Анатолий Ефремов
На переломе веков
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил…
А.С.Пушкин
Часть первая ГРЮНВАЛЬД
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Неожиданное намерение (см. «Автопортрет напоследок») затянуло и утопило в глубине минувшего. Строгие документальные исторические рамки этого минувшего стали основой для старта авторского проекта, ибо доподлинно известно только, что польский шляхетский род Степницких принадлежал к числу элитных дворянских, имеющих право использовать герб и стяг «Ястржембец».
Большой проблемой оказалась сама Грюнвальдская битва, сведения о которой излагаются и трактуются с разных точек зрения в зависимости от страны, участвовавшей в этой битве. Автор тщательно проанализировал, буквально по дням и часам, все события, предшествующие этому сражению, включая и его ход. Чтобы занять трудно достижимую «нейтральную» позицию между противоречивыми немецкими, польскими, литовскими и белорусскими трактовками, герой повести оказался среди русских ратников, и потому не стал прямым свидетелем схватки польского королевского войска с рыцарями Ордена.
Едва ли этот текст дойдёт до профессионалов-историков, но любая критика будет принята с благодарностью.
Дикое Поле
Королевский гонец прискакал на исходе ночи. Забрызганный с ног до головы после скачки по раскисшим от весенних дождей дорогам, он стоял, держась за седло, не в силах сделать первого шага затёкшими ногами. Яростный, с придыханиями, лай псов, сумятица теней от факелов, торопливые дворовые холопы и хлопанье дверей подняли на ноги всех обитателей панского дома. Даже худенькая, кареглазая, русоголовая Агнешка выбралась из спальни и стояла, прижавшись к стене.
Гонец уже сидел на дубовой скамье в трапезной, смакуя пересохшими губами пенную влагу сыченого пива. Лёгкий дорожный меч в окованных железными кольцами ножнах прислонился в углу, а у ног покоилась переплечная сума, в которой было упрятано письмо короля Владислава Ягелло. Старый Тадеуш появился внезапно, в проёме беззвучно, без скрипа, распахнутой двери, и гонец мгновенно поднялся, склонившись в почтительном поклоне. Тадеуш сделал знак, приглашая сесть нежданного гостя, и уселся сам напротив, сдвинув за спину пояс с висевшим на нём кинжалом в ножнах с серебряными заклёпками. «Прими королевское послание, ясновельможный пан», и гонец протянул извлечённый из сумы пакет, запечатанный тремя печатями с выдавленными на них гербами. «Белый орёл», отметил про себя Тадеуш, рассматривая пакет. «Не время спрашивать о срочности - она и так понятна». Ну, ещё бы - визит королевского посланца на исходе ночи, усталость его после почти непрерывной скачки от Кракова, безотлагательный пакет в руках. «А пакет то не мне, а Збигневу! Кликнуть Збышека, немедля». А Збышек и сам уже здесь, стоял за дверью, не решаясь появиться без отцовского зова.
Вошёл. Золотые кудри до плеч стянуты бисерной шапочкой, «косая» сажень в плечах. Кунтуш аккуратно наброшен, и кинжал тяжелый у пояса. «Кланяйся королевской чести»,- сказал отец. «Послание от него тебе». «Белый орёл», узнал и Збигнев королевские печати, вскрывая пакет. Минуя первые, обязательные вежливые строчки о здоровье, благополучии, делах земных- и вот оно, главное: «Тебе, испытанному воину, отвагой и преданностью своей спасшему истекающего кровью брата моего, Витольда, от татарских мечей и стрел после несчастья на Ворскле, шлю я своё повеление, в уверенности, что, с Божьей помощью, выполнено оно будет. Брат мой, Витольд, Великий князь Литовский, отправляет послов в Дикое Поле к Джелал ад-Дину, наследнику Великого хана Тохтамыша, который кочует со своим илем в степях под Киевом, гонимый и преследуемый нечестивым Идигеем, за которым прячется предатель Пулад-хан. И послы эти будут приглашать Джелал ад-Дина в Гродно, дабы встретиться он мог с братом моим, Витольдом. Для укрепления южных рубежей наших зовём мы сына Тохтамыша в союзники, ибо не будет у нас скоро другого выбора, как отставить на время устремления к Понтийскому морю. И возьмешь ты два десятка охраны, и стяг свой, известный татарам, с «Ястржембцем», чтобы проследовать в ведомые тебе степи дикопольские, где соединишься с послами брата нашего. Литовские и польские послы убедят Джелал ад-Дина в том, что мы оба теперь единая сила, и не будет у него другой дороги, как последовать за нами до конца».
Закатное солнце золотило серебристые волны бескрайней ковыльной степи Дикого Поля.«Ещё один, последний, дневной переход - и мы на месте», сказал Збигнев, спрыгнув с коня. «Завтра, с утра, развернём и выдвинем вперёд наш «Ястржембец». Татары хорошо знают этот гербовый стяг, да и предупредили их заранее». «Однако, что-то не видно литвинов»-подумал Збигнев, «неужели мы их опередили?» Садилось солнце, в самом начале жаркого лета 1409 года, расплескавшись над равнинами Польши, лесами и болотами Литвы и Руси. Уже давно Дикое Поле было свидетелем кровавых междоусобных схваток многочисленных потомков Чингизхана за титул Великого Хана Золотой Орды. Вот и теперь, конные разъезды Пулад-хана рыскали по степи в поисках оставшихся приверженцев бывшего Великого Хана Тохтамыша, которые непрерывно меняли свои кочевья, спасая эмира Джелал ад-Дина, ещё одного претендента на ханский трон и сына исчезнувшего Тохтамыша.
