Из цикла «Спрятанные истории».
Человеческая душа живет не только в теле, но и рядом…
Она всегда спешила жить.
С самых ранних дней своих мечтала быстрей вырасти и стать взрослой. Не различая проносящихся мимо минут, часов, лет, стремилась вперед-вперед – к обещанному светлому и неизменно безоблачному будущему. Где-то рядом незамеченными проскочили школа и университет. Дни вихрем сменяли друг друга, ловко стирая в памяти лица жизненных попутчиков и друзей. А зачем они ей там, в полновесной взрослой жизни... где свет, радость и глубокое искрящееся счастье. Быстрей бы отбросить наскучившую учебу и нырнуть в цельное, настоящее. Она спешила, небрежно стряхивала с плеч пресный день сегодняшний, тихонько бормотала, словно заклинание: «Сколько той жизни!» и ускоряла шаг.
Мечты о взрослости сменились мечтами о женском счастье. Чтобы с любимым мужем, детьми, внуками вечерами за круглым семейным столом пить чаи с одурманивающе вкусными пирогами и чтобы вокруг любовь, радость, благодать… Даже стол купила, с болью отвалив немалые деньги за настоящий мореный дуб. Вздыхала про себя: «Эх, сколько той жизни», бережно поглаживала играющий темными бликами лак и нетерпеливо ждала, ну когда же оно, счастье-то, нагрянет.
Но вот и свадьба, и все как у людей: машины, Мендельсон, фата в пол и кукла с блаженно-фарфоровым взглядом на капоте. И муж родной, любимый навсегда-навсегда, ведь сколько еще впереди этой жизни.
Сын родился тяжело, рано. Врачи хмурили брови и качали головами – дескать, ничего не обещаем. Но она, стиснув зубы, выжимала последние силы, тянула на себе больницы, обследования, санатории. Лишь изредка, между рецидивами, вдыхая за круглым дубовым столом ароматы борща и домашних котлет вместо больничной кисельной снеди, всхлипывала тихонько: «Только бы вылечить, только бы на ноги поставить, а там…»
Все обошлось. Попятилась, отступила и сгинула в прошлом больничная тоска. Теперь вперед, быстрей-быстрей наверстывать время. Работа, дом, школа… И все складывалось как нельзя лучше: сын-отличник, денег вдосталь. Вот только муж все мрачнел и мрачнел лицом. Не замечала. Считала, что зарабатывать больше его не грех, а благо. Ведь не ладится у него временно, скоро пройдет, а там... Там заживем! А пока надо идти в гору скорей-скорей, ведь никто ждать не будет. Гора становилась все круче, но скулить и стонать нельзя… Терпела, боролась и получала с избытком – дом «полная чаша», умница-сын, да и муж всегда рядом.
Но тут, внезапным июльским ливнем ворвалась в ее жизнь любовь. И не какая-то там «любовишка», а самая настоящая, которая с заглавной буквы. Растопила, расплавила сердце, заставляя забыть обо всем. Впилась сладким жалом туда, где больней всего – в душу… Противилась изо всех сил, упиралась, гнала прочь. Как можно, а вдруг муж поймет? Посмотрит и сразу все поймет по безумному блеску глаз, по зовущей походке, по словам невпопад. Нельзя ведь, никак нельзя разрушить такой теплый привычный устойчивый мир. Ведь сколько той жизни осталось, когда же всё заново строить? Выхолодила сердце. И не заметил никто, чего стоило ей прогнать прочь навязчивый призрак счастья.
Зажила как прежде, даже лучше – карьера, дом, сын вот на летчика учиться пошел, муж, хоть и привычно хмурый, но свой, родной…был…пока однажды не сложил чуток вещей в дорожную сумку: бритву, белье какое, ну и зимнее еще. Развернулся у порога, бросил сквозь зубы: «Прости, не могу так больше!» и ушел в ночь. Туда, где уже ждала его та, что без карьеры, без денег и с омутом восхищенных глаз.
Выдержала. Даже сама удивлялась себе, как быстро отвыкла, хотя, казалось бы, столько лет… Но что о них думать! Это ведь только вступление, пусть неудачное. Шептала себе беззвучно: «И пусть его, пусть. Он тоже имеет право, ведь, сколько у него той жизни. А мне с ним уже не по пути…» Отболело, отпустило, почти забылось. Теперь вперед, только вперед, где наконец-то и начнется жизнь. С домашними посиделками и шумными озорными внуками.
Но сын радовать внуками не спешил. Продолжал учиться: окончил летную академию, оттуда позвали в столицу. И все так удачно: работа, уважение, даже награды… Наезжал редко, пару раз в год, но оно и понятно – строгий полётный график, взрослая жизнь.
А она… Покупала к празднику в булочной торт, хоть и запретили врачи, но сколько той жизни осталось, что и побаловать себя нельзя. Стелила ломко-крахмальную скатерть, доставала лучший сервиз на шесть персон, тот самый, молочно-прозрачный английский, садилась перед неразрезанным тортом и долго смотрела в квадратный проем неба. Туда, где росчерком стальной птицы соединял далекие города ее выросший сын. Смотрела и думала: «Когда все прошло? Ведь только вчера началось, а вспомнить нечего… Сколько же на самом деле той жизни?..» И только дубовый стол услужливо поскрипывал высохшей ножкой в такт мыслям: «Мало…мало… всегда мало»