Сны зачарованного леса
На площади, напротив высокой стрельчатой башни, неподалёку от пышного приземистого храма, украшенного колоннами, уже давно был установлен огромный дощатый помост. Он стоял здесь давно; прогнившие доски каждый раз заменялись новыми, и, в общем, казнили обычно здесь за дело. Совсем недавно, к примеру, казнили бунтарей-заговорщиков…
Урожай в этом году посох на корню, и зимой ожидался голод. И «заговорщики» зашли в лес – в ленные владения. Не для охоты, поскольку даже они признавали право сеньора священным... Лишь для того, чтобы насобирать грибов, ягод, орехов. Они были совершенно безоружны - и просто оказались не в то время и не в том месте, и, уличенные в нарушении границы владений, пожелали обратиться лично к сеньору, рассказать о своих бедах. Их приближение к лицам благородной крови и было главной виной: в нем усмотрели злой умысел. Схваченные, просители под пытками заплечных дел мастеров сознались в заговоре, после чего им отрубили головы. Здесь, на этом самом, залитом высохшей кровью, помосте.
Дарина смотрела вниз, на площадь и башню, через железные прочные прутья. Редкие капли дождя смешивались со слезами на её щеках. Руки Дарины были скованы цепью, густые волосы, спускающиеся до пояса, спутанные и грязные, цвета соломы, слиплись отдельными прядями. Но она-то была совсем невиновна, и даже не знала, что же она сделала не так.
"За что? - думала бедная девушка, - Я лишь вбежала в церковь, чтобы поскорее сообщить князю страшную весть… О том, что неприятель взял наше селение, и теперь пойдет сюда, на город... Что люди сожженных деревень голодают, а наши войска - тоже грабят народ, подобно врагам... Я не сделала ничего дурного!"
Железный засов глухо проскрежетал по обивке дверей. В камеру, где была заключена Дарина, вошел священник в белых одеяниях, осветив огромной свечой полумрак холодного помещения с толстыми гранитными стенами.
- На колени, наглая девица! - грозным полушепотом проскрежетал вошедший, - Когда видишь человека, являющегося посредником между людьми и небом, нужно падать ниц - или же хотя бы опускаться на колени! Страх божий - вот то единственное, что может спасти душу грешника от страшных мучений! И я должен усмирить тебя перед предстоящим судилищем и повелеть тебе признать свою вину!
- Меня будут судить? За что? - выдохнула Дарина слова тихим шепотом.
- Так повелел князь. И да свершится суд Божий! Пусть все знают отныне, как строго будет караться нарушение субординации, презрение к чинопочитанию, пренебрежение к должному виду и подобающей одежде. И, прежде всего, нарушение правил поведения в церкви, в которую ты имела наглость явиться с непокрытой головой!
- Но... Не этим были заняты мои мысли... Я хотела спасти свой родной город!
- Ты думала, что видишь дальше и лучше, чем наш князь и слуги Верховного Бога? И - почему ты вбежала в храм, нарушив молитву короля и придворных, а не обратилась к первому встреченному на улицах представителю власти? Не слишком ли много чести для тебя, чтобы с тобой говорил сам князь? Почему он должен выслушивать всякий сброд?
- Но...
На лице Дарины вновь показались слёзы.
- Наш господин не будет слишком строг. Если ты будешь молчать, то тебя ожидает лишь публичная порка. А потом, тебе на лицо оденут тряпку с прорезями для глаз, а на голову напялят шутовской колпак с бубенцами... И поведут тебя по улицам города - чтобы каждый мог плюнуть в твою сторону - или кинуть в тебя камень. Если же ты уподобишься кликушам и будешь орать в толпу какие-либо слова - накликаешь себе гораздо большую беду.
- Я буду молчать, - робко прошептала Дарина.
*
Священник, хлопнув тяжелой дверью и закрыв её на засов, стал спускаться по темной витой каменной лестнице с дубовыми перилами... Он устал - и хотел отдохнуть. Разговор утомил его.
"Конечно, вина этой несчастной - минимальна. Но, как сказал сеньор еще неделю назад, "нам нужны публичные разбирательства - дабы сплотить ряды недовольных, а затем кинуть им в руки жертву, указав тем самым виновника бед и лицо для битья". Нам надо отвлечь внимание народа от того факта, что страна нищая и ограбленная. Тем более, "захватчики" хорошо заплатили в нашу королевскую казну за будущий "грабёж". Народ - что скот. Его надо - и стричь, и резать. К тому же, этот процесс над женщиной - на руку и нам, церковникам! Если только разрешить простолюдинам являться в церковь в неподобающем виде, так они, чего доброго, потом решат, что молиться можно в любой одежде, и стоя, а не павши ниц - и вообще в любом месте, а не в Единственном Храме Бога, при входе в который ими приносятся святые дары этому месту. И - без всякого на то разрешения Великих Посредников! Нет, церковь всегда стояла горой за строгие порядки! Чем строже порядки - тем богаче церковь!
