Пролог
Власть над народом появляется и возвышается, когда люди теряют совесть и возникает необходимость иного, вненравственного регулирования их совместной жизни: суды, тюрьмы, полиция и прочее. О государственной власти можно судить по широте, длине и темноте той тени, которую она отбрасывает на страну и людей, трудящихся и живущих в законных ее границах. Падает она и на последующие поколения, оставляя запекшийся след в истории.
Во времена Ивана Грозного равновесие между совестью и властью нарушилось в пользу вертикали самодержавного царства. Возможно, причиной тому явилось естественное усложнение общественной жизни, или нарастание снизу доверху людской греховности, обретшей благоприятную среду под обезумевшей монаршей шапкой. Тень власти так густо легла на тогдашнюю Россию, что стала равной солнечному затмению. След его протянулся до двадцатого века, меняя одежду, но не суть, переползла она и в начало третьего тысячелетия.
В исторических очерках принято концентрировать внимание читателей на первых лицах государства, так сказать, навершиях жезла власти, наследных царях, самозванцах и тиранах. О тех, кто ушёл в тень, кто её наполнял собою, чаще всего умалчивают. И совершенно напрасно. Если в коронованных особах есть и белые пятна, подчас и проблески гениальности, то тени зачастую лишены человеческого измерения.
Иван Васильевич Грозный известен не только мраком царствования, но и громкими победами, расширившими Россию восточными царствами. Привлекает его дар недюжинного начетника греко-византийской и славяно-русской словесности, он автор пронзительных по своей силе стихир и посланий, исполненных страсти трагического поэта. Трогает нас и его трудное детство, прошедшее под гнётом ближайших бояр, якобы оправдывающее его зрелые зверства. С коронованного верха он решился раскачать, проверить на прочность устоявшейся к тому времени столп княжеско-боярской власти. В итоге, создав в большинстве своем из представителей черни опричнину, он утвердил на русской земле самодержавие, переплюнув в диком порыве всех тиранов Земли. Рюрикович, законный наследник скипетра и державы, возжелал стать тираном. Адская смесь. Худшего для народа нельзя представить.
Среди тех, кто вышел из тени, где уже столетия плодились темные, ожесточенные люди, был тот, о ком и пойдёт у нас речь. Такое омерзение распространила эта личность, что в старинных рукописных книгах, современных монографиях, научных повествованиях о нём лишь бегло упоминают в связи с тем или иным грязным и кровавым делом, словно боясь замараться. Действительно, кому хочется копаться в тени. Тень есть тень, она одномерная, плоская как нож убийцы. Другое дело – освещать и чернить мраморную фигуру правителя, первого лица, тирана, валить на него навоз истории. А тем временем тени власти жирует.
Не будем отвлекаться, сойдем на грешную русскую землю шестнадцатого столетия, постучимся и войдем в дом обычного городского обывателя, где вырос тот, кого мы знаем под именем Малюта. Попытаемся на малом примере понять природу фатальной Тени.
Уроки «правежа»
Малюта Скуратов. Это имя самого страшного душегуба российской истории знают все. И лишь немногим известно, что от роду этот мелкий дворянин из захудалого имения в окрестностях городка Белой звался совсем иначе – Григорий Лукьянович Бельский. А Малютой прозвали его за то, что был тот Гришка «мал и лют». Скуратовым же поименовали его позже от древнего славянского слова «скурлаты», которым исстари обозначали мучителей и убийц высокого ранга, поднявшихся из грязи в князи.
О молодых годах Скуратова-Бельского известно немного. Говорили, что свой первый палаческий опыт он приобрел с самых юных лет, став в своем городке Белой «правильным» приставом. Державная рыба гниёт не только с головы, но и с хвоста. Получить власть над людьми, даже незначительную, – испытание для любого человека в любую эпоху. Тех, кому дозволено править, даже на первой скрипучей ступеньке, совесть лишь обременяет. Да и не стремится совестливый человек нагуливать жирок в тени власти. Есть полузабытая русская поговорка: любит власть насосаться всласть. Актуальность её с веками не иссякает.
