей коровы, или водрузить свое бренное тело на двугорбого верблюда и прогуляться по казахстанской степи?.
Вы и без меня это знаете, у каждого есть свои пристрастия, однако еще один фрагмент.
За кольцо на шлейке Билла с помощью карабина я зацепляю канат, сажусь на велосипед и пускаю Била вперед по дороге. Он как заправская лошадь тащит меня, естественно, вначале я помогаю ему разогнать «телегу».
Канат держу в руке. Опыт жесткого падения заставил поступать именно так.
Вначале я привязывал канат к рулевой колонке велосипеда, однако был жестоко наказан  и отказался от такого закрепления.

Опасный прецедент.
Билл лихо тянул разогнавшийся велосипед, канат был привязан к рулевой колонке, мы неслись по дороге с приличной скоростью.
Сзади на обгон экзотичной связки пошла грузовая машина, послышался мощный сигна.!
Вздрогнуть и испугаться я не успел. Билл рванулся вправо в кювет и буквально вырвал из-под меня велосипед.
Я перелетел через руль, а поскольку сидел в наклоне, то, автоматически сгруппировавшись, пошел на переворот. Меня спас ролл — кувырок, в который я вогнал свое тело.
Именно после такого падения, я стал держать канат в правой руке и в случае броска Билла в какую-либо сторону просто отпускал канат.
Когда мы  долгие часы шли по пустынной трассе, я выпускал Билла и он несся за автомобилем пару километров, усталый и довольный заскакивал в машину и усаживался на переднем сиденье.
На это место он стремился попасть во что бы то ни стало, а если попадал, то чувствовал, что он в автомобиле со мной на равных и гордо посматривал вперед, иногда поворачивая голову вправо и влево. Всегда сидел на задних лапах, чтобы непременно видеть все впереди.
Однажды я очень сильно ругал себя за то, что приучил его бегать за машиной, потому как произошло трагическое событие с моим любимцем.
Но именно тогда я лишний раз убедился в безграничной преданности Билла хозяину.

Мой бесстрашный белый Бультерьер

Все зависит от того, как с детства воспитываешь живое существо.

Нежность к детям
Мы купались на берегу прекрасного озера. Дивный песочек расслаблял, и я прилег отдохнуть. Билл пристроился рядом. Незаметно я уснул. Проснувшись, не обнаружил Билла. Для меня потерять его было большим горем. Заметался по берегу, спрашиваю про пса всех встречных.
Оказывается его увела маленькая девочка. Просто сняла с головы платочек, повязала ему на шею и увела.
Срочно еду в центр Щучинска, во дворе девятиэтажного дома дети тусуются со своими собаками. Девочка лет одиннадцати спокойно гладит моего Билла и демонстрирует его подружкам. Можете не верить, но это так!

Охота на саранчу
Мой участок на даче в Казахстане зарос травой. В тот памятный год было нашествие саранчи. Билл пристрастился ловить и есть саранчу. Вначале он просто прыгал за кузнечиками. Затем он в прыжке накрывал его передними лапами и доставал. Затем он сообразил, что их так много, нет смысла прыгать, просто он мордой, словно плугом, раздвигал траву и лакомился ими.

В гаражном комплексе
Иногда Билл уходил внутрь гаражного комплекса и мог зайти в любой открытый гараж, везде его принимали радужно и приветливо.
Я смирился с тем, что его все угощали, только просил, чтобы не давали сладкое.
Если мужики выпивали, он садился рядом и спокойно ждал.
Мужикам хотелось похохмить, и они обязательно наливали и подносили ему рюмку. Он доверчиво нюхал выпивку, но непременно отворачивал морду, дескать, нечего издеваться, давайте кусочек колбасы или сала.
Получив кусочек, тут же проглатывал его и упорно ждал следующего.
Услышав мой зов, стремглав несся ко мне.

Защитник
Ночь, я еду  по трассе уже шестой час в кромешной тьме, туман из мельчайших капелек окутал всё вокруг, над автомобилем нависли черные тяжелые тучи. Я утомлен до предела такой погодой. Бил сидит справа и, чувствуя мое состояние, посматривает  с тревогой.
Понимаю, что нужно остановиться, но на дворе лихие 90-е годы прошлого века, поэтому нельзя останавливаться на безлюдной трассе.
И всё же не выдержал, остановился у заброшенного кафе. У меня всё приспособлено для отдыха, мы моментально засыпаем с Биллом за передними сидениями. Сплю я очень чутко, Билл рядом. Слышу его настороженный рык.
Снаружи два человека, один украдкой освещает салон автомобиля. Увидев белого бультерьера, оба вынуждены быстро ретироваться.
— Молодец, Билл, лучше всё же нам с тобой уехать!
Билл быстро забирается на переднее сидение.


