14. Стихи Юрия Борисова
1. Белая песня
Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит – зови не зови.
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.
И не Бог, и не царь, и не боль, и не совесть,
Всё им “тюрьмы долой” да “пожар до небес”.
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда – сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери в белой лампадке ночей.
2. Всё богатство моё
«Всё богатство моё – песня да гитара,
Ласковые струны, да вечер синий,
А ещё заветная молитва, чтоб грехи забылись
Да сбылись надежды.
Надежд у меня всего четыре:
Летом я живу в надежде на осень
А когда с зимы я устану,
То вновь на весну надеюсь».
3. По зеленым лугам и лесам…
Борисов: «Эту песню я посвятил моему другу
Петру Константиновичу Капустину.
Вообщем, она его песня.
Пусть, когда он за границей будет,
то вспоминает её».
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я живу за верстою версту,
Моё детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Моя щедрость – на зависть царям,
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой, у сонной дороги.
Я тоску под осенним дождём
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждём,
Долго ждём, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под “аминь” на веревках.
Моя жизнь, словно краски холста,
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
Моё счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
4. Новогодняя
Листки календаря не обрываю,
О будущем загадывать боюсь.
Год уходящий я не провожаю
И Новый Год встречать не тороплюсь.
Зачем себя смешной надеждой тешить,
Что Дед Мороз подарком из мешка
Мою досаду как-нибудь уменьшит,
Хоть и щедра рука у старика.
Зачем опять – что не было и было,
Что позабыл и что не позабыл,
И чтоб меня другая полюбила
И, чтобы я другую полюбил…
Я никуда от прошлого не скроюсь,
И не заменит радостей былых
Влюбленных глаз доверчивая робость
И ласка рук, да только не твоих.
Но буду я нести, пока не сгину,
Пока огонь желаний не угас,
Надежду, ту последнюю богиню
Из всех богинь, что покидают нас.
А, может статься, и чём мечтаю,
Мне принесут листки календаря,
Но на грядущий май не променяю
Я золото былого сентября.
Листки календаря не обрываю,
О будущем загадывать боюсь…
5. Ностальгическая
Заунывные песни летели
В край берёзовой русской тоски,
Где над детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.
Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше “Ура!”
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?
В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели,
И махала рука из окна?
Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшихся в ряд,
Что застыли в серебряных росах
За Отечество и за царя.
Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки – и вот,
Не меня ли в чека разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
6. Голубые лошади
Как по Красной площади –
Алый пыл знамён.
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
Вслед глядели девушки,
Заслонясь рукой.
Только до победушки
Ой, как далеко.
Там Шкуро и Мамонтов,
Врангель и Колчак,
За царя Романова,
За своих внучат,
За обиду острую
Бьются ретиво,
Да ещё за Господа,
Бога самого.
Ой, куда ты конница
Правишь копыты?
Ой, не скоро кончится
Девятнадцатый…
Запахами ночь шалит,
Шпорный перезвон…
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
7. Напишу через час после схватки
Напишу через час после схватки,
А сейчас не могу, не проси.
Эскадроны бегут без оглядки,
Мертвецов, унося на рыси.
Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,
Офицерам наскучил солдатский жаргон.
И кресты вышивает последняя осень
По истертому золоту наших погон.
Напишу через час после смерти,
А теперь не могу, не зови.
Похоронный сургуч на конверте
Замесили на нашей крови.
Мы у господа Бога поблажки не просим,
Только пыль да копыта, да пуля вдогон.
И кресты вышивает последняя осень
По истертому золоту наших погон.
8. Перед боем
Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.
Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представилось случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.
А на той стороне комиссарский редут – только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.
И присяга ясней, и молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком моё сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами,
Дорогое сукно спрячет сабельный след.
Да простит меня всё, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чия память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.
9. Поединок
Борисов: «Вот для этой песни такая преамбула.
Сейчас много говорят о гражданстве,
о совести и чести. А это песня о том,
как одного сгубила совесть, а другого честь».
Жадные пальцы на скользкие карты легли,
И закружился с Фортуной в обнимку Обман,
Ожили в штосе десятки, вольты, короли, -
Двое играли, поручик и штабс-капитан.
И загулял по душе недобор-перебор,
А, может, виною был спрятанный туз в рукаве?
Горькою фразою вызлился карточный спор,
Ярым багрянцем по вешней осенней листве.
Плотно ли ненависть ваши закрыла глаза?
Всё ли готово у вас, господа, для стрельбы?