Со времен золотоордынского ига принудительное взимание податей, а потом и долгов, производилось на Руси с непременным истязанием должников, так называемым «правежом». Древнее славянское слово «правь» (правый, справедливость) стали применять для обозначения пыток. С началом царствования Иоанна III этот пыточный «правёж» принял официальный, государственный характер. Неисправных должников по жалобе кредитора приводили к Судному приказу и там приставы били их батогами. Истязания продолжались с восьми до одиннадцати часов утра. Все остальное время дня и ночи несчастных, закованных в кандалы, держали в земляной яме, на обозрение зевакам. Наутро истязания начинались снова. Такое «выколачивание долга» могло длиться долго, до года.
Видевший это бесчинство английский посол Джильс Флетчер рассказывал в своей книге «О государстве русском»: «Сорок или пятьдесят должников стояли у Судного приказа и «испускали жалобные вопли». Смотря по тому, сколько «правильным» приставам заплатили истцы или ответчики, несчастных били сильнее или слабее». Формы «правежа» от века к веку менялись, да и сам термин трансформировался в другие, например, известное и ныне «поставить на счётчик».
В царствование Ивана Грозного самые обычные допросы провинившегося сопровождались избиением кнутами в палец толщиной, чтобы сыромятина от каждого удара врезалась в тело истязаемого. Следующими степенями «правежа» были привязывание человека к вертелу и поджаривание его на огне, вывертывание членов раскаленными щипцами, втыкание под ногти железных иголок. Местные власти изощрялись как умели, от них требовалась лишь верность царю. Законы были значительно мягче, да и тогда в них видели лишь дышло.
Во всех этих «делах» Григорий Бельский, будущий Малюта, поднаторел с юности. Будучи хотя и худородным, но все же дворянином, он имел безграничную власть и над своими «людишками». Убить своего холопа или крепостного не считалось делом чрезвычайным. В наказание за это хозяину было достаточно уплатить в пользу царя незначительный штраф.
Мрачный разум
Когда по Руси пошел слух о чрезвычайной лютости нового царя, Григорий Бельский почуял, что наступает его звездный час. В рождественские морозы 1565 года, собрав пожитки и скопленные деньги, оставив жену и дочь, которую он впоследствии выдал за будущего царя, а тогда невидного боярина Бориса Годунова, он отправился в Александровскую слободу, где в то время обосновался боровшийся с боярской оппозицией, родовитой московской аристократией Иван IV.
Покинув Москву, царь послал из слободы две грамоты: злую – опальным боярам, «добрую», хитрую – простонародью. Ох, как красноречиво бичевал он собственную знать, обвиняя её во всех бедах народных, как радел о своих бедных детках. Царь-батюшка требовал себе полной воли казнить по своему усмотрению этих волков, врагов народа. Когда люди вокруг стали говорить: «Царь-то, кажись, разумом помрачился», Малюта Скуратов ответствовал: «Мрачный разум покрепче будет. А вам всем не сносить голов за такие слова». «Да не ты ли сносить их будешь, Малютка?» - спрашивали низкорослого «правильщика» в его родном городке. «Я вам не Малютка, - огрызался он, - а Григорий Лукьянович. И работу мою скоро на себе испытаете». Теневым чутьем Малюта угадал в царе родственную натуру, да и враг у них оказался общим – властительные бояре да умники дьяки. Вот бы на их нагретые простыни! Пора делиться добром. И Россию разорвало на две враждебные части, не считая страдающего народа.
В Александровской слободе царь Иван Васильевич создал тем временем невиданное дотоле воинство под названием опричнина (от слова «оприч» - сторонние, другие). В нее он тщательно отбирал голь перекатную, в основном «худородных», но отличившихся удальством, распутством и готовностью выполнить любой приказ своего хозяина. Основным требованием было отсутствие у молодых людей каких-либо связей с родовитыми, знатными боярами. «Худородство» возводилось в достоинство, бессовестность – в добродетель. Как это знакомо нам и без глубинных исторических экскурсов!
Отобрав из трехсот молодых головорезов самых жестоких, царь назвал их «братией», сочинив для них устав наподобие монастырского. Себя он назвал «игуменом». Свою «братию» Иван IV одел в нищенские, наподобие монашеских, одежды-овчины, а под ними было парчовое платье с золотым шитьем. В руках у «братьев» были длинные черные, с виду иноческие, посохи, но с острыми наконечниками для боя. До восхода солнца царь сам поднимался по крутой лестнице на колокольню, созывая «братьев»-опричников колокольным звоном на заутреню. Так пародийно, в духе демократической смеховой культуры, он наполнял светлый образ монашеской обители откровенною тьмою. Церковь мешала власти царя. Ещё помнились времена, когда монастыри на Руси были островками высшей власти, не подчиняющейся светской, но направляющей ее к добру. Сергий Радонежский умел подрезать черные крылья тени власти.
