Получил твое послание. Впечатлен твоей деятельной, активной жизнью. Описание твоих последних путешествий неожиданно всколыхнуло давно прошедшее. Лет семьдесят тому я тоже плавал по Енисею на пароходе, даже название помню «Мария Ульянова», от Красноярска до Игарки и через несколько лет назад в Красноярск. Дело в том, что моя мама после института поехала осваивать Север и лечить аборигенов и строителей в «Заполярье», в Игарку, что в те романтические времена было вполне естественно. Там она познакомилась с моим отцом, тоже молодым специалистом, работавшим в тогда знаменитом Главсевморпути. Родился я, правда, в Омске, куда специально для этого приехала мама к своим родителям, но через три месяца после рождения я с мамой уже плыл на пароходе «Мария Ульянова» по Енисею на север, в Игарку. И в этой самой Игарке ( так приятно для моего уха звучит!) я прожил до шести лет. Как ни странно, я совершенно ясно помню многое из того давнего времени и не только то, что от многократного рассказывания уже не поймешь, помнишь ли событие или рассказы о нем. Кое-что я помню, хотя никогда не рассказывал никому. Счастливое детство. Помню наш домик над крутым обрывом енисейского берега, кухню с полатями(!), знаешь, что это такое? В кухне огороженную чем-то табуретку, где жила курица, которая несла свежие яйца для меня, помню, как сидел около этой табуретки и ждал, когда курица снесет яйцо в мою ладошку, чтобы отнести больной тете Лясе, Нелиной маме, помню яичный порошок американский и молоко замороженное в тарелках, так и продавалось ледяными дисками. Помню, восторг, испытанный, когда вошедший отец, очень большой, как тогда показалось, запустил прямо от двери заводную машинку и она с шумом поехала ко мне. Не забывай, это был настоящий «крайний север», как тогда говорили, и без современных средств передвижения и связи и, главное, это были военные и довольно голодные годы, чего я разумеется не ощущал совершенно, то есть голода, про войну-то все говорили и я тоже переживал, помню по ассоциации с гражданской считал, что все немцы белые, то есть буквально белого цвета, "как потолок",- пояснял я кому-то. Помню всеобщее удивление, когда в три года я неожиданно стал читать и прочитал первую книжку про Егорку, медвежонка на пароходе. Никто специально меня конечно не учил, были кубики с буквами, как у всех. Помню очень хорошо, как и тогда все меня любили, особенно почему-то сумасшедшие ( как и потом?), были две психически больные женщины в маминой больнице, на территории которой собственно и находился наш дом. Одна особенно благоволила ко мне и как-то очень свою симпатию проявляла, она в отличие от второй была совсем спокойная и никто не возражал, против нашего общения. Помню при доме что-то вроде садика, где я играл с соседскими детьми, была даже девочка, которая мне нравилась, кажется. Соседские дети были не из таких рафинированных семей и знали слова, которые в нашем доме не употреблялись, помню я узнал от них новое слово «говночист» (Канализация там была старинная, все добро отбиралось и увозилось этими самыми ассенизаторами в бочке, установленной на телеге, которую везла лошадка, а этот самый ... восседал высоко на чем-то вроде песенного облучка.) Однажды я шел в городе по деревянному тротуару (такие там тогда были, наверное из-за вечной мерзлоты) с Неличкой, старше меня на семь лет, которая теперь живет в собственном доме с большой семьей в подмосковной Малаховке, и встретив эту бочку на телеге с водителем на облучке, гордый знанием нового слова наверное слишком громко сказал «вот говночист», на что тот, видимо обидевшись, сказал со своего высока «а ты засранец». Это так прозвучало откуда-то сверху, как гром, я был повержен и запомнил этот позор на всю жизнь. Это как раз из тех историй, которые я до сих пор не рассказывал. Удивительно много помню, оказывается. Наверное уже перегрузил тебя, прости, так оказалось приятно вспоминать. Напоследок еще одна история, которую в свое время пересказывали часто. Тетя Варя, ты ее должна знать, мамина сестра, которая к тому времени уже похоронила мужа и сына, и с тех пор жила с нами и вела домашнее хозяйство, почему я не знал ни детских яслей ни детских садов. Обычно, уходя в магазин или куда-то еще, меня оставляли дома, и я никогда не возражал, но однажды раскапризничался и тетя Варя после препираний сдалась и взяла меня с собой. Какова же была ее реакция, когда, вернувшись, она увидела взломанную дверь и в доме все перевернуто и маленький ломик, видимо, то, что называется «фомкой», как теперь всем известно из бесконечных детективов по телевизору, забытый грабителями. Всеобщий шок можно представить, а я с тех пор поверил в интуицию. Объяснение очень простое. По Енисею, на север, на Таймыр шли пароходы с заключенными, как теперь говорят «репрессированными», конечно невинно. И они время от времени отлучались для заготовки продовольствия и других ценностей, а убить фомкой оказавшегося дома пацана, говорят, для них легче, чем плюнуть. Вот так впервые я избежал смерти. И до сих пор живу, получая удовольствие от воспоминаний и вообще от жизни.
Спасибо тебе за эти разбуженные воспоминания и за терпение, с которым ты это читала, если дочитала до этого места.