Кот Филипп лежал на крыше,
Не влезают туда мыши,
Не мешают помечтать,
И в мечтаниях поспать.
Воробьи Филиппа знали,
Прямо к морде подлетали,
И чирикали в усы,
Что разведали они.
Слушал их Филипп, вздыхая,
Животище расправляя,
– Ох, уж эта колбаса,
– Да тарелка молока.
– Ведь блины же обещала,
– Со сметаной обещала,
– Обманула, вот змея,
– Ну, хозяюшка моя.
А хозяйская старуха
Глуховатая на ухо,
Слеповатая была,
Но Филиппа берегла,
И кормила и ласкала,
Но Филиппу было мало,
Не хватало каждый раз
Сыра, сливок и колбас.
– Да, блины ведь обещала,
– Со сметаной обещала,
– Где блины? Сметана где?!
– Много ль толку в колбасе!!!
Воробьи ему трещали,
Про ворону сообщили,
Хлеб у них отобрала,
Даже клюнуть не дала.
– Разберусь, – Филипп вздохнувши,
Свой живот перевернувши,
Обернулся калачом,
И затих кошачьим сном.
В этом сне ему приснилось,
Будто облако спустилось,
Опустилось на трубу,
Говорит Филиппу: – Ну,
– Хочешь вкусно пообедать?
– Свежих блинчиков отведать?
– Прыгай на спину ко мне,
– Отнесу тебя к еде.
Прыгнул Филя без оглядки,
И свалился с крыши гладкой.
Испугаться не успел,
Как к земле уж прилетел.
Хлопнулся на грядку с луком
Оградив в падение брюхо,
Постоял на луке том,
Да и спать прилег на нем.
А старуха Лизавета,
Накормив кота обедом,
На дворе рубила пень
Так рубила третий день.
Куры все за ней ходили,
За старухою следили,
Только лишь петух Максим
В стороне гулял один.
Был Максим поэт, да сильный
Сочинял большие гимны,
По утрам их выдавал,
Всех на ноги поднимал.
И следил он за порядком,
Чтоб чужой не лез по грядкам.
Лизавета петушка
Угощала из горшка.
Был Максим к еде не жадный,
Был культурный, аккуратный,
Кур к себе он подзывал,
И покушать предлагал.
Те его благодарили,
Он же отряхнув от пыли
Гордо крылья расправлял,
– Кука – реку! – отвечал.
В этот день, как и в обычный,
Проходил тропой он личной,
Свой маршрут он соблюдал,
И Филиппа увидал.
Кот вторым был в этом доме,
Был обжора он и соня,
Он мышей не смел ловить,
Те могли его побить.
Уступать им приходилось,
В основном все обходилось,
Но Максим ему давал,
Просвежиться, догонял,
И клевал вдогонку сзади
А Филипп ему: – Ну, хватит!
– Ну, чего опять пристал,–
Вперевалку убегал.
Будто крик кончины света
Услыхала Лизавета.
Побежала на крик тот,
Смотрит, это же любимый кот,
От Максима он страдает,
Тот его в траве гоняет,
Треплет бедного, клюет.
Кот ему: – Дурак! – орет.
Хватит! – крикнула старуха,
Замахнула свою руку,
Да и топнула ногой.
– Брысь! А ну пошел домой!
Петух гордо покрутился,
И достойно удалился.
Лизавета подошла,
Кота на руки взяла,
Отнесла его в квартиру,
На диван там посадила,
И подушку подложив,
Молока ему налив,
С рук ему попить давала,
Кот лакал его устало,
И уснул за молоком,
Уже третьим на день сном.
Сон приснился очень странный,
Будто Лизавета в ванной
Его мыла молоком,
Со сметаной и с блинком.
Обернув потом тряпицей
Положила в печь сушиться,
Ну, жарища в печке той,
Филя дернул головой
Глаз открыл и прослезился,
Солнца луч в него вонзился
Солнце высоко взошло,
И теперь оттуда жгло.
– К другу, что ль сходить? – подумал.
– Да, пока не передумал.
Глянул в двор, двор полон света,
И поэта вроде нету.
Прыгнул быстренько в траву,
В подзаборную дыру.
Друг Филиппа – кот Антон,
Беспризорный был котом.