Нечего вам на прощанье друг другу сказать,
Глупые пули нацелены в гордые лбы.
Юный поручик с пробитою грудью лежит.
Смехом неистовым зло разрядился Изъян.
Жизнь погубивший – ты ж прав не имеешь на жизнь.
Вот и пустил себе пулю под сердце наш штабс-капитан.
Их схоронили. В молчании пили вино.
Лучше бы им поделить куражи в кутеже.
Свечи горели, но было на сердце темно,
Свечи горели, но холодно было душе.
Друг мой, ты в смертную вечность не верь,
Утром с оконца тяжелые шторы откинь.
Солнечным зайчиком в душу заглянет апрель,
Небо подарит пьянящую звонкую синь.
10. Справа маузер, слева эфес
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи,
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи.
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил,
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже.
И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
11.Снова деньги, пьянка…
Снова деньги, пьянка, шутки,
карты и скандал.
У какой-то проститутки
нынче ночевал.
Эх, ты, пьяное раздолье:
пей да веселись.
У меня собачья доля
и пустая жизнь.
Я сегодня всем довольный -
денежный простор.
Завтра лягу спать голодный
под чужой забор.
Непогоду матом кроя
и всплакнув тайком,
я накроюсь с головою
рваным пиджаком.
Что вчера была моею,
проплывет, как дым,
Той же самою аллеей
под руку с другим.
Все друзья меня забудут -
дружба иссякла,
И никто меня не спросит
про мои дела.
А пока гуляю рьяно,
денег не щадя,
Томным блеском ресторана
радую себя.
Упиваюсь жгучей страстью,
ласку губ краду,
Завтра друга по несчастью
я себе найду.
Мне приснятся денег груды,
мрачные гробы,
Завтра выброшен я буду
за овин судьбы.
12.Мечта
Мечта предаст меня надежде, надежду верой соизмерю.
И вот, как в юности, как прежде, опять в любовь свою поверю.
Ах, вера, верность обещая, обмана мне не уготовь.
Да будет Троица святая: Надежда, Вера и Любовь.
Надежда, Вера и Любовь.
Надежда, мне светлей с тобою, надежда, ты дорогой ляжешь
И незакатною звездою к любви надежный путь укажешь.
Я к сердцу прижимаю нежно твою связующую нить,
Не оборвись, моя надежда, иначе Троице не быть,
Иначе празднику не быть.
Любовь, ты поубавь немного свое неистовое пламя,
Не будь жестокой, ради Бога, любовь, ты боль моя и память.
Тебя я робко принимаю, страшась обид и горьких слов.
На доброту благословляю Надежду, Веру и Любовь.
Надежду, Веру и Любовь.
Польется нега сладкой песней, согреет ласковой рукой,
Богат я Троицей чудесной, что рождена моей мечтой.
И весь я в ожиданье чуда, мне миг дороже, чем года,
Мечта пришла из ниоткуда и снова сгинет в никуда.
Неужто сгинет навсегда?
13. На смерть Валерия Агафонова
Может, виной расстоянья,
или я сам не спешил?..
Что ж ты мои ожиданья
встречей не разрешил?
Черной тесьмой перехвачены
близкие сердцу черты.
Все, что судьбою назначено,
бережно выстрадал ты.
Спишь на цветах увядающих,
а у тебя в головах -
Осени лик всепрощающий
с тихою грустью в глазах.
Слышишь, подруга сермяжная
песню заводит без слов?
Струны-певуньи наряжены
в бархат бардовых басов.
Внемлет минорным созвучиям
все повидавший Парнас,
Слушают ивы плакучие
твой недопетый романс.
14. Петру Капустину
Заманили далями дальними,
Обманули мертвыми красками,
И молю я: «Господи, дай лимит
На прописку вечную райскую».
Затянулось детство до старости,
Дни и ночи сгрудились в серое,
Вперемешку горе да радости
Измотали душу, остервенев.
Видно, время уже отчаяться,
Коль мечта заветная рухнула.
Купола крестами венчаются,
Жизнь моя пуста, что у купола.
Тот же самый крест, грустный и святой,
Над моей нагнулся могилкою,
Только на сей раз купол не пустой,
Начинен он страшной начинкою.
15. Встреча с другом
Осень опять за окном скороспелая.
Сколько растаяло их от дождливой поры.
Мы постарели, пока тебя не было,
Выросли дети, да в школу пошли.
