1. В ДОРОГЕ.
- Почему ты такая грустная, Надя?
- Нет повода для веселья.
- Но видимых причин для грусти тоже нет?
- Невидимые есть.
- Опять грузишься из-за Антона?
- Уже перезагрузилась. Что толку? Знаешь, человек, близкий и дорогой мне, пропал без вести уже два года назад. Я всё это время его ждала, искала, давала объявления, ходила встречать корабли, просматривала списки, дежурила на почте, спускалась в морские глубины и взбиралась на вершины скал, а сегодня поняла: он не вернётся. Никогда.
- Может ещё не всё потеряно?
- У меня всё исчерпано. Просто не осталось ни идей, ни замыслов, ни сил.
- Жаль. Почему вы так всё запутали? Ведь так подходите друг другу. Ну, в смысле, раньше подходили.
- Ключевое слово «раньше». Всё в прошлом.
-Других мужчин нужно искать.
- Их нет. Никого живого. Периодически нахожу каких-то особей. Не могу долго ни с кем. Только встретишься с ними, сразу хочется уйти, а не встречаться не хочу, потому что скучно. А менять их нужно часто, с одним и тем же долго не могу, противно. Другого найдёшь – он ничем не лучше предыдущего; но одно достоинство у него есть, бесспорно, он другой, новый. Уже чуть веселей.
- А, может, попытаться принять одиночество? Просто поиски твои какие-то истеричные, ты людей не видишь, обзываешь их «особями», может, тебе просто переждать какое-то время, а потом кто-нибудь сам найдётся?
- Сам найтись может только второй носок тогда, когда первый уже выброшен, потому что второй найти уже отчаялись. Ты это знаешь, Марина? Да и пережидала я, уже заждалась, ты же понимаешь, по сколько нам лет. А насчёт того, чтоб одиночество принять… Знаешь, как случится среди ночи одной проснуться? Сна нет, покоя нет, темнота вокруг, и тупик. Что делать? Как поступить? Как вообще жить? Знаешь, одиночество – это не грустно, не скучно, не тоскливо. Это страшно! Это жутко до паники, до дрожи, до судорог! Некого обнять, не к кому прижаться, не с кем целоваться, ничьё дыхание рядом не чувствуется! Пишут всякие учёные, что, мол, для ощущения счастья необходимы восемь раз в день поцелуи и объятия. Вот я и обнимаю восемь раз Костика, восемь раз Сёму. Знаешь, Марина, вдвоём ничего не страшно, не тяжело, вдвоём горы свернуть можно. Ай, ну что я тебе, Марина, зачем тебе этот бред?
- Нет, бред я слышала сегодня чуть раньше. Шурик мой нёс опять про то, как он любит свою бывшую. И опять выбрал для этого самый подходящий момент, в постели то есть, непосредственно перед осуществлением полового акта.
- Он, что, слишком долго общался со своими учениками? Идиотизм ведь заразен. Я всё про своё. А у тебя тоже не всё гладко. И что ты? Наверно, психанула, и акта так и не произошло, а настроение было испорчено на весь вечер?
- Глупости какие. Я ему сказала, что скоро собираюсь спать, и полностью предоставляю в его распоряжение туалет. Там он сможет хоть до утра дрочить на свою бывшую, а сейчас мы не будем отвлекаться от темы.
- И?
- Он так и поступил. Мы потрахались, даже довольно неплохо, это был не худший трах, правда, Надя. Потом я уснула праведным сном ломовой лошади после тяжёлого рабочего дня; потом проснулась. Глубокая ночь. Шурика рядом нет. Я подскочила, в какие дебри, думаю, понесло моего Шушеля?
- Скипанул во тьму по-английски?
- Да, нет же, Надь, ты слушай дальше. Заприметила я, что в туалете свет горит, там он. Я обратно в кровать завалилась, да сон не идёт. Что-то долго, думаю, торчит он там. Он, вообще, не любитель в таких местах задерживаться. Летит, обычно из сортира, как ужаленный, штаны уже на ходу застёгивает. А тут застрял, да ещё тихо-тихо, как неживой. В неосознанных подозрениях я на цыпочках поползла. А он же, Надя, имеет обыкновение дверь за собой не закрывать, всё торопится куда-то. И на этот раз мало того, что не закрыл, так ещё чуть ли ни настежь её распахнутой оставил.
- Ну? Что там?
- Я же и говорю, всё в соответствии с планом. Пристроил на сливном бачке фотку своей бывшей, и дрочит, как стахановец.
- А ты?
- А что я? Пошла дальше дрыхнуть. Знаешь, Надя, год назад я бы, наверно, с ним расплевалась вдрызг и брызг, а сейчас мне это просто немного забавно. Кстати, во многом благодаря тебе, ты же у нас широких взглядов. А я поняла, что так и нужно, проще намного.
- Только мало толку от взглядов, счастливей от них не становишься.
- А то, можно выгнать его ещё до того, как нового найду, да и на себе испытать, что есть одиночество, жуткое «до паники, до дрожи, до судорог».
- Не вздумай.
- А коты твои как?
- Коты-то?