*
Когда Дарина снова подошла к окну - а произошло это уже вечером - между прутьев каменной решетки что-то белело... Это оказалась роза, которую кто-то пытался закинуть в её жалкую келью... Неужели, кому-то есть до неё дело? Площадь, освещаемая яркой луной, опустела, только где-то под самыми стенами курили и переговаривались караульные. Дарина, взяв цветок, снова отошла от окна, распростёршись на соломе, постеленной здесь, прямо на голом каменном полу. Еды ей сегодня не приносили, лишь рядом с подстилкой стоял полный воды кувшин. Дарина знала, что за ней придут рано утром... Гулко, как шаги караульных под стенами башни, уходили прочь минуты. Дарина не могла уснуть... То, что завтра её проведут в шутовском колпаке по городу, сквозь толпу дразнящих её и насмехающихся над ней, означало одно: ей больше не будет житья ни в столице, ни в любом другом городе. Она будет опозорена, и ей нигде не дадут ни пищи, ни работы. Хорошо ещё, если жители окраины не затравят её насмерть собаками...
*
Ему не спалось в эту ночь. Он подошел к стрельчатому окну высокой башни дворца, с которой открывалась панорама ночного города. Князь размышлял над судьбами человечества... Он знал, что он в своём праве, что он - помазанник божий и его слово - закон. Чем жестче он будет себя вести, тем смирнее будут люди. А иначе, придут другие, а он потеряет власть. Если надо казнить ведьму - он казнит ведьму. Если надо подавить бунт - значит, он подавит бунт. Нет ничего нового под луной. И он будет всегда оправдан церковью и большинством своих вельмож. Сила - вот тот рычаг, с помощью которого управляют миром. "Я не буду снисходителен к этой несчастной. Если я проявлю жалость - у черни появится подозрение, что девушка права. А потому - я проявлю жесткость. Конечно, это будут лишь побои. Но - самое большое количество ударов". Он отошел от окна, чтобы его не просквозило при его слабом здоровье, и уселся в глубокое мягкое кресло с золотыми подлокотниками. Нет, в эту ночь ему определённо не уснуть! Наверное, помехой тому - полнолуние. Всегда тревожно, неспокойно и неуютно, когда этот шарик, похожий на круг сыра, светит прямо в окно...
*
Юноша-бард, белобрысый конопатый парень, путешествующий по дорогам и весям с плотной холщовой сумой и гуслями, рискуя остаться на ночёвку прямо на тропе в тёмном густом лесу, насилу добрался до столичной окраины, уже за полночь. Зайдя в придорожный кабак, он робко окинул взглядом вонючее, грязное помещение, испитые рожи и скудную трапезу, расставленную по столам. Хозяин заведения, хмурый и надменный тип, лысый, с длинными висячими усами, старательно елозил тряпкой по внутренности вместительного сосуда непонятного назначения.
- Вот чё я скажу, др-рагой! Князь - он чё! Он - бдит. Он, конечно, между нами говоря, продажная тварь, но - наша тварь! А - если заморские понаедут - и вовсе прощай малина! - говорил он пузатому воеводе.
- Дыть, а я - что! Мне - один трын, я - человек маленький, - талдычил невпопад за всё про всё его угрюмый здоровущий собеседник, - Мне б жениться, да - выйти в отставку и к матери уехать. Вот, получу расчёт...
- Дак - сколько там дохода твоего? Ко мне пару раз заявишься, и - фить! Нет твоих денюшек!
- А мне за усмирение бунтарей – побольше будет положено! Я ж - ентих-то, заговощиков - по хребтине, по хребтине! Своими руками мятеж удушал! Вот и можно будет жениться!
Гусляр, зайдя потихоньку в трактир, пристроился на свободной лавчонке и развязал свой узелок с хлебушком. Сидящий рядом с ним и уронивший носом в стол голову рыжеволосый парень, приподняв на него белесые, остекленелые глаза, икнул громко.
- Странник? - спросил он, поглядывая на суму соседа.
- Бард. Бродячий музыкант, - ответил юноша.
- Если бард - пой... Ха! Бард - говоришь! Ну, так петь-то - умеешь? Не шибко похож ты на барда.
Юноша робко пробежал по гуслям и начал невпопад - первое, что на ум пришло:
- Как заходили по наши головы злые беды,
Как распелось - не про жизнь - про мор,
Зло- злосчастие...
Да как в поле - трын-трава и васильки,
Да как в облацех кругом -
птицы-вороны...
- Нет, парниш, стой! Мы так - не договаривались! Разве можно - под такую песню - да вприсядку! А я - вприсядку хочу! - хитро подмигнул сосед.
Но прежде, чем бард заиграл плясовую, в кабак ввалился сыскарь. Оглядел всех пристально-внимательно, с пристрастием. А новый знакомый «гусляра» вновь упал лицом на стол, да ещё и голову шляпой прикрыл. Увёл сыскарь хозяина кабака куда-то наружу - и пропал хозяин.
- Тебя - звать-то как? - спросил рыжий, вновь голову приподнимая.
- Мариус...
- А я - Бирюк. Пойдёшь к нам - в скоморохи? Моего напарника, флейтиста, вчерась забрали в кутузку. За песни лихие. Я - на нескольких инструментах разом могу играть! На ноги - бубны вешаю, барабан - рядом ставлю, огромный. А в это же время - на балалайке тренькаю. С нами ещё актёры ходят - немое представление разыгрывают, лицедействуют. А мы - на инструментах подыгрываем. Ну, что - будешь с нами ходить?