Навсегда остались в сердце Збышека позор и обида бесславного разгрома такой, как казалось тогда, несокрушимой силы, которую выставил в поддержку Тохтамыша Великий Князь Литовский Витольд в своём походе в августе 1399 года для окончательного усмирения орды Дикого Поля. Мощное войско Литвы, несколько десятков русских князей со своими воинами, многие из которых сражались на Куликовом поле, умелая, закалённая в боях татарская конница Тохтамыша, конники из Молдовы, панцирные рыцари Тевтонского Ордена и отряд польской шляхты, прихвативший с собой пищали и несколько пушек на тяжёлых, обитых металлом, повозках, невиданных до той поры на полях сражений, составляли главную ударную силу Витольда.
Православная Литовская Русь, участница разгрома татарских полчищ на Куликовом поле, опять вышла в степь Дикого Поля, уверенная в своей победе, нисколько не заботясь и не удивляясь, что Московская Русь не прислала ни одного воина на эту битву. Может быть, свежа ещё была память Москвы о том, что литовское войско великого князя Ягайло в том 1380 году двигалось на соединение со своим союзником Мамаем, но, не приняв участия в Куликовской битве, хорошо нажилось, ограбив практически беззащитные войсковые обозы русских, возвращавшиеся в Москву после победы. Не было забыто и вероломное разорение Москвы Тохтамышем в 1382 году, и позорный возврат к выплате дани новому властителю Золотой Орды, который вскоре стал союзником Литвы, кочуя со своими сторонниками в просторах Дикого Поля после жестокого поражения от железного Тамерлана в битве на Тереке в 1395 году.
А летом 1399 года двадцатилетний в ту пору Збигнев из Степницы, старший из трёх сыновей Тадеуша и Терезы, приняв благословение родителей, присоединился к польскому отряду краковского князя Спытко и панцирным рыцарям Ордена, которые спешили к Киеву для соединения с войском Литовской Руси. Витольд, зная воинское искусство и храбрость польских воинов, сформировал из них свою личную охрану. И победа уже клонилась в кровавой битве на Ворскле в сторону соединённого войска великого князя Витольда, который бросил в бой последний резерв из польских воинов и рыцарей Тевтонского Ордена под командой Маркварта, плотным клином врезавшихся в изогнутый строй ордынцев. Но бесславно было разбито то войско, не устояв перед много раз превосходящими в численности ордынцами, которыми руководил многоопытный, коварный темник Идигей, фактический правитель Золотой Орды. Укрытая в овраге засада тяжёлой татарской конницы неожиданно ударила на закате дня во фланг и тыл, и исход битвы был решён.
Не послушал самоуверенный, гордый Витольд предостережения опытного пана Спытка, который советовал окончить дело мирными переговорами вместо жестокой схватки. И помнит, помнит Збышек, как падали польские рыцари – воевода Абрагам, стольник Миколай, Варш из Михова, Прокоп, Пшецлав, Ясько из Домброва, Томко Лагода, и другие, пронзённые татарскими стрелами, и как склонилась голова краковского князя, окружённого толпой ордынцев, как не смогли польские рыцари пробиться к нему на помощь, как отбивались они, отступая под градом стрел за Ворсклу вместе с уцелевшими телохранителями Витольда и Тохтамыша, и, раненый стрелой в бедро, Витольд едва держался на лошади, но скакавшие рядом оруженосцы поддерживали его в седле.
Оставшаяся горсточка польских и тевтонских рыцарей, уже в наступающих сумерках, остановила татарское преследование у Таваньского брода через Ворсклу, и Збышек, на другом берегу, приостановил бег своего коня и, пристроившись сзади, развернул щит, прикрывая раненого великого князя. Две или три стрелы, со звоном ударившись в щит, отлетели в сторону, не причинив Збышеку вреда, но одна всё-таки достала его коня. Нависло неминуемое, но вывернулся откуда-то из пыльного облака лихой татарский всадник из окружения Тохтамыша со второй, заводной лошадью, и не стало этого неминуемого - унеслись они вдвоём, догоняя ускакавших вперёд ордынцев и телохранителей великого князя. Почти десять лет минуло, и сколько случилось всего за это время, но задорный бешеный оскал татарина и искажённое болью лицо великого князя до сих пор перед глазами.
Союзники
Нелепая недавняя ссора породнившихся великих князей Московского Василия и Литовского Витольда была на руку и коварному, хитроумному Идигею, и грозным, безжалостным рыцарям могучего Тевтонского Ордена. Теперь полякам короля Владислава Ягелло и литвинам великого князя Витольда, двоюродным братьям и союзникам «на вечные времена», как было установлено Виленско-радомской унией весной 1401 года, предстояло оставить надежду на возвращение Причерноморья, потерянного после поражения в битве на Ворскле. Неумолимая опасность надвигалась с севера. Могучий Тевтонский Орден, серой мышкой, усыпив бдительность польских недальновидных владык, проскользнул когда-то на берега Балтики, укрепился, развернулся, и навис закованным в броню многонациональным рыцарским войском над Польшей и Литвой. Мирному христианскому миссионерству Орден предпочитал огонь и меч, но упорные литвины крепко держались за своих языческих богов. Доставалось и братьям во Христе, христианской Польше, хотя уже многие польские рыцари, подмятые Орденом в Хелмской земле, встали под знамёна тевтонов.
Слегка всхолмленная, в островах перелесков, равнина, раскинувшаяся между Млечной и Пилицей на окраине Радомской пущи, была родной землёй для Степницы, где обосновались потомки древнего шляхетского рода, который всегда был, по традиции предков и вместе с другими родами, надёжной опорой королевского трона ещё со времён Болеслава Храброго. Збигнев из Степницы стоял сейчас в раздумье, посматривая то на закат, угасавший далеко за Днепром, то на темнеющее небо надвигавшейся ночи.