Тут Надино лицо впервые за время разговора светлеет, будто солнце сжалилось над несчастной тундрой, и отступила нескончаемая полярная ночь.
- Нормально коты, что им, толстомордым, наслаждаются. Отдохнут без меня, вот. Соседка присмотрит.
- Следующая наша остановка, давай вытаскивать сумки.
Подруги вышли из электрички на захудалой станции Лапичи, где электричка-то и останавливается не всякий раз. Не спеша побрели на автостанцию, похожую на развалившийся амбар, почему-то крайне привлекательную для мух, коих тут кружилось, наверно, около сотни.
- Интересно, почему ты решила поехать со мной в этот раз? Ты же могла бы снова мотнуться в Европу или ещё чёрт знает куда.
- Надоело мне одной, Мариша. Одинаковым всё кажется. Да и съезжу ещё, это же только часть отпуска. А «чёрт знает куда» не могу, аэрофобия.
- Может, и это у тебя пройдёт. Только прошу, Надя, без обид, если чего не получится.
- Марин, ну какие обиды? Едем отдохнуть, поплавать, позагорать, побродить по лесу, отдохнуть от цивилизации на свежем воздухе. Ягоды там, натурпродукты всякие. Даже, если больше ничего интересного не случится, я довольна уже и этим.
- Ладно, давай покатим. Вот наша колымага.
Дальше путь лежит по какому-то странному шоссе, как будто едут они не на рейсовом автобусе, а на машине времени попали в год, эдак, сорок второй, аккурат после бомбёжки. Приходилось держаться за сиденья, так сильно их подбрасывало на каких-то ухабах. Один раз Надя со страху даже схватила Марину за руку, ей показалось, что автобус переворачивается. Потом проехали какими-то просёлочными тропами вдоль ферм, потом попали в самую настоящую пустыню. Ветер поднимал пыль так, что из окон автобуса едва просматривалась дорога. Впрочем, дороги-то в обычном представлении и не было. Хорошо, хоть сегодня не очень жаркий день, иначе они задохнулись бы в этом закрытом автобусе, или наглотались песку.
На остановках входили и выходили пассажиры, большей частью опять из сорок второго года. Притом, из зимы сорок второго года. Дедушка в военной рубашке с солдатским ремнём и в ушанке с красной звездой; старушка в пыльном ватнике и укороченных валенках в галошах; мужчина лет сорока прибыл из восьмидесятых; во всяком случае, Надя помнит такой костюм у своего дедушки. Что характерно, костюм выглядит почти новым, а такие цветастые рубашки даже вполне недавно, лет девять назад, носили очень многие.
Пустыня за окном через некоторое время сменилась довольно-таки романтичным пейзажем. По обеим сторонам сузившейся дороги вздымались могучие, словно из сказок Пушкина, дубы. Между дубами и дорогой внизу, подобно оборонительным рвам вокруг средневекового замка, пролегли канавы с чёрно-зелёной водой, густонаселённые жабами, лягушками, водоплавающими жуками и ещё бог знает какими тварями.
А вот и долгожданная остановка. Возле доисторической раскоряки с вывеской «КУЮМБА» подруги вышли, подождали, пока улеглась пыль, поднявшаяся от автобуса, и тронулись в путь вместе со своими дорожными сумками на колёсиках.
- Далеко ещё?
- Да нет, сейчас на горку к магазину, потом с горки, потом ещё чуть-чуть, и придём на место.
- Ой, здесь так страшно! Боюсь вниз смотреть. Что ж такое место узкое? А если машина какая-то навстречу будет ехать? Тут же уцепиться не за что, а глубина будь здоров!
- Машины здесь редко ходят. Да не волнуйся, они переждут, пока мы проковыляем.
- Слушай, Марина, тут жуть какая-то. Знаешь, меня в детстве пугали Водяным, чтоб я особо не лезла купаться без присмотра. Так вот, сейчас, я боюсь сильней, чем тогда.
- Да у тебя ещё и гидрофобия оказывается? О, а гиппофобии у тебя не наблюдается?
- Не-а, лошадей я люблю. Какой красавец! Надо бы его хлебом угостить, да лень в сумке ковыряться.
- Это дяди Клёпы конь. Встречает нас. Ещё покормим его.
Конь пасся возле столбика с табличкой «ЖАБЬЯ ПУСТОШЬ».
2. НА МЕСТЕ.
- Марина, здесь так странно, такая обстановка будоражащая! Как будто бы сейчас суперполнолуние какое-нибудь! Да что там полнолуние, такое ощущение, будто дверь открыта во что-то потустороннее, и оттуда за нами кто-то наблюдает. Здесь всегда так?
- Не знаю даже, что и ответить. Каждый по-своему чувствует. По мне так, безусловно, здесь особенное место. Знаешь, если бы я перестала сюда ездить, просто запуталась бы в жизни и потерялась. Может, спилась бы или повесилась в своё время.
- А местные? А Володя твой? Он же всегда здесь жил, почему с ним такое случилось?
- Не знаю, Дед Вася приказал мне (именно приказал) тогда об этом вовсе не думать. Сказал, что всё своим чередом идёт. И ещё сказал тогда, что мне не надо копать под землёй, когда всё лежит на земле.
