Теплый апрельский вечер опустился на темнеющие от моросящего дождя улицы. Спешащие автомобили шелестели по мокрому асфальту. Мигая огнями в облаках водяной пыли уносились в сверкающую проблесками сумеречную даль, где растекались широкими потоками пробираясь в наполненный вспышками центр мегаполиса.
Витя Кочетков, молодой человек крепкого сложения и приятной наружности бодро шагал по влажному тротуару, с упоением вдыхая весенний воздух. Красочная панорама вечернего города привычно радовала взгляд. Хорошее настроение вливалось с приходом весны, легким шепотом ветра, улыбками девушек, идущих ему навстречу и прячущих в глазах искры женского любопытства. Слегка покачивая спортивной сумкой, с интересом вглядывался в лица прохожих, дружелюбно кивая, если встречались глазами. Внутри крутился беззаботный навязчивый мотив, и Виктор мысленно подпевал неведомому исполнителю.
Казалось совсем недавно, поздней осенью вернулся он со службы, отдав военно-морскому флоту три года жизни охраняя за Полярным кругом рубежи Отечества. Долгие три года не видел родного города, родителей, старых друзей. Много чего случилось за это время.
После окончания техникума встретил необыкновенную девушку. Взаимные чувства были сильными, любовь страстной и совсем скоро она оказалась в интересном положении. И хотя Витя знал, что осенью идти в армию, все-таки поступил как благородный идальго. Познакомил ее с родителями и тут же объявил своей невестой. Крику, конечно, было много, но в октябре сыграли свадьбу, а через месяц, оставив рыдающую, с заметно округлившимся животом жену, с тяжелым сердцем зажав в кулаке повестку, явился с вещами в военкомат.
В конце апреля родился сын, и Виктор ходил радостный, показывая фото любимой с младенцем на руках. По два-три раза в неделю получал он письма, сгорая от тоски и нежности, считал бесконечно тянущиеся дни. Время помаленьку шло, срок службы увеличивался, а вот количество писем отчего-то заметно уменьшалось. И за три месяца до демобилизации поток корреспонденции от обожаемой супруги иссяк окончательно. Витя в величайшем волнении засыпал почтамт письмами и тревожными телеграммами. Родители на его настойчивые вопросы ничего ответить не смогли, и тогда он обо всем догадался сам. Горькое чувство измены поселилось надолго, разъедая душу и глубоко оскорбляя любовь, все еще томившуюся в разбитом сердце.
На суд Витя не пошел. Развели и без его присутствия. Зато состоялся бестолковый телефонный разговор. На вопрос «почему?» – было сказано предельно откровенно:
– Потому, что Он взрослый обеспеченный человек. Потому, что у Него есть квартира, машина и дача. Потому, что Он без ума от нее. Потому, что Он хочет усыновить ребенка. Потому, что у тебя, Витя, нет ничего, жить нам было бы негде. И к тому же все твои мысли только о спорте. Человек ты бесперспективный и неизвестно любишь ли меня так же сильно как Он? Ведь за три года все могло так измениться...
Виктор понял, что разговаривать не о чем. Спасибо хоть на алименты не подала, но за это запретила ему видеться с ребенком, мотивируя тем, что пусть, мол, сын считает будто Он его родной отец. Вите было дико такое слышать. Но поразмыслив, подумал, что нет худа без добра. Зато теперь он полностью свободен. Свобода заключалась в том, что по утрам он ходил на работу, а вечерами пропадал в зале штанги, терзая себя железом и пытаясь запредельными нагрузками прогнать мысли о неудавшейся семейной жизни.
Конечно же, встречи с друзьями, вечеринки, редкие знакомства, – все это было. Но как-то не особо радовало, не расслабляло. Он все также продолжал думать о жене, о сыне. И, вот сегодня, сейчас вдруг понял: жить хорошо, и этот удивительный мир создан для тебя. А прошлое лишь странный никому не нужный сон, морок.
Виктор свернул к своему микрорайону, весело, чуть не вприпрыжку зашагал по пустынной темной аллее ведущей прямо к его пятиэтажному дому. Все вокруг было родным и знакомым, здесь он вырос, знал все закоулки. Шел, вспоминая школу, детство и в нем переливалась тихая радость. Кусты и деревья двигались навстречу, поблескивая в свете фонарей каплями влаги. Редкие одинокие прохожие зябко кутались в капюшоны и бесследно терялись в темноте. Было таинственно и тихо.
Подходя к своему подъезду, Витя заметил нечто необычное, какую-то серую тень недвижно лежавшую под мокрым кустом. Приблизился ни о чем не подозревая, наклонился, чтобы получше рассмотреть и в ужасе отпрянул. На сырой земле распростерся мертвый человек. Одетый в штопаную телогрейку, ватные штаны, заправленные в старые сапоги, он лежал, подвернув под себя руки и уронив голову прямо в грязь. Желтая вязаная шапочка сбилась на затылок, светлым пятном выделяясь на фоне столь мрачной трагедии. В спину несчастного по самую рукоять вонзили финский нож. Казалось совершенно очевидным, что прохожий был повержен ударом сзади внезапно, врасплох. Видимо не успел даже вскрикнуть, умерев мгновенно. Без сомнения клинок вошел в сердце, и бедняга вряд ли успел что-то осознать. Виктор понял это сразу, представив, как некто страшный замахивается, сжимая в руке смертельное оружие. Радостное настроение тут же испарилось, уступив место пугающей тревоге.