Слухами земля полнится, и не только слухами - доподлинно знали обитатели Степницы, что давно уже неспокойно на северных рубежах королевства, что в прошлом году коварные тевтоны захватили хлебный караван, что сплавлялся в Литву по указу короля, что полыхнуло в Жемайтии литовской восстание против Ордена, и оба брата решили тайно окончательно отвести угрозу с Севера, объединив свои силы и призвав наёмников из соседних христианских стран и татарских союзных кочевий. Вот только не время, и не след затеял Витольд свару с зятем своим, Великим князем Московским Василием, и отвратил помощь могучей Москвы.
Упало солнце за горизонт, и неспешная тьма накрыла необозримую степь. Копчёная ветчина и сухари, размоченные в воде, подкрепили усталых путников. Тёплый ночной ветерок конца месяца мая с запахами трав и близких речных разливов успокаивал и навевал сон. Ночная птица пронзительно вскрикивала вдали, и звёзды перешёптывались, подмигивая друг другу. Два попарных ночных дозора высланы в стороны, и воины, расстелив медвежьи шкуры и укрывшись плащами, с сёдлами под головой, мирно засыпали под мягким светом полнофазной луны. Стреноженные кони, связанные длинным арканом, пропущенным через поводья, стояли, сбившись голова к голове. О, Дикое Поле! Многое ты повидало в прошлом – повозки и колесницы скифов, конные волны хазаров, печенегов, половцев, стройные ряды русских княжеских дружин. И сколько было сшибок, схваток, кровавых битв! И сколько ещё их случится в неизбежном будущем! Сохранит всё в своей памяти Дикое Поле!
Восток заалел, и ветер из степи пахнул предутренней прохладой. Дозорные вернулись, и подкрепились все плотно перед предстоящим переходом. Разобрано оружие и кони, и «Ястржембец», как было оговорено вчера, уже колыхнулся во главе отряда. Тронулись неспешно, и спустя часа два, увидели, как зачернела степь слева вдали. Томительная тревога, однако, не затянулась. «Вот и литвины» - сказал Збышко, разглядев приближавшуюся плотно сбитую конную цепь, так непохожую на татарский рассыпной скок. Сблизились вскоре, и уже никто не сомневался, что это отряд союзных воинов с «Погоней» на стяге, который так же, как и «Ястржембец», был выдвинут вперёд.
Высокорослые, бородатые, посверкивая глазами из под спутанных волос, литовские бояре странно контрастировали со своими низкорослыми лохматыми лошадками, которые, однако, бодрой неутомимой рысью, не замедляя хода, продвигались вперёд. Слегка удивлённые польские всадники с интересом разглядывали своих договорных попутчиков, только Збышко, уже знакомый с повадками этого, пока ещё полудикого, народа, подъехал к ним вплотную.
«Слава Иисусу Христу», сказал Збышек, перекрестившись. «Во веки веков», сразу несколько голосов в ответ, но крест у некоторых ложится справа налево. «Православные», отметил проницательный шляхтич, проследив и неумелое католическое крестоналожение литвинов, недавно только освоивших христианские знамения.
«Я Збигнев из Степницы, посланный королём моим Владиславом в Дикое Поле. Со мной мои люди». «Я Доргий из Кернова», после непродолжительного молчания, как бы собираясь с мыслями, вымолвил литвин, который передвигался под литовским стягом. «Послан я в Дикое Поле Великим князем Витовтом, и со мной мои люди». Литвин незнаком, но на Ворскле, наверняка, побывал тоже, хоть и не встречались тогда. «А литвинов-то, пожалуй, побольше будет, чем с нашей стороны», сразу оценил Збышек. Но кто это? Улыбается, помахивая ему рукой. Да это же Багардын, спаситель мой на Ворскле. Что за редкая встреча. Приблизился, и, приобняв, крепко пожал руку татарина. «Всегда вспоминал тебя, нукер, и не забуду никогда. В вечном долгу я у тебя». «Какой такой долг? Аллах увидел тебя в беде и послал меня на помощь. А если бы со мной так случилось? Что ты?» «Да что я! Господь послал бы меня тебе во спасение, не сомневайся». «Да я и не сомневаюсь». Два воина, две судьбы. И как переплелись.
Солнце перекатилось через зенит. Устроили краткий привал с сухарями и копчёнкой, принюхиваясь к незнакомому запаху пареной репы от литовского костёрка, смешанному с легким дымком от поджаренной свинины. Татары собрались в кружок и сидели, скрестив ноги, на траве с наветренной от литвинов стороны. Багардын привстал и, заслонившись ладонью от слепящего солнца, долго вглядывался в степь, а потом указал на быстро перемещающиеся тёмные точки на горизонте. «Дозорные эмира Джелал ад-Дина», сказал он. «Надо ждать теперь проводников от него». «А вдруг это люди Пулад-хана?», засомневался Збигнев. «Люди Пулад-хана уже давно бы исчезли с горизонта с доносом своему властелину, а эти, я проследил, следуют впереди нас, и кружат, присматриваясь к нашим стягам». И верно, три тёмные точки стали увеличиваться и вскоре превратились в трёх всадников, которые осадили коней пред гостями Дикого Поля. «Союзниками стали наши недавние враги», подумал Збышек, «делят теперь Дешт-и-Кыпчак, наследие Чингисхана и его потомков, не зная пощады друг к другу». Да, кончилась когда-то единая и грозная степная орда, рассыпавшись на несколько враждующих между собой кусков.