Вместе с царем-«игуменом» «братья» выстаивали многочасовые церковные службы. В трапезной царь сам читал молитвы и душеспасительные наставления, а после обеда часто ехал в темницу, чтобы лично принять участие в пытке очередной своей жертвы.
Направляясь в столицу, Малюта мечтал войти в царево братство, чувствуя, что именно там ждет его настоящая «работа», богатство и слава. Он обладал отменным голосом и слухом, знал, чем покорить Грозного, страстного любителя церковного, да и просто русского протяжного пения. Царь не мог не обратить внимания на разбойные песни Малюты, слова которых грели душу Грозного:
Гой еси, шурин мой
Щелкан Дюденьтьевич!
Заколи-тко ты сына своего,
Сына любимого,
Крови ты чашу нацеди,
Выпей ты крови тоя,
Крови горячия,
И тогда я тебя пожалую
Тверью старою,
Тверью богатою…
Особенно нравились Ивану Грозному слова: «… и вдовы-то бесчестити, красны девицы позорити, надо всеми надругатися, над домами насмехатися». Царь-«игумен» принял Малюту в свою «братию» пономарем.
Первый царский приказ Малюте выглядел так: «Звони в колокол, кандиловозжигатель, зови братию к обедне, а после, на пиру, я покажу тебе как петь надобно». В разгар застолья Грозный встал, вырвал клок своих волос и запричитал:
- Аз есть оружие Божьего гнева. Вам говорю – выметайте метлами нечесть. Тем, кому на том свете гореть в аду, пусть на этом уже горят. Выметем измену!
- Гойда! – ответила «братия», к бедрам которой были приторочены метлы и собачьи головы в знак готовности выметать измену и грызть врагов царя. А тот продолжал:
- Грызите вражью силу аки псы моего гнева. Вы лучшая часть отчины моей, оприч прочих. Вы – моя опричина. Никого нет кроме вас, мои кромешники!
Слово «кромешники» как нельзя лучше по своему внутреннему смыслу отражало дух опричнины. В их сердцах билось царское – «никто кроме!»
- Гойда!
- Помните: врагам только смерть! Не дайте покаяться вражьему отродью.
- Гойда! – прогремел в ответ хор опричников.
Царь сел. Пир разгорался. И вдруг венценосный хозяин резко прекратил разговор, как-то съежился и затрясся в приступе безумного хохота. Принимая чашу только что кипевших щей, он будто нечаянно дернул рукой и обдал варевом сидевшего рядом опричника. Тот вскочил с лицом, перекошенном болью. «Ах, как же тебе тяжко! Ох, беда-то! – произнес Иван Васильевич, вытаскивая из-за пояса кривой татарский нож. – Ну, ничего. Сейчас пресеку муку твою!» С этими словами царь ударил ножом несчастного опричника, попав ему прямо в сердце. Малюта Скуратов сидел напротив. Он с восторгом смотрел на царскую «забаву», и его рука невольно дернулась, повторив движение царя. Это не прошло незамеченным для Ивана Грозного. Знать, усвоил урок. И вскоре, когда в черных одеждах, на черных конях, с притороченными у седел метлами и собачьими головами, опричная рать шла в новый поход на родную землю, Малюта уже гарцевал по правую руку Ивана Грозного, жадно ловя каждое его движение, каждое слово и полслова, чтобы тут же воплотить в лютые дела, да в угоду хозяину.
Ненависть к исстари родовитой знати у Ивана Васильевича была патологической. Он знал, что недовольство его правлением возрастало. И был жив, молод и здоров законный претендент на трон князь Владимир Андреевич Старицкий – двоюродный брат царя, рюрикович, сын родного дяди, который уже чуть было не взошел на престол. За спиной князя Владимира стояли враждебные царю Ивану бояре, земцы и богатые жители Господина Великого Новгорода, известного своими древними вольностями.
Удельный князь Владимир не замышлял заговора против Ивана, но чувствовал, что самим своим существованием он не только раздражает, но и вызывает ярость брата-самодержца. Как ни старался Владимир Андреевич, заслужить расположение грозного родича так и не мог. Не помогло даже то, что он передал ему список заговорщиков, которые якобы замышляли сдать царя Ивана с его опричниками польскому королю Сигизмунду.