Столкновение.
Из десятка столкновений с рэкетирами, хулиганами, бандюками всех мастей я выбрал всего лишь одно, чтобы не утомлять читателя.
От Петропавловска до Кокшетау 200 км. Степь, поля, перелески, лесные посадки. Казахстан.
Лихие 90-е годы прошлого века. Разгул преступности на дорогах.
Я шел на автомобиле из Озерска Челябинской области в родную «Казахскую Швейцарию» — Курорт-Боровое.
За рулем находился уже десятый час, дорога практически безлюдная.
Иногда встречались огромные фуры  да изредка проносились старые «мерсы», «ауди», «БМВ». Так что моя девятка, казалось, не должна привлекать особого внимания.
Но не тут то было! На большой скорости меня обходит потрепанная «Ауди» и, прижимая к обочине, требует остановиться. В «Ауди» два человека, нас тоже двое, я и мой верный белый бультерьер.
Он спокойно спит справа от меня и его не видно.
Неужто средь бела дня будет разбойное нападение. Я резко торможу и останавливаюсь, «Ауди» проносится вперед метров на пятнадцать.
Точно будет! К нам бежит плотный парень небольшого роста с бейсбольной битой в руке.
Я мгновенно откидываю спинку сиденья назад, отодвигаюсь от рулевого колеса, приоткрываю дверцу автомобиля, одновременно командую Биллу.
Мой друг сел на задние лапы, подавшись вперед.
Вижу четко: бандюк не собирается со мной беседовать, явно готовится разговаривать битой.
Грохнет лобовое стекло, если окажу сопротивление. И я кричу: «Фас!» Одновременно резко толкаю дверцу.
Мимо стремительно проносится белое тело моего друга.
Увидев бультерьера, бандюк со скоростью олимпийского чемпиона ринулся обратно.
Громовым голосом я закричал Биллу: «Фу, Фу!»
Билл мгновенно остановился, бандюк заскочил в машину, завизжали шины, из под колес вырвался фонтан щебня с обочины!
Билл, челюсти которого сжимаются с силой в пятьсот килограммов, вернулся ко мне, победно улыбаясь. Кто видел улыбку белого бультерьера, знает, что с его клыками шутки плохи.
Я о том знаю прекрасно, поэтому приложил максимум усилий, чтобы мой Билл мгновенно выполнял команду «Фу».
И на сей раз Билл четко выполнил команду «Фу», иначе бандюку пришлось бы туго.
Я спас Билла, найдя его на свалке, грязного, умирающего. Он отплатил мне сторицей и неоднократно. Действовал всегда мгновенно и абсолютно бесстрашно. В этом его главное отличие от человека. Преданность его безгранична.

Царственная Клеопатра умирала у Веры на руках!