Стала невестою скромница Ладушка,
Да в серебре борода у иных,
Дом твой стоит, да жива ещё матушка,
Только не ждёт она писем твоих.
А ту девчонку, ту хрупкую, слабую
В силах я только сегодня узнал.
Твоя надежда пришла к тебе славою,
Как запоздавшая гостья на бал.
Кто-то теперь далеко, не догнать уже,
Полон другой суматохою дня,
Я не корю никого, но, однако же,
Сузился круг твоих старых друзей.
И о тебе говорят все восторженно,
Ты свои спелые лавры сорви,
Мы тебя помним и чтим, как положено,
Только нас в гости пока не зови.
Нам ли о встречах былых не печалиться,
И от досады хоть волком завой
В час, когда ветром ночным раскачается,
Старый фонарь на углу Моховой.
16. Отлетела пора ожиданий.
Отлетела пора ожиданий,
Оборвалась последним листком
Горечь глаз твоих, встреч нежеланья.
Мне сентябрь дохнул холодком.
Злая осень врасплох нас застала,
Охладила дождями сердца.
Видно то, что имеет начало,
Не бывает, увы, без конца.
На холодную пустошь рассвета
Выхожу, неизбежность кляня,
Но теплом уходящего лета
Ты еще согреваешь меня.
Но крадётся непрошеной лестью
Забытьё на крепленом вине,
Чтобы я свою лучшую песню
Доиграл на фальшивой струне.
И не думали мы, не гадали,
Что беда так близка и проста,
Будто нас обошли, обокрали,
И теперь пустота, пустота.
Но когда-нибудь, с кем-нибудь, где-то
Допоем, что пришлось не допеть,
Но тепло уходящего лета
Не заменит весеннюю цветь.
17. Сдается мне, что моя песня спета
Сдается мне, что моя песня спета,
Что даль ясна, а прошлого уж нет.
Для торжества заветного обета
Давным-давно готов мой пистолет.
Не ровен час, нажму курок, и выстрел -
Весенним громом над моей зимой.
И понесут всё то, что я не выстрадал,
Чужие души ношей золотой.
И канут в Лету новых мирозданий
Мои враги, анафему воспев,
А я замру бойцом на поле брани,
В честном бою, себя не одолев.
18. Пасьянс
Борисов:
«А эту песню я написал для Валеры Агафонова».
Что сидишь допоздна, жжешь свечу над пасьянсом?
Сердцу хочется верить, что это не блеф:
Очарован тобой, опьяненный романсом
Твой бубновый король пал к ногам дамы треф.
И ты сияешь вся улыбкою счастливой,
И в сердце нет тревог, и сладостно душе.
О, как тебе легко быть молодой, красивой!
И всё желанное свершилося уже.
А к обедне опять ты спешишь деловито,
Где на паперти те же старухи стоят,
В черном платье своём, что давно уже сшито,
Пряча в чёрной вуали отрешенный свой взгляд.
Вновь ладаном дохнет величье золотое,
И рыжий бас попа бедой дрожит в тебе.
И ставишь ты на круг морщинистой рукою
Свечу за упокой, за короля бубей.
19. Гладиаторы
Неподвластные смерти и тлену,
Не познавшие страха в веках,
Вновь выходят на ту же арену
Те же галлы с мечами в руках.
Обреченные дети изъяна
В юбилейный стотысячный бой
На еще не зажившие раны
Принимаете новую боль.
И, на вашу отвагу глазея
Очевидцем ста тысяч затей,
Закипает котел Колизея,
Переполненный пеной страстей.
Век от века билеты дороже,
Все страшней и упорней бои.
Занимайте, патриции, ложи,
Покупайте кошмары свои.
Будет боль, будет кровь, будут стоны,
Будут дикие звери реветь,
Чтоб потом на святые иконы
Вам самим было жутко смотреть.
Смерть традиций своих не нарушит -
Как тогда, так и будет теперь.
Посмотрите, не ваши ли души
Душит яростно раненный зверь?
И послушай: за храпом агонией
И сквозь всю сумасшедшую сечь
Не твои ли надежды, хоронит
Жалким звоном обломанный меч?
Орденами твоими увешан,
Избежав хищной пасти и лап,
Не твою ль кровожадность утешил
Опьяненный победою раб?
Все смешалось, рычанье и крики,
Лязг доспехов и скрежет зубов.
И в победном неистовом лике
Вновь ты видишь проклятье рабов.
И опять твой восторг обалделый
На стотысячный пир воронья,
Чтоб не знала ни мер, ни пределов
Ненасытная жажда твоя.