Понапрасну загубил князь Владимир души людей, мечтавших сделать его своим знаменем. Вырезав всех по тому списку, Иван еще более стал ненавидеть Старицкого. Но даже у Грозного тогда не могла подняться рука на убийство доброго и верного брата. Снова и снова царь вспоминал Малюту Скуратова, который накануне легко и ловко разделался с неугодным царю старшим боярином Земской думы Иваном Петровичем Челядниным-Федоровым.
Сочинитель «измен»
Не дождавшись прямого прямого приказа Ивана, а лишь почуяв, что тому это любо, Малюта по своему наитию начал действовать. Он направил опричный отряд против близких и приказных людей знатного думца Челяднина. Сам промчался по всем его богатейшим владениям, разгромил вотчины, побивая всех без разбора. Великую радость доставил Малюта царю, когда в тверском владении Челяднина согнал в сарай знатнейших слуг его, якобы для следствия. А в погребе под полом того сарая была заложена дюжина бочек с порохом. Малюта сам поджег фитиль, чтобы грянул взрыв. Хорошо запомнил он слова царя Ивана, желавшего, чтобы враги его умирали без покаяния. После той расправы Иван Грозный повелел записать в синодике: «В Бежецком Верху отделано людей Челяднина 65 человек да еще 12 человек скончавшихся ручным усечением».
После этих погромов убить самого боярина было просто. Малюта отличился и в этом. Ивана Челяднина судили как скомороха, устроив в Большом Кремлевском дворце шутовское представление. В тронный зал, где собрали думцев и столичных бояр с дворовыми и слугами, ввели Челяднина. Иван Грозный снял с себя царские одежды и велел облачиться в них Ивану Петровичу. Когда тот повиновался, опричники втащили ряженого на трон. Малюта встал у него за спиной. Оттуда он ловил каждое слово, каждый взгляд царя, пытаясь предвосхитить его помысел и даже тень помысла. Грозный тем временем притворно пал перед Челядниным на колени и голосом юродивого заговорил: «Ты, Иван Петрович, хотел занять мое место, и вот теперь ты на троне, великий князь, наслаждайся владычеством, которого ты так жаждал!» Царь упивался затеянным им театральным действом, но как только Малюта увидел, что чуть поднялась царская бровь, он вонзил кинжал под ребра первого боярина. Смерть наступила мгновенно. Труп Челяднина Малюта выволок из дворца и бросил в навозную кучу.
С братом, удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, так расправиться Иван Грозный не мог. Он решил всё сделать «по закону», учинив розыск об «измене» брата. Для этого назначил своего верного слугу главой Сыскного приказа. «Пришло времечко твоей главной работы, – сказал он мастеру палаческих дел. – Сочини ему смерть без «кровопролития». И Скуратов с радостью взялся за «сочинительство».
Поздней осенью 1569 года по первому снежку царский повар по имени Молява поехал за белорыбицей в Нижний Новгород, где в то время томился сосланный туда Иваном Грозным Старицкий. Люди Малюты перехватили повара по дороге и, «обработав» его на пыточном дворе, велели сказать, что князь Владимир Андреевич дал ему флакон яда и пятьсот рублей, посулив потом и более, если Молява изведет царя и всю царскую семью. Царь, охотно приняв этот навет, тут же повелел вызвать своего двоюродного брата для допроса в Александровскую слободу. Князь подчинился. Но до слободы он не доехал. На ямской станции Богане его остановил Малюта со своими опричниками, приказав князю задержать весь его санный обоз якобы для того, чтобы он с женой и дочерью смог как следует приготовиться к торжественной встрече с царем.
На следующее утро, на рассвете 9 октября 1569 года, Малюта Скуратов, облаченный в судейскую одежду, вошел в шатер к Владимиру Андреевичу. Он объявил ему, что царский повар Молява сознался в подготовке князем убийства брата-самодержца и его семьи. «Но царь милостив, - сказал Малюта, - он прислал брату вина, чтобы тот выпил за его здоровье». Князь всё понял. Желая уйти в мир иной достойно, он выпил яд, состав которого был подобран Малютой так, чтобы обвиняемый умирал в корчах, долго и в полном сознании. Пока Старицкий мучился, Скуратов на его глазах лично зарезал его жену Авдотью Одоевскую и задушил девятилетнюю дочь. После того Малюта нашел и мать князя, инокиню Евдокию, и «уморил в судне в ызбе в дыму», а с нею вместе двенадцать монахинь, «стариц».