Кратчайшим путём, следуя за проводниками, и ещё задолго до захода солнца, подъехали к широкой лощине между холмами, на которой раскинулись юрты иля Джелал ад-Дина. Внимательный Збышек приметил силуэты дозорных на вершинах холмов. «Сторожится молодой эмир своих враждебных соплеменников», подумал Збышек, «дозорами окружил себя, да, верно, и не только на холмах, но и в дальней степи его разъезды». «Эмир в степи с нукерами, примет вас завтра» сказал проводник, указывая на юрту, скорее просторный шатёр, стены которого были увешаны коврами, « а пока отдохните в гостевой юрте. Ваши люди и лошади могут расположиться неподалёку, места в степи хватит всем». «Погоня» литвина Доргия, как более значимый великокняжеский стяг, была установлена перед пологом юрты эмира впереди польского шляхетского «Ястржембца», но так, чтобы Джелал ад-Дин сразу увидел бы оба стяга.
В гостевой юрте просторно и прохладно. Две женские фигуры в шароварах и длинных накидках, бесшумно передвигаясь, принесли блюда с дымящимся мясом, небольшой бурдюк и чашки из обожжённой глины. Всё установили на ковре, расстеленном перед круглым очагом в центре юрты. Беззвучно исчезли. Гости уселись на ковре, по-татарски скрестив ноги, и Збышек достал из своей сумы пригоршню сухарей. Пенный кумыс из бурдюков переливался в чашки, и сладковатая, проваренная конина с сухарями хорошо дополняла этот напиток. Молчаливый литвин не проронил ни слова. Молчал и Збышек.
Выбрались из юрты, а в степи уже сумерки, но звёзд пока не видно. Дымком затянуло лощину, похоже, очаги в юртах разожгли. Также, молча, обошли стоянку своих людей, расположившихся тремя группами неподалёку друг от друга. И лошади образовали три сбитых отдельных косяка. Пора и на покой, но что-то как будто дрогнуло в воздухе, но не ветер, ветра не было, ни одна травинка не шелохнётся. Звук, вначале едва уловимый, потом всё более явственный, и вскоре превратившийся в ровный гул скачущей конной лавы, насторожил гостей эмира. «Разобрать оружие и коней», приказал осторожный Збигнев. Литвины и татары тоже поднялись, задвигались, приводя в порядок оружие и перекликаясь.
Конный отряд, уже в звёздной полутьме, спустился с холма в лощину, и сразу же зашевелилась она, как растревоженный улей, зазвучала гортанными голосами, скрипом повозок и треском разбираемых юрт. «Снимается со стоянки иль эмира», сказал Збышек, «а нам, Доргий, надо следовать за ними». «Господин мой, Великий князь Витовт, уже предвидел это, и его намерение - присоединить татар Джелал ад- Дина к литовским татарам, остаткам орды его отца Тохтамыша. Все они под Троками и Лидой, на нашей земле, и с землёй», произнёс Доргий такую для него непривычно длинную речь. «Эге-гей! Багардын! Забери-ка нашу «Погоню», крикнул он в темноту. «Про нашего «Ястржембца» даже не вспомнил», промелькнуло у Збышка, но догадливый Багардын откликнулся весело «Да уж оба заберу».
Скрипели повозки и ржали лошади под звёздным небом наступившей ночи. Вытянувшись дли
нной извилистой лентой, уходили люди эмира в степь, направляясь к Днепру, и только на рассвете остановились на привал. Знакомый проводник примчался с известием, что эмир ждёт своих гостей. Захватив стяги, поскакали в голову татарской цепи. Эмир, молодой, безусый сидел на ковре, разостланном на траве, и свежий и задорный его вид никак не вязался с тревожной минувшей ночью. Низко поклонившись, оба посла по знаку эмира тоже присели рядом. «Рады видеть вас в добром здравии, и примите приветы от владык наших – короля польского Владислава и Великого князя литовского Витольда», сказал Збышек, кивнув Багардыну, чтобы перевёл. Молчаливый литвин согласно закивал, однако поправил на свой, литовский манер: "от Великого князя Витовта", но татарин хорошо знал, что Витольд и Витовт-одно и то же лицо. «Вижу я по стягам вашим, что крепкий союз связывает властителей двух могучих держав. И ныне, поскольку иль мой может выставить не более тумена воинов, и вынужден искать убежище от угрозы трёх туменов врага нашего Пулад-хана, направил я бег наших коней в пределы Литвы в надежде на помощь дружественного союзника моего покойного ныне отца. А другой путь, в Москву, мне заказан. Помнят московиты вторжение отца моего, и мой побег от них в Литву после кровавой битвы с Идигеем».
Вот и уладилось всё на славу – эмир Джелал ад-Дин, претендент на титул Великого хана Золотой Орды, сам направился в Литву, и уговаривать его не надо. Теперь ему дорога в Гродно, на встречу с Витольдом. И эта встреча состоялась, но Збигнев уже был в то время в своей родной Степнице, расставшись с литвинами и Багардыном после переправы через Днепр у Киева.