Вера была безутешна, ее любимая Клеопатра умирала у нее на руках. Кошка задыхалась, врачи констатировали отек легких.
На улице стоял жестокий мороз. Я крепился. Клеопатре практически уже ничего не помогало, вскоре она умерла.
Мороз за двадцать градусов, пронзительный ветер, декабрь месяц.
Открыв гараж, я взял могучий боевой топор с метровой стальной ручкой и начал яростно рубить промерзшую землю в нескольких метрах от гаража.
Могилу приготовил к десяти вечера. Декабрь, тускло горят лампы на огромных бетонных столбах.  Вера принесла Клеопатру в круглом саркофаге, кошка была завернута в белоснежную простыню.
— Не плачь, Вера. Видишь, она свернулась кружочком и просто уснула, — пытался я успокоить жену, хотя у самого тоже наворачивались слезы.
Могилу Клеопатры я прикрыл бетонной плитой, позже вырубил на плите надпись «Клео».
Я окоченел быстро и, открыв железную дверь гаража, скорбно наблюдал потрясшую меня картину.
Вера стояла на коленях перед могилой Клеопатры и слезы струились по ее лицу, мороз тут же превращал их в ледяные полоски.
Я, продрогший, так как меня, вспотевшего от работы, быстро сковал холод, безуспешно пытался увести Веру в гараж.
Она провела не менее пятнадцати минут около могилы Клеопатры на коленях, скорбно склонив голову. До сих пор поражаюсь тому, что она не простудилась, когда сам простудился, и весьма жестоко.
Причина в том, что на мне нижнее белье было пропитано потом - так яростно я помахал топором и лопатой.
Вера очень тяжело переживала потерю любимой кошки, практически только к весне она смирилась с этим.
Я понял, насколько женщины чувствительнее, душевнее и способны больше любить. Мы, мужчины, пожалуй, не способны к таким переживаниям. Хотя, конечно, и здесь есть исключения.
Билл скрашивал отсутствие Клеопатры. Теперь в квартире он занял ее место. Его нужно было кормить, выгуливать, с ним нужно тренироваться.
В лихие 90-е годы я занимался бизнесом. Возил обувь, время было смутное, на дорогах рэкетиры и хулиганье всех мастей, откровенные бандитские группировки на рынках. Пес стал моим верным охранником.
— Фас! - И Билл мгновенно делает прыжок вверх и вперед на расстояние полутора метров к очередному рэкетиру. Мощный поводок в моих руках сдерживает его порыв, цокнули зубы, отпрянула тройка развязных трусливых отморозков, желающих «срубить бабло» на халяву!
— Фу!  грозно кричу я, и Билл также мгновенно усаживается на место.
Он не раз помог мне в трудных ситуациях, их за 14 лет было много.


Этот тип стремительно бросился в атаку

На фото дважды мастер спорта Владимир Мусатов, боец не слабый, потерпел жестокое поражение от Задиры-бойца. Казахстан. Берег озера Щучье. Курорт Боровое.

Вдоль моей усадьбы по улице Заводской проходит правительственная трасса, которая ведет в горы. В горах у президента Нурсултана Назарбаева дача, вертолетная площадка, там он отдыхает. А я отдыхаю в своей усадьбе, тренируюсь в собственном спортивном павильоне. От моей усадьбы рукой подать до озера, леса, сопки Каменуха.
Решив прогуляться на озеро, я перелез через железный забор и пошел по трассе. Прошел вдоль стены стеклозавода, завернул в переулок и двинулся напрямик к озеру. Шел и уже издали любовался причудливыми горами, обступившими озеро Щучье. Опустив глаза на дорогу, вдруг увидел, что на моем пути стоит петух.
Бог мой, что это был за петух! Грязный, изодранный, исклеванный в боях, с обрубками вместо пальцев на лапах. Он стоял и гордо смотрел на меня.
Ничего не подозревая, я с интересом разглядывая его. Затем попытался обойти несчастного, он воинственно перегородил мне дорогу.
Когда я проходил мимо, петух стремительно взлетел в воздух, как раз на уровень моего детородного органа и больно клюнул в жизненно важное место. Скользнув вниз по шортам, он двумя, оставшимися на его лапах когтями, поцарапал мои обнаженные ноги.
Я отскочил от него и выругался. Петух тут же бросился в новую атаку! Я ударил его ногой на взлете, и он отлетел. Обут я был в мягкие, видавшие виды кроссовки, и мой удар не причинил забияке особого вреда.
Этот тип снова бросился в атаку, и как? По всем правилам боевого искусства он решил запутать меня. Сделал несколько быстрых шагов вправо, изменил направление, оттолкнулся, взлетев в моем направлении.
Я отскочил.
Честно говоря, он нагнал на меня какую-то странную тревогу. Подумав, я просто решил ретироваться и, можно сказать, бежал с поля боя.
Он остался на месте и, сознавая, что прогнал меня, издал победный клич, прокукарекав ужасно смешным фальцетом, как будто глотка у него была продырявлена. «Ну и ну»,— подумал я и побежал на озеро.
Искупавшись, я довольный возвращался тем же путем.
Боже мой, противник сидит на заборе рядом с местом ранее произошедшей битвы и, по всему видно, ожидает меня.
Как только я показался, он быстро перегородил дорогу, вид у него донельзя боевой и радостный. Он весь пребывал в предвкушении драки.
Я находился в смятении и, не желая обострять отношения, свернул вправо и пошел другой дорогой.
Петух взлетел на забор и опять издал боевой, победный клич, который был похож на хихиканье.
— Вот гад, еще и издевается,— подумал я.