«Что делать? Бежать домой, звонить в милицию? А вдруг убийца здесь, прячется за соседним кустом? Вон шевельнулись ветки!» Он стоял, беспомощно оглядываясь и остолбенев от страха, а человек лежал без признаков жизни. Несчастный пожилой мужчина. Наверняка у него осталась семья, дети, может даже внуки.
– Вот как бывает, – думал Витя, не замечая, что говорит вслух. – Живет человек, детей воспитывает, жену любит, деньги для семьи зарабатывает. Шел с работы домой, а тут тебе нож в спину. Эх, бедняга ты, бедняга!
Он присел возле убитого, искренне сокрушаясь, что ничем не может помочь.
– За что тебя так?
За соседним кустом треснули ветки, раздался радостный смех и несколько мальчишек выскочили из укрытия. Держась за животы и хохоча без остановки, трусцой убегали с места происшествия.
Виктор запоздало понял, что его разыграли подростки. С досадой поддал ногой «труп» и тот улетел, набитый старыми тряпками. Наконец до него в полной мере дошел смысл этой немудреной шутки. Весело и от души рассмеялся, представляя себя со стороны. Настроение вновь поднялось, и он с легким сердцем пошел домой.
Утром следующего дня Виктор в красках рассказывал коллегам по работе о случившемся казусе. Мужики добродушно смеялись, поражаясь находчивости подрастающего поколения. Говорили, что в их годы шутки были гораздо скромнее. Больше всех веселился Серега Ильин, сам любитель всяких розыгрышей, близкий друг и верный товарищ.
Познакомились они в спортивном зале. Начался 1990 год, и Виктор метался в поисках работы. С завода, куда он устроился после службы, его уволили по сокращению штатов. Не отработал и трех месяцев.
В стране все сильнее ухудшалась экономическая обстановка. Давно ввели талоны на продукты питания. Даже на спички, мыло и соль. Сигареты также выдавали по карточкам. Кроме того, говорун-президент задумал бороться с пьянством, объявив в стране чуть ли не сухой закон. По талонам разрешалось покупать один литр водки или три бутылки дрянного вина в месяц. Магазины стояли с пустыми прилавками. Если что-то и привозили, то сразу выстраивались огромные очереди и товары раскупались молниеносно. Те, кто не успевал отоварить свои талоны в текущем месяце, оставались ни с чем. Зато разрешалось говорить о чем угодно, всех критиковать и возмущаться по любому поводу. Люди дружно ругали бюрократов, коммунистов, Советскую власть. А по телевидению прямой трансляцией шли бесконечные заседания правительства, партийных съездов, конференций. Разгорались телевизионные баталии, где все осуждали всех.
Появилось множество утешителей-экстрасенсов. Кто-то заряжал через телевизор воду, другие могли взглядом вылечить любые заболевания, собирая полные стадионы страждущих. А один чародей перед телекамерами с помощью энергичных пассов легко оживлял усопших. Зрелищ хватало, хлеба нет. Народ в невиданных количествах гнал самогон, варил из голых костей борщ и перебивался в основном картофелем, иногда пытаясь разнообразить рацион мясными продуктами сомнительного качества. Денежная инфляция начала раскручивать свою беспощадную спираль. На некоторых предприятиях задерживали заработную плату. Люди понемногу дичали, не видя внятных перспектив. Выходили с плакатами на улицы, митинговали, поддерживая неизвестных ораторов.
В зале, где Виктор тренировался, появился высокий громила. До двух метров роста не хватало каких-то пустяков. Весил детина немало, восемь с половиной пудов, но характер имел открытый и потому быстро нашел со всеми общий язык. Сергея для удобства единодушно стали называть Малышом. Постепенно они сдружились, обнаружив немало общих интересов.
Серега был чуть постарше, женат, и работал на мясокомбинате обвальщиком. Несмотря на то, что родился и вырос в рабочем поселке, далеко от цивилизации и больших городов, выражался культурно и грамотно. Много читал и неплохо разбирался в истории. Помнил большое количество стихотворений из поэзии русских классиков, цитировал на память строки Омара Хайяма, Мольера и удивлял всех познаниями в разных областях. Признался, что в юности увлекался журналом «Наука и техника» и, бывало, неожиданными вопросами ставил в тупик сельских учителей. На службе в погранвойсках серьезно пытался изучать основы философии, мечтая со временем окончить гуманитарный вуз. Знания были поверхностными, но при случае Малыш мог вполне разумно обсуждать любые темы, придавая лицу умный вид и многозначительно кивая головой. Вообще неплохим актером оказался друг. Потребность в искусстве лицедейства обусловливал имеющийся у него пунктик, а может, это была такая слабость или неугомонная страсть.