Король и шляхта
Удалые польские шляхтичи почитали только короля и своих родителей, не зная препятствий для удовлетворения собственных наклонностей. Всегда готовые по первому королевскому призыву двинуться со своими людьми, и во всеоружии, на указанное место сбора королевского войска, они томились бездельем, когда в войске не было нужды. Ещё совсем недавно межродовые кровавые раздоры были обычными между ними, не существовало никакой меры и законов. Брат грабил брата, племянник - дядю, и не спасали ни браки, ни кумовство, ни родственные связи. Разврат переходил в бесстыдство, и если юный шляхтич оставался без родителей и затягивал с женитьбой, то у него было только два пути - превратиться в служителя католической церкви или предаться разгульной жизни настоящего разбойника с набегами на соседей, грабежами на дорогах, пьянством и безудержным развратом. Отпустить молодёжь на свободу было самым опасным. Но Тадеуш из Степницы и его жена, строгая властолюбивая Тереза, дорожили своей семьёй и не пропустили случая поженить в раннем возрасте двух своих сыновей, Збигнева и Павла, а шестнадцатилетний Янек уже был помолвлен. «Нельзя допустить, чтобы девки забрали власть», говаривал Тадеуш, «нужна жена, чтобы прикрепила к дому, чтобы не рыскал по соседям и не крал их дочерей, не отбивал жён, и не искал бы монашек-девственниц». Подрастали внуки и внучки - Агнешка, Марек и Лешек, дети Збигнева, Юлек и Ивона, дети Павла.
Господский дом в Степнице был сложен из массивных брёвен, с крепким частоколом, за которым раскинулась вся панская усадьба с постройками для дворовой челяди, конюшней, обширным садом и двумя колодцами. Аккуратные клумбы с золотистыми венчиками царского скипетра располагались перед входом в дом. Неспешные, монотонные дни разбавлялись наездом гостей-соседей или выездом в гости с ответным визитом. Часто выбирались верхами на охоту, но каждую неделю, по пятницам, приходил солтыс (1) с докладом о хозяйственных делах и нуждах.
Тадеуш, глава дома, любил лошадей, и самолично объезжал их табуны и стада коров и овец, которые, под недремлющим оком бдительных пастухов, бродили в перелесках и перелогах на окраине пущи, не опасаясь волков. Крепкий для своих лет, созданный трудиться, никогда не теряющий желания что-нибудь делать, он не терпел праздности и роскоши. Не было в нем ни гордой высокомерной осанки, ни пышной одежды, одет был просто – кожаная куртка, стянутая ремнём, кожаные штаны и потёртая шапка на голове. Не всякий, встретивший его, мог догадаться, что перед ним владетельный шляхтич.
Неспокойным было лето этого года, с частыми грозами и тревогой в предчувствии надвигающейся войны. Разосланный во все концы тайный королевский циркуляр предписывал привести в порядок оружие, насадить копья на новые прочные древки, заточить и закалить мечи, топоры и секиры, перековать лошадей, подогнать заново броню и кольчуги к кожаным курткам по росту и развороту плеч, чтобы не стесняли размах и подвижность рук. Радомский замок становился центром подготовки к войне. Каждое шляхетское «копьё» с рыцарем во главе должно было подготовить на менее десяти обученных к бою оруженосцев и обслуги, вооружённых короткими сулицами, луками, самострелами, топорами и булавами, и с обязательными двумя повозками для обоза. Два рыцаря из Степницы, Збигнев и Павел, были заняты этими важными делами, а родители наставляли и сдерживали горячего Янека, который тоже рвался присоединиться к братьям.
Война
Богатый урожай вызревал на полях, и уже убирать его начали, но в знойный августовский полдень прискакал гонец с вицами (2) и королевским приказом – Орден объявил войну Польше, и шляхетское войско должно собраться в Вильборже к 15 сентября, крайний срок. А война не ждёт, разгорается, и уже перешли отряды Ордена польскую границу в нескольких местах и сожгли замки Рыпин и Липно на Висле, а в добжиньской земле взяли штурмом Добжинь. Вот они уже в Бобровниках, Злоторые и в Быдгоще, куда проникли без боя через предательски открытые ворота. Разгромили и сожгли окрестные деревни у Дрезденка и Валчи.
Наспех собранное в северных повятах (3) польское ополчение было плохо подготовлено и неминуемо разбито под Велунем. Активность тевтонов была приостановлена ударом с востока литовских отрядов Витольда, которые вторглись в границы Ордена и захватили город Мемель. Оба брата, Збигнев и Павел, два полных «копья», с запасными лошадьми и тремя повозками, гружёнными оружием, доспехами и снедью, отправились к Вильборжу в начале сентября. Оттуда, собранное и хорошо организованное польское войско, в ответ на добжинские потери, двинулось к Быдгощу, и после недельной осады легко отбило его. «Не нравится тевтонцам наше войско», говорили польские рыцари, и в обозе шли такие же разговоры.
Холодный, что случалось нередко, с затяжными дождями начался октябрь в томительном ожидании схватки с войском Ордена, но, вдруг, неожиданное известие – заключили перемирие два противника до самого конца июня следующего, 1410 года. Потянулась шляхта в свои поместья и замки, но уже никто не сомневался, что час решающей битвы не за горами, недаром умчался король со своими советниками и дворцовой гвардией в Брест, куда прибыл и Великий князь Витольд. На это совещание явился и наместник Великого князя в Бресте эмир Джелал ад-Дин, который намеревался присоединить к союзному войску целый тумен своей конницы в обмен на обещанную двумя государями помощь при его будущем походе в Дикое Поле для схватки с Пулад-ханом и Идигеем в борьбе за ханский титул властителя Золотой Орды.