Это Хельга! Точно! Моя юная, милая Хельга…
Лу зашел в бар и сразу остановился, как вкопанный. Это Хельга! Точно! Его милая Хельга, изящный  халатик слегка расстегнут, грудь и бедра чуть-чуть открыты для взгляда.
Лу обратил взгляд в сторону стойки бара, но голова сама поворачивается обратно: вот она грудь, совсем рядом. Он резко развернулся и пошел к выходу. На выходе обернулся.. Женщина смотрела с интересом.
« Какое наслаждение смотреть на ее грудь»,— Лу сказал про себя. Нет, он просто подумал об этом. Она встрепенулась, как будто его мысли ласково прошелестели по ее телу.
Лу вышел, закрыл дверь и тут же открыл ее, еще раз взглянуть на грудь, опустить глаза и увидеть красивые ноги. Как они возбуждают его! Он тут же прикрыл дверь, только прикрыл, чтобы в прорезь было видно ее тело.
«Опомнись, закрой дверь, иначе не оторваться».- Медленно, усилием воли прикрывает дверь. - Уходи, уходи в номер, в душ.- А теперь раскинуться на белоснежных простынях и спать, спать».
Лу приучил себя засыпать мгновенно, стоит только дать себе команду и взлететь в космос к звездам.
Он мгновенно засыпает, но что это? Он видит вырез и грудь. Боже, это Хельга! За что я люблю ее? За то, что она умеет любить? Она просто божественна!
Хельга ложится рядом, у нее теплая мягкая грудь. Лу чувствует ее запах, он растворяется в нем.
Лу поглощен божественным духом, непередаваемым ощущением счастья!
Мир в темноте расплывается, как в тумане. В номере появляются посторонние люди.
Какой-то человек сел в его кресло. Лу всё равно:— Рядом она, моя Хельга.
В прихожей смутные тени, сидящий в кресле человек встает, смотрит на Лу и Хельгу, в глазах возбуждение и страсть.
Тени приближаются, появляется много глаз, они смотрят внимательно, молча, в них зажигается давно потухшая страсть, мертвенно бледные губы оживают.
Лу окружен безмолвными зрачками, дрожащие от возбуждения губы полураскрыты. Глаза всё ближе. Некоторые в маскарадных масках. Выплывает лорнет, Лу видит дьявольские желания.
Но Лу поглощен Хельгой, она такая изящная.
Глаза окружают их, они всё ближе, губы вздрагивают, что-то шепчут, некоторые в страдальческом изломе.
Вдруг вспыхивает яркий свет. Глаза ринулись в бесконечность и исчезли. Стремительно, переворачиваясь, обнаженное тело Хельги летит в преисподнюю и исчезает.
У Лу дикое ощущение сожаления и вины.
Появляются какие-то странные, бритоголовые, крепкие парни.
— С тебя тысячу долларов.
— За такую божественную любовь, можно и больше.— Лу достает бумажник.
— Возьмите две тысячи.
Лу открывает бумажник, в нем туго свернутая газета, деньги исчезли.
Раздается дикий хохот.
Лу проснулся и долго улыбался, размышляя: «Я бы заплатил больше, деньги - это мусор. Самая искренняя любовь, конечно же, во сне. И за нее не нужно платить».
Лу проверил бумажник, деньги на месте, можно идти в бар. Наверное, Хельга сейчас там в своем эротичном халатике.


Расстреляли артистов, раздолбали камнями!
Какое это наслаждение слышать соловьиные трели!
Я спешу в свой гаражный комплекс и жду встречи с ними.
Они поселились в зарослях, буквально в десяти метрах от моего гаража. Я вдохновенно слушал и тренировался под божественные трели этих милейших созданий.
Но однажды, придя в гараж, не услышал дивного пения! Большая ватага пьяных подростков и юношей громила  соловьиную обитель!
Соловьи покинули место, где разгулялась пьяная ватага!
Сидя на опоре высоковольтной линии, осуждающе каркал черный ворон.
До него тоже пытались достать камнем, сопровождая неудачные попытки реальным матом. Но умнейшая птица только посмеивалась над толпой озверевших от алкоголя юнцов.
«Карр! Слабаки, выпившие для храбрости! Карр!»
На мои замечания, послышались возгласы: «А по башке кирпичом не хочешь, дядя?».
Я тихо открыл гараж, вышел из него с двустволкой, сделал два выстрела в воздух. Хулиганов как ветром сдуло!
Ворон пролетел низко надо мной и, мне кажется, одобрительно прокричал: «Карр, Карр».
В расстроенных чувствах я сочинил стих, реальный по содержанию.