Жил Антон в бочонке сгнившем,
Что покоился под вишней.
Вишня старая была,
Густо в ветках заросла.
И из этих веток вкруг
Кот Антон смотрел вокруг.
Был Антон мудрец бродячий
Много знал он всяких всячин,
И Филипп к нему ходил,
И Антон его учил.
– Это ты, Пузан, крадешься?
– Ну, чего ты там плетешься?
– Залезай сюда ко мне,
– Вправлю я мозги тебе.
Наш Филипп, хоть кот, но все же,
Лазальщик был не пригожий.
Вниз тянул его живот,
От усилий жгучий пот
Шерсть покрыл, но гордость выше,
Влез наверх и еле дышит.
– Вот, пришел, – вздохнул он жалко.
– Вижу, запорхнул, как галка.
– Обожрался, что ль, опять?
– Надо, друг мой, меру знать.
– Колбасой меня кормила,
– С полкило, и не сварила.
– Ведь несвежая она,
– А блинов вот не дала,
– Молока плеснула только,
– Как обидно мне, как горько
– Ладно, хватит горевать,
– Пойдем лучше друг гулять.
– К речке, там такой простор,
– Там и будет разговор.
– Что ты раньше не сказал,
– Когда я сюда влезал.
– Тренируйся и не квакай,
– Вспомнишь, встретишься с собакой.
Вот идут они дорогой,
Филипп круглый, кривоногий,
А Антон худой, прямой,
Ходят мускулы волной.
Так прошли они немного,
Смотрят, мчится к ним Серега.
Пес бродячий, из кустов.
Тот Серега был здоров,
Был грозой собак и кошек,
Всех трепал он понемножку.
– Ах! Давно же я не дрался,–
Антон кисло засмеялся.
– Ну, беги Пузан, беги,
Полетят сейчас куски.
Наш Филипп, как лось могучий,
В этот миг был самый лучший
Среди всяких бегунов–
Сорок метров в пять прыжков.
Ничего Филипп не видел,
Хлоп, в соседа дядю Витю,
Головой, да об сапог,
И со звоном так прилег.
Дяди Витя Филю знавши,
Его на руки поднявши,
Оттащил в хозяйский дом.
Лизавета в доме том
Ох, Филиппа обыскалась.
– Ах ты жив!– какая радость.
– Ну, иди, мой свет, ко мне,
Дам блиночков я тебе.
День закончился на кресле,
На подушке, в мягком месте.
– Эх, дурак же ты, Антон,
– Лучше сытым быть котом.
Утро раннее настало,
Лизавета тут же встала,
И пошла за молоком
К тетке Тане в крайний дом.
Во дворе у Лизаветы
В лучах утреннего света,
В даль смотрел петух Максим,
Приготовил новый гимн
Солнцу, что его согрело,
У него в душе все пело.
Вот он крыльями взмахнул
Да и гимн свой затянул.
И соседские поэты,
Тоже в обращенье к свету
Начали поочеред
Гимны петь у всех ворот.
– Ну, поэт, чтоб ты охрип, –
Пробурчал сквозь сон Филипп.
На бок тело повернул
И вторичным сном заснул.
В этом сне пред ним дорога,
Пес бродячий там Серега
Убегает от него
Вдаль, не видя ничего.
– Ах, спаситель же ты мой, –
Говорит Антон, – Герой!
– Ерунда, – Филипп в ответ,
– Рыбы съел бы на обед.
– Я сейчас! – вскричал Антон
И нырнул в соседний дом.
Воротился он с тарелкой,
На которой рыба с верхом,
Не остывшая еще.
Со стола, знать, взял ее.
– Бах! Виденье испарилось,
Лизавета воротилась,
Зацепилась за ведро,
Да и грохнулось оно.
– Не могла попозже грохнуть, -
Филя, вытянувши когти,
Потянулся и зевнул,
Да и третьим сном заснул.
Ну, а бабка Лизавета
Чай попив, и до обеда
Вновь направилась во двор,
Прихватив опять топор.
Куры вновь ее встречали,
По двору сопровождали,
И смотрели в двадцать глаз.
Вот берет ведро, сейчас,
Тащит. – Ну-ка разойдитесь,
– У корыта не толпитесь,
Лизавета кур ногой
Разгоняла. – Пшли долой!
