"Кто строил Западный Храм? Растут ли в его алтаре священные цветы и если растут, то как? Ведь внутри, судя по всему, должно быть слишком темно", — подумала Жрица, впервые увидев то место, которое привыкла считать самым благодатным, таинственным, недоступным и притягательным.
В юности она, как и многие её сёстры-жрицы, думала и мечтала о том, чтобы отправиться сюда и попытаться пройти Испытание, чтобы, если удастся, навсегда остаться здесь — в самом чтимом и загадочном святилище Аззы.
Многие думают об этом, но немногие решаются. Если поступить в Западный Храм не удастся, то придётся вовсе забыть о Служении.
Да, немногие решаются, вот и она не решилась. Но сейчас, вспоминая ту юную девушку с горячим сердцем, которой была когда-то, Жрица задумалась о том, что же остановило её. Только ли страх перед неведомым Испытанием? Нет.
Опасение, что придётся отказаться от избранного желанного пути? Нет.
Она, конечно, очень боялась этого, но если бы была возможность точно узнать, её ли это путь, она, несомненно, использовала бы такой шанс, хотя и не знала, как стала бы жить, не будь у неё Служения. Но она всегда была честна с собой, с собой и с Повелительницей, по крайней мере, старалась. Старалась… Плохо старалась!
Она не пришла сюда много лет назад, потому что не хотела. Вот правда. Или, во всяком случае, не испытывала ни малейшей уверенности, что захочет остаться здесь.
Служение было для неё прежде всего делом, поступком. Она никогда не отличалась мистической одарённостью или, может быть, находила мистическую глубину в обыденных делах и вещах?
Как и все, она стремилась к счастью, но, в отличие от многих, рано поняла, что "я" — слишком тяжёлое бремя.
Трудиться, служить другим, отказаться от себя, от своих желаний, мятущихся, кружащихся, как щепка, попавшая в бурную воду, несущаяся через пороги, норовя угодить в водоворот; и мучительное самолюбие, изнуряющее, вытягивающее жизненные силы тщеславие — она отбросила их и стала свободной и счастливой.
Да, она была счастлива, пока оставалась ученицей, потом — прошла посвящение, стала жрицей, младшей сестрой, и тогда тоже была счастлива, потом… она стала просто сестрой, затем — старшей сестрой, старшей жрицей храма — уж не тогда ли свобода и радость ускользнули от неё?
Она не стремилась наверх, будь её воля — до конца жизни оставалась бы младшей сестрой-жрицей. Есть ведь такие счастливицы!
Ухаживать за цветами, заботиться о детях, больных и стариках, исполнять Священные Танцы, мыть и чистить, ткать и вышивать, и конечно — возносить молитвы — обо всех и каждом, кто нуждается, кто попросит молитв младшей жрицы, потому что не решится обратиться к другим.
Самые скромные просят молитв у самых скромных… Или вовсе ни у кого не просят. Но их всегда слышат — это она точно знала.
Да, будь её воля… Но у неё не было своей воли, ведь она от неё отказалась. И другие решали за неё, а ей оставалось только принять их решение и постараться как можно лучше выполнить свой долг на новом месте.
Она старалась, никуда не стремясь и ничего более не желая, но проходило время, и её поднимали на новую ступень — не против, а скорее, помимо её воли.
Старшая жрица храма… всё-таки тогда она ещё была счастлива. Перевод в столичный храм — второй по значению после Западного, — самый чтимый из всех доступных.
Одна из старших сестёр, сестра-хозяйка, управляющая лечебницей, одна из помощниц Первой Жрицы, Третья Жрица, Вторая Жрица — большая ответственность, очень большая, но всё же рядом всегда есть кто-то, чья ответственность больше, кто-то, берущий самые трудные решения на себя, — Первая Жрица.
Она на шаг впереди, а ты — у неё за спиной.
Хотя бы одна спина впереди — неужели это и есть счастье, свобода, покой? Нет, не может этого быть, ответ неверен… Покой — возможно, а остальное… Она и сейчас не знает ответа и узнает ли когда-нибудь?
Когда спина, что прикрывала её, исчезла, она вынуждена была занять освободившееся место, и теперь уже другие укрывались за её спиной, а она…
Что там — впереди? Кто укроет её? К кому прийти за советом? Кто подскажет, в чём ошибка? Кто поможет исправить?
Спина, что защищала, ушла слишком далеко, за ней не угнаться, а впереди открылось — что?
У неё было ощущение, что это ни что иное, как край пропасти, и тут остаётся или обрушиться вниз, или взлететь. Впереди — только Повелительница в небесах или… Губительница — на дне бездны.
Тому, кого не прикрывает больше ничья спина, не дано удержаться посередине, зависнуть между ними. Он непременно должен взлететь, иначе — падение в пропасть.
Она всегда ощущала это, но никогда прежде эти ощущения не отливались в ясную отчётливую форму. Вероятно потому, что она им не позволяла, вероятно потому, что боялась.
Ведь она не умеет летать. Вот тебе и честность, вот тебе и старалась…
Что же касается свободы, к которой она стремилась, — взлететь — это и есть предельно доступная степень свободы. Только святые свободны по-настоящему, и только им эта настоящая свобода действительно нужна.
А она не святая — к сожалению, и к такой степени свободы была не готова, к глубокому прискорбию. Она не может взлететь и не хочет падать. Или она уже упала? Летит вниз, приближаясь к тому самому дну, которого у бездны нет. Или всё-таки есть?
Почему она так ясно осознаёт это именно сейчас, когда нужно думать о том, что сказать, как объяснить своё вторжение, нарушение запрета? В конце концов, она впервые в жизни видит Западный Храм, было бы естественно, если бы это захватило её целиком. Или именно приближение к святыне так подействовало на неё? А может быть, Мёртвые Посёлки?
Жрица остановилась, вглядываясь в строение из тёмного камня, видневшееся довольно далеко впереди, повернулась к пришельцам.
— Мы будем ждать здесь, — сказала Анната.
Служительница благодарно взмахнула усиками и решительно направилась вперёд. Однако решимость была только в её движениях, в душе царило смятение.
Если разобраться (а она пыталась разобраться в его причинах) то вызвано оно было не только нарушением запрета.
Сам вид Западного Храма и, может быть в ещё больше степени, ощутимо незнакомая, чуждая, давящая атмосфера этого места смущали и тревожили её.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/10/22/1705