- Попробую, коль возьмёте.
- Ничё, брат! Где наша не пропадала! Могут, конечно, с лестницы спустить - но иной раз и накормят. Завтра же - на площадь выйдем! Народ развлечь. Привыкай! А сейчас - айда отсюда через чёрный ход! У нас, музыкантов и актёров, есть место ночлега - подвал один, рядом с дворницкой. Ничего, так. Место уютное.
*
Народ, шумевший на площади, притих взволнованно, как только раздался крик худого парня, залезшего наверх столба для театральных афиш:
- Ведут! Ведут!
Внизу установленного помоста собрались скоморохи в тряпичных масках с прорезями для глаз и рта, в шутовских колпаках - красном, желтом, синем, зелёном, оранжевом, в пёстрых разноцветных одеяниях, в которых зелёная штанина соседствовала с красной, а желтая - с сиреневой...
- Отпустили нашего флейтиста - избили только изрядно ни за что ни про что. Вон там он, - кивнул желтый колпак синему, - сидит на краю деревянного помоста...
На краю эшафота сидел грустный, худой и высокий парень, в разноцветных черно-белых штанах, в длинном балахоне и с набелённым пудрой лицом. К широкому рифленому вороту его длинной рубахи была прикреплена красная роза. Когда девушку подвели к эшафоту, он заиграл на флейте протяжную лиричную мелодию. Затем, под пристальным взором городового, спрыгнул с помоста и растворился в толпе.
-... Обвиняется в нарушении общественного порядка, оскорблении Святой Церкви, - писарь в черных длинных одеждах напевно читал длинный список обвинений.
- На кол бы её посадить, на кол, - раздались рядом, в толпе, слова дородной рябой бабы, в запале праведного гнева слегка зацепившей своим ударным кулачищем вислоухого соседа по носу. Тот не растерялся и отвесил бабе звонкую оплеуху.
- На костре сжечь - чтобы другим неповадно было, - проблеял с другой стороны пьяный дьячок с жидкой козлиной бородкой.
-...поскольку король наш благостен и человеколюбив, лишь наказанием поркой в двадцать прутов и проведением сквозь толпу в шутовском наряде...
- Ха-ха! Достанется девке изрядно! - засмеялся коренастый деревенский парень, - Я и сам ей в морду плюну!
Следом публично судили вора и убийцу Рябчика, ограбившего дом и убившего путника на дороге. Но, поскольку убийство доказано не было, а грабёж был частично оправдан "сильным искушением, когда несчастный увидел дверь, плохо запертую хлипким замком", то ему дали всего лишь год исправительных работ на благо города. Вдобавок, пожурив хозяев дома, которые не построили высокого забора и не посадили цепного пса на крылечке.
Затем Дарину подвели к палачу, приготовившему розги, и положили на лавку, высоко задрав подол.
Побледневшая девушка не кричала, до крови закусив нижнюю губу. Но смертельная бледность коснулась её лица, на котором не осталось ни кровинки.
- Десять, одиннадцать, двенадцать, - считал подьячий, направленный проследить за должным вынесением приговора своей церковной братией.
- Они её уморят, - прошептала синяя маска желтой.
Когда все удары были отмерены, Дарина не поднялась.
- Убили, изверги! - завизжал кто-то.
- Нет, живая! - наклонившись над девушкой и приглядевшись, напевно возгласил дьячок, - Но без разумения и не в сознании.
*
Дарина проснулась на лавке в тёмной полупустой комнате с решеткой на окнах... Здесь она уже побывала - ещё до суда. Дверь в комнату закрыта не была - и Дарина, с трудом поднявшись, доплелась до неё и выглянула в коридор. Из одной из комнат - самой близкой к входным дверям - пробивался тусклый приглушенный свет - и в той комнате, по всей видимости, находился стражник. Дарина, тихой мышкой проскользнув мимо, спустилась на три ступени вниз - к входной двери. С трудом открыла тяжелый дверной засов - и выскочила наружу. Её действие побегом не являлось - она уже слышала вчера оглашённый приговор и получила наказание. Но и ждать утра, осмеяния и побиения камнями, когда стражники поведут её по улицам к городским воротам - не было никакого желания. Она была согласна скорее на то, чтобы покинуть город ночью, прямо сейчас, одной.
Полуживая, вся в кровищи и лохмотьях, она двинулась по мощеной площади, как привидение.
- Дарина! - от деревянного помоста - места казни "заговорщиков" и её вчерашнего позора - отделилась одинокая, освещаемая луной, фигура. К ней приближался светловолосый парень.
- Мариус! Ты?
- Я, сестрёнка, я! Я пошел за тобою. Я догадался, куда ты направилась...
- Как там...наши?
- Все живы. Мать, отец. Наша маленькая сестрёнка. Иноземцы оказались ничем не хуже наших сборщиков налогов - даже меньше, чем обычные супостаты, продуктов отобрали, больше на жизнь оставили. Продержимся. Наши продержатся... Пойдём быстрее!
