Самое главное, что я узнала при встрече с Парижем – его нельзя понять за один день и уж тем более за несколько часов пребывания в нем. В Париже необходимо прожить хотя бы неделю, чтобы он впустил тебя в свое сердце.
…Аэропорт Руасси Шарль де Голль похож на город, суетливый, огромный, сверкающий витринами, – мы даже садимся в поезд и едем куда-то за багажом. А на улице – серость, облака, неприветливый март.
Потом автобус везет нас по пригородам французской столицы, и вот уже издалека виднеются такие знакомые по снимкам крыши-мансарды... Бонжур, Париж! Вот и ты...
Мы проезжаем знаменитый «Мулен Руж», и я отмечаю про себя, что ничего в нем особенного, напоминает наш кинотеатр 70-х годов, а ведь какие тут кипели страсти! Красная мельница наверху не крутится и не горит огнями. Бульвар Клиши – «улица красных фонарей» - не подает признаков легкомысленной жизни. Еще не вечер…
Наш отель стоит на тихой улочке неподалеку от Монмартра. Я еще не знаю, что это бульвар, один из череды Больших бульваров, а тот, легендарный холм Монмартр, пристанище парижской богемы, находится намного дальше. Его венчает высокий светлый Сакре Кёр – собор Святого Сердца…
…В тесном прокуренном номере во всю стену - эстамп с Эйфелевой башней, что придает некую пикантность этому жилью. Не успев как следует разместиться, мы торопимся на рандеву с Парижем!
Уже сгущаются лиловые сумерки, но фонари еще не горят. Несмотря на прохладную погоду, здесь намного теплее, чем в Москве, и женщины обуты в легкие туфли. Мы замечаем, что в городе довольно грязно, а прямо на тротуаре с комфортом расположились клошары, по-нашему - бомжи. У них толстые матрасы, подушки, а из-под одеял выглядывают смешные маленькие собачки, сердито взлаивая на прохожих. Один бомж лежит головой почти на проезжей части, но ему совершенно не мешает ни треск мотоциклов, ни крики людей, и он громко храпит!
У галереи «Лафайет» сидит нищенка с кошкой на руках. Кошка одета в тельняшку и почему-то никуда не убегает. Нищенка ласково щурится, поглаживая животное, и по-французски просит подаяние. «Ну и Париж, - думаю я, - стоило тратиться, чтобы увидеть то же самое, только в другой стране?».
На следующее утро, когда из-за сизых туч выглянуло робкое солнце, город показался нам куда привлекательнее и чище. Улицы были прибраны, бомжи с собачонками исчезли, а Гранд Опера поразила взгляд своими совершенными формами. Именно в этом прекрасном творении Гарнье, эталоне эклектической архитектуры, говорят, и жил легендарный Призрак Оперы. А может быть, и до сих пор живет?
…В театр можно попасть за небольшую плату и осмотреть его изнутри. Внутренняя помпезность впечатляет не менее чем внешняя, хотя, казалось бы, куда уж шикарнее! А тут – великолепная мраморная лестница, украшенный мозаикой пол, невероятные светильники-факелы и самое главное – роскошная массивная люстра зрительного зала в обрамлении русских самоцветов и потолок, расписанный Марком Шагалом!
От Гранд Опера обычно начинаются все экскурсии. На ступенях театра встречаются туристы, влюбленные, да просто присаживаются отдохнуть. И так, каждое утро мы спешим сюда, к этому «намоленному месту», чтобы отправиться в Версаль, Фонтенбло, Лувр или совершить увлекательное путешествие по заповедным уголкам Парижа.
Перед глазами словно оживали знакомые с детства названия: Монмартр, Елисейские поля, Тюильри, Сорбонна и, наконец, Нотр Дам. Кажется, нигде больше нет такого звучного, глубокого, старинного голоса колоколов… Именно их, наверное, слышали добрый горбун Квазимодо и красавица Эсмеральда…
…Целый день был посвящен Лувру, и мы ходили из зала в зал усталые, но счастливые – оттого что можно увидеть и запечатлеть на камеру крылатую Нику Самофракийскую, безупречную Венеру Милосскую и загадочную Джоконду...
С каждым днем город постепенно раскрывался, словно увлекательная книга, становясь все притягательнее. Он лежал перед нами как на ладони с высоты Эйфелевой башни, он манил своими широкими площадями и прямыми улицами, он поражал шедеврами музеев, он уводил в глубину веков, он все больше затягивал нас в свои сети.
И когда в последний парижский вечер мы отправились на кораблике по Сене, я поняла, что влюбилась! На верхней палубе было холодно и ветрено, а из динамиков звучали бессмертные мелодии французских шансонье. Основная публика сидела в тепле, на нижней палубе, а мы, самые смелые, с фотоаппаратами в леденеющих руках, беспрерывно щелкали, стремясь запечатлеть эту ускользающую красоту.
Мы проплывали мимо таинственно мерцающего в неярком освещении Нотр Дам, и откуда-то вдруг полилось чарующее пение. Какая-то девушка-призрак сидела на каменных ступенях возле собора и пела красивым хорошо поставленным оперным голосом «Ave, Maria». Это было незабываемо!
…От бесчисленных фонарей, сопровождающих наш путь, казалось, что мы плывем не по воде, а по драгоценным камням – обычно серо-зеленая днем, вечерняя Сена искрилась и переливалась всеми цветами радуги.
Позади уже остались суровый Консьержери - бывший королевский замок и тюрьма, и роскошный золотой купол собора Инвалидов, и замечательный музей д; Орсэ, и вот наконец длинный луч пересек пространство.
Это вдали показалась Эйфелева башня, нарядившаяся по-вечернему - в золото. Она больше не была похожа на безжизненную «железяку», о которой шло так много споров, «простирающуюся над городом как чернильная клякса». К тому же каждый час, начиная с 20, она на несколько минут сверкала-переливалась, как гранями бриллиантов, множеством белых огоньков! Сорок километров проводов, соединяющих между собой 20 тысяч лампочек, превратили ее в настоящую блистательную красавицу.
Так мы и пристали к причалу – под песню Шарля Азнавура и в сверкании этого изумительного фейерверка. А на Марсовом поле собрались тысячи людей, чтобы посмотреть завораживающее зрелище. Там царило такое ощущение торжества, что невольно вспомнились слова Хемингуэя: «Париж – это праздник, который всегда с тобой»…
И он оказался прав, великий американец, ибо при слове «Париж» перед глазами, как в кино, проплывают кадры нашей счастливой французской весны 2009 года.
И этого уже никому не отнять.
1 декабря 2012