«Полный черного огня»
Вернувшись в слободу, Малюта Скуратов, еще «полный черного огня», втащил в пыточную избу повара Моляву с сыновьями и подьячего из Великого Новгорода Антона Свиязева, близкого человека к князю Владимиру Андреевичу, и заставил последнего сознаться в том, чего быть не могло: в заговоре против царя будто бы объединился весь Нижний Новгород и во главе заговорщиков стоит архиепископ Пимен.
В момент этого вырванного клеветнического признания Малюта пригласил Ивана Грозного, который любил принимать участие в пытках, чтобы тот удостоверился в измене. Царь вошел с опричным воеводой Басмановым. Глупость навета была настолько очевидна, что даже Басманов не выдержал, крикнув: «Врет он! Не мог этого делать Пимен! Это Малюта подстроил». Но Ивану Васильевичу выдумка Малюты пришлась по душе. А Алексей Данилович Басманов, верный сподвижник Ивана Грозного и первый вдохновитель опричного террора, был по приказу царя убит в 1570 году. (Ну как тут не вспомнить памятного нашим отцам устранения Ежова Берией!) Привел в исполнение этот приказ Малюта Скуратов, взошедший после этого на вершину опричной власти. А сделавший свое дело повар-лжесвидетель вскоре был задушен.
Кровавые бесчинства, творимые по всей русской земле, пытался остановить митрополит Филипп. Чтобы устрашить святого отца, люди Малюты били и убивали железными палицами старцев, бояр и слуг митрополита, гоняясь за ними по улицам Москвы. Тех из них, кто заперся в боярских хоромах, сжигали живьем.
Глава русской Церкви Филипп Колычев был отпрыском старинного боярского рода. В «Житии митрополита Филиппа» созданном в конце XVI века, говорится, что был он человеком суровым, с непреклонным характером. В бытность игуменом Соловецкого монастыря Филипп прекрасно обустроил обитель и всю округу, построил каменные солеварни и грандиозный Преображенский собор. Все строения связал галереями, соединил каналами озёра. Соорудил в заливе Благополучия каменную пристань. Но как только он пошел против царя, требуя отменить опричнину, дни его были сочтены. Посланная на Соловки следственная комиссия вернулась с ложными, фальсифицированными «доказательствами» порочной жизни старца. Чтобы запугать Филиппа, царь велел послать ему в монастырь зашитую в кожаный мешок голову его троюродного брата Михаила Колычева. Митрополит не испугался, и его судили в присутствии Боярской думы и высшего духовенства. Филипп отверг все обвинения и, желая прекратить разбирательство, объявил, что слагает с себя сан. Но Иван Грозный его отречения не принял. Он жаждал драмы. Грозному надо было зримо и с запоминающейся в веках жестокостью подмять под себя власть Церкви: «Аз есмь Божий помазанник. Никто мне не указ!».
В 1568 году, перед Рождественским постом, святитель Филипп служил свою последнюю службу в кремлевском Успенском соборе. Неожиданно в храм ворвался опричный отряд. Малюта Скуратов грубо схватил Филиппа, сбил митру, сорвал с него святительские одежды и стал хлестать тяжелыми цепями по лицу. Бесчувственного митрополита бросили в розвальни и увезли из Кремля «метлами биющи». Но сразу убить любимого народом святителя не посмели. Смертную казнь ему заменили пожизненным заточением в Отрочь-монастыре.
Земская боярская дума и русская православная Церковь были обескровлены, на всё великое пространство России легла кромешная тьма. Малюта торжествовал.
Адский поход
В декабре 1569 года опричная армия, возглавляемая самим царем с верным ему Малютой, выступила в поход на Великий Новгород. Гордились новгородцы, что именно их предки приняли на княжение варяга Рюрика. И вот его крайний потомок вознамерился отдать на поток и разграбление родовое гнездо рюриковичей, колыбель русской государственности. Никому он не мог простить вольности.
Подойдя к Твери, царь подозвал к себе Малюту: «Видишь Отроч-монастырь, где мы заточили Филиппа? Езжай к нему и добейся, чтобы он благословил наш поход. Новгородский епископ Пимен – его злейший враг. Без его содействия мы не смогли бы низложить строптивого Филиппа. Расскажи ему об этом. Несговорчив Филипп. Но ничего, обломается. Его келья – страшнее каземата. – Грозный задумался и продолжил: – Да смотри, Малюта, крови в святом месте не проливай». Может, в царе заговорила совесть? Или всё же задача государственной необходимости – подмять под себя всю святую Русь?
