Прежде чем зайти в приемную, Мишка минуты три потоптался в коридоре, делая вид, что его жутко заинтересовал стенд. Внимательно почитал непонятные слова о реализации каких-то там программ, о доступном жилье и социальных гарантиях. Поизучал летящие ввысь красные стрелочки и графики – неровные, точно проселочные дороги, но неизменно устремленные к яркой надписи «Высокий уровень жизни». Саркастически хмыкнул. И только потом решился отойти от шикарных прогнозов счастливого существования среднестатистического жителя Сибирска и открыть дверь приемной. Готовился уже отпустить с губ осторожное «Здравствуйте» в адрес антошкиной ледяной секретарши и получить небрежный кивок. Да не успел.
– Добрый день! – мелодично пропело.
И навстречу Мишке из-за секретарского стола полыхнуло не по сезону весенним солнышком. Девчонка, лет двадцати, тонюсенькая и растерянная улыбнулась смущенно. Дьяков на мгновение забыл о собственном страхе и о предстоящем разговоре, да вообще обо всем. Нет, она вовсе не была красива, но как раз таки красота, холодная, дистиллированная, продуманная до каждого ногтка, до каждого волоска в женской прическе, а потому каменно-величественная, в этих стенах давно стала привычной. Девчонка со сбившимся бейджиком на груди была живой. И выглядела так, словно занесло её сюда совершенно случайно. Косая челка над любопытными глазами, нелепые джинсики, камешек сережки, почему-то только в одном розовом ушке и большеротая улыбка.
«Галчонок» – тут же окрестил Мишка.
– Здорово, коль не шутишь. – кивнул Дьяков
– Не шучу, – испуганно ответил Галчонок и поправил сбившийся бейдж. – Вы Дьяков?
– Он самый. – подмигнул Мишка
– Ждет!
– Ну как он сегодня? – спросил шепотом
– Не знаю. – шепнула и девчонка
– Тихий? – уточнил Дьяков, цепляясь за возможность оттянуть время.
Она задумалась и взъерошила густую челку:
– Ну да. Я ему проект постановления принесла, он поблагодарил.
«Притих, значит» – злорадно подумал Мишаня.
– Заходите, не бойтесь. – подбодрила девчонка.
И Мишка пожалел, что не прочел её имя.
– Не знаешь, чего он меня вызвал? – спросил и сделала шаг подальше от грозной двери
– Не сказал, а вы сами как думаете?
– Тебя звать как? – не в тему вдруг озадачил Дьяков.
– Янка , – просто ответила и протянула распахнутую ладошку. Дьяков отчего-то заметил, что ногти у девчонки не накрашены, бледные, с неровно обрезанными краями. Осторожно сжал тёплую руку в своей лапе и попросту объяснил:
– Отработался я, Янка.
Она ахнула и глянула с таким сочувствием, будто сию минуту Дьяков сообщил ей о том, что болен смертельно. Стало неловко, что взял да и взвалил на чужую спину свою беду
– А! – махнул он как можно небрежнее, – Увольнение – не сифилис. Нос не провалится.
Девчонка не удержалась и прыснула. И откуда она такая взялась здесь?
Дьяков наклонился к Янке через стол. И она не отодвинулась. От неё пахло дождем и весной, но не поздней, уже обретающей летнюю духоту, а ранней, когда едва-едва проклевываются почки свежей зеленью и особый дух надежды, пропитывает все вокруг.
– Ты не деревенская случайно? – спросил.
– Нет, а что?
– Да так, подумал. Ладно, пожелай мне удачи в бою. – улыбнулся Мишаня.
И она откликнулась:
– Не остаться в этой траве?
– Угу.
– Но пасаран, – шепнула она и сжала ладошку к круглый кулачок
«Надо же» – удивился Мишка, он и сам эти слова почти позабыл, давние они были, из другой жизни. И оттого, что маленькая, живая девушка помнит их, за бронзовую ручку двери он взялся почти без страха. Что будет, то и будет.
***
Кресло у Антона Владимировича было знатным, мягким, уютным. И когда никто не видел, он позволял себе в нем покачиваться, наслаждаясь дорогой кожей и дорогим удобством. Оно обнимало почти человеческим теплом, успокаивало и утешало. Но сейчас было не до раскачиваний и встретил он Дьякова напряженно склонившись к столу так, что спинка кресла нависла над изящной фигурой чиновника, будто хотела его прихлопнуть, да призадумалась: вдруг еще пригодиться?
Мишка к столу не подошел – остановился у порога. И с интересом уставился на узор начищенного паркета. Антон Владимирович тоже бросил взгляд на пол. Узор был самый обычный в «елочку».
– Проходи. – скомандовал он уверенно, но голос подвел и дал неверного «петуха»
Мишка тут же вскинул глаза. Шеф кивнул на ряд стульев и повторил:
– Проходи – и добавил – те.
С подчиненными все же стоило говорить вежливо.
Дьяков, однако, не тронулся с места и буркнул:
– Постою.
Антошка забарабанил пальцами по столу и Мишка вдруг понял, что шеф, пожалуй, не знает, с чего начать разговор. И более того, кажется то ли смущен, то ли расстроен, а скорее всего и то, и другое вместе. Ну да, на его месте Дьяков бы тоже не знал, как быть. По логике гнать надо взашей, а гнать-то вроде и не за что?
– Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал? – Антон Владимирович отчего-то глядел не на Дьякова, а на стену, густо увешанную грамотами в темных рамках.