Снежная зима, с метелями и морозами, прерывалась краткими оттепелями. Повинуясь королевскому указу, степницкие владетели устраивали еженедельные охоты в Радомской пуще, заготавливая впрок колбасы, солёную и копчёную оленину, мясо зубров, кабанов и, даже, редких медведей. Двое мастеровых плотников были отправлены под Варшаву, где многочисленная ловкая артель из Руси отстраивала на Висле наплавной мост, оборудуя устойчивые, на четыре якоря, барки, которые накрывались прочным настилом из толстых дубовых досок, сколоченных в широкие продолговатые щиты, скрепляемые толстыми пеньковыми канатами, плотно примыкая друг к другу. Наплавной мост, разобранный на отдельные части, можно было легко сплавить на барках по течению Вислы и быстро собрать в любом месте по приказу короля. Почти в открытую, не таясь, готовилось вторжение польско-литовского войска в пределы Ордена. Достаточно терпели на своей, дарованной когда-то Ордену, земле это полумонашеское воинство, которое пользовалось поддержкой и помощью всей Европы, уверовав в собственное могущество и несокрушимую силу.
Весенние краткие дожди и ранние грозы оживили Радомскую равнину. Зазеленели луга и перелески, выехали в поле мужики готовить пашню под посев. Збигнев с Павлом наведались в Краков за новостями и узнали, что вероломный Орден вторгся в пределы Великого княжества Литовского, захватил Волковыск и пробирался к Слониму в надежде пленить Витольда. Не дремали лазутчики тевтонов, донося о всех передвижениях великого князя., и о тайном совещании в Бресте уже было им известно, только не знали они, какой план был там выработан и согласован. Встреченный радомский земляк Павло из Тачева сообщил по секрету, что многие польские рыцари, Завиша Чёрный с братом Яном Фаруреем среди них, уже отозваны от иноземных дворов, а рекрутёры короля объезжают земли Силезии, Венгрии, Чехии, и даже Австрии и Швейцарии, вербуя пеших и конных наёмников в королевское войско.
Пшеница заколосилась, значит, перемирию скоро конец, потому и не удивились, когда новую вицу доставил гонец. Сборы назначались в Познани и том же Вильборже, 15 июня крайний срок, и, как обычно, в полном вооружении, и в сопровождении пеших воинов из крестьян. Отправились, не мешкая, но Янека в этот раз удержать никто не мог. «Мне уже семнадцать, и я знаю, что вы, отец, в эти годы шли на войну по королевскому призыву». Доспехи свои, боевого коня, меч, копьё и булаву он уже давно приготовил. С просёлка выбрались на широкий шлях, где стали часто попадаться попутчики – отряды наёмников, выставленные магнатами, городские лучники и арбалетчики и такие же, похожие на них, шляхетские «копья».
Сандомирская хоругвь, к которой были приписаны рыцари из Степницы, собралась в Вильборже. Затосковали нетерпеливые горячие молодые воины, услышав, что перемирие продлили на целых три недели. Ждали короля, который только один и знал дальнейший маршрут. Подходили новые отряды собранного в Познани ополчения, и опытный Збигнев подметил слабое вооружение необученной мобилизованной польской шляхты, которое так отличалось от воинов хоругвей Сандомира, Люблина, Велуша и Галиции. С утра до позднего вечера гудел воинский лагерь громкими голосами, ржанием коней, звоном молотов походных кузниц. Томительное ожидание было прервано прибытием короля с дворцовой краковской хоругвью, и увидели, наконец, степницкие братья прославленного витязя Завишу Чёрного, отозванного от двора императора Сигизмунда.
На другой же день, не мешкая, был объявлен поход. Войско двинулось на север в сторону Вислы. В Плоцке обоз поотстал, загружаясь продовольствием, заготовленным с зимы. Растянувшееся длинной колонной войско, разделённое разрозненными хоругвями, подошло к Червиньску на Висле, где обнаружили невиданный дотоле длинный наплавной мост с дубовым настилом, уложенным поверх закреплённых якорями барок, которые были скреплены попарно прочными брусьями. Точно в назначенное место приплыл по Висле этот разобранный на части мост, и точно в назначенное время, 30 июня, уже был полностью собран, соединив оба речных берега широкой, слегка покачивающейся на волнах, лентой. Целых три повозки в ряд могли свободно передвигаться по этому мосту.
К переправе подошли и три мазовецкие хоругви, а на другом берегу уже был раскинут лагерь союзной рати из Литвы, подошедшей от Вильно и Гродно по плану, разработанному прошлой зимой в Бресте. Вот и соединились два государя, два брата и непримиримые когда-то враги, забыв прежние распри перед лицом великой угрозы их странам и народам. Два дня, непрерывным потоком, переправлялось польское войско, не смешиваясь с многоязыкой литовской ратью, где колыхались стяги с «Погоней», «Гедеминовыми столбами» и двойным крестом, мелькали бело-зелёные, с тремя зубцами, флаги татарских чамбулов (4) Джелал ад-Дина, смуглые армяне и бессарабы с рогами на головах, валахи с досками на груди и спине вместо панциря. Отдельно стояли православные русские полки, тяжеловооруженная литовская конница-«вершники» и суровые, неулыбчивые чехи и моравы, пешие и конные наёмники под стягом Георгия Победоносца.
Через три дня литовское войско неожиданно оставило свой лагерь и ушло в неизвестном направлении. Командир Сандомирской хоругви Миколай из Михалова поднял часть своих шляхтичей и присоединил их к уходившим литвинам. «Что же происходит?», недоумевали Збигнев и Павел. «И зачем это надо было нам тащиться за ними?», ворчал и Янек. Обогнув лес, на просторной поляне увидели строящиеся в две длинные шеренги, лицом к лицу, и с широким проходом между ними, литовские хоругви с новенькими стягами, «Погоней» и «Столбами», но татарских стягов не заметили, ни одного. Польских рыцарей с их стягами равномерно расставили между литовскими хоругвями, так, что создавалось впечатление единого литовско-польского войска. «Смотрите-ка, братья», сказал Збышек, «да нас тут едва ли третья часть всего войска наберётся. Что-то задумал хитрый великий князь». Зазвучали трубы, и пышная кавалькада, впереди которой скакал великий князь с несколькими вельможами в иноземных одеждах, неспешной рысью, и под громкие приветственные крики литовских воинов, проследовала вдоль колыхавшихся на ветру хоругвей.