Приехав в монастырь, Скуратов, оставив за дверью своих телохранителей, вошел в келью к Филиппу, осужденному на вечное заточение.
- Клеветника твоего идем наказывать, архиепископа Пимена, а с ним и весь Великий Новгород, - сказал Малюта узнику. – Выдь и благослови царево войско.
- Сердце мое простило Пимену его грех, - ответил Филипп, - не ведает он что творит. А вы не ходите в Новгород. Богопротивен этот поход. Подумай о душе своей, Малюта.
- Так ты и теперь за изменников новгородцев стоишь? – закричал Малюта, - благослови! А не то… - и он наотмашь ударил старца, повалив его на лежанку.
- Покайся, Малюта, пока не поздно, - сказал старик. – Пади в ноги мне и кайся, коли есть в душе твоей хоть капля света. Пади…
- Это ты у меня в ногах! – крикнул Скуратов и, зажав подушкой рот святителя, держал ее до тех пор, пока смерть не расслабила тело старца.
Выйдя, он объявил: «Душно в келье-то. Помер ваш старец. Так вот ручки сложил, благословляя войско царево, и помер». Кощунственная ухмылка искажала и без того страшное лицо Малюты.
Царь Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала опричники грабили окрестное духовенство, затем начали грабить город, теперь уже дома простых обывателей. Крушили всё, что попадалось на глаза: ломали домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали все домашние запасы и купеческие товары – воск, лён, кожи. Свозили всё это в кучи и сжигали. Мужчин, женщин, младенцев вешали, палили огнем, рвали клещами и бросали тела убитых в Волгу.
Из Твери опричное войско двинулось на Торжок. Зверства повторились. Но там царь Иван и его сподручный Малюта сами едва избежали смерти. В башнях крепости Торжка содержались пленные немцы и татары, закованные в цепи. Грозный приказал убить немцев, их истребили. Когда же принялись за татар, те неожиданно оказали сопротивление, бросились на Малюту, тяжело ранили его, убили еще двоих опричников, а один татарин кинулся с ножом на самого царя, его едва успели остановить. Все татары были перебиты.
Потом разгромили и разграбили Вышний Волочок и другие места до самого Новгорода. Чтобы сохранить втайне этот чудовищный поход, убивали всех его свидетелей. Тут вам не гражданская война, когда сшиблись две власти, тут вам гражданская бойня. Но цель одна – полнота единовластия, основанная на страхе, главной ипостаси тени власти.
2 января 1570 года опричное войско неожиданно появилось перед воротами Господина Великого Новгорода. Через четыре дня прибыл и сам Иван Грозный. На мосту через Волхов с животворящим крестом торжественно встречал царя архиепископ Пимен. Он поднял руку для благословения, но царь его остановил: «Ты не крест, ты меч против царя поднял! Задумал продать землю русскую польскому Жигимонду! Гойда! Грабьте изменника!»
Обвинения в измене адрес архиепископа Пимена были нелепы, это понимали все, включая и самих опричников. Но опьяняющий разбойничий клич «Гойда!» и приказ хозяина «Хватай Пимена со боярыми его!» послужил сигналом к невиданной на русской земле резне. Тут ничто не напоминало народную забаву «стенка на стенку», били в одни ворота, превращая снег в кровавое месиво.
С покорного Пимена Малюта сорвал белый клобук, привязал старца сыромятными ремнями по-скоморошьи задом наперед к кобыле, подсунув вместо седла гусли, и со словами «Кобылка тебе женкой будет, гони в Москву», сильно ударил лошадь кнутом.
О новгородском походе опричнины в синодике записано: «По Малютинские ноугородские посылки отделано скончавшихся православных христиан…» Далее идут цифры, превышающие в общей сложности три тысячи человек. Но, по мнению историков, тогда было чудовищно истреблено около пятнадцати тысяч, то есть половина населения Великого Новгорода.