- Куда?
- Нам надо уходить из города. Как можно скорее. Сама знаешь, почему.
*
Когда они через известный Мариусу лаз оказались по другую сторону городской стены, то пошли по дороге и вскоре, в стороне, на открытом месте, увидали отъехавшую туда крытую повозку. Часть скоморохов, лицедеев и музыкантов, похоже, тоже покидали город.
- Не бойся, Дарина! Это – наши, - сказал Мариус.
Подобрав Дарину и Мариуса, фургончик отъехал еще дальше, по широкой тропке, вглубь леса и свернул на довольно обширную лесную поляну.
- Остальные наши примкнут к нам утром. А мы решили даже и не ночевать в этом городе. Слишком тяжёлый дух стал в нем. Слишком тревожно; в любую минуту могут схватить каждого из нас, - пояснил тот самый скоморох и флейтист в белом балахоне, лицо которого было выбелено мелом.
- Ты, Сташек, больше всех других натерпелся - а пока не попал в кутузку, мне не верил, что в городе стало опасно, - сказал уже знакомый Мариусу Бирюк, - Теперь-то ты меня понял?
Сташек лишь вздохнул - шумно и театрально, разведя руки в стороны, наружу широкими ладонями с длинными пальцами.
Луна ярко освещала поляну, на которой и расположился фургон. Лошади были спешно распряжены и выпущены на ночь кормиться, а Мариус тем временем насобирал сухих веток и коры и разжег с помощью огнива небольшой костёр. Затем повесил над ним котелок с засыпанной крупой и набранной в ручье неподалеку водой. Дарина лежала в сторонке и слабо постанывала.
- Да, Мариус, нелегко нашему брату-скомороху... Отовсюду гонят, ругаются - власти, конечно. Люди простые - добрые. Смеются, потешаются, детишкам на нас показывают... Душа радуется. Но - с властями живём, как с волками, - сказал Бирюк.
- Угу... А ещё с недавних пор церковники нас стали гнать. Дескать, мы развращаем молодёжь, да и вообще, смех - это грех. И наш Бог, мол, никогда не смеялся, а только трудился, не покладая рук. Страшно... Что же это за мир, в котором можно только то, о чём говорят церковники? Так и представляется мне - мрачные, тупые лица, и работа от рассвета до заката. Зачем тогда всё? – продолжил Сташек.
- Эх! - Мариус прилёг на траву, подперев голову руками, - Человек невесёлый - плохой работник. У нас, в мастерских, когда я на дудочке, на гуслях, на гармошке играл - работа спорилась. Особенно, рукоделие там всякое да росписи по керамике... Такая лепота получалась! Мы с Даринкой, как и родители наши, верующие. Но у нас, на селе, всё под боком и на людях. Дьячок наш местный - не сам по себе, с золотыми крестами и колокольнями, а - всё в миру. Школу для ребятишек устроил, грамоте их обучает. При храме - ночлежка для путников, и сёстры милосердия - они за больными ухаживают.
- Нет, в городе - всё иначе. Здесь - не подал храму денег, не пожертвовал золотишко - на тебя косятся, когда служка с подносом во время службы паству обходит, а в другой раз - и на порог не пустят. Кабаки причащают, притонам на удачу молитвы воссылают - лишь бы плачено было золотом. У кого толще крест - тот рылом в грязь залез. Отмаливает теперь... Считая, что и с Богом можно договориться по-свойски, оплатить дорогу в рай, - сказал Бирюк и вздохнул.
- А я - не верующий, Мариус, - сказал Сташек, глядя в костёр, - Но - не так, как Бирюк. Который не верит ни во что. Просто, мне кажется, что мир устроен гораздо сложнее, чем говорят церковники. Вот, мол, Бог - а вот порог... Так не может быть! Налево-направо, ад-рай, на грешников-праведников рассчитайсь! Мне видится мир гораздо более сложным, в котором то, что знаем и можем понять мы, люди, не занимает и сотой доли. А есть ещё - и множество богов, и фей, и духов лесных, и иных миров - да мало ли, что ещё есть!
- Ты, Сташек, фантазёр! - гмыкнул Бирюк.
- Да, фантазёр. Потому и пошел в скоморохи - надо мной на любой работе смеялись, и я на любом деле сосредоточиться не мог. Как задумаюсь - так и вижу, то леса и цветы красивые, то мрачный город, жуткий, весь из камня, то и вовсе пейзаж фантастический с существами неведомыми... Я одно время книги иллюстрировать писцам помогал - узоры на полях рисовал красками яркими... Но сейчас это всё ненужным стало, - Сташек пригорюнился.
- Вот бы нам всем на твои миры взглянуть - это ж так интересно! - мечтательно сказал Мариус, переворачиваясь с живота на спину и глядя теперь на далёкие, крупные звёзды.
Немудреная еда - гречневая каша, приправленная чесноком и кореньями - тем временем была готова. Разложили всем по мискам, принялись за еду.
- А волки в этих лесах часто бывают? - спросил Мариус.
- Ну - что ты! Здесь - город под боком. Пальбой из пушек да салютами их всех давно распугали!