На рассвете двинулось союзное войско на север, и через три дневных перехода подошло к реке Дрвенце. «В самое сердце тевтонов идём, прямо на Мальборк», говорили рыцари. Янек светился радостью – наконец-то! Сандомирская хоругвь утром первой вышла к реке, и увидели с удивлением на другом берегу высокий земляной вал с частоколом по верху, а позади него, на пологом холме, недвижно стоящее в трёх шеренгах, закованное в броню войско Ордена. Тяжёлая конница тевтонов, нацеленная острыми зубьями клиньев в сторону противника, располагалась во второй линии. Остановилась союзная армия, не доходя до реки, и вечером начался неспешный её отход по тому же, пройденному только что, пути. «Да когда же, наконец, сразимся мы с тевтонами?», негодовал и горячился юный Янек.
После ночёвки повернули на восток, навстречу восходящему солнцу. «Видно, с другой стороны решил король прорываться к Мальборку», сказал Збигнев. «А ты не горячись, брат, и будь осторожен и расчётлив, чтобы не попасть под руку опытному рыцарю. Найди своё место в бою, и не теряй головы, старайся оценить обстановку вокруг, хоть и трудно это сделать в общей свалке, а надо». Теперь уже твёрдо двигались по земле Ордена, бывшей некогда своей земле. На подходе к замку Домбровно увидели густые столбы чёрного дыма за лесом – горел замок, взятый штурмом. Минуя разбитые ворота, повстречали похоронные повозки с изрубленными телами поверженных кнехтов, защитников замка. «Славно потрудились татары и дикие воины Витольда», сказал Збышек. «Ни одного рыцаря не взяли в плен. Да и откуда им знать про рыцарский кодекс чести?»
Остановилось войско. В наступающих сумерках заполыхали бивачные костры, но вскоре погасли, разбросанные в стороны налетевшим внезапно вихрем и залитые плотным ливнем. Густые ели едва укрывали воинов от дождя. Только после полуночи унялась стихия. Злобные порывы ветра сменились тёплым влажным ветерком. Сквозь тучи стали проглядывать звёзды. Уснули усталые воины, и только переклик отдалённой стражи нарушал покой июльской ночи.
Восток заалел, но солнце ещё не показалось. Зашевелилось войско, и Збигнев увидел, как мимо неспешно проскакали татарские чамбулы, армянские конники, валахи и бессарабы, за которыми следовали литовские конные «вершники» и русские всадники, в латах и кольчугах, с тяжёлыми мечами, длинными копьями и булавами. Вперевалку прошла русская пехота, в остроконечных стальных шлемах, с бердышами и копьями. Замыкали колонну суровые чешские наёмники. Приказано было Збигневу собрать людей своего «копья» и следовать за ушедшими, чтобы неотступно находиться рядом с великим князем Витольдом для связи и своевременного оповещения польского короля о всех манёврах союзников. Взошедшее солнце уже заметно пригревало, когда союзное войско выдвинулось на опушку леса. Обширное поле перед лесом переходило в пологий холм, на котором, как и на Дрвенце, уже стояли готовые к бою хоругви Ордена. Выделялись выдвинутые вперёд вдоль пехотной цепи пушки, у которых суетилась многочисленная обслуга.
Збышек, во всеоружии и на боевом коне, догонял ушедших вперёд литвинов, оставив польское войско и двоих братьев позади. Миновал плотные ряды русских полков с лесом поднятых вверх копий. «Все они уже на равнине», отметил внимательный шляхтич. Перед следующим строем чешских наёмников увидел скачущих навстречу всадников с великокняжеским стягом. «Объезжает великий князь своё войско. Теперь и я с ними», и пристроился к телохранителям Витольда, оглядываясь на целый десяток запасных коней под сёдлами. Рослый литвин поравнялся с ним, и какая знакомая фигура - Доргий. Поднял руку, приветствуя, и, привычно помолчав, произнёс: «Господин мой, великий князь, желает знать, что предпринимает брат его, Ягайло, и когда следует атаковать тевтонов». «Я и мои люди здесь только для связи, и если будет угодно великому князю, я тотчас же отправлюсь к королю Владиславу, чтобы получить ответ. Но только известно мне, что король слушает мессу, а польское войско ещё не вышло из леса на равнину». Не сказав ни слова, молчаливый литвин пришпорил коня и ускакал в голову конного отряда, который внезапно резко развернулся и помчался в обратную сторону. «Останемся здесь, рядом с русскими и чехами, здесь самый центр войска и все манёвры будут хорошо видны, да и наши недалеко», приказал Збигнев, остановив коня.
Грюнвальд
Звонкая тишина повисла над равниной. Кукушка закуковала где-то неподалёку, но вскоре умолкла. «Видно, недолго осталось жить кому-то на этом свете», подумал Збышек, и странная грусть и тоска охватили его. Где вы, родные Степницы? Где ты, милая моя, ласковая, терпеливая Грася? И вы, мои дети? И отец с матерью? Знайте же, что здесь ваши дети, и будут биться, не жалея жизни, чтобы больше никогда не висел над вами безжалостный меч Тевтонского Ордена.