С 9 января по 13 февраля 1590 года вершились «суды» и казни. Город был окружен опричниками: «кабы ни один человек из града не убежал». Царь встал укрепленным лагерем на Городище. Скупы слова летописца: «Царь и великий князь сед на судилище и повеле приводити из Великого Новгорода владычных бояр и служилых людей боярских, и гостей, и всяких городских и приказных людей, и жены, и дети и повеле перед собою лютее мучити». Распоряжался казнями Малюта Скуратов. Одних несчастных привязывали к саням и мчали во всю мочь по ледяным мостовым, других обливали «греческим» огнем и пускали бежать живыми факелами. От горючей смеси их не спасал и снег. С Великого Волховского моста бросали во взломанную ото льда реку «младенцев к матерям своим вязаху». Под мостом особый отряд опричников на ладьях рогатинами топили женщин и детей, которым удавалось всплыть. Их заталкивали под лёд и убивали топорами и ледорубами. На самом мосту Малюта соорудил высокий помост, где сидел царь и любовался на этот ужас. Так в античные времена другой коронованный тиран любовался подожжённым по его приказу Римом и, сострадая обезумевшим подданным, цитировал гекзаметры Гомера о пылающем Илионе. Иван Васильевич прекрасно знал эту историю из Византийского хронографа, читанного им в своей царской библиотеке ещё в юности. И он, подобно Нерону, очищал Русь от строптивцев и смутьянов, а заодно возносил прямо в небо вертикаль единовластия.
Поле брани для пьяных от крови
После побоища в Новгороде опричное войско двинулось ко Пскову. Их встретили с полной покорностью, хлебом-солью. Но опричники отрубили голову печорскому игумену Корнилию, вышедшему навстречу царю, и начали грабить храмы. Полному разграблению города помешал юродивый старец Никола. Он поднес царю кусок сырого мяса. «Я христианин и не ем мяса в пост», - сказал Грозный. «Ты хуже делаешь, - ответил ему Никола, - ты ешь человеческое мясо». И тут венценосного тирана пронзил страх Господень. Время было такое, православное. Через три сотни лет новый правитель расправится и с небесной вертикалью. Ни Бог, ни Великий пост не станут помехой для кровавых репрессий.
Юродивый предрек царю беду, если тот начнет свирепствовать в Пскове. Грозный не внял предостережению и велел снять колокол с Троицкого собора. Но тут под ним вдруг пал конь. Посчитав, что начали сбываться пророчества юродивого старца, царь с опричным войском возвратился в Москву.
Арестованных в Новгороде и захваченных с собой «сообщников» Пимена начали пытать в Александровской слободе. Полученные на пыточном дворе показания позволили Малюте Скуратову превратить новгородское дело в московское.
Пленные новгородцы под страшными пытками указали на московских дьяков, как на своих сообщников. И вот 25 июля 1570 года в Китай-городе поставили плахи и вывели осужденных. Собравшийся народ ожидал увидеть заговорщиков-новгородцев, но в живых их уже не было. На казнь вывели своих, москвичей, среди которых были и многолетние советники, соратники самого царя. На рыночной площади, прозванной в народе Поганой лужей, было около трехсот опальных людей. Царь великодушно помиловал примерно половину из них, передав их на поруки земцам. А оставшимся осужденным дьяк стал «вычитывать вины». И начались казни, продолжавшиеся несколько дней. На площади было поставлено восемнадцать виселиц и приготовлены орудия для более мучительных казней – печи, сковороды, острые железные когти («кошки»), клещи, иглы, веревки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты. Каждому осужденному царь изобретал особую казнь. Казначея Никиту Фуникова-Курцева попеременно обливали крутым кипятком и ледяной водой. У других, ещё живых несчастных царь приказал вырезать ремни из кожи или же совсем сдирать кожу. У одних он приказал отрубить правую и левую руку и ногу, а только потом голову. Другим велел сначала разрубить живот, а потом отрубить руки, ноги и голову .На четвертый день непрестанных казней предводитель палачей Малюта Скуратов рассекал топором тела казненных, несколько дней лежавшие на площади без погребения и терзаемые собаками. Жен казненных подвергли поруганию, а затем утопили.
