Правнуки мои любимые, погодки, 4 и 5 годиков ластятся ко мне с двух сторон, как котятки, оближут всю, говорят: «Бабушка, мы тебя так любим, ты подольше живи, хотим чтобы ты всегда была с нами, никогда не хотим без тебя жить». Сижу с ними на полу, обложат меня со всех сторон игрушками, хохочем все вместе.
Я прожила жизнь самую тяжелую с самого детства. На годовщину Победы сели за стол, я плачу, они наперебой: «Не плачь бабушка! Не надо». А я войну вспомнила, говорю им: «Не дай Бог вам и вашим детям такое увидеть и пережить». Маленькие они еще у меня, всего им не расскажешь, а правду о войне люди знать должны. Война никогда не закончится, пока последний солдат не будет предан земле и отпет по христианскому обычаю.
ВСЕ НА РЫТЬЕ ОКОПОВ
Как война началась мне 15 годков стукнуло. Немцы когда в наступление пошли, дошли до Шляхова. Наша деревня оказалась в прифронтовой нейтральной полосе. Дорога грунтовая в селе, всю развезло дождем. Не проехать, не пройти. В деревне церквушку взорвали, чтоб дорогу было чем мостить. Военные в основном все на лошадях возили, техники не было. Нас, всех жителей села Алексеевка выгнали на рытье окопов. Деревню оцепили солдаты с винтовками, чтоб никто не мог сбежать от работы. В день установили норму 10 метров, рой как хочешь, хоть до полночи, глубина окопа 1,2 м, ширина 80 см, недорыл хоть 2 см домой не пойдешь. Дождь хлещет, сапоги дырявые, одно название, что сапоги, в одну дырку вода втекает, через другую вытекает. Домой сбегаешь в обед, подсохнешь чуток, похлебаешь жидкого горячего и снова в окоп.
Как в своей деревне рыть закончили, нас погнали под дулами винтовок в соседнюю деревню, тоже вся деревня оцеплена, не смоешься, на самоотверженный труд никто не рассчитывал. Кто что сьестного из дома захватил, все в общий котел. Старшей у нас женщина одна была, она на всех и еду готовила, на ведро воды кинет несколько картошек, да горстку пшена, вот и вся похлебка. Дней через 13, как припасы кончились, совсем работать не смогли. Грунт тяжелый, сантиметров 30 земли, а под ней камень-голыш, его кирками, ломами, разбивали, а вынимали руками, лопатки все сломались давно, какой камень кирка расколет, края острые как бритва. Все руки-ноги болят, разодранные, посеченные, сами голодные, сил работать совсем не осталось. В деревне этой жили в сараях, в избы к местным почему-то не разрешали селиться.
Решили мы, несколько человек сбежать. Как стемнело, мы по задворкам крадучись пробираемся в сторону леса, вдруг как очередь по нам из автомата! Мы залегли, попадали, по-пластунски доползли до своего сарая, зарылись от страха в солому. Наутро пошли в штаб жаловаться начальнику, есть мол нечего, какая тут работа. Начальник ничего и слышать не желал, идите работать и все тут. Еле-еле мы еще день продержались, опять в штаб: «отпустите, есть охота». Видно допекли мы этого дядьку, написал он нам записку, чтоб выпустили из оцепления. Пошли мы домой. Сил идти даже не было. Плетемся еле-еле по дороге. Смотрим бричка такая нарядная, кони запряжены в нее один к одному, холеные, мы взмолились: «дяденьки, довезите, а то не дойдем», «Ладно», говорят дядьки: «если песни спивать всю дорогу будете, так возьмем». Ой, как мы старались! Они нас до самого дома довезли, «гарно спиваете, девчата, молодцы!».
ЭВАКУАЦИЯ
Когда немец совсем близко подошел, начали нас, жителей деревни эвакуировать. Грузили в телеги людей, вещи наспех и везли куда глаза глядят. Семью нашу разделили, мать с двумя младшими в один обоз попала, я со старшей сестрой с отцом. День, два удирали, потом остановились. Немцы наступали быстрей, чем мы от них драпали, слышно, как невдалеке следом за нами бомбы падают, взрывы, стрельба.