Как бы в подтверждение его слов раздались пушечные залпы. Двенадцать раз - полночь...
- Надо бы поспать - а не хочется! - вздохнул Бирюк, - Да, Мариус! Вдруг я рассвет просплю... Пойдём лучше сейчас... Твоей сестрёнке лучше всего в наше, скоморошье платье переодеться. Чтобы её не узнал никто, если мимо пост проедет. Ни к чему это. А мы часто и беглых скрывали, и разыскиваемые у нас прятались - чулки цветные оденут, балахоны, колпак с бубенцами, маску... И - пойди разбери, кто это...
- А вы и её к себе примите?
- Если захочет. Понятное дело - не сейчас ей решать. У нас - не так уж легко, как может показаться на первый взгляд. Каждый день до седьмого пота работать надо: сальто, мостик, растяжки разные - чтоб тело было, словно без костей. Тебе - тоже это желательно; вдобавок к инструментам. Девчата не все справляются с таким ритмом - многие уходят. Ну, пошли к тележке!
В коробе с цветастой актёрской одеждой Мариус выбрал подходящие по размеру штанишки, желтый балахон в цветочек, яркий красный колпачок - и отнёс всё это Дарине.
Подошел и Сташек.
- Вот, Дарина, держи. Вода заговоренная. Раны исцеляет. Одна знахарка дала. Правда, помогает. Всю на себя потрать, не жалея, - сказал он робко и протянул девушке странной формы сосуд.
Дарина молча взяла его, потом взглянула на выбранные для неё Мариусом вещи, с трудом поднялась, и отошла в темноту.
Когда она, попозже, вернулась к костру уже переодетая, то смотрелась совсем маленькой. Будучи худенькой и стройной, в толстившем её женском платье со множеством юбок и завышенной талией, она выглядела барышней. Но с забранными под колпачок волосами, заплетенными в косу, в цветных штанишках выше щиколотки, в полосатых носочках, платьице - балахончике она смотрелась совсем маленькой. Будто уменьшилась в размерах.
Через некоторое время Мариус и Бирюк потушили костёр, и все забрались в фургончик - спать.
*
...А чуть позже на большой подлунной полянке появились из леса озорные существа в длинных зелёных и голубых полупрозрачных платьях. Они начали танцевать при свете луны, и маленькие звонкоголосые бубенчики, размером с головки цветов ландыша, которые повсюду крепились на их воздушных платьицах, в такт каждому их шагу позвякивали мелодично, каждый на свой лад, создавая тихую шелестящую музыку.
-Ох! Лимилела! - остановившись, засмеялась звонко одна из них, - Смотри! Кто-то умудрился заночевать на нашей тайной полянке - и как раз в полнолуние! - и она указала своим тонким длинным пальчиком на крытую повозку.
- Ох, Милитресса! - удивилась другая, и тоже залилась журчащим смехом - будто ещё громче защебетали спрятанные тайные колокольчики, - Пошутим над ними?
Тут же возле них очутился, непонятно откуда, маленький мальчик, абсолютно голенький, и с венком на голове из крупных васильков и ромашек.
- Я тоже хочу пошалить! - крикнул он звонко, - Эй! Алливиллайю маллален теэссан!
И тут между ним и феечками плавно приземлилась полупрозрачная, кажущаяся хрупкой, карета, будто бы сделанная из синего стекла, с тёмно-зелёными крылышками и гирляндой из разноцветных шаров впереди.
- Эй! Давайте - прокатимся! - закричал сорванец - и громко, пронзительно свистнул.
И два важных и чванливых ворона, огромных, как буйволы, в ту же секунду подлетели к карете - и впряглись в гирлянду, взяв в клювы серебристый шнурок с нанизанными на него лёгкими шарами. И все девушки-танцовщицы, опережая друг друга, ринулись к карете с песнями и смехом. Двум из них не хватило места - и тотчас у них появились за спиной большие разноцветные крылья, и они с лёгкостью взлетели на верх кареты, усевшись на её пологе и свесив вниз изящные босые ножки.
Тогда малец, взяв конец серебристой веревки, привязанной сзади к карете, подошел с ним к крытому фургончику, в котором спали люди - и привязал этот фургончик к карете. Затем он вновь пронзительно свистнул - и вороны, расправив огромные синие крылья, стали подниматься в воздух, воспаряя над поляной, над лесом, прямо в черное звёздное небо. Мальчишка, у которого тоже появились крылья - маленькие и узкие, устремился вверх, за воронами, и оседлал одного из них - причём тот вовсе не сопротивлялся, лишь скосил на мальца хитрый лукавый глаз. Карета, а за ней и повозка, тут же ставшая необычайно лёгкой, поднялись над высоким лесом - и скрылись в звёздном сверкающем тумане.