Выпив водки, совсем озверели!
Разорили, прогнали семью.
Расстреляли артистов  свирели.
Раздолбали камнями:
— Адью!
Нам не трели, а водки бадью!


Ночной драг
Лусталло и Джейн

На трассе вместе, скорость двести:
— Но он уходит, Лу, от нас!
Лу улыбнулся, повернулся:
— Джейн, не волнуйся, все на месте,
Достану я его сейчас.

Трасса Зеленогорск — Выборг была в идеальном состоянии. Лу и Джейн отправились из Зеленогорска ночью, чтобы к утру оказаться в Выборге. Шли, не увлекаясь большой скоростью, в салоне автомобиля звучали избранные мелодии Вивальди. На прямом участке трассы за Чертовым озером с автомобилем поравнялся великолепный «фиат» красного цвета.
Улыбающаяся молодая пара, сделав приглашение к ночной гонке, быстро ушла вперед. Лу, десятки раз проходивший по трассе и знавший все подъемы, спуски и крутые повороты, принял приглашение и спокойно стал наращивать скорость.
Джейн, моментально вошла в роль штурмана, и они понеслись догонять «фиат».
На первом же крутом повороте «фиату» пришлось сильно затормозить.
Как только впереди возник прямой участок, Лу поравнялся с «фиатом». Улыбаясь друг другу, они понеслись рядом. Это было восхитительно: две красивые молодые незнакомые пары испытывали явное наслаждение от общения.
Так хочется поцеловать красотку Джину итальянцу…
— Смотри вперед, там поворот, — кричит Лу дико иностранцу!
— О, мамма мия! Поворот! Рискну — взойти на эшафот.
— Крутой вираж, какой пассаж, кювет он взял на абордаж.
Но не волнуйтесь, удержался — какой адреналин — кураж!
О, молодость, какое время!


Держись, Алеем
— Сядь, Бил, я должен у тебя попросить прощения, — грузный Алеем с трудом вдохнул воздух. Ему оставалась жить несколько дней, поджелудочная железа сгнила, операция была бесполезна. Алеем пил практически всю свою жизнь, даже тогда, когда врачи категорически запрещали.
— Помнишь, Бил, как мы тебя вышвырнули из федерации? Боссу хотелось заткнуть твою глотку. Ты был молод и непримирим, а ему нужна была власть над всеми. Знаю, что ты не простишь меня, но перед смертью хочу покаяться, не хочу грех уносить в могилу. Это я помог ему тогда.
— Брось дурить, Алеем. Я всех вас уже давно простил, даже Босса.
Ты многим дал путевку в жизнь, Алеем, но лучших прибрал себе Босс. Позже он просто использовал тебя в своих грязных делах, но я-то знаю, что у тебя не было выбора. Не переживай, Алеем. Вот тебе моя рука.
— Благодарю тебя, Бил, снял ты камень с души.
— Держись, Алеем.