Безобидное увлечение выражалось в необходимости фееричных побед над капризным женским полом. В ход шел самый разнообразный арсенал обольщения. От простейших схем, до изысканных артистических постановок, особенно когда друг был в ударе. Будто хитрый паук плел он свои тенета, обволакивая доверчивых дев льстивой паутиной медоточивых слов. С небывалым пафосом произносились целые тирады, восхитительные сравнения туманили разум. Музыкальный тембр вкрадчивого голоса заставляла жертву трепетать в предчувствии невероятной фантастической развязки. Соблазнитель был галантен и выдержан, допуская многозначительные паузы и тонко подводя катарсис. Пылко восхищаясь притягательными качествами очередной дуэньи, искуситель движением пальцев разрешал себе мимолетную разведку и, когда не встречал сопротивления или же оно было незначительным, незаметно переходил в наступление по всему фронту, не забывая устную артподготовку. Такова была основная диспозиция.
Но конечно не обходилось и без изящной импровизации, ибо далеко не каждая дама оказывалась морально неустойчивой. В этом случае коварный обольститель вставал на одно колено, изображая учтивого гусара, и с достоинством целовал барышне руку, нежно прижимая ее к своему пылающему сердцу, Затем склонял в низком поклоне голову и надолго замолкал, остро чувствуя момент.
После с небывалой восторженностью открывал для себя красоту тонких пальцев, поражаясь гармонии и загадочности линий на узких ладонях. Вспоминал учение хиромантов, предсказывая даме будущее счастье. Целуя запястья, с выразительной страстностью цитировал «Евгения Онегина» или «Бородино». А то и Маршака. В зависимости от интеллекта и развития испытуемой. Обычно девушка, не выдержав поэтического накала, без дальнейших церемоний тащила ловеласа в постель. Если же что-то шло не так, и весталка по какой-либо причине упрямилась, Малыш, не поднимаясь с колен, отрешенно закрывал ладонью лицо, якобы смахивая набежавшую слезу. Обиженно отворачивался, надолго замолкая, сутулил в огорчении спину, делая вид, будто расстроен и его неправильно поняли. Дама с жалостью глядела на это большое животное, совершенно потерявшее голову от ее обаяния и красоты. И, как правило, примирительно оправдывалась, внутренне готовая подарить себя, только бы любезный поклонник не чувствовал себя оскорбленным. Но тот не торопится, а отвечает из-под ладони глухим голосом, заставляя женщину считать себя во всем виноватой. Отрывочными фразами давал ей понять, что не имел в виду ничего такого, а лишь открыл душу, искренне наслаждаясь радостью общения.
– А тут! Недоверие, – в голосе обида, в горле спазм, губы дрожат. – Как ты могла такое подумать? – уязвленный, поднимается с колен. И, раздавленный непониманием, медленно бредет в коридор:
– Что же, пойду я. Не поминайте лихом... – жертва, не выдерживая шокирующего эпатажа, со слезами жалости на глазах бросается ему на шею, покрывая небритое лицо поцелуями и не пуская за порог. Серега вожделенно молчит, прикрывая глаза и упиваясь ситуацией. Затем, изображая безудержное влечение, хватает прельщенную девушку на руки и как заслуженный трофей торопливо несет в спальню.
Бывали, конечно, неудачи, но крайне редко, и с каждой победой опыт обольщения становился все богаче. Секрет тут был простой. У хитрого любодея имелись принципы отбора кандидатур. Он никогда не знакомился с умными красивыми женщинами, так как вероятность неудачного исхода в этом случае возрастала тысячекратно. К тому же, возле них всегда крутились неотразимые бойфренды. Серега выбирал девушек попроще, скромной внешности. Часто приезжих студенток, либо одиноких, ни на что претендующих дам, ценящих в мужчине лишь животный магнетизм и необузданность грубой силы. Также поощрялись работницы сфер обслуживания, служительницы муз. Молодые педагоги, медсестры и работницы детских садов тоже были в фаворе. Чересчур полных и дев низкого роста Малыш старался игнорировать. Но остальные, а особенно высокие, напоминающие андрогинов фемины, всегда были в почете. Замужних женщин сознательно избегал и из мужской солидарности осуждал измены жен. Это произошло после того как он однажды сам попал в неприятную ситуацию, о чем сильно сожалел, навсегда запретив себе подобные игрища.
Дебелая замужняя матрона заманила его в свою постель, убедив, что супруг в отъезде. В самый разгар любовных баталий Серега чутко уловил скрежет ключа в замке.
– Муж вернулся!.. – задохнулась полнотелая нимфа. – Прячься! – но было уже поздно.
Малыш метался по спальне в одних семейных трусах, не зная, куда ему бежать. Торопливо хватал разбросанную одежду, с ужасом представляя, как взбешенный супруг разряжает в него из парабеллума всю обойму. С грохотом падали стулья, тревожно качалась люстра, по полу катилась пустая бутылка «Шардоне». Бокалы с остатками вина тонко дребезжали на ночном зеркальном столике.
– Что происходит? – в спальню ворвался муж.
