Мне шел восемнадцатый год. Я хотела быть врачом, поэтому, ещё учась в десятом классе, мы с подружкой Зинкой устроились работать санитарками. Зинка – в больницу, а я в роддом хутора Трудобелики, что располагался за рекой Протокой, В дни занятий мы работали по ночам, а в выходные – днем. И чтобы успеть попасть к семи часам на работу, я вставала в пять часов. На печке, уже растопленной мамой, кипятился чайник. Выпив чая с краюхой хлеба, я вплетала в косу капроновую ленточку, которую предварительно тщательно разглаживала о теплое стекло керосиновой лампы, натягивала резиновые блестящие, как нам казалось лакированные, сапожки и бодро шагала к мечте.
На мосту можно было несколько минут полюбоваться, под звуки гимна, раздававшегося в шесть часов утра из уличных репродукторов, на речку Протока - рукав реки Кубань.
Шла уже вторая неделя моей работы, я начинала осваиваться. И мне было все интересно. Хотя с высоты сегодняшнего дня, я вижу, какая была тогда в роддоме убогая обстановка, но таких чистых людских отношений потом даже в самых элитных и современных клиниках не встречала.
Руководила роддомом, она же принимала роды, акушерка, очень крупная, полная женщина, которую все звали Дормидонтовна.
Жила Дормидонтовна в соседнем с роддомом деревянном доме. Детей у неё своих не было, поэтому домой она уходила поздно ночью и то, если не было родов. Помогали ей принимать роды санитарки. Запомнилась особенно тетя Маня. У тети Мани был горб, но этот физический недостаток ничуть не испортил её характер.
О таких, как она, говорят «добрейшей души человек».
Роддом принадлежал колхозу – миллионеру «Мичурин».
Мы считались колхозниками и получали трудодни. Кроме небольшой суммы денег нам выдавали растительное масло, семечки, овощи.
Роддом – сельский деревянный дом, в котором было несколько комнат: комната на пять кроватей для рожениц, комнатка с маленькими железными кроватками для новорожденных, сама родильная со стоящим посередине широким, добротно сколоченным деревянным столом, кухня с большой печью, которая отапливала весь дом, умывальня с туалетом в виде стульчака с ведром.
Во дворе стоял маленький сарай с громадной печью, на ней стояли пять ведерных чугунных котла. В этих котлах кипятили, стирали бельё после родов. С помощью соды, золы и кипячения отбеливались кровавые пеленки. В обязанность санитарок входили уборка, уход за младенцами и их мамами, помощь при родах. Мы должны были натаскать воды и вынести ведра с фекалиями, по очереди стирать бельё. Последнее было для меня самым сложным: оттирая пятна, я постоянно сдирала кожу с рук. Но милая тетя Маня всегда приходила на помощь. Откуда у неё брались силы, ведь и лет ей было не мало, и от горба болела спина, а ни разу я не видела её злой.
В это утро, залетев в сени, я сразу поняла: что – то не так.
Обычно был гомон: разговоры, шуточки, ходячие мамы помогали убираться, готовить еду, а сегодня было тихо.
Оказалось, начались схватки у роженицы, что вчера вечером привезли с далёкого хутора.
Звали её Люсей. Её было уже тридцать семь лет, роды были первые. И вот уже пятый час Дормидонтовна с Маней не выходят из родилки, а оттуда доносятся хриплые удушливые крики.
Быстро переодевшись, я зашла в родильню и увидела картину, ужаснувшую меня.
Дормидонтовна с Маней давили с двух сторон жгутом из скрученной простыни на живот роженицы, выдавливая плод, уже показалась головка ребенка, а по бокам торчали два обрубка – ампутированные выше колен ноги.
Безногая роженица…
Из столбняка меня вывел хлесткий окрик Дормидонтовны, приказавшей стать на её место. Я схватила простыню, а Дормидонтовна начала тащить ребенка щипцами. И вот под наше трио: «давай милая, давай!» - появился на свет человечек – красный, в слизи, в крови – но живой.
Сын!
У Люси по щекам тихо катились слезы, а мы, видно, после перенесенного шока, кружились и хохотали вместе со столпившимися в дверях роженицами.