*
Дарина проснулась и почувствовала, будто её кто-то укачивает. Нежно, бережно, заботливо - как в детстве. Повозка легко-легко раскачивалась из стороны в сторону, будто летела по воздуху и подпрыгивала на воздушных ухабах. Дарина открыла глаза и присела тихонько, стараясь не разбудить остальных. И вдруг поняла, что её свежие глубокие раны не болят - будто никогда и не было их вовсе. И тут она обернулась и увидела расширенные глаза в упор уставившегося на неё Сташека. Затем он приложил палец к губам - и жестом подозвал к себе девушку, и, когда она подползла к нему на локтях и коленях, отодвинул в сторону край полога, закрывающего переднюю часть повозки, совсем слегка, и сказал:
- Смотри!
Дарина выглянула наружу. И тут же удивлённо отпрянула... Она увидала впереди полупрозрачную карету, в которой угадывались очертания прекрасных девушек, услышала их звонкий серебристый смех - а также и то, что повозка, в которой она находилась, парила высоко-высоко, в голубом бесконечном пространстве, уносясь всё выше и выше.
В это время сзади зашевелились и Бирюк, и Мариус. Проснувшись почти одновременно, оба присели и озадаченно осмотрелись. И вдруг Бирюк, не говоря не слова, мигом дополз до противоположного края фургона и раздвинул шторки. И, как только повозка в очередной раз подпрыгнула, начал вываливаться вниз, потеряв равновесие.
- Бирюк! - крикнул Мариус, хватая друга за ногу.
- Мариус! Братишка! - бросилась к нему Дарина, успев ухватить уже висевшего над пропастью брата. И почувствовала, как тоже, соскользнув в пустоту, полетела вниз... И тотчас же почувствовала, что и её держат сзади за обе ноги. Сташек! Он один теперь удерживал всех троих, висевших цепочкой. Но тут прозрачная карета сделала очередной поворот - и разогнавшаяся повозка, совершив крутой вираж, подпрыгнула высоко - и Сташек, в свою очередь потеряв равновесие, полетел вниз - вместе со всеми остальными...
*
Они долго парили в воздухе, постепенно снижаясь. Мягко, плавно опускаясь вниз, как снежные хлопья. Вскоре внизу показались очертания очень высоких, плотно прилегающих друг к другу странных замков, похожих на вытянутые в небо прямоугольники. Между этими высочайшими замками пролегало нечто серое и твёрдое, но не сделанное из камня - не мостовая. По этим серым дорогам перемещались очень странные крытые телеги без лошадей - быть может, движимые магией. Но при этом они издавали громкие и страшные звуки. Деревьев нигде не было. Люди смотрелись сверху маленькими, как муравьи - но этих муравьёв было очень много.
Все четверо опустились на серую ровную поверхность - крышу одного из замков. Бирюк, Мариус, Дарина, Сташек... Приземлились - и осмотрелись робко.
- Где это мы? - спросила Дарина.
- Не знаю... Кажется, что мы попали в мир одного из моих снов. Не слишком приятных снов, - ответил Сташек.
- А по-моему, это - мир будущего! Провидец, старец Зосима, живший в нашем родном городе, предрекал, что в будущем по небу будут летать стальные птицы... Смотрите! - и Мариус указал рукой в небо, по которому, постепенно снижаясь, действительно перемещался металлический предмет, отдалённо напоминающий птицу.
- Ладно, пока это оставим под вопросом... Но мы явно не в своём привычном мире - а где-то ещё... И что мы тут будем делать? Ложиться и помирать? - спросил Бирюк, - Бред какой-то! У меня голова пошла кругом!
- Это – реальность. Но, какая-то иная реальность. И лично я - помирать не собираюсь! У меня есть моя флейта! - сказал Сташек, засунув руку в карман и доставая флейту, - А ещё - я умею делать так! - и он прошелся колесом.
- Он прав! - крикнул Мариус, - Люди в любых мирах, даже самых фантастических, должны уметь петь, смеяться. Любить музыку и танцы. И мы будем так же, как и раньше - скоморохами! Этим мы заработаем себе на хлеб.
- Смотрите, а вон там, кажется, дверца. Быть может, там можно вниз спуститься!
Маленькая дверца меленького сарайчика была открыта. Прямая металлическая лестница, находившаяся внутри, действительно вела вниз, в захламленное грязное помещение с паутиной в каждом углу. А из него - на широкую каменную лестницу, долгую лестницу со множеством пролётов. Никто не встретился по дороге, и наконец, они были на улице.
Здесь было много людей, идущих потоками. Люди были в большинстве своём одеты невзрачно: в черные и серые одежды, и все очень спешили. Но также попадались в толпе и ярко накрашенные женщины в странных ярких одеждах, едва прикрывающих только грудь и тоненьким поясом - бёдра. Живот непременно оставался голым. Иногда мимо идущих проносились парни и девчата, одетые броско и разнообразно, на странных плоских колесницах, очень быстро вращая при этом ногами, или в странной обуви на колёсиках. По центру дороги лихо разъезжали черные крытые телеги без лошадей, с тонированными стёклами, на такой скорости, что становилось страшно за тех прохожих, которые рисковали, собравшись толпой, перейти на другую сторону.