Лопнула тишина гортанным визгом татарской конницы и воинственным кличем «Литва» литовских всадников, рассыпной лавой помчавшейся на выстроенные в линию пушки и строй орденской пехоты. Гром выстрела и пороховой дым закрыли на время панораму атаки. Едва рассеялся дым, как грянул второй. И снова ничего не видно. Но вот прояснилось, а передних всадников уже нет, как сквозь землю провалились. И это было близко к правде, потому что провалились они в хитроумно расставленные «волчьи» ямы, накрытые хворостом и скошенной травой, напоровшись на острые, торчащие на дне колья. Вторая волна конницы, однако, уже проскочила эти ловушки и с плеча рубила пушкарей и пехотинцев, всё больше внедряясь в первую линию тевтонского войска. Но затрубили трубы, и мерным скоком двинулась тяжёлая рыцарская, выстроенная клином, конная армада тевтонов второй линии, ускоряя свой сокрушительный бег. И первыми под копытами этой лавы пали собственные кнехты, зажатые с двух сторон. Первая линия этого фланга тевтонов погибла полностью.
Лёгкая татарская конница, бессильная против панцирных рыцарей, от брони которых отскакивали татарские стрелы, развернулась и бросилась в притворное бегство, направив бег коней в сторону леса и заболоченных лугов близкой реки. Часть рыцарей Ордена, увлекшись преследованием разбитого врага, попалась в эту ловушку, расстроив свои сомкнутые ряды. Одиночные рыцари, увязнув в болотистой почве и растерявшись в подлеске, стали лёгкой добычей татар и литвинов, которые ловко, арканами и крючьями, сдёргивали тяжёлых всадников с лошадей, а пешие литвины добивали их, беспомощных, чеканами, топорами и рогатинами. Однако основная часть тевтонской конницы, не потерявшая своего спаянного клина, врубилась в первую линию литвинов и наёмников. В завязавшейся рубке литвины были отброшены в лес, а беспощадный клин повернул вправо с намерением ударить во фланг и тыл польскому королевскому войску.
Эту несущуюся на всём скаку вдоль опушки леса лавину встретили русские полки. «Вот и мой настал черёд», подумал Збигнев «Эй, люди!», крикнул он своим, «заберите коня и отведите в лес», и спешился, встав в плотный строй русских ратников, и так же, как они, прикрылся щитом, накренился вперёд, уперев тупой конец копья в землю и выставив остриё навстречу летящей армаде. Свет померк от налетевшей тучи, и единый, как рык зверя, дикий крик вырвался из сотен глоток, смешавшись с треском сломанных копий, звоном щитов и ударами секир, топоров и мечей. Началась беспощадная рубка, и Збигнев, сбитый поначалу с ног, оставив ненужное теперь копьё, застрявшее в груди поверженной лошади, отбивался мечом, привыкший орудовать им, отмахивался щитом и ловко уворачивался от ударов мечей и чеканов.
Строго сохраняя плотный строй, который уменьшался с потерей ратников, русские медленно отступали к лесу, но хоругви Ордена никак не могли прорваться сквозь эти сомкнутые ряды, хотя небольшая часть конных рыцарей, оставив сечу, пронеслась по равнине беспорядочной толпой в обход и скрылась в той стороне, где гремела невидимая отсюда битва королевского войска с правым крылом Ордена. Казалось, что крестоносцев становилось всё больше и больше, хотя многие из них уже были повержены. Неминуемый разгром русских полков приближался, но вот она помощь! Две польские хоругви, посланные королём из резерва, а также литвины, наёмники и татары, перегруппированные великим князем, вырвались из леса и ударили во фланг и хвост тевтонского клина, который рассыпался и стал хорошей целью для арканов и крючьев.
Солнце уже клонилось к закату, когда Збигнев, не чуя ни рук, ни ног, но уже на коне, заменив зазубренный меч и полуразбитый щит, в окружении литовских «вершников», уцелевших русских конников, наёмников и татар обогнул лес и выбрался на равнину. Картина страшной сечи открылась перед ними. Покрытая телами павших и умирающих воинов, поверженных лошадей, переломанных копий и перевёрнутых повозок долина дымилась в свете заходящего солнца, а огромный тевтонский клин почти у самой опушки леса утюжил изогнутые ряды польской пехоты и конницы, проскакивая между их рядами и неуклюже разворачиваясь для новой атаки. И вот на таком развороте ударили ему во фланги с одной стороны вышедшие из леса воины великого князя, а с другой – буйная легковооружённая шляхетская конница и пехота. Это был резерв третьей линии королевского войска.
Словно клещи сомкнулись вокруг тевтонского клина. Началось безжалостное уничтожение цвета крестоносного рыцарства. Усталые воины Ордена почти не сопротивлялись, и падали многие на колени, поднимая к небу руки и прося пощады. Разноязыкие стоны и вопли висели в воздухе, и можно было услышать мольбы на польском – среди рыцарей Ордена были и поляки из подвластных тевтонам земель, Хелминской и Поморья. Поляки вязали пленников, но литвины, и, особенно, татары, не ведавшие жалости к врагам, добивали их кинжалами, топорами и рогатинами. И видел Збышек, как Верховный Магистр Ордена, без шлема, с залитым кровью лицом, слетел с лошади, захлёстнутый ловко брошенным арканом. Мелькнуло знакомое лицо татарина, сбросившего на землю Верховного Магистра. Багардын! А поверженный на землю уже был пронзён рогатиной подбежавшего литвина.
Израненного Павла Збигнев привёз в Степницы, а невеста Янека, который, вместе с сотнями других юных шляхтичей, был посвящён в рыцари самим королём накануне битвы, не дождалась своего жениха.
Конец первой части
(См. «Автопортрет напоследок»)
Солтыс - сельский староста, приказчик (1)
Вицы – ветки лозы, приказ явиться к войску (2)
Повят – область в Польше (3)
Чамбул – татарский отряд (4)