И чтоб отдыха галлы не знали,
Сокрушая миры и века,
Будет слышаться ад вакханалий
И не высохнет кровь Спартака.
20. Морская песня.
Борисов: «У моряков есть поверье,
что если увидели русалку,
значит, все погибнут, все на дно.
И еще морской закон: сам тонешь –
никого не цепляй с собой.
Вот что я хотел сказать я в этой песне».
В эту пятницу рано мы покинули порт,
Оставляя маяк вдалеке.
Видим, в море русалка за нами плывет
С круглым зеркальцем, с гребнем в руке.
Показалась русалка и скрылась опять,
И сказал наш матрос - рулевой:
«Я оставил на родине старую мать,
Не вернуться мне больше домой».
По горбатым волнам мы неслись без руля,
И сказал наш заботливый кок:
«Не увидит земля своего корабля,
И меня не дождётся сынок».
Наши ветхие шлюпки накрыла волна,
Капитан покачал головой:
«Будет плакать моя молодая жена,
В эту ночь она станет вдовой».
Мы работали дружно, тонули поврозь,
Так уж было судьбой суждено.
Видеть наши мученья никому не пришлось,
И пошли мы на черное дно.
На дно, на дно,
За русалкой на черное дно.
21. Сюжет
Борисов: «А вот более близкое время.
Я написал пару песен.
Одна из них называется «Сюжет».
Такое может быть с каждым из нас».
И не пьяница, не вор, не убийца я,
Мне друзья: и прокурор, и милиция.
Я такой же, как и все, ну, как и сами вы,
На заводе и в семье уважаемый.
Обходил я стороной драки разные,
Не совал свой нос в дела слишком грязные,
И не пьянка подвела, я противник ей,
Но случилося, друзья, диво дивное.
Раз шагаю я один вдоль по улице,
Поглазел на магазин и задумался,
А тут откуда ни возьмись, ну, точно оборотень,
Появился мужичок в рваном полупольто.
Мне б уйти, а коль пристал, так, огреть его,
А он, нас двое, говорит, надо третьего,
Ну я рубля не пожалел, дал, не мешкая,
Не утерпел, и вот в этом грешен я.
И вот, чтобы разделить ту «Особую»,
Мы зашли не в ресторан, а в столовую.
Распивать спиртное там воспрещается,
Ну, это вроде нас не касается.
Я стакашек пропустил, аж, не крякнувши,
Колбасою закусил, помню, краковской,
А товарищ мой, вон тот, подозрительный,
Начал что-то говорить о вытрезвителе.
Слышу в голосе его, нотка вражия,
Чем-то друга своего да не уважил я,
Вспомнил сказку я ему про кота в мешке,
Обругал он меня ласково да по матушке.
Тут я хамства не перенёс, и в свою очередь,
Обложил и нос и рот и всё прочее.
Не приучен с малых лет в общем злиться я,
А откуда ни возьмись и милиция.
Я хотел было уйти незамеченный,
Но тут поднялся дюжий тип навстречу мне:
Документу предъявил краснокожую,
И остался я сидеть с кислой рожею.
И так десять суток.
22. Мне сегодня, братцы, не до шуток
Борисов: «Песенка такая, как ни с того,
ни с сего, можно быть грустным икоротко
остриженным. Написал я её не очень давно,
так что она свежа».
Мне сегодня братцы не до шуток,
Не до размалиновых речей.
Осудили на пятнадцать суток
Головы носителя моей.
Сам судья мудрейший из мудрейших,
Всех времён народов и племён,
Рыцарь инквизиции святейшей
Стережёт наш нонешний закон.
На меня он глянул одним глазом,
У него - отсутствовал другой,
И бумагу с гербовым указом
Подписал единственной рукой.
А потом, хоть плачь, меня остригли,
Шевелюру шваброй замели,
И на лимузине марки Никнин
На харчи казённые свезли.
Ничего в тюрьме не изменилось,
Мёртвый дом, как был он, так и есть,
Ежели вы рассказу усомнились,
Вам бы Достоевского прочесть.
23. Освободился по амнистии домой.
Борисов: «Эта песенка более весёлая.
Она воспевает одного артиста,
который построил немало трасс и
теперь сам едет по ней домой».
Играй гитара и бей в аккорды бас,
С тайгой прощаюсь я в последний раз,
Пусть грязь летит под колёса по мостовой,
Освободился по амнистии домой.