В потоке других людей они, в конце концов, вылились на площадь, за которой начинались деревья, посаженные рядами. Здесь, на площади, мощенной самым настоящим булыжником, около какого-то памятника - изваяния грустного человека с тяжёлой книгой - стоял человек в черных штанах и белой рубахе. Он держал в руке странный предмет, к которому тянулась длинная чёрная верёвка. И, прижимая этот предмет ко рту, возглашал в толпу, слышимый на всю округу:
- Покайтесь, пока не поздно! В этом году обязательно наступит Конец Света! Завершайте ваши земные дела. Молитесь и причащайтесь, поститесь и кайтесь - ибо все вы великие грешники!
- Смотришь ты! Кажется, ничего не переменилось! - шепнул Сташек Мариусу, - У нас, книгочеи рассказывают, такое же в тысячном году было - и что началось! Круглая дата, Конец Света - значит, не к чему ни сеять, ни за животиной ухаживать - никто и не ухаживал. А потом начался страшный голод.
- Однако, язык-то мы понимаем! Это – волшебство, наверное, - заметил Бирюк.
Их группка, подобру-поздорову, проследовала мимо «пророка» - к рядам деревьев. Здесь были лавочки, на которых сидели люди, обязательно что-то жевавшие, и бегали дети. Оказалось, сад был совсем маленьким, а на другой его стороне стояли мрачные, весьма странно одетые люди. На них были металлические шлемы со стеклянным забралом, черные одежды, шитые, скорее всего, из кожи драконов, и здоровенные добротные ботинки - похоже, у всех одного и того же размера.
- Это - кто? Рыцари? - удивлённо спросил Мариус.
- Не похоже. Рыцари защищают людей, а не бьют, - ответил Бирюк.
Действительно... В это время целая толпа "рыцарей" схватила двух парней, заломив им руки на спину и уткнув лицом в асфальт. Парни сопротивлялись отчаянно - но их лупцевали дубинками по голове, и на каждого верхом насел один из "рыцарей". Потом пойманных поволокли в огромную безлошадную повозку из металла - и каждого держали восемь - девять шлемоносцев.
- Свободу политзаключенным! Свободу...
Крики одного из парней были буквальным образом задушены - его схватили за горло. Но их подхватила толпа - ровным хором закричавшая также:
- Позор! Позор!
- Проходим, быстренько проходим! Не загораживаем проход другим гражданам! - завопил в это время стоявший перед металлической телегой здоровенный плечистый шлемоносец - он держал перед собой металлическую трубу.
А другие шлемоносцы, вытолкав Мариуса и его компанию в толпу людей, проходившую мимо железной телеги с узниками и решетками на окнах, стали плотным строем, не давая никому отклониться в сторону. Толпа продолжала движение только вперед, несомая, как мутным ручьем, Дорина успела мимоходом схватить маленький лист бумаги, протянутый ей мужчиной, вырывающимся от шлемоносцев, и теперь держала его в руках.
- Это - не только не наше время! Но и не наша страна! - сказал Бирюк.
- Может, даже - не наш мир. Но я начинаю понимать слова, - ответил Сташек, - Эта телега, куда посадили пленников - называется автозак.
Тут их всех совсем сдавило плотной толпой – а дальше толпа просачивалась через узкий проход среди заграждений, и не видно было, что кругом происходит.
-... За хулу на православие - тюрьма. За клевету на церковь и на власти - тюрьма. Клеветой называется то, что установит власть под этим понятием. За оказание сопротивления полиции - тюрьма. Больше трёх на улицах не собираться. Вводится военное положение. Нахождение на улицах в балаклаве - арест. Нарушители будут препровождаться в КПЗ для выяснения личности...
- Н-да... Всё понимаю, кроме слова "балаклава" - но от этого не легче, - сказал побледневший Сташек, которому было очень тяжело находиться в толпе, он был в полуобморочном состоянии.
Наконец, толпа, как река, вбила их в узкий проход - и вынесла с обратной его стороны. Отойдя подальше от густой толпы и двигаясь в рядах более разреженной, Дарина сказала:
- По-моему, стоит держаться от деревьев подальше! Под ними здесь происходит какая-то народная война. Совсем задушат!
Их вынесло на широкую, не слишком тесно заполненную людьми, улицу. Здесь из каждого второго здания неслись ароматные запахи и туда входили люди, желающие вкусно поесть: их было видно, сидящими за столиками - через огромные прозрачные окна. А также, почти все другие окна были украшены искусственными людьми, драгоценностями, посудой, игрушками... Долго бродили они по улицам, разглядывая диковинные дома, большие окна с товаром, парки и памятники, встречаемые им по дороге.
- Какой огромный город! – сказал уставший Бирюк.
Вечерело.
- Эй! Вы протестные, что ли? Эк ярко вырядились! - раздался громкий голос сзади. И через мгновение всю их компанию обступили пятеро дюжих парней, плечистых, поигрывающих мускулами, в черных майках с черепами и крестами и на лысо бритыми затылками.
- Негоже родину-мать гневить! Патриотов обижать! Вась, мы же - патриоты? - спросил один детина.
- Угу, - ответил второй.
- А они - не патриоты! И Бога не любят! - фальцетом взвыл первый, - Похоже, это – одна из тех девок, что про Богородицу в храме пела… Гадина.
- Нет. Не она. Я ту по интернету видал. Но, видать, того же поля ягода. Вон, мордашка какая смазливая.
