– Хасан, ты чито – сигодня савсем трэзвий? – спросил Гоги, без стука ввалившись в мою комнату.
– Один день в ниделю – для встряски организма – нада нэ пить, – авторитетно заявил я.
– Маладэс! – с идиотской, но как это ни странно, приятной улыбкой мой друг присел на стул. Однако тут же, что-то вспомнив, нахмурился. – Ты видёш сибя нэпалиткаректно, Хасан: пачиму вчира, во время трансляции футбольного матча, ты брата-украинца называль «хохол»?
– Панимаиш, дарагой, – осторожно начал я, – мы с табой являимся едва ли нэ первым объектом безжалостной насмешки – тибэ, мягко говоря, чуркой скока раз в день называют? Надо ш как-то парировать эти выпады.
Гоги по-южному пылко вскочил со стула. Мгновенно его лицо исказилось невротически подвижной гримасой.
– Бараны и называют! – вскричал он.
– Вот видиш, и ты туда жэ… Каждый нация надсмихается над другой, и все они по-своему правы. К чужой нидостаток, как известно, и глаз острее, и душа нэтэрпимее. Особинно, у нас – писатл, злостных пользователей всиго жывого, – вздохнул я.
– Так все писатл, оказывацца, падлэц!? – нимало удивился мой друг.
– А то ты нэ знал? Писатл – чилавэк тижолый, нэабхадительный, и самое печальное заключаится в том, чито он имеет дело с инструмэнтом острым и опасным – буквой. А складывание букав в слова, слова – во фразы и так дальшы – удел психически больных людей. И…
– Ты хочиш сказать, чито… – Гоги перебил мой пространный речетатив, – Чито мы читаем книшки нэ савсем здоровых людей?
– В большынстве своем, – уверенно заявил я.
– Ебинамат… – Мой друг тяжело опустился на стул. – И зачэм жы вы тогда книшки пишыте? Людей савращать? Нацыанализм разжыгат?
– Нэ знаю, дарагой, – я пожал плечами. – Ещё дэдушка Фрейд гавариль, чито перед праблемой писатильского творчества психоанализ слагает оружые. Так чито вибирай сам – читать вам нашы книшки или нэ читать.
– Нэ читать, канэшна, Хасан!
– Правильна, дарагой! «Да будет проклят тот, кто научил людей покинуть простоту для просвещенья!»