Сегодня, вопреки погоде и сугробу на месте, где должна была находиться моя машинка, я, токмо волею пославшей мя жены, прихватил из дома свежекупленную совковую лопату и отправился вызволять из толщи снегов транспортное средство (во завернул, а?)
Дело в том, что мятущаяся душа моей Наденьки стремилась вдаль, в заснеженные пампасы, в село Введеньё, где загибались неукрытые ею разносортные розы.
Машинка отрылась, отогрелась и даже выехала из сугроба, и, встряхнувшись как живой зверь, понесла нас троих в неведомую заснеженную даль... Троих, поскольку наша французская бульдожка Таша так заверещала, что Надя не смогла её оставить одну дома.
Таша удобно устроилась на заднем сиденье, и, дружелюбно сказав "гав" провожавшему нас местному попугаю Кеше, приготовилась к путешествию.
Не знаю, как пассажирам, а мне пришлось не сладко: машина буквально плавала в дорожном киселе, скользила словно по мылу и вообще жила своей отдельной жизнью. Только благодаря моему более чем сорокалетнему водительскому опыту удавалось удерживать её в нужном направлении.
Шую проскочили почти не заметив, наша дорога была соответственно ошую, а город остался одесную. И тут открылась такая красотишша, что моё поганое настроение как рукой сняло:
Через деревню Иваково и большое фабричное село Чернцы мы быстро проскочили к нашему Введенью. Красавец дом дремал себе под снегом, и совершенно не ждал ни пыхтящую собачонку, ни меня с лопатой, ни Надю с хорошо поставленным голосом.
Нас встречал разлюбезный сосед Валентин, человечище семидесяти с небольшим годов, всегда готовый помочь как в работе, так и в чаепитии, а то и в трапезе с водочкой.
Я о нём уже не раз писал: знаток русской философии начала 20 века, два высших образования, работал директором ювелирной фабрики, председателем колхоза, главным лесничим... а ныне добывает хлеб свой плотничая, огородничая и разводя пчёл.
Я немедленно одарил соседа своей новой книжкой "Город дорог" (предыдущие он уже имеет и старательно прочитал), где Валентин, несомненно, узнает себя вот в этих стихах:
В одичавшем саду
Валентину
Снова яблони тяжко плодами больны,
Снова трогают землю ветвями.
И заметно, что лист отдаёт без борьбы
Эту землю, забытую нами.
В одичавшем саду хорошо помереть
В будний день, предположим, что в среду.
И, уже растворившись почти что на треть,
Закатиться под вечер к соседу.
И немного поесть, и немного попить,
И спросить самогона с калиной...
И найти, и срастить поврежденную нить
Жизни, ставшей негаданно длинной.
И блаженно смотреть, как текут искони
Стаи птиц, расчертивших полкрая.
Привалиться спиной к деревянной стене
И дышать, ничего не желая.
Розы с помощью Валентина и его сына Миши были укрыты довольно быстро, но разговоры за чайком и другими напитками (я – ни-ни, ехать же обратно!) разговаривались намного дольше.
Когда мы собрались восвояси, уже смеркалось. А когда отъезжали, Николо-Шартомский монастырь заметно подёрнулся поднявшимся от наших двух рек - Тезы и Молохты - туманом.
Вечером подморозило, и домой в Иваново я ехал, не чуя под собой дороги: машинку кидало на буграх и она всё время норовила соскочить с асфальта. Однако, волею пославшей мя ... и т.д., до дому мы таки добрались.
А денёк-то получился недурственный, а?