Тебя я строил, по тебе я прокачусь,
Я не артистом был, тем, братцы, и горжусь,
Я строил дамбу, строил трассу и канал,
Но вот такой счастливой трассы не видал.
Сто двадцать месяцев в тайге я отбывал
И паровозного гудочка не слыхал.
Освободился по амнистии домой,
А вот, возьмите, посмотрите паспорт мой.
Вот сопки скрылись, а тайги уж не видать,
Мы к Магадану стали ближе подъезжать.
Вот, вижу, станция виднеется вдали.
Эй, ты, шофёр, не позабудь, притормози.
Машина встала, из машины выхожу
И неуверенно на вывеску гляжу.
Большими буквами написано: «Буфет»,
А на дорожку ни копейки денег нет.
Вот неуверенно я к двери подхожу
И неуверенно за ручку я беру,
Дверь отворилась, я увидел в тот же час,
Как на меня уже смотрела пара глаз.
И от волнения я побледнел, как блин.
И слышу: -«Ваши документы, гражданин».
Освободился по амнистии домой,
А вот возьмите, посмотрите паспорт мой.
24. Сам я вятский уроженец.
Борисов: «А вот песенка из репертуара
Аркадия Северного, но я её слушал ещё от моего
покойного дядюшки. И знаю, что Аркадий
Северный далеко не полностью её исполняют.
Я хочу полностью песню донести до слушателей.
Это шуточная песенка о том времени».
Мне случилось как-то летом в стоге сена ночевать,
Утомлённенький с дорожки стал я, братцы, засыпать.
Но не тут – то дело было, сон нарушили друзья,
Одиноко где-то рядом раздавались голоса.
Разговаривали двое плюс мужские голоса,
И о чём-то говорили, ну ведь просто чудеса.
Говорит один другому, ты послухай-ка, браток,
Проигрался я до нитки и пришлось бежать на скок.
Взял немного золотишко, быстро - быстро поканал,
Через полчаса не больше я скачишко подыскал:
По привычке, как игрушкой, я мечом серьгу сорвал,
Под крыльцо её забросил, сам я в хату заканал.
Захожу в квартиру эту и, что вкопаный, я стал,
За столом четыре брея в карты резалися там.
Я и тут не растерялся, долото на них поднял,
Все червонцы забанабал, куш схватил и отканал.
А в Одессе было дело, Мара втрескалась в меня,
Три косых она пуляла со словами: -«Вся твоя».
А в Ростове дело было, там кого штопорил,
И косых за восемнадцать куш солидный отхватил.
В Армавире приключилось, магазин с подкопом брал,
На два кирпича ошибся и в уборную попал.
Эх, натискал, брат, натискал, сено вянет от вранья,
Долю ты свою напутал, дай напутаю и я.
Сам я вятский уроженец, много в жизни повидал,
Всю Россию я объездил, даже в Турцию попал.
Эх, не жизнь там, а малина, турок много - русских нет,
И признаюсь вам по чести, жил я там, как Магомет.
Кошельков по сорок на день из кармана выгребал,
И с червонцами в кармане чайхану я посещал,
Раз один я на базаре услыхал тот разговор,
Будто в шапке - невидимке завелся карманный вор.
Турки думали - гадали, догадаться не могли,
Делегацию собрали, к шаху с жалобой пошли.
Шах над ними рассмеялся: - Эх вы, турки, дураки.
Запирайте - ка карманы на висящие замки.
Так пол - Турции ограбил, разве шаха не задел,
На в своём аэроплане в СССР я прилетел.
Вся Москва меня встречала, все купалися в вине,
Я цветами был заброшен, так приятно мне.
А наутро, просыпаюсь, в стоге сена я лежу.
Это всё, друзья, приснилось. Эх, было б это наяву.
25. На душе печаль.
Борисов: «А это тоже своеобразный гимн,
это в году 1959, когда нас содержали
на озере Селигер. Там монастырь стоял.
Один мальчонок написал такую песню».
Родину любимую закрывает даль.
Песня к сердцу просится, на душе печаль.
Мне, мальчонке малому, счастья в жизни нет,
А всего исполнилось лишь семнадцать лет.
Пой гитара милая, плачь - звени стрструна,
Из-за тучки выгляни бледная луна.
Горе заключённого я в себе таю,
Знает ночка тёмная про печаль мою.
Где же ты, любимая, как к тебе дойти,
Коль повсюду ждёт меня пуля на пути.