Немая трагическая сцена. Казанова стоял, успев вдеть в штанину только одну ногу. Блудница лежала тихо, испуганно притаившись и с головою накрывшись одеялом, оставив лишь щелочки для глаз. С величайшим смятением следила за происходящими событиями.
Муж, пожилой лысеющий человек, одетый в костюм-двойку и фиолетовый галстук мгновенно оценил ситуацию. Он понял все. Шатнулся, как от удара, но сразу сориентировался. Бесстрашно шагнул к раздетому сатиру. Малыш обреченно зажмурился и сжался, безвольно опустив руки. Он был крупнее и на полметра выше этого несчастного человека и мог без труда справиться с ним. Но стоял, ожидая возмездия, ибо конфуз феерического провала не давал права взглянуть в лицо обманутому мужчине. Но тот неожиданно протянул руку:
– Владимир.
– Сергей, – Малыш машинально ответил рукопожатием.
– Я очень прошу вас, не ходите к нам больше, – человек грустно смотрел в глаза.
– Да, да, конечно… – обрадованный Серега стремглав кинулся из спальни.
С тех пор, как только видел флиртующую замужнюю женщину, перед ним возникал полный тяжкого страдания и невыносимой муки взгляд опозоренного супруга. И Малыш дал себе слово не иметь отношений с чужими женами.
Что двигало желаниями этого человека? Виктор не раз задумывался об этом, неоднократно наблюдая удивительные воплощения своего талантливого друга. Малышу был необходим верный компаньон, потому как волшебные феи обычно попадались парами и во избежание недоразумений, а также для отвлекающего маневра приятель оказывался весьма кстати.
Важна была выразительная завязка, прелюдия, когда полноценно раскрывались характеры, находились точки соприкосновения, возникали взаимные симпатии. Допускался легкий обман, невинные недомолвки и прочий искрометный гротеск. Веселые шутки, смешные и забавные истории, двусмысленные анекдоты сыпались, будто из рога изобилия, все более удивляя и очаровывая прелестниц. Те и не замечали, как попадали в лукавые путы. Им также хотелось нравиться и обольщать. Незаметно втягивались в процесс, сами расставляя ловушки и сплетая пелену обаяния. Используя всякие женские хитрости, волнующе сверкали глазами, смеялись непринужденно и искренно. Томно прикрывали веки, поправляли без надобности прическу, мило жеманились, придавая лицу выражение каменной неприступности, а потом романтичного удовольствия, по-кошачьи выгибали спину, закидывали ногу на ногу…
Тосты, спичи, прибаутки, – Серега вел застолье. Как только становилось понятно, что все уже дошли до нужной кондиции, Малыш предлагал танцы. Обычно дамы с восторгом соглашались и первыми пускались в пляс, стараясь показать себя во всем великолепии. Витя танцевать не умел и скромно сидел где-нибудь в углу, глотая дым сигарет. А вот друг отрывался, выделывая немыслимые плие и па грациозно владея собственным телом. На глазах превращался в испанского кабальеро, блестяще изображал пикадора, притворялся отважным карбонарием, становился аристократом на графском балу; нацепив черные очки, преображался в осторожного шпиона. Отлично исполнял ламбаду, лезгинку и менуэт. Вальсы и танго давались без труда.
Но апогеем вечера был медленный танец. Дама доверчиво прижималась к могучему плечу и пара мягко плыла, повинуясь чарующему музыкальному узору. Кавалер что-то нежно шептал, прильнув к раскрасневшемуся лицу танцовщицы. Сильные руки обвивали хрупкий стан, крепко прижимая к себе ее податливое тело. Девушка двигалась, будто в трансе, во всем послушная коварному инкубу, безучастно закрыв глаза и полностью отдаваясь во власть всепобеждающего Эроса.
Жена Малыша, несомненно, догадывалась о его похождениях и временами устраивала грандиозные скандалы. Но была женщиной не ревнивой. К тому же совсем недавно у них родился ребенок, и она погрузилась в заботы о наследнике. Серега гордился сыном и часто возил семью к себе на малую родину, к родственникам. Супруга жаловалась на него, но свекровь утешала ее тем, что у них мол, в роду все такие. И действительно, и отец, и дед, и даже прадед Малыша были известными в деревне ходоками и соблазнили немало сельских чаровниц.
– Это у них наследственное. Ничего поделать нельзя. Природа. Так что ты смирись голубушка, – свекровь устало прикрывала глаза. – Уж как я со своим ни билась, бесполезно. Все они Ильины такие – кобели.
