3.
Все усилия людей мир переиначить – повернуть реки, осушить болота, заболотить пустыни, выворотить нутро земное,- не коснулись пока ещё времён года, и весна шла своим чередом.
Снега почти не осталось; впитав вешние воды, задышала оттаявшая земля; голубой цвет неба густел в синий, и по нему поплыли кудрявые белые облака. Огромное оранжевое солнце всходило на небосвод всё раньше и раньше, но люди уже не видели этого, потому, что ещё спали.
Весна принесла новые хлопоты и дворняге. В подвал начала сочиться грунтовая вода, с каждым днём её становилось всё больше и больше.
Вода прибывала по ночам. Мимо собачьего логова, к счастью устроенного на теплых отопительных трубах, неслись уже потоки.
В подвале стало совсем сыро, и у дворняги ломило старые кости. Лапы будто кто выворачивал и крутил.
Она осторожно, боясь столкнуть детей в воду, вставала, прогибала спину, потом поочередно вытягивала ноющие лапы, шумно зевала и, опустив морду, лакала журчащую весеннюю воду. Пересохшее горло расширялось, дышалось легче, а через некоторое время она чувствовала, как тяжелели, оттягивая кожу на брюхе, сосцы.
Щенята, оставленные одни, просыпались, жалобно пищали, ползали друг по другу, плакали всё громче и громче, - и дворняга опять ложилась к ним, и они, схватив каждый свою титьку, сосали молоко, громко чмокая.
Дворняга в этот момент забывала обо всём: о голоде, о сырости, о ноющих лапах; всё, всё отлетало от неё, кроме одного ощущения блаженства, голова начинала кружиться, и она ненадолго засыпала.
Нынешняя ночь выдалась особенно теплой.
Сквозь дырочки звёзд с неба струился чистый неземной свет. По небу покатилась плоская луна, и осколки её засверкали в лужицах. Тянуло теплом, теплом – с юга веял ночной ветер.
А вода всё прибывала и прибывала. В мертвенно-призрачном свете подвала дворняга видела, что вода вот-вот захлестнёт и её, и щенков. Она вскочила на ноги и закружилась, скуля, на одном пятачке.
Вода уже переливалась через трубы.
Дворняга схватила за шиворот первого попавшегося щенка и побежала искать высокое место.
Везде, везде была вода.
Наконец, она добежала до того угла, где было окно, через которое и пролезла когда-то в подвал. Здесь, положив щенка на подоконник, и подтолкнув его носом подальше, она поспешила обратно.
Дворняга вернулась к логову – всё было смыто. Вода хлестала через трубы, стремительно заливая подземелье, на поверхности плавали доски, какие-то тряпки, крутился в водовороте мусор.
Щенят нигде не было.
Собака поскребла когтями мокрые трубы, залаяла от бессилия, горло свела судорога, голова закинулась кверху, – и дворняга завыла…
Она не знала, сколько прошло времени. Молоко, распиравшее соски, напомнило ей, что ведь остался же один, она все-таки спасла своё дитя, и сейчас нужно бежать и накормить его. Обезумевшая от боли, мокрая, поминутно оскальзываясь в воду, дворняга по трубам направилась к окну.
Щенок, почуяв мать где-то рядом, громче запищал, заплакал.
А дворняга уже ничего не видела и не слышала, кроме маленького, теплого комочка, голодно зовущего к себе.
Около подоконника она отряхнулась и вспрыгнула наверх.
Мать широким красным языком вылизывала щенка: он поминутно намокал, потому что из соседних сосков сочилось ненужное теперь молоко.
Лохматый, а именно он оказался спасенным, наконец, уснул. Так здорово, как сегодня, он ещё никогда не наедался, а чтобы мать больше никуда не ушла и опять бы не остаться без пищи, во сне щенок крепко сжимал зубками коричневый, шершавый, в глубоких трещинах сосок.
Иногда ему снилось что-то страшное, - он всхлипывал и, не просыпаясь, начинал, судорожно причмокивая, сосать.
Наверху наступил тот ранний, предрассветный час, когда стихли ночные звуки, а дневные ещё не народились. Воцарилась полная тишина.
Тополя и липы, растущие вдоль улицы, облепили вороны и галки. Птицы сидели молча, повернув клювы строго на восток.
Все ждали восхода солнца.
Земля и небо ещё были разделены, ничто не связывало твердь с эфиром, но вот, будто перст, у горизонта, возник первый луч солнца, и через мгновение показался раскаленный, красный от натуги, лоб светила. Что тут началось!
Загалдели вороны и галки, защебетала птичья мелочь, - и все слились в общем хоре.
Солнечный свет заполнял мир, связуя и голубое небо, и пробуждающуюся землю, и деревья, подернутые уже зеленоватой дымкой, - в эту теплую ночь полопались почки,- и всё, всё вокруг пропитывалось теплым светом, пробуждалось к жизни и росту.
Проснулся и Лохматый. Он открыл глаза и испугался, потому что никогда ещё не видел окружающего мира.
Он поел, и, успокоившись, стал опять смотреть вокруг, удивленно тараща влажные фиолетовые бусинки.
Случилось это на десятый день его жизни.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/10/25/805