Пока опричники боролись с собственным народом, внешние враги окрепли, западные границы затрещали по швам. Не воинами, а палачами были любимчики Ивана Грозного. Война с Литвой оказалась безнадёжно проигранной. По обычаю тиранов Иван Васильевич стал искать предателя. Действительно, не он же, Божий помазанник на царство, виноват в этой беде! Малюта подсуетился, тень измены была брошена на царского печатника (хранителя государственной печати – В.П.) Ивана Висковатого, бывшего долгое время главой Посольского приказа. Его обвинили крымским, турецким и польско-литовским шпионом. Не напоминает ли это небезызвестные политические процессы в нашей стране, как в довоенные, так и послевоенные годы? Царь велел начать «правёж». Ивана Висковатого приковали к столбу на многолюдной площади. Царёвы слуги должны были по очереди подходить к несчастному и вырезать из его тела по куску мяса. Первым поспешил Малюта, отрезав невинному уши. Затем наступила очередь других опричников, а царский любимец поглядывал одним глазом на Ивана Грозного, а другим на палачей, требуя, чтобы муки осуждённого длились как можно дольше. Эта царская «забава» продолжалась, пока молодой опричник Иван Реутов не сжалился, вонзив нож в сердце осуждённого. Заметив досаду царя, Малюта без колебаний убил своего сотоварища. Так набухшая кровью тень власти стала пожирать собственных детей.
Известно, что падение опричного «генералитета» стало следствием интриг со стороны самого же опричного сыска, Малюты Скуратова и Василия Грязного. Оружничий Вяземский был взят под стражу, лишен привилегий, затем сослан в Городец, где его уморили в тюрьме в железных оковах. Алексей Басманов, по приказу царя собственноручно обезглавивший своего младшего сына, по другому приказу Ивана Грозного был зарезан своим же старшим сыном… Рушилось не только государство, но и семьи, не говоря уже о совести.
Когда царь Иван задумал жениться в третий раз и на смотрины были собраны две тысячи девиц, Малюта Скуратов подстроил так, чтобы женою Грозного стала Марфа Собакина. Таким образом сам он породнился с царской семьей. Потом одна из его дочерей вышла замуж за двоюродного брата царя И.М. Глинского, другая – за будущего царя Бориса Годунова, а третья – за князя Д.И. Шуйского, брата будущего царя. Так тень власти захлестнула всю вертикаль, подобравшись к российской короне, а в итоге поставила всю страну на край гибели.
Эпилог
В конце 1572 года Иван Грозный с большой армией вторгся в шведскую Ливонию. Воеводой при нем был его любимец Малюта Скуратов. Эстонские дворяне в своих замках праздновали святки и нашествия не ждали. Царь велел не щадить никого: грабили дома, убивали мирных жителей, бесчестили девиц. Поначалу никакого сопротивления не было. Но вот в замке-крепости Виттенштейн (Пайда), где укрылись пятьдесят рыцарей, они с горожанами и земледельцами решили дать отпор царской армии. Во время штурма Малюта Скуратов был убит. Похоронили его в Иосифо-Волоколамском монастыре.
После этого царь Иван Васильевич дал, как записано в летописях, «по холопе своем по Григорие по Малюте Лукьяновиче Скуратове» большой денежный вклад – сто пятьдесят рублей, чтобы его долго поминали в церквах как героя, павшего на поле брани от вражеской пули. И душегуба Малюту с амвона так и поминали. В народе же еще долго говорили, что та пуля была вовсе не вражеская, а что Малюту Скуратова застрелили в бою у крепости Виттенштейн свои же, русские. Хочется верить.
Опричные архивы исчезли. Историкам остались лишь поминальные списки-синодики с голыми цифрами, без имен, просто: «Помяни, Господи, 1505 человек, а имена их, Господи, ты сам веси». Множество таких списков, сотни и сотни тысяч безвинно погибших православных людей. Может, лучше забыть об этом ужасе? Да, лучше, если бы история в своей дьявольской цикличности не повторялась, а тень власти не тянулась из века в век, то уплотняясь, то на время слабея. Пожалуй, первым, кто ужаснулся сгущению над державой этой фатальной тени, был, как ни парадоксально, сам монарх. Тень опричниной власти оказалась пуще и гуще боярской. Ивану Грозному пришлось возвращаться на круги своя. Но государство расшаталось, зараза проникла во властные структуры. Через поколение Смута поразила Россию, ещё через два привела к Расколу и торжеству императорской вертикали, которая отбросила свою тень в начало двадцатого века и была бессовестно перевёрнута, но теперь уже снизу вверх. Тираническая тень власти и сегодня омрачает жизнь частного человека. Подчеркну: «частного» не означает «честного», то есть совестливого. В этой тени, словно вирусы, плодятся новые негодяи. Не случайно на Руси сложилась поговорка: Не так страшен царь как его малюты.