Его величество Алкоголь!
На турнире памяти моего брата я увидел двух «ветеранов-борцов», у которых «горело нутро», бегали глаза, им было неловко спросить о том, когда же им нальют.
В конце концов  один не выдержал, с принужденной улыбкой, какими-то странными ужимками, будто он девица на выданье, обратился ко мне:
— А что, нам, ветеранам, есть, где посидеть, выпить, помянуть Николая?
Я мгновенно пришел в ярость.
Вихрем пронеслись воспоминания: тренерская комната, составленные столы, дым коромыслом, на столе бутылки и стаканы, хохот, мощный голос нашего «Тараса Бульбы» весом под 140 кг:
— Помните, как мы нажрались на кладбище и домой не могли уехать. Осталось четверо самых преданных Николаю. Хорошо, что водка была, а то бы замерзли на хрен. Этого А. помните, как улегся, сука, на могилу и захрапел. Пинаем его, как собаку, а он только мычит, ну натурально, будто беременная корова.
Ярость не проходила, я пытался подавить ее силой воли, смотрел мимо задавшего мне вопрос ветерана.
— Ты что, Сергеич, окаменел что ли: куда смотришь? — ветеран ткнул меня пальцем в живот.
Я очнулся и с горечью заговорил:
— Вал, ты же был хороший борец, отличный веселый парень. Что с тобой, почему и у тебя нутро горит и хочется непременно выпить?
Коля — христианин, крещен вместе со мной во время войны. Пойди в церковь, поставь свечку за упокой души Николая, произнеси молитву. Ну почему такая сила у этого зелья, почему оно погубило людей больше, чем любая болезнь?
— Так мне-то мои боевые сто граммов нальют или нет? — он пытался сказать это с юмором, совершенно не слушая меня. Человек не осознавал, о чем я говорю, у него в горле пересохло от желания выпить, ощутить нечто, чего я не понимаю или не хочу понять.
Я посмотрел на него внимательнее. Плохо одет, худ, суетлив, пытается не потерять остатки достоинства, а не получается.
— Ты с кем сегодня здесь? Со мной и братом или вот с тем, который, выпив лишку, не ведает, что творит?
— А я что, я со всеми мирно. Всех уважаю, мне как-то все одинаковы, ни с кем не ссорюсь.
Я понял, что-то важное отшибает алкоголь в голове человека. Он вроде бы человек и не человек вовсе. Ну и не скотина как будто, а подай ты ему то, что утолит его им же вскормленную жажду.
— Опять ты, Сергеич, задумался, ты сам-то выпил, наверное, а?
— Ты же прекрасно знаешь, что я эту заразу не употреблял никогда и не употребляю.
— Ну а нам-то будет?
Тут подошел приезжий тренер, худенький, изможденный, молодой еще.
— Баня будет?
Я обалдел.Еще турнир не начался, команды готовятся к параду. А этот уже про баню, в которой, разумеется, по его разумению должно быть пиво, бутерброды, пирожки.
— Вчера на грудь много приняли, опохмелиться надо.
Какое-то злорадное чувство проникло в мое сознание, и я грубовато произнес:
— Обойдешься, грех.
— Ну это не по-людски! – он посмотрел на меня, будто я ему чем-то был очень обязан. Я проигнорировал его укоризненный взгляд.
— Николай крещен в христианской церкви, и это его памяти посвящен турнир, а не пьяная сходка, понял.
— Понял, но всегда же для гостей делали баню и угощение.
Я готов был испепелить его взглядом. Боясь сорваться, без слов повернулся и пошел к группе учеников, которых я ценю как классных мастеров борьбы, как людей, которые сумели устоять перед алкоголем.
Мы сели в кружок и стали вспоминать удивительные случаи из нашей спортивной жизни, я окончательно успокоился.
— Скажите, ребята, неужто и Саня пьет? Не верится, такой парень!
— Не удивляйтесь, тренер, Саня спился.
— И часто он выпивает?
— Каждый день.
— Тренер, вы помните А. Н., как он хорошо боролся? Умер он, спился!
— Не может быть! Да что же это такое, парни? А где красавец В.?
— Умер Гена, причина та же, алкоголь погубил замечательного человека.
Я вспомнил уже погибших от алкоголя еще пятерых классных мастеров борьбы, и стало больно за потерянные жизни.

Уберите паленую водку!
Хлеб и сало бездомным раздайте!
Совершите печальную ходку.
В храме долг свой сенсею отдайте!

Косит людей Его Величество Алкоголь. Не может великое государство или не хочет поставить заслон этому проклятому наркотику.
Алкоголь превращает человека в безвольное тупое существо, способное поддержать любые злодеяния самых отвратительных людей, на абсолютно всех уровнях. Даже ученик, сжигаемый изнутри желанием выпить, предаст своего учителя за рюмку водки, а потом, протрезвев, будет с удивлением взирать на содеянное.

Алкаш — он тот же наркоман,
Убийца, вор, насильник, хам.
Святую Родину предаст,
Зарежет мать, детей продаст.


Уличный алкаш
— Здравствуйте, милейший, а я вас хорошо помню. Вы — мастер спорта, я у вашего брата занимался.
Он не знает того, что все наши ученики проходили через мои руки, и я его ложь насквозь вижу.
Он норовит меня обнять, от него несет алкогольным перегаром, мне неловко, противно, а он, чувствуя это, норовит быстрее высказать просьбу. Глядишь, не успеет отказать мастер:
— Десяточку одолжи,— и тут же торопится,— ну пятерик или трешку, хотя бы. Ах, нет, ну, тогда на худой конец хоть рубль…
Да ладно, может быть, гривенник найдется.
Горит нутро его, отравленное алкоголем, экскрементами и телами умерших бактерий.