«Еще бы» – мог бы съязвить Мишка – «Тебе зад надрали, теперь твоя очередь»
– Ну, раз вызвали, значит надо, – Дьяков развел руками, точно собирался пуститься в пляс.
– Надо…вы знаете, почему вас приняли на работу сюда?– теперь шеф постарался заглянуть в Дьяковские глаза – В администрацию города ведь берут далеко не каждого.
«Угу, буду до смерти гордиться, детям, внукам закажу» – пропел ехидный сверчок.
– Понятно. – невинно и преданно расцвел Мишанин взгляд
– Есть понятие корпоративной этики. Производственной. Вы понимаете, о чем я?
«Чего ж непонятного. Ворон ворону глаз не выклюет» – перевел Дьяков для себя, а для Антошки, кашлянул смущенно, мол, прости сирого и убого. Наверное, в этот момент шеф решил, что Дьяков и в самом деле дурак, может быть. Но развеивать его сомнения Мишка не спешил.
– Видите ли, Михаил Николаевич, корпоративная этика – это некий свод правил, негласный, но обязательный для всех. На них строятся взаимоотношения между подчиненным и руководителем. Все мы здесь – в одной лодке…И, соответственно, каждый несет ответственность не только за себя, но и за коллегу, какой бы пост он не занимал.
«Это типа, один тырит все молчат, ласковый ты мой» – зашептал на ухо проснувшийся ядовитый сверчок, непослушные губы готовы были дернуться в красноречивой усмешке и Дьяков опять уставился в пол.
– Я ваше личное дело полистал, – Антон приподнял за уголок невзрачную серую папку. Вы дальнобойщиком были… У вас там, тоже, существовало нечто подобное. На дороге.
– На трассе, – неожиданно для себя поправил Мишка.
Шеф вздрогнул…
– Да, да, да на трассе. Я знаю…
«Знает…как свинья летает» – неугомонно резюмировал сверчок под самым сердцем. Дьяков перевел взгляд за окно. Там прикрытый полосками жалюзи гудел неумолчно город. Мчались куда-то сверкающие машины, спешили люди, странные суетливые, непонятные, озабоченные чем-то своим, одинаково чужие и равнодушные. Люди, мимо которых Дьяков научился проходить без желания сказать кому-то «Привет». Что они Дьякову? Что он – им? Вот этот холеный красавчик что мог знать о трассе? Сказать бы ему, что как раз там-то каждый прежде всего за себя отвечал. Сломаешься, станешь в дороге – не бросят, вытащат. За левый рейс не осудят. Но если ты на этом «леваке» попался, то косяк – твой и ничей больше. Тащи вину по полной, огребайся. Все на равных. Высших и низших нет. Это здесь закон корпоративной этики: вляпался сам – поищи внизу стрелочника. Трасса… просто там всё и ясно. Да только где сейчас эта трасса? И где он, прежний Мишка Дьяков?
–…закон взаимовыручки…он одинаков везде. В любом деле… – проникновенно вещал Антошка.
Странно, почему он просто его не уволит? Дьяков переступил с ноги на ногу…
– Ты же бы не подвел товарища, там на трассе? – спросил проникновенно шеф, ему, видно, очень хотелось, чтоб признал Мишка чужую вину отчасти своей.
– Если товарищ сукой не был. – вырвалось, прежде чем Дьяков вспомнил про осторожность. Гладкое личико Антона Владимировича неприятно дернулось.
– В каком смысле?
– А без смысла.– насмешливо сощурил Мишка глаза.– Был у нас один, повадился солярку сливать у своих. Ну, так мы однажды его на трассе тормознули и с пустыми баками оставили. Сутки зимой вокруг машины бегал, чтоб согреться.
– Жестоко. – отшатнулся Антошка испуганно
– Так сукой, Антон Владимирович, быть не надо. Их нигде…
Но Антон Владимирович не дослушал, скулы его вдруг полохнули пунцово.
– Па-а-аслушайте! –взвился голос– Вы слова-то выбирайте. Вы не на трассе находитесь.
– Точно. Не на трассе.– уже не сдерживаясь Дьяков хмыкнул.
– Хватит! – пальцы шефа вдруг торопливо перебрали какие-то бумаги на столе – Я по-хорошему хотел, но…Вот пишите.
Метнул по столу к Мишке белый лист бумаги, и метнул, похоже, с чувством огромного облегчения.
– Что писать-то? – скрестил Мишка руки. Он знал ответ. Но с неожиданным упрямством вдруг понял, что не уволиться сам. Не было его вины в произошедшем. И вот сейчас уйти, все равно что в бега кинуться. «Хватит, набегался» – мелькнуло явственно
– Заявление, по собственному желанию.
– А не напишу? – бросил он, как можно небрежнее.
– Уволю. И ты потом никуда здесь не пристроишься, покатишься в деревню свою…
– За что? – перебил Дьяков.
– У нас невинных не бывает. Найду.
– Так ищите! – пожал он плечами. – На обед-то вас везти?
Антон на миг замер с полуоткрытым ртом.
– Сам доеду! – выдохнул
– Машина внизу – покорно согласился Дьяков.
– Ну, как? – спросила Яна шепотом, едва Мишка вышел от шефа.
– А-то не слышала? – фыркнул он.
– Слышала. – созналась девчонка – Я бы так не смогла…
И Дьяков почти растворился в полудетском нескрываемом восхищении.
– В столовку пошли? – предложил он. Жрать, и в самом деле, хотелось по-волчьи.