Сергей и уговорил Виктора пойти трудиться на мясокомбинат в колбасный цех, на обвалку. И теперь они работали вместе. С утра, обрядившись в накрахмаленные колпаки и белые халаты, нацепив сетчатые фартуки, надев на левую руку кольчужную перчатку и наточив до бритвенной остроты ножи, вставали за конвейер готовые к бою. Охлажденную говядину выкатывали из просторных холодильников, и Генка Копейкин с небывалой яростью разделывал огромные туши, швыряя на ленту коробки, задки, лопатки, шейки…
Стоящие по обеим сторонам конвейера обвальщики, мужчины и женщины, хватали каждый свою часть туши и обрабатывали быстрыми расчетливыми движениями. Очищенные кости бросали в деревянную тележку, а мясо сталкивали в отверстие разделочного стола. Успев поправить мусатом нож, хватали подъезжавшую лопатку или задок и все повторялось вновь. Через несколько часов тяжелой работы устраивали перекур. Рядом работал такой же конвейер со свининой и еще два стояли обесточенными, подключающиеся, когда шел большой поток мяса. Или использовались для обучения студентов мясоконсервного училища. Платили неплохую зарплату, но самое главное, было организовано снабжение сотрудников мясными продуктами по самым низким ценам, почти по себестоимости. На фоне нехватки продовольствия и пустых прилавков магазинов это оказалось очень и очень кстати.
Конечно, народ на комбинате подворовывал. Не без этого. И людей можно было понять, у всех дети, родственники, друзья. При поимке несунов наказание было одно: увольнение. Работники рисковали, придумывали хитрые схемы, проявляя немалую смекалку. Нарезали длинные полосы свежего мяса, заворачивали в целлофановую пленку и вставляли в самодельные пояса, специально сделанные для таких случаев. В нужных местах были подшиты островки искусственного меха, чтобы не застудить организм. Оборачивали талию, застегивая специальные крючки или пуговицы. Второй заряженный пояс пропускался между ног, крепился спереди и сзади к ремню. Затем одевалась одежда, а сверху шуба или пальто.
Женщины гуськом шли друг за другом. Первая незаметно давала охраннице крупную купюру в двадцать пять или пятьдесят рублей и тихо шептала «три» или «пять». Вахтерша пропускала троих или пятерых, а следующего обязательно останавливала и обыскивала.
Так совершенно случайно, по странному недоразумению был взят с поличным старейший работник мясокомбината, обвальщик с тридцатисемилетним стажем, передовик производства и ударник коммунистического труда Васька Буторин, тихий малопьющий семьянин, участник художественной самодеятельности, прекрасный отзывчивый человек. Он шел замыкающим, неся на себе батон вареной колбасы. Батон болтался между ног, мешая ему идти. Дядя Вася шел, прихрамывая, слегка нараскоряку, одетый в долгополое пальто с каракулевым воротником и недопустимо увеличил дистанцию между шедшей впереди сообщницей. Возле ворот проходной перед ним втиснулся какой-то ханыга с бойни. Василий хотел выкинуть наглеца из очереди, но опоздал. Вахтерша, услышав заветное слово «три», преградила путь ветерану.
– Попался, голубчик! – глаза радостно зажглись. – Не стыдно? Пожилой ведь человек.
Подошел второй охранник. Втолкнули задержанного обвальщика в свободную комнату. Заперли на засов и вызвали начальника караула, тот появился минут через двадцать.
– Взяли с поличным, – четко доложила вахтерша. – Батон колбасы нес.
– Открывайте, – начальник с удовольствием потирал руки. – Сейчас мы этого расхитителя оформим.
Расхититель спокойно стоял посреди пустой комнаты и невинными глазами смотрел сквозь толстые стекла бинокулярных очков.
– Раздевайся! – пригласили понятых. Василий расстегнул пальто.
– Штаны снимай!.. – начальник строго взглянул на задержанного. Брюки опустились на пол. Колбасы нигде не было. Тогда обыскали комнату, раздели его до трусов. Батон исчез бесследно.
– Неужели съел? – ахнула бабка-вахтерша, с изумлением рассматривая раздетого преступника. – Но там килограмма два было, не меньше, – оправдывалась она перед начальником.
– Куда оболочку дел? – глаза командира побелели от ярости. Оболочка вареной колбасы была совсем несъедобной.
Еще раз обыскали помещение, прощупали швы, вывернули карманы. Ничего не нашли. Невозмутимый ветеран глядел на них с усмешкой и молчал. Он вообще-то был малоразговорчивым и побывал за свою жизнь и не в таких переделках. Так от него ничего и не добились. Пришлось отпустить. «Матерый волчище, – подумал начальник караула. – Надо будет за ним последить».
Случай с Василием прогремел на весь комбинат. Он в одночасье стал знаменитым и уважаемым человеком. Из других цехов подходили малознакомые люди, с почтением жали ему руку и недоверчиво косились на Васькин живот. Юные, только после окончания училища жиловщицы показывали на него, восхищаясь находчивостью и выдержкой героя.
Мало того, людская молва приписывала смельчаку даже те подвиги, которых он не совершал. Прошел слух, что на самом деле вареных батона было два, а жаропрочную оболочку можно безбоязненно съедать, не опасаясь последствий. Говорили также, будто ему ничего не стоит вынести через проходную любое количество мясопродуктов и что у него специальное двойное пальто с потайными карманами. Эти слухи сыграли с дядей Васей злую шутку, и теперь за ним следили все мастера и технологи, а на проходной обыскивали в обязательном порядке.
Бабке-вахтерше объявили выговор за несообразительность, а начальник караула дал клятву отомстить и взять хитрована с поличным.