Я заметил медленно бредущего на костылях человека
Я вышел из дома и двинулся по скользкой, весенней дорожке в сторону своего гаража. Уже издали заметил медленно бредущего на костылях человека, который, опустив глаза, тщательно выбирал места посуше. Когда мы сблизились, я поднял глаза.
Он остановился, широко расставил костыли. В моем мозгу мгновенно и навсегда запечатлелся этот несчастный. Он был изможден, худ и абсолютно беспомощен. Его тело безвольно повисло на двух опорах. Ноги, похоже, не слушались совсем.
Наши взгляды встретились, и его глаза поразили меня. Это взгляд моей умирающей любимой собаки. В нем отразилась боль немощного инвалида, голод, холод, тоска человека, которому хочется есть, извинение за неудобства, доставленные здоровому встречному.
Вместе с тем это были красивые глаза красивого человека. На плече висела сумка, напомнившая сумку нищего из моего послевоенного детства.
Я аккуратно обошел его и, сделав несколько шагов, остановился. Первая мысль вернуть медленно уходящего человека, помочь ему, дать денег, которых у меня, к несчастью, не оказалось.
Я стоял и думал о судьбе этого человека. Мне было бесконечно жаль его. Как же он живет, чем, какими радостями поддерживает жизнь? Я не находил ответа.
В мозгу стали возникать беспорядочные видения. Вот еще не старый, с искалеченной ногой, небольшого роста мужчина, которого я вижу каждый день. С одним костылем под мышкой он, словно на работу, тащится на свалку, перебирает выброшенные продукты, тут же пробует их и складывает в свой пакет.
С ним две дворняжки, которые охраняют его. И если ты хочешь подойти и выбросить пакет, они лают и не пускают тебя.
Вот молодой парень, он тоже добывает себе на пропитание, а может быть, и на выпивку. У него искалечены ступни ног, нет пальцев. Он привлекателен, но глаза уже давно потухли, и при встрече он отводит взгляд, как будто ему стыдно.
А этот веселее, он проходит мимо моего гаража почти бодрой походкой. Ему еще хватает сил тащить в мешке какую-нибудь железяку, банки из-под пива либо бутылки. Увидев меня, кричит, чтобы я поставил музыку и повеселил душу.
Иногда подходит и здоровается, смеется, обнажая желтые гнилые зубы, потому как на лечение денег и вовсе нет, не до зубов. Однако паленой водки успел уже где-то хлебнуть.
Начинается всё банально просто. Возвращаясь, я прохожу мимо ларька, в 50 метрах от общежития колледжа, где учатся юноши. В киоске пиво, к нему вереницей спешат деревенские парни, приехавшие в город учиться, и еще не опытные, жаждущие любви и приключений девушки.
Именно здесь молодой организм заражается алкоголем и получает первую путевку в будущее общество отверженных.

Клоп

Клоп, он всюду, в любом сословии, в любом обществе. Он живет, питаясь чужой кровью. Тихо забившись в щель, ждет наступления темноты, тишины и спокойствия. Ему неведома жалость, он с наслаждением пьет кровь младенца в зыбке, уже осмысленного дитя, пытающегося встать в кроватке. С таким же наслаждением впивается в прикованного к постели немощного старика, любит и розовое тельце, и вонючую плоть бомжа.
Главное для него кровь, ее животворящая сила, энергия. Он ничего не станет делать, а только ждать, ждать, когда затихнет энергичное существо. И как только это существо замрет, успокоится, он тихо пробирается к самому сочному куску его плоти и пьет, пьет, раздувается, чтобы наплодить затем миллионы такой же мрази, как он.
Клоп приспосабливается к любой обстановке, его не затопчешь, потому как он тише воды и ниже травы. Сапоги сильного мира сего он всегда почувствует вовремя, и вовремя запищит, задохнется в признательности к благодетелю, прильнет к его идущей по трупам подошве, забьется в углубление и чревоугодит смердящими остатками раздавленных.
Едет вместе с всесильным сапогом, попискивает клоповой пастью, прикрыв ее, чтоб не воняла и не брызгала ядовитая слюна, вдруг попадет на благодетеля, проклятая. Соскочит в нужном месте, выгнет спину, лапками замельтешит, люблю, дескать, и почитаю Ваше Превосходительство.
Но не дай Бог, сапог развалится, отринет от тела подошва, тут же гад переползет к другому всесильному благодетелю. Потерявшего же силу благодетеля хулить начнет смело и беспощадно.