Не моргнёт чекист-палач, вынув пистолет,
А мальчонка жил всего лишь семнадцать лет.
Плач гитара милая в тишине ночной,
Остров омывается ласковой волной.
Отражает озеро свет прожекторов,
Остров Столбный высится, мрачен и суров.
26. У нас с тобой была любовь.
Борисов: «Она звучала в кинофильме,
я не помню уж точно, как называется,
кажется « Жизнь прошла мимо».
Но песня там отрывочная, я спою её целиком.
Звенит ударная, струна гитарная,
И моя песенка несётся вдаль.
Пускай несёт она тебе любимая
Мою тоску и плюс мою печаль.
На воле жили мы с тобою счастливо,
Но вот я в лагере страдаю вновь,
И пусть останется глубокой тайною,
Что и у нас с тобой была любовь.
Я здесь не удержал, к тебе в побег ушёл
Сверкала молния и дождик лил.
Конвои кодлою, собакой подлою
В побеге ранен я и пойман был.
Лежу на нарах я, рубашка грязная,
Из раны алая сочится кровь,
И пусть останется навеки тайною,
Что и у нас с тобой была любовь.
27. Помню сани-розвальни.
Помню сани-розвальни,
Смех подружки розовой
И её январь на лошадях,
Песней, пулей встреченной,
И погоней ВЧК
Прогремели сумерки в ушах.
Просвистели сумерки в ушах.
За дела бедовые,
Под замки пудовые,
Под железный сталинский указ.
Ни во что не верую,
Стынет скука серая
Пустотой отчаявшихся глаз.
Там кошмары сочные,
Автоматной строчкою
Шёл он на суеверный страх.
Проплывают рощами,
Чтобы после ноченьки,
Занялась заря на образах.
Может, всё и к лучшему,
Только всё же мучает
Память о далёкой стороне.
Сквозь большие полосы,
Да седые волосы
Детскою улыбкой по весне.
28. Пропаду без тебя, моя Русь.
Борисов: «Эта песня мне очень понравилась,
но она такая коротенькая получилась,
что мне пришлось её дополнить».
Бегут весенние ручьи
И солнце в них купает ноги,
А мы сегодня всё спешим,
Мы ж проклянём свои дороги.
Ах, ты, синее небо России,
Ухожу, очарован тобой,
И берёзки, как девки босые,
На прощанье мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь,
Пропаду без тебя, моя Русь.
Вот вам крест, что я завтра повешусь,
А сегодня я просто напьюсь.
Другую буду обнимать,
С другой, быть может, брошусь в омут,
Но никогда ей не понять
Чужую боль к родному дому.
Ах, ты, синее небо России!
Ухожу, очарован тобой,
И берёзки, как девки босые,
На прощанье мне машут рукой.
Я нигде без тебя не утешусь
Пропаду без тебя, моя Русь,
Вот вам крест, что я завтра повешусь,
А сегодня я просто напьюсь.
Разорву на груди я рубаху,
Упаду на ромашковый луг,
Буду в детство глядеться без страха,
Слушать сердца отчаянный стук.
Я вернусь к тебе, синь золотая,
Под берёзкой найду забытьё,
Ведь тобою до самого края
Переполнено сердце моё.
Ах, ты, синее небо России,
Ухожу, очарован тобой,
И берёзки, как девки босые,
На прощанье мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь,
Пропаду без тебя, моя Русь,
Вот вам крест, что я завтра повешусь,
А сегодня я просто напьюсь.
29. О клопах и о себе.
Почти все ночи я страдаю, от клопов спасенья нет,
Они меня съедают, я им завтрак и обед.
Где ж это видно такое безобразие,
Заслужил наказание да разве ж я?
Чтоб избавиться скорее мне от этого,
Я купил в парфюмерее дуста едкого,
Понасыпал по углам, да по щелям,
И чуть богу не отдал душу сам.
А клопы живы - здоровы и кусаются больней.
Этот дуст для них не новый, им встречался пострашней,
А клопам этот дуст, что до лампочки,
Коль сожрали они дусту килограмм почти.
Но клопы меня тревожат, что мне делать, стал вопрос?
Мне сказали, что поможет в этом деле хлорофос.
Я купил это зелье соломонное.
Всё жильё им пооблил, до микрона ж я.
А клопам на хлорофос наплевать,
Довели меня до слёз об их ять,
Подвела меня проклятая химия,
Искусали до безумия они меня.