Те немного отходили,
И как вороны следили,
Как накладывает та
Им питание из ведра.
– БИБ! – Подъехала машина,
Внук приехал к бабке, Дима.
Рядом с ним отец и мать,
Чтоб его сопровождать.
Дима был игривый мальчик–
Не клади ему в рот пальчик.
Шутки разные любил:
Раз чуть дом не подпалил,
Разложив костер в прихожей,
Ну, а, в общем, был хороший,
Говорила мама всем.
– Пять ведь лет, дитя совсем.
Наш Филипп от внука бегал,
Внук же за Филиппом следом.
Все хотел его поймать,
И к забору привязать.
Написать на том заборе
«ЗЫЛОЙ ХОТ», чтоб знали воры.
Мама с папой торопились,
День всего лишь погостились,
И умчались в город свой
С двухведерною сумой.
Сыну наказали строго:
– Не ходи через дорогу,
И по грядкам не ходи,
Смотри, спички не бери,
Руки мой и чисти зубы,
В печь не лазай, так, где трубы,
В погреб тоже не ходи,
На скамеечке сиди,
И лепи из пластилина,
Бабу слушай. Слышишь, Дима?
– Ладно, – Дима говорил,
Взглядом по двору водил.
Думал, что в начале взять,
Чтоб строительство начать.
Дом себе решил он сделать,
Надо только все разведать,
Все узнать и все пролезть.
– Дом я сделаю вот здесь,
– У забора и сарая,
– Доски подпилю у края.
Наш Филипп, как кот безродный,
В листьях прятался голодный.
– Ах, замучил этот бес,
– Ну, куда опять полез?
– Ох, и времечко настало,
– Лизавета запропала.
– В магазин с утра ушла,
– Дав лишь только молока.
– Вероятно, заблудилась,
– Старая, с дороги сбилась.
– Да, пойду ее найду,
– А то с голоду помру.
И пошел Филипп тропою,
Магазин бал под горою,
Возле речки он стоял,
Запах сильный издавал.
Пах он мясом, колбасою,
Сыром, маслом, камбалою,
Килькой, хлебом, молоком,
Хорошо там жить котом.
Вот местечко, просто рай,
Только кушать успевай.
Кот там жил, Савельем звался,
В ящик он не убирался,
Что поставили ему,
Он бочком лежал к нему.
– Сколько жрет же он, скотина?
Вот уж крыша магазина
Показалась вдалеке,
Солнце с блеском на реке.
На полянке возле стога
Гложет кость. Кто? Сам Серега.
На кота не смотрит он,
Костью сильно увлечен.
Наш Филипп, ни жив, ни мертвый,
С виду шел походкой гордой,
Но дрожал как банный лист,
Опустивши уши вниз.
Уж ушел он вдаль от стога,
Но очнулся тут Серега,
И рванулся за котом
С хищно растворенным ртом.
Филя, словно кот летучий,
Взвился весь в прыжке могучем,
Пару раз он так скакнул,
И на тополь запорхнул.
Сгреб его в когтях дрожащих
В самой верхней, тонкой части,
И застыл, как клещ на нем,
Деревянным стал котом.
Ну, а бабка Лизавета,
Встретила знакомых где-то.
С ними вспомнила она
Все важнейшие дела:
Кто кем стал, и сколько платят,
Кто на что и сколько тратит,
Кто ворует, кто крадет,
Кто гуляет, с кем живет,
У кого какие планы,
Дети, мебель, чемоданы...
Проболтала часов пять
Трудно разговор прервать.
Время близится к обеду,
Воротилась Лизавета.
Положила хлеб в суму,
Суп погреться - на плиту,
Диму вытащила с крыши
С помощью соседа Миши.
Внука вымыла она,
Ему супу налила,
И конфет, ну как не дать.
– Съел, теперь пойдем-ка спать.
Внук, конечно, упирался,
Спать совсем не собирался.
Бабка внука убеждала,
Ему сказку рассказала,
Про кота, да про лисицу,
Про прекрасную девицу,
Про далекую страну,
Про седую старину.
Внук уснул. – Ну, слава Богу!