В летнее время обвальщики поступали так. Работая во вторую смену, дожидались темноты. Разведчики следили за обстановкой, заранее проверяя, не прячется ли где-нибудь охранник. Затем набивали колбасой крепкий мешок или старую фуфайку. Завязывали и с четвертого этажа, где находилась обвалка, выбрасывали в окно. До забора было метров десять-пятнадцать и мешок, немного не долетая, падал возле высоких бетонных плит. Внизу ждали принимающие и тут же перекидывали через забор. Все происходило очень быстро. Пятнадцать секунд и мешок уже на той стороне. С появлением в цехе спортсменов Виктора и Малыша, стало получаться вообще замечательно. Обладая недюжинной силой они, предварительно раскачав мешок, сразу зашвыривали его за забор в заросли акации. Внизу никто не дежурил, и риск снизился до самого минимума. После смены мужики обходили стену с другой стороны и делили добычу. Иногда шли домой, а похищенную продукцию забирали надежные люди, платившие хорошие деньги. Такая синекура продолжалась довольно долго и все были довольны. Пока.
Пока с мясокомбината не исчез эшелон с копченой колбасой и говяжьей тушенкой. Это казалось невероятным. Накладные на двести семьдесят тонн мясопродуктов еще не успели оформить в бухгалтерии, а уже в ночь на седьмое сентября состав беспрепятственно вышел с охраняемой территории и проследовал через сортировочный узел. Диспетчеры сопровождали его до разъезда Каргат, где простояв сутки, поезд двинулся дальше, имея конечным пунктом Барабинск. Затем след эшелона бесследно терялся. Тщательные поиски не давали результатов. Лишь через неделю обнаружился угнанный дизель-электровоз, и пять порожних вагонов, стоявших в забытом железнодорожном тупике под Убинкой.
Резонанса удалось избежать. Старались дело не раздувать, чтобы не волновать голодный народ. По-тихому разогнали охрану, двух заместителей директора и для убедительности уволили главного инженера, давно надоевшего своим нытьем о проблемах с техникой безопасности. А директор предприятия, как ни странно, пошел в гору и через несколько месяцев был избран в депутаты Верховного Совета.
На место непутевой охраны из села Линево прибыл казачий эскадрон. Казачество стало набирать силу в сельской местности. По всей стране, как в старые добрые времена, из деревень вырастали станицы и курени. Появлялись атаманы Сибирского казачьего войска.
Новоявленные казаки, обряженные в белогвардейскую форму, с гордостью именовали себя есаулами и хорунжими. Скакали на бешеных конях, размахивали нагайками, стегали плетками, гремели саблями. Выпустив чубы из-под лохматых кубанок, смело шатались по территории комбината, засунув руки в карманы широченных штанов с красными лампасами. Руководил казачьей братвой подъесаул Хулахупов, плотный багроволицый мужик с неимоверной длины усами, весьма похожими на моржовые бивни. Он утверждал, что предок его, гетман Хулахуп, в старые времена бил турка и лихо воевал с крымчаками. И будто без его одобрения не подписывалась ни одна бумага в Запорожье. Чтобы доказать легитимность происхождения показывал всем истлевшую родословную с царской печатью и странными неразборчивыми подписями.
Казаки поселились в общежитии и сразу навели армейский порядок, разогнав ухажеров, ужесточив пропускной режим и запретив ночные гулянья и посиделки. Попытались свести с ума местных красавиц, но те лишь смеялись над их малороссийской речью и глупыми деревенскими манерами.
По границе комбината объезжали дозором конные патрули, имея приказ: хватать и не пущать. Всех, кто попадался навстречу, заставляли выворачивать карманы и расстегивать одежду. Не согласных сейчас же доставляли к вахмистру Подшибякину. Тот вел предварительное дознание, используя запрещенные методы, и до смерти запугал половину работников комбината. Не было пощады ни старикам, ни женщинам. Но больше других лютовал урядник Гриня Недосекин, высокий худосочный казак, обладатель несоразмерного телосложению грубого баса.
Грозным рыком остановив прохожего, звонко хлеща по голенищу плетью и горяча скакуна, беспрекословным тоном приказывал испуганному человеку предъявить похищенное или приготовиться к досмотру. Каурый рысак напирал грудью, вставал на задние ноги, угрожая копытами выбить дух из не согласного. Человек пятился, пугаясь за свою жизнь, и покорно расстегивал пуговицы, с ужасом глядя в выпученные глаза Грини, напоминающего в этот момент разъяренного кентавра.
Через несколько недель воровство практически прекратилось. Люди притаились, выжидая дальнейшего развития событий. Акции с вышвыриванием мешков остановили, ибо всадники контролировали и обратную сторону забора, появляясь внезапно и непредсказуемо. Народ заметно приуныл, не зная как теперь быть. Но Малыш проявил немалую смекалку, обнаружив, что другая сторона здания выходит окнами на родильный дом огороженный глухим забором. Правда до него было метров тридцать пять, и, конечно же, мешок нельзя было добросить, о чем сразу заявили скептики.