Я взмолился. Пощадите, человек или нет,
Если дюже жрать хотите, накуплю я вам котлет,
Предлагал я им кушать всякое,
А они мне: -«Лучше б водки да коньяку бы».
Что ж, пошёл на компромисс этот хрупкий мир,
Взял деньжат я, да и вниз, за покупками,
Что же делать, раз избрали мы такое меню.
Каждый день теперь хожу в гастрономию.
Так с клопами подружился. Иль они со мной.
Я кагором чуть не спился и они порой.
Не беда, что пожелтел, стал как восковый,
Для клопов зато, я парень в доску свой.
30. Иду на Север
Борисов: «А вот песня
из того же почтового ящика.
Незаслуженно забытый гимн.
Сейчас я вам его напою».
Идут на север срока огромные,
Кого не спросишь, у всех указ.
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые
Взгляни, быть может, в последний раз.
А завтра рано покину пересылку я,
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем себе работу тяжкую,
А, может, смерть свою найду.
Друзья накроют меня бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И закопают землёй полузамёрзшую,
А сами грустно запоют.
А ты получишь письмо угольничком,
Платком батистовым слезу утрёшь,
Не плачь, не плачь любимая хорошая,
Ты друга в жизни ещё найдёшь.
Идут на север срока огромные,
Кого не спросишь, у всех указ.
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.
31. До свиданья, Надя
Борисов: «А это песенка о том, как можно
попасть из-за ненадёжного товарища,
который был с тобой на деле».
Ну, право же, обидно, ежели завязал,
И товарищу утром я про всё это сказал,
За старое, за драку, за всё сказал Сашок:
Двое слева, двое в красном, чёрный воронок.
До свиданья, Надя, а может быть, прощай,
До свиданья, Надя, если можешь, не скучай,
Ну, право же, обидно, Надя, за просто так
Выкинуть из жизни цельный четвертак.
Прокурор в суде сказал: «Двадцать пять, до встречи»,
Раньше глотку бы порвал за такие речи,
А теперь сижу, терплю обиду, не показываю виду,
Ох, как поймаю Санька, ой, как изувечу.
До свиданья, Надя, а может быть, прощай,
До свиданья, Надя, если можешь, не скучай.
Ну, право же, обидно, Надя, за просто так
Выкинуть из жизни цельный четвертак.
32. Жестокий романс
Она была девочка Надя,
А он был путеец-студент.
И часто, на Наденьку глядя,
Он ей говорил комплимент:
- Ах, какие у вас локоточки!
Какой у вас пламенный стан!
С фуражки своей молоточки
За ваш поцелуй я отдам.
И часто в Елагином парке
Бродили они, как в раю,
И Наде он делал подарки,
Не глядя на бедность свою.
Но в Надю большую тревогу
Вселял его скорый отъезд,
Железную ставить дорогу
Он ехал в Уржумский уезд.
В далеком трактире сибирском
С подрядчиком он закусил,
Под рокот гитары забылся,
С цыганкой любовь закрутил.
Летели, шурша, сторублевки,
Как рой легкомысленных пчел.
И вот он с похмелья в “Биржевке”
Отдел происшествий прочел:
“Вчерась Полякова Надежда
Спрыгнула с Тучкова моста.
Ее голубая одежда
Осталась на ветках куста…”
И с криком рванулся путеец,
И ровно четыре часа
В трактире рыдал, как младенец,
И рвал на себе волоса.
И бросился в обские волны
Убийца и бывший студент.
И были отчаянья полны
Глаза его в этот момент…
33. Вот репродуктор прохрипел
Борисов: «Вот ещё песенка такая,
тоже вроде как шуточная»
Вот репродуктор прохрипел и голос замер,
На третий путь приходит поезд из Минвод,
А через три минуты, выход забивая,
Весь понт толпою встал у маленьких ворот.
И фраера с углами мчатся по перронам,
А на пануре шум и гам, и толкотня,
Летит Майдан, стучат колёсами вагоны
И сидора летят по ступеням.
Какой-то френч, такой приблоченый, канает,
На нём в полоску целиковая лепня,
А мент стоит, на солнце кебелем сверкая,
И косяка он давит на меня.
Кто там расчётливо орудует локтями
И бьёт верха у зазевавшихся растяп?
А кто там самыми последними словами
Ругает мам своих и пап?
На верхней полке у окна лежит, зевая,
По всей моменте по натуре оглец,
Лежит он, цепью золотой в руках играя,
Шпанет московский, известный всем делец.