- А мы им мордочки-то расквасим - сразу нас полюбят, сразу запоют по-другому! - вмешался третий, в высоких шнурованных ботинках с шипами, на которые в задумчивости уставился Мариус.
Интерес Мариуса к их ботинкам был не праздный - очень больно будет, когда бить начнут. Особенно по лицу...
- Ишь, ты! Да у неё и листовка! "Свободу политзаключённым! Мы будем биться до конца" - присоединился к разбирательствам еще один, с сине-бело-красными разводами на щёках, специально, видать, накрашенными, беря у Дарины несчастный клочок бумаги.
- Конец - это легко! Сейчас мы вам его обеспечим!
Цветные колпаки, которые были только у Дарины и Бирюка, полетели на землю.
- Вы бы еще балаклавы напялили - если за решетку хотите! Что, не балаклавы, так колпачки с бубенцами? Думаете, не ясна символика? - заорал снова самый первый - вожак стаи.
- Ха-ха! Смотри, Сань! А это - девка! - гмыкнул еще один подошедший, тоже в шипастых ботинках, - Давай её вздрючим!
- А чё! Прямо здесь! Раздевай её, парни! Полисы - они будут только рады, что мы протестную...
У Дарины потемнело в глазах.
- Слышь, Боров! А может, у них откупиться есть чем? - раздался голос до того молчавшего унылого парня, - Проверь карманы!
- Ну, это - никуда не уйдёт! Мы их по-любому...
- А ну! Что за беспорядок? – к ним продвигался сурового вида мужчина, - Отставить разборку! Марш отсюда! А протестные – пройдут со мной в автозак. Всё должно быть по форме.
- А мы – что? Мы – ничего, - стушевалась пацанва.
- Я сказал: валите! А то, сейчас по рации наряд вызову! – и мужчина положил руку на карман и похлопал по нему.
Парни мигом растворились, затерявшись среди толпы и дав дёру.
- Пройдемте, ребята! – сказал неизвестный, - Я комедь ломал, никакого автозака не будет, - сказал он тихо, - Но, следуйте вперед и сворачивайте налево, в переулок.
В переулке он строго посмотрел на них:
- Ну, ребята! Что вам, жизнь не дорога? В таких нарядах гулять! Зазря пропадете, лучше б дома заперлись и сидели. Студенты, небось?
- Нет, - ответил за всех Мариус.
- Значит, ролевики, - уверенно сказал мужчина, - В борьбу против Мордора поиграть решили? Эльфы-гномы? А о том, что вас, которые книги читают и про древние времена в курсе, скоро совсем не будет, а останутся только… Эти, гопота гулящая, вы подумали? Озверели они совсем… Того и гляди, снова бунт грянет, кровавый и беспощадный… В общем, не надо, ребятки. Мам своих пожалейте. Идите домой, в интернете воюйте. «Информационная война»… Слыхали о такой? Тут, на улице, не наш перевес…
- Некуда нам идти, дядя, - жалобно сказала Дарина, - Мы хотели, как музыканты, денег заработать. А то есть будет нечего… И переночевать негде.
Он почему-то сразу поверил.
- Приезжие? Издалека? В Москву-то как попали?
- Сами не знаем…
- Документы есть?
- Нет документов…
- Понятно. Деревенские, на заработки приехали, и прописки нет? Что ж, пойдем тогда, ребята, у меня на кухне переночуете. Одежонку какую-никакую дам. А там – придумаем, как вам назад вернуться. Не бойтесь, расскажите мне завтра, как оказались без денег и документов… В Москве всяк бывает. А ещё – кто вас на этот маскарад подрядил.
На кухне у бывшего военного, Степана Сергеевича, было накурено и тесно.
- Простите… Жена – в командировке, но дочка маленькая на диване спит, а комната – одна. Проснётся, увидит незнакомых – испугается. Так что… Вы уж как-то тут перекантуйтесь, я вам одеял накидаю…
- Спасибо.
Дарина проснулась, и не сразу поняла, где находится. Подняла голову, огляделась. Лес кругом. Рядом Мариус спит. А лежат они – прямо на полянке. Чуть поодаль – и Бирюк со Сташеком лежат, посапывают. Лошадки неподалеку пасутся. Ещё дальше – фургончик стоит.
«Приснилось, подумала она, - Чудной сон! Но…» Если приснилось, откуда на ней это странное платье, а на ребятах – рубахи, слишком для них большие, и странные, плотные полотняные штаны?
Мариус, лежавший рядом, застонал, переворачиваясь на другой бок, и тоже проснулся и открыл глаза.
- Мариус!
- Дарина!
- Ты видел сон, какую-то странную Москву?
- Да… Неужели, ты – тоже?
- Ты посмотри, в чем мы одеты!
- Ну и ну!
- Как хорошо, что все мы оттуда выбрались... Это было ужасно, - сказал подошедший к ним и тоже проснувшийся Сташек, - Быть может, есть более страшные миры - миры кровавых войн, месива из убитых и раненных... Я их тоже видел…во сне. Но нет мира лицемерней, фальшивей и... Безысходней.