Маловерам Сергей пояснил, что надо сделать мощную баллисту и дело наладится. На следующий день без промедления приступили к изготовлению. Купили в аптеке десять рулонов бинтовой резины. Умельцы скрутили два тугих жгута, соединили их двойной кожанкой, вырезанной из кирзовых сапог. С каждого конца привязали крючки из железного прутка. Крепились они к трубам парового отопления, проходящим по обеим сторонам оконного проема. Получалось что-то вроде детской рогатки большого размера. Малыш, изображая из себя древнегреческого завоевателя, назвал орудие баллистой. Было принято решение сегодня же вечером провести испытание. Выделили человека дежурить на территории родильного дома, и он там, слившись со счастливыми отцами, чутко следил за сигналом.
Обвальщики, сняв оконную раму, закрепили крючки. Серега, завернув в кожанку палку сервелата, отходил назад, натягивая тугие жгуты. На помощь бросились добровольцы. Схватившись за спины, они, упираясь подошвами, продвинулись еще немного. Когда силы оказались на исходе, Малыш разжал усталые пальцы. Снаряд кувыркаясь, устремился в ночное небо. Убойность баллисты была невероятной: сервелат улетел метров за семьдесят, плавно приземлившись на крыше роддома. Чудом не попали в закрытое шторами окно, за которым лежали роженицы.
Вторая и третья попытки прошли успешно. Хватило двух человек для натягивания резины. Серега, как опытный наводчик, быстро пристрелялся. Но увидел сигнал о появлении неприятеля. Орудие сняли, раму установили на место и взялись анализировать результаты. Скорострельность была небольшой, не более двух выстрелов в минуту, а на всю акцию требовалось минут двадцать, для чего необходим отвлекающий маневр. Пожертвовать собой взялся дядя Вася, давно изнывающий без настоящего дела.
Операцию назначили через несколько дней во вторую смену, ровно в 22.00, когда совсем стемнело. За пять минут до начала Василий вышел из цеха на территорию и принялся бесцельно болтаться туда-сюда. Он играл роль подсадной утки. Казаки, увидев подозрительного человека, на рысях поскакали к нему. Василий бросился бежать, уводя преследователей от места проведения операции. Когда его стали настигать, он со всех ног кинулся в темнеющие у забора заросли лопухов. Юркнул в самую гущу и затаился. Казаки видели, что беглец сиганул в непролазные дебри, но ничего не могли там рассмотреть.
– Не уйдет, гад! – зазвучал октавой голос Грини Недосекина. – Быстро за подмогой и фонарем, – прорычал он напарнику. Тот умчался и через пять минут на место происшествия прибыл весь караул. Ярко осветили поникшие лопухи. Василий следил за стражниками, стеклами очков отражая слепящие лучи и, как мог, тянул время.
Сначала служивые просили его по-хорошему покинуть убежище. Василий, не отзываясь, упрямо молчал. Тогда Гриня сделал попытку прорваться сквозь джунгли и силой вытащить нарушителя. Но дядя Вася, сжимая в руках брызгалку с водой, пустил плотную струю прямо в лицо уряднику.
– Брызгается, зараза! – Гриня закрыл лицо руками.
– Это кислота. Серная, – отозвался Василий.
– Сволочь! – взревел казак и все вокруг всполошились, отойдя на всякий случай подальше.
– Что у меня с лицом? – кричал испуганный Гриня. На него смотрели с жалостью. Кто-то ляпнул:
– Врача надо! – и урядник забился в истерике. Через пару минут перестал биться и, размазывая по щекам счастливые слезы, обрадовано возопил:
– Да это же вода, братцы! Вода!
Всей гурьбой кинулись в бурьян, выволокли героя наружу, отобрали брызгалку. Обыскали и осмотрели все вокруг но, ни следа мясопродуктов не нашли. Заломили ветерану руки, и повели на дознание. Напоследок раздосадованный Гриня больно хлестнул его нагайкой чуть ниже спины. Василий оскалил в улыбке зубы и так сверкнул на урядника глазами, что Гриня здорово струхнул.
Операция прошла успешно. За двадцать минут накидали на территорию роддома сорок семь штук сервелата. Посыльные собрали трофеи и тут же растворились в сумеречной мгле. Все прошло тихо и аккуратно.
Василия доставили в кабинет к Подшибякину. Там он своим упорным молчанием и насмешливыми ухмылками довел вахмистра до нервного срыва. Запрещенные приемы психологического воздействия не работали. Полночи бился дознаватель, но Василий лишь улыбался и не произнес ни единого слова. Так и не удалось узнать, для какой цели он прятался в лопухах, а главное, зачем он брызнул водой в лицо Недосекину? Ничего не добившись, отпустили восвояси.
Утром доложили о происшествии директору. В качестве вещественного доказательства показали пустую брызгалку. Тот долго разглядывал необычное оружие.
– Ну и что? – спросил у стоящего навытяжку Хулахупова.
– Вот! – объяснил казак.
– Вы с ума сошли? – директор не на шутку разозлился.
– Никак нет.