В Москве я вырос и познал свои науки,
А по профессии стал ловким щипачом,
Имел я стаж большой и развитые руки,
Кутил, гулял и не нуждался я ни в чём.
Но вот спалился я, спалился понапрасну,
Спалился я всего за сорок пять косых.
Меня уличили, я понял, это ясно,
Теперь покину я друзей своих.
Поеду я, куда Майдан помчится,
Друзей хороших там найду себе всегда.
Прощай мой дом, моя хорошая столица,
Я не вернусь к тебе, быть может, никогда.
34. Вот опять сижу я за решёткою
.
Борисов: «А вот песенку я вам сейчас спою
в противовес предыдущей. Она лирична.
В те года заключённые пели именно в таком стиле,
в таком ракурсе со слезой, откровенно и от души».
Вот опять сижу я за решёткою,
С тоской смотрю на улицу,
Катится слеза да потихонечку
По исхудалому да по лицу.
Хотел я братцы голыми руками
В тюрьме решётку проломать,
Но я ведь скован, братишка, кандалами
И мне теперь отсюда не убежать.
А что ж ты ходишь да перед тюрьмою,
Да что ж стучишь копытами,
А ты на воле ходишь с фраерами
И про меня совсем забыла ты.
А помнишь, Сонька, как ты говорила,
Что ты знакома с ворами.
Теперь же ты катись к едрёной матери
С такими разговорами.
Из-за тебя сижу я за решёткою,
С тоской гляжу на улицу.
А слёзы катятся, братишка, потихонечку
По исхудалому по моему лицу.
35. Баллада о короле
Жил-был король, им были все довольны,
От знати и до самой нищеты.
Все короли любили жен да войны,
А этот, как назло, любил цветы.
А у него мечта такая с детства,
Он занялся цветочками всерьез.
Он сад себе разбил в полкоролевства
И даже вывел новый сорт мимоз.
Все хорошо, но вот – беда. И грубый
Сосед – войной копье наперевес.
Его величество копало клумбы,
А у министров в это время съезд.
И тут министры подняли горячку,
На короля упреков целый воз,
Что из казны последнюю троячку
Отдал за семена китайских роз.
Нет короля, прошла его эпоха,
А воевода – глядь из-под руки:
«Нет, братцы, - говорит он, - дело плохо,
Куда ни кину взор – везде полки».
А конница, закованная в латы,
Неслась в победном зареве, как вдруг
Опешили и кони, и солдаты,
Увидевши прекрасное вокруг.
Забрала прочь! Вздохнув и вскинув бровью,
Сказал сосед, сознав свою вину:
«Не к чести мне цветы забрызгать кровью.
Вертать коней, я проиграл войну».
Враги ушли, тут все заголосили:
«Да здравствует король!» Но где же он?
Цветов ему в тюрьму не приносили,
И от тоски король впал в вечный сон.
36. Дорога
Ах, дорога! Бесконечная дорога.
Далеко до милого порога.
Самолеты, поезда. Неизведанно, куда
Уведет меня моя дорога.
По ночам метели и морозы,
По утрам роса блестит, как слезы.
Каждый день грядет беда
В человечьи города.
Городки, поселки и колхозы,
А разлука - горю не подмога,
Но смеюсь я в сущности убого:
Я тобою не любим,
Ты останешься с другим.
Но я уйду своей дорогой,
Помолюсь я дьяволу и богу,
Распрощаюсь я с судьбою строгой.
Счастья нет, а горе есть,
Надо мной поставят крест.
Заключение
Автор благодарит всех,
кто оказывал содействие в подборе этого материала для книги о Юрии Борисове.
Особую благодарность
хочу выразить сестре поэта
Голубевой Ольге Васильевне,
его друзьям,
певцу Валерию Фёдоровичу Кругликову
и музыканту – гитаристу Александру Васильевичу Смотрову, которым принадлежит
идея создания этой книги.
Оглавление
№№ Наименование глав
Стр
1 Злая осень врасплох нас застала 2
2 Эх, друг гитара 12
3 Их жизнь романсами согрета 18
4 Разбросал я себя по России 27
5 Первая любовь 34
6 Белогвардейские стихи 39
7 Стихи и жизнь 53
8 Вторая любовь 56
9 9. Нам ли о встречах былых не печалиться 61
10 Сдаётся мне, что песня моя спета 67
11 Имена и встречи 74
12 Адреса памяти Юрия Борисова в Санкт-Петербурге 83
13 Стихи Юрия Борисова 84
14 От автора 125
15 Оглавление 126