Ему лоб она потрогав,
Филю позвала к себе,
– Филя! Филя! – нет нигде.
Ночь на крыши опустилась,
В небесах луна открылась.
Вся деревня уже спит,
Только наш Филипп сидит
На вершине и вздыхает,
Как залез сюда – не знает.
Помнит, только, как бежал,
Как летел и как дрожал,
А как здесь вот очутился –
Очень сильно удивился.
– Эх! Дурак же я, дурак,
– Взрослый, а боюсь собак,
– Вон Антон не побоялся.
– Захотел сам и подрался.
– Жаль, меня тогда прогнал,
– Я б Сереге в морду дал.
– Я бы дал, уж это точно,
– Вон, какой я в лапах мощный.
– Вон, смотри, куда залез,
– Аж до самых до небес.
– Вон, какой я здесь свободный,–
Уркнул тут живот голодный.
Филя глубоко вздохнул,
К низу голову нагнул,
И глядясь в полночный мрак
Думал – Эх я и дурак.
Лизавете в ночь не спится,
Ей на месте не лежится,
Всю округу обошла,
Но любимца не нашла.
– Ах, Филипп, ты мой Филипп,
– Ты, наверное погиб,
– Бедный мой, совсем голодный,
– Где-нибудь лежишь холодный,
– Это все из-за меня,
– Погубила я тебя! –
Причитала Лизавета,
Глядя в окна с лунным светом,
Утираяся платком, –
– Знать, не свидеться с котом!
День рассветом засветился,
Филя бедный пробудился.
Глядь, в бурьяне он лежит,
Тополь перед ним стоит.
Зад болит, ну просто ужас,
Грязный весь, в какой-то луже.
– Ой, – вздохнул он тяжело,
А потом подумал, – Что?
– Здесь лежу, а завтрак в доме,
– Ждет меня, а вдруг кто тронет.
– Лизавета же пришла,
– Положила мне она.
– Ведь, наверно, все остыло,
– Чую, рыбу положила
– И, наверное, мясца,
– А быть может холодца. –
И вздохнул Филипп счастливо,
Потянулся он игриво,
А потом подумал: – Ну?
И чего же я лежу?
Вылез Филя на дорогу.
– Ох, – стреляет что-то в ногу,
– Почему так зад болит,
– Не иначе гайморит.
Лизавета с бабкой Галей,
Все болезни обсуждали.
Слушал он, где что болит.
Если там – то гайморит.
– Ладно, – главное добраться,
Хватит попусту трепаться.
И серьезности набрав,
Побежал он, хвост поджав.
Кот Антон на утро это
На рыбалку шел со светом,
И вдыхая воздух в грудь,
Он прихрамывал чуть-чуть –
То Серега его хапнул,
Но и он когтями цапнул,
Не сдавался никогда,
До конца стоял всегда.
Все собаки это знали,
И Антона уважали.
И Серега, что с ним бился,
После драки извинился.
– Ничего, - Антон сказал.
– Ты прости, – и зашагал.
Он был сильный, благородный,
Независимый, свободный,
И любил Антон покой,
И в то утро, той тропой
На рыбалку он собрался,
И с Филиппом повстречался.
– Как дела, – ему сказал.
Филя гордо промолчал,
Только бросил на ходу, –
– Я потом к тебе зайду.
Утро распахнулось светом,
У окошка Лизавета.
На дорогу, в даль она
Смотрит, ждет его, кота.
Он идет, слегка хромает,
То, что ждут его – он знает.
Чем накормят? – вот вопрос,
Он идет, поднявши хвост,
И в глазах сверкает сила.
Лизавета: – Ах, мой милый!
Побежала, подняла,
Его крепко обняла,
Тут же в избу потащила,
Ему мордочку умыла,
Блюдо там ему дала,
В блюде всякая еда.
Запах чудный, нос щекочет,
Но Филипп уж есть не хочет.
Лишь водички он глотнул,
Лег он на пол и уснул.
Снов не виделось ему,
Будто канул в пустоту,
И держала пустота
Его мысли до темна.
В темноте он все ж проснулся,
Очень сладко потянулся,
Блюдо съел за один раз,
Лег, прищурив левый глаз,
И вздохнул он, глядя вдаль,
– День прошел дурацки, жаль...