– Идите, – безнадежно махнул рукой начальник. – И заберите это…
Этот поступок поднял рейтинг Василия до небывалых высот. Все понимали, что он человек-кремень. Мужчины удивлялись его отчаянной лихости, женщины закормили героя домашней сдобой и приглашали к себе за стол пить смородиновый чай с карамелью. Ветеран довольно щурился от оказанного доверия и ни от чего не отказывался. Обвальщики поклялись отомстить Грине и заодно провести еще одну акцию. Подговорили молодую жиловщицу Антонину, за которой долго и безрезультатно ухаживал бравый урядник. Объяснили, как нужно сделать, обещая рассчитаться после операции. Но девушка с гордостью заявила, что для дяди Васи она готова помочь без всякого вознаграждения.
Следующим вечером в обеденный перерыв накрыли импровизированные столы. Достали домашнюю снедь, немного вина, и принялись отмечать день рождения бригадира, не забыв для маскировки пригласить дежурного мастера. Громко шумели, от души поздравляя именинника. Девчонки расположились у открытого окна и ждали когда покажется Грицко со товарищи. Увидев конников, замахали руками призывая подняться на минутку. Бойцы с недоверием смотрели наверх, но юные жиловщицы так мило убеждали и закатывали глаза, так волнительно улыбались, что Гриня принял решение спешиться. Привязали коней, поднялись на четвертый этаж, где на них набросились изображающие хмельных соблазнительниц девицы и, не принимая никаких возражений, усадили за стол. Доверху наполнили бокалы вином.
Малыш, отвлекая внимание, произносил длинный двусмысленный тост. Пока казаки пытались вникнуть в застольную речь оратора, девушки незаметно вылили в их бокалы по пузырьку лекарства «Слабилен». Вообще-то для достижения эффекта хватило бы и десяти-пятнадцати капель, но Серега, где-то добывший препарат, велел использовать снадобье полностью. Тесно прижимаясь к охранникам, мило улыбаясь, проследили, чтобы все было выпито до дна. Кормили с ложечки незадачливых вояк, подкладывая самые лучшие куски. Все прошло гладко, обеденный перерыв подходил к концу.
Антонина сидела у Грини на коленях, весело смеялась глядя в глаза и предвкушая дальнейший исход. Вдруг впилась страстным поцелуем, окатив его волной нетерпеливого желания. Гриня чуть с ума не сошел от нечаянной радости, в животе громко булькнуло. Он вновь потянулся губами, но искусительница вскочила на ноги и, призывно смеясь, бросилась к выходу. Все вокруг одобрительно захлопали, поощряя влюбленных, и Гриня кинулся следом. На этом праздничный обед закончился, люди неторопливо потянулись к своим рабочим местам.
Казак шел крадучись, высматривая прятавшуюся в темных закоулках беглянку. Неожиданно из проема выскочила Антонина и с озорным криком:
– Не догонишь! – скрылась за поворотом. Таким образом, она заманила Гриню в огромный холодильник и, прикрываясь висевшими на крюках мясными тушами, выскользнула за дверь. Дежуривший у выхода дядя Вася с усмешкой прикрыл автоматические ворота и выключил в холодильнике свет.
Какую панику, какой дикий ужас испытал Гриня метаясь в кромешной тьме и наталкиваясь на замороженные туши животных, нигде не находя выхода и ничего не видя вокруг, можно было только догадываться. Истошные вопли, жалобные призывы о помощи раздавались из-за закрытых дверей. Василий с жадным упоением слушал, как мечется неприятель. Но вот крики стихли и установилась мертвая тишина. Это начал действовать «Слабилен», интенсивно расслабляя организм.
Бойцы уже садились на коней, чтобы продолжить дозор, но почувствовали неладное. В животе что-то непрерывно тянуло книзу, не давая ни секунды на размышление. Болезненные ощущения с каждым мгновением усиливались, казалось, еще немного и все разорвется внутри. Казаки со всех ног бросились наверх, надеясь не опоздать. Но мстительные обвальщики закрыли туалет на ключ. Тогда несчастные, позабыв о всяких приличиях, ворвались в женский санузел и надолго заперлись в кабинках. А в это время, используя мощь баллисты, было сделано девяносто выстрелов. Такого богатого улова не было за всю историю мясокомбината.
Гриню выпустили через полтора часа, окоченевшего и раздавленного собственным ничтожеством. Он, конечно, догадался, что Антонина его жестоко обманула, но почему так сильно прихватило живот? Следующим утром раздраженные увиденным зрелищем уборщицы жутко ругались, убираясь в холодильнике.
Впрочем, служба по охране государственной собственности закончилась так же неожиданно, как началась. Потихоньку бдительные воины стали подворовывать сами. Продавали товар всем желающим, а излишки переправляли в свои станицы. На чем они и погорели.
На загородной трассе госавтоинспекторы остановили легковой фургон с украденными мясопродуктами. Водителя быстро раскололи, и он рассказал все. Сообщили кому следует, а там решили не возбуждать дела, чтобы не волновать голодный народ и просто по-тихому избавились от нахлебников. И вновь знакомые бабки-вахтерши юркими шаловливыми руками обыскивали работников на проходной.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/11/23/1757