Разноглазый

Татьяна Вендер
Если пройти по берегу до конца пляжа – туда,где река поворачивает к зарослям камыша,то в конце его, на чиcтом, чуть присыпанном сосновыми иголками, поросшем прозрачной, дымчато –розовой травой песке, можно усидеть притаившуюся под старой сосной палатку. Это дом Мишки Разноглазого. Да – да, я не оговорилась – именно Дом – Дом с большой буквы «Д»
На пляже он появился лет 10 назад – кудряво – чернявый, в нелепом в окружающей обстановке пыльном чёрном костюме – со съехавшим набок пиджаком и выползшей из под ремня белой рубашкой. Представился музыкантом – и долго пытался пристроиться к которой- нибудь  из пляжных тусовок. Лет сорока- грязновато – смуглый, с едва наметившейся лысинкой…
Помнится-мы с ним поспорили в первый же день на бутылку о породе деревьев в маленьких куртинках на центральной поляне. К середине лета, когда листья на них уже начали краснеть тем особенным оттенком красного, который присущ только осине, он сияя прибежал ко мне размахивая бутылкой и радостно сообщил, что проспорил и готов расплатиться.
Мне он тогда показался откровенно неприятным и фамильярно – наглым, и от предложенной выпивки я вежливо но холодно отказалась.
Шли годы… Мишкин костюм сменился драными джинсами и мятой футболкой, глаза посветлели, на висках и в отросшей бороде прорезалась седина… Весь он как-то помягчел, обрусел – и пропитался Бором. Не то молдаванин – не то хохол по происхождению, он медленно менялся –или врастал в Бор – или Бор врастал в него.
Прикосновение этого места ни для кого не проходит бесследно – Бор, как волшебный тисовый лес друидов – одних –  осветляет и наполняет содержанием, других – поглощает, забирая душу. Как катализатор – он ускоряет и выявляет все процессы, идущие внутри человека, прах – к праху, свет- к свету. Не обошла стороной его магическая сила и Разноглазого. Отчаявшись прижиться в нашем  безумном шумном городе, он однажды пришёл на пляж с палаткой и поначалу расположился на краю центральной поляны - рядом с Ксюхой Усачёвой.
По  ночам  палаточные островки на пляже – самые шумные места – там догуливают  допивают и допевают всё, что не успели днём – пока напитывались тёплой водой и солнечным светом.
И постепенно Мишка стал отодвигаться со своей палаткой всё дальше – сначала к групповикам с их тихими и странными забавами, потом – к одиночкам, явно сторонящимся шумных и пьяных компаний, пока не оказался в самой тихой и уединённой части пляжа, скрытой от глаз молодым пушистым сосняком  и ещё не затоптанной сотнями босых ног.
Сперва он ставил палатку в  июле – и уезжал в августе, потом - простившись с цивилизацией и городским образом жизни, стал появляться в Бору с первыми лучами солнца в апреле и оставался до первых заморозков в ноябре… Количество его скарба неуклонно сокращалось – то усилиями речной полиции, периодически сносящей до основания его хозяйство – то стараниями нечистых на руку бомжей. И постепенно  пьяница и гуляка стал превращаться в аскета- отшельника, c чистыми, особенно заметными на загорелом обветренном лице глазами разного цвета (оттуда и прозвище), c  доброй, какой - то детской улыбкой   - и плохо скрываемым выражением беспричинного постоянного счастья. Бор принял его безоговорочно, целиком –  и наполнил своим светом  шелестом шорохом и смоляным ароматом. И он помудрел и вызрел на наших глазах – стал как-то взрослее нас, что ли…
Не раз и не два, лишившись своего нехитрого скарба, он начинал всё с нуля – появляясь опять с первыми перелётными птицами по весне из своего"ниоткуда" чтоб прожить здесь своё новое лето, бродя с сеткой для ловли рыбы по мелководью, или собирая молодую крапиву и грибы себе на пропитание.
Эти летом я пару раз забредала к нему на огонёк. Была самая жара - середина июля – и его палатка к тому времени обросла ещё десятком разнокалиберных цветных холмиков… Мишка  рад всем - никого не гонит – что особенно трогает за душу в наш век  недоверия и кодовых замков.
И хотя непонятные гости на долгие дни лишают его сна и покоя – на его лице неизменно  светится мягкая смиренная улыбка. Он безропотно разводит огонь, варит  на редкость вкусную кашу с грибами или привезёнными кем - нибудь из города сосисками, с готовностью ездит за бутылками на стареньком велосипеде. На деревянных лавках за его столом можно встретить кого угодно – в этом году я наткнулась там  на совершенно пьяного, одуревшего от обилия новых впечатлений  юного финского нейрохирурга,  невразумительное существо по прозвищу «Шаман» - с бритой головой, серьгой в ухе и в женском шёлковом кимоно,  которое попыталось поприветствовать  меня поднявшись – и рухнуло, увлекая за собой весь стол, неизвестно чью породистую собачку  - и сутулого блаженного,  лежащего на грязном лоскутном одеяле  возле стола и комментирующего происходящее невнятным шепотком.
Но это лето, как и другие, закончилось, оставив Мишку наедине с волшебным берегом, белками, маслятами   и соснами… до следующей весны.
Меня всё время не оставляет смутное ощущение , что загляни я в Бор в самые лютые морозы – я всё равно увижу у поворота реки Мишкину палатку, а рядом, на лавочке – его самого, c  приветственно поднятой рукой – и доброй мягкой полуулыбкой на безмятежном лице.