- А Шурику твоему не очень здесь понравилось?
- Моему Шушелю всё, как слону дробина. Он здесь видит только рухлядь, полное отсутствие комфорта, скуку и (о, катастрофа!) невозможность работы на компьютере и выхода в интернет. А как он свой ноут оплакивал! А Дед Вася с ним и говорить не стал.
- Слушай, Марина, я даже не знала, что такие глухие места ещё существуют. Мобильник здесь практически не работает.
- Я тебе советую с ним не экспериментировать, Надь. Выключи и положи в сумку, чтоб не сломался. Ты слышала про Курскую магнитную аномалию?
- Ну да, в школе ещё что-то на географии слышала. Географ наш любил заправлять рубаху в трусы; трусы начинались (или оканчивались) выше линии брюк, что очень нас, школьников, веселило. Мы ещё гадали, у него трусы все одинаковые, или он их никогда не меняет. Так что про аномалию я слышала, да.
- Здесь тоже какая-то аномалия. Техника работает только старая советская. Когда бабушка ещё жива была, мы решили ей телеящик подогнать хоть более-менее современного образца, а то у неё вообще чёрно-белый. Папа мой инженер-радиотехник, не смог его здесь настроить, как ни старался, привезли домой – всё нормально. Обратно сюда – сломался. Шушель же меня слушать не хотел, считал, что я помешанная, приволок сюда свой ноутбук. Сражался с ним не долго, минут пятнадцать. Ноутбук умер, но не покорился. Восстановлению не подлежит, как не подлежат восстановлению нервы Шушеля. И мои тоже. Я тебе уже говорила, что машин здесь мало, лучше сюда на них и не ездить. Заглохнет где-нибудь возле «пустыни» или в «узком месте» - пиши пропало. Я, вот, за холодильник боюсь. Ему тридцать шесть лет. Если ёкнет, то новый и не привезёшь сюда, и толку никакого, не станет он работать здесь.
- Знаешь, Мариша, холодильники эти да телевизоры, полбеды. А если вдруг приступ аппендицита, кровотечение, гипертонический криз или ещё что-то в этом роде? Телефон ближайший у вас на почте в Куюмбе, пылить пять километров, да ещё почта, как я понимаю, работает отнюдь не круглосуточно. Что тогда?
Подруги сидели на берегу пруда сплошь покрытого зелёной тиной. Вокруг, кроме лягушек, комарья и птиц, ни души. Рядом дом Марининой бабушки, ныне покойной. Справа и слева соседей нет. Жили старики, потом умерли, остались древние, заброшенные дома. Шушель сказал бы, как в игре «Сталкер». Затем тянется бесформенное кукурузное поле. Недалеко речка, там уже не так пустынно; вселяя ужас в неподготовленные души, бродят местные. Впрочем, не так они ужасны, как выглядят снаружи. Если пойти в сторону, противоположную деревне Куюмба, попадёшь в лес. Издали этот лес выглядит густым, гнетуще-мрачным и таинственно-зловещим, совсем не таким, как их городской лесопарк. Надя ни за какие блага мира не согласилась бы пойти туда одна. Но с Мариной пойдёт, у них же в планах поход за грибами. С Мариной не бывает страшно.
- Знаешь, Надюша, я, наверно, недалёкая, но никогда в жизни я об этом не задумывалась, хотя любой разумный человек должен был бы задаться этим вопросом. Надеюсь только, что ничего из разряда аппендицитов и приступов за эти десять дней с нами не случится.
- Ясно, не случится. Единственное, что нам грозит, это потеря лишнего веса.
Марина уже сводила подругу на экскурсию в местный магазин. Ассортиментный перечень составляли буханки хлеба недельной выдержки, мука, сахар, соль, спички, концентрат клюквенного киселя, алюминиевые ложки, выглядевшие бэушными, «чернильное» вино, одеколон «Тайга», резиновые сапоги, костюмы, как у их недавнего попутчика из автобуса и траурные венки.
Марину, правда, это нисколько не расстроило. Молоко, яйца, творог, сметану, мёд и многое другое продаётся у соседей, притом, это всё настоящее, без химии, натурпродукт. А ещё можно у Толика Сухолаптева купить свежей рыбы, насобирать грибов и ягод. Конечно, они же так и хотели, подальше от консервантов и подсластителей, метро, мобильников, косметики и теленовостей.
- Слушай, Марина, я смотрю, здесь даже книги есть. «Госпожа Бовари», например. Твоя бабушка читала?
Марина хихикнула.
- Представляешь, да. Не знаю, откуда книга взялась, но бабуля читала и очень возмущалась. Правда, бабуля и читала с трудом. Сама понимаешь, образования ноль. Какая, говорит, наглая, развратная... Муж старался, а она… Знаешь, моя бабуля в выражениях не стеснялась. А сама была ого-го! Она эту госпожу Бовари далеко позади себя оставила по части того, что её больше всего возмущало.
После ужина на крыльце с картошкой, жареным карпом и простоквашей, Марина сказала: «А давай прямо завтра к деду Васе в гости?»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…