Спустя несколько дней, уже отдохнувшая и успокоенная Люся при вечернем кормлении малыша рассказала нам историю своей жизни.
Она родилась в городе Краснодаре в хорошей, дружной семье. У неё был старший брат и младшая сестра. Люся закончила семилетку и поступила учиться на швею. Ещё школьницей подружилась с Володей, другом брата, красивым спортивным парнем. Люся ходила в кружок гимнастики, выступала на школьных вечерах. Володя учился на автомеханика, увлекался футболом. Когда началась война, ушли на фронт отец, брат и Вова. Уходя на фронт, Вова признался ей в любви и попросил дождаться его. Служить он попал в танковые войска. Через год ушла добровольцем и Люся. Была она санитаркой. Иногда их части стояли рядом, но увидеться Люсе с Володей не удалось, ни разу, только письмами радовали они друг друга. Вова был несколько раз ранен, но он быстро возвращался из госпиталей в строй. Люсю все в части считали удачливой. Она иногда бросалась за раненными бойцами в самое пекло. Вытащила с поля боя и спасла жизнь многим нашим ребятам. Но в ноябре 1944 года подползая к раненому бойцу попала под бомбежку. Снаряд разорвался совсем близко, раненный боец погиб, а она в результате осталась без двух ног.
Красивая, стройная, полная жизни девушка – без ног!
Кому она нужна?
В войну отец её погиб, мама с младшей сестрой, убегая от голода и немцев, переехали на глухой маленький хутор в Трудобеликовском районе к старой тетке, да там и остались жить. На этот хутор ей и помогли добраться добрые люди.
После ранения она не писала Володе, но он все узнал от её брата. И вот однажды на хутор пришло письмо. Это был самый счастливый день в её жизни. Владимир не только не отказывался от неё, но и просил стать его женой, уверял, что кроме неё никто ему не нужен: « главное, ты жива!»
А потом была телеграмма.
Люся закрыла глаза, мы все замерли в ожидании продолжения, а она певучим голосом проговорила, будто и сейчас читая текст по листку:
-Демобилизован. Еду. Готовься свадьбе. Жду встречи. Целую. Твой Владимир.
Люся затихла. Никто из нас не смел заговорить. Мы все молчали. Малыши, наевшись тихо сопели. От керосиновой лампы было сумрачно. Но видно было, что женщины украдкой утирают слезы, предчувствуя трагическую развязку.
Банальное убийство с целью ограбления оборвало эту историю любви.
А произошло это так. Владимир закончил войну в Берлине и вез домой заграничные подарки Люсе и родным. В Харькове, где он делал пересадку, его и убили.
Всю войну прошел,а погиб от рук сволочей.
Фотографию Люси, которую он всю войну носил с собой, прислали девушке родители Володи.
После смерти Вовы жить Люся не хотела, да только видно бог не только посылает нам испытания, но и дает силы, чтобы их пережить.
Мать вытащила Люсю из петли.
Девушке пришлось жить дальше. Несколько лет, пока была жива её мама, она просидела безмолвным обрубком в углу комнатушки: даже летом ей не хотелось на улицу.
Не могла смотреть на цветущую природу, слушать щебечущих пташек.
Но вот не стало мамы, сестре тяжело было материально, и Люся стала потихоньку обшивать соседей – кому халатик, кому юбку сошьёт.
Так шли дни, но стали мучить дикие головные боли. Врач, сначала давал какие – то таблетки, а потом резко, грубо сказал свой приговор: « организм требует своего или ищи мужика, или закончишь психушкой».
Долго не соглашалась с вердиктом врача, но становилось всё хуже.
Однажды сестра привела в дом бродяжку.
Прошло несколько месяцев, Люся забеременела, и, несмотря на то, что бродяжка пошел дальше бродить по свету – Люся решила рожать.
Так и появился на свет крошечный Вова, такой же красивый как мама. Вместе с ним ожила и Люся, приобретя цель в жизни.
На осторожные вопросы женщин «как ты с малым теперь управишься?», она, улыбаясь, проговорила, как молитву прочитала:
-Да я теперь зубами за жизнь ухвачусь, хоть ползком, а Вовочку выращу. Мне теперь так хорошо дышится. Со мной опять моя любовь – мой Вовочка.