Военные нас побросали, немцы догнали в одной из попутных деревень. Побыли мы четыре дня в чужой деревне, что думаем делать, пойдем назад, домой в Алексеевку. Была у нас с собой телка, выменяли мы эту телку на лошонка годовалого (лошадка молодая) да тележку, лошонок не обученный в упряжке ходить, по всей дороге бродит в разные стороны, всего пугается. Погрузили мы пожитки, какие с собой были и двинули в родную деревню. По дороге жуть, горы трупов, все разбомблено, разворочено. Видно тыловую часть разбомбили вокруг медсестры, повара, утварь кухонная, медицинская, страшно голову в сторону повернуть.
Видим навстречу немецкие части, на машинах, на мотоциклах, никто пешком не идет, все едут. Рыжие здоровенные такие финны, особо жестокие и лютые были, им ничего не стоило забавы ради пристрелить. Мы с дороги свернули в овражек, чтоб не заметили нас. Да не тут-то было. Глядь эти финны к нам направляются, мы со страха обомлели, финны орут: «Партизан, партизан!», сестра моя остра на язык, не растерялась: «какой партизан! Не видишь мы с барахлом!». Здоровяки эти пожитки наши из тележки выбросили, давай в них копаться, может что путного найдется, нашли отрез красного ситца, поразодрали на косынки, завязали на шеи. У брата балалайку нашли, отобрали, сели в нашу тележку и бренча уехали. Мы со свои скарбом на дороге что делать не знаем. А понабрали помимо нужного еще и всякой ерунды, дядька даже цепи для молотьбы взял. Решили, что вещи припрячем, а сами пойдем. Вернулись в деревню, наш дом целый стоит, бой мимо прошел, деревня уцелела вся, разграбили только. Пшеницу, рожь, всю подчистую выкосили на корм лошадям.
Про мать с малыми ничего не знали, где они, живы ли. Отец плакал, аж слег от переживаний. Стали расспрашивать людей, кто что знает, нашли маму, недалеко совсем она была. Поехали забрали ее домой. Стали жить потихоньку, немцы поставили в деревне полицаев, старосту, из наших же деревенских.
В РАБСТВО
Пришла в деревню разнарядка готовить жителей для отъезда в Германию. Старшей сестре приказали пройти медосмотр и собирать вещи, ей тогда уже 18 исполнилось. Мужики деревенские нашли способ от Германии «отмазаться», расцарапают себе ногу или руку, натрут чесноком, на язву похоже становится. Немцы поначалу рожи воротили, но как день отправки наступил, всех погнали. Из соседнего села из Корочи отправка шла. С утра сосед наш вез в это же село полную телегу тыкв, лошадей уже в деревне не было, коров в телеги запрягали. Тыквы в Короче выгрузил, а как назад ехать, завернул нашу сестру в рядно (ткань что телегу накрывают) и привез ее назад. Ночью отправили мы ее к тетке, за 12 км в другую деревню. Отсиделась там, потом вернулась, слава Богу, до сих пор жива-здорова.
БИТВА В БОЛЬШОЙ БАЛКЕ
Когда наши в наступление пошли, в соседнем селе Большая балка битва за высоту была. Сначала войска подтягивали, неделю солдаты по ночам через нашу деревню бегом бежали, одна винтовка на троих, семь патронов. Мать картошки чугун наварит, хлеба ломтями нарежет, солдаты бегут, на ходу куски хватают. Мы спрашиваем куда вы? Они называют окрестные села. У нас там в одном из них в Большой Балке родные жили, бабка с дедом, дядьки, тетки. Как бой начался, три дня без передышки длился, света белого не видно было, солнце светит, а темень такая, что вокруг ничего не видно. «Катюша» когда стреляла земля ходуном под ногами ходила, от грохота своего голоса не слышишь. В воздухе гарь, дым, как в аду. Небо, земля, все перемешалось.
Как бой закончился, тишина наступила, мы бегом к своим, как они там живы ли? Дорога через поле шла, на нем озимые росли, невысокие еще такие. Как до поля дошли, дышать нечем стало, такой смрад стоит. По обе стороны горы, горы, горы мертвых солдат, какой горсткой земли присыпан, а так один на одном, не разобрать где свой, где чужой. Техника, люди все покорежено как в мясорубке, вперемешку. До деревни дошли, там пусто, никого нет. Деревня оврагом на две части разделена была. На восточной стороне, прямо среди домов и по склону оврага, ровные ряды белых березовых крестов. Это немцы своих убитых хоронили. В том овраге немцы наших расстреливали без числа, а с другой стороны наши своих же. Сколько народу там полегло, не счесть, да и кто считал.
Нашли мы одного деда безногого в деревне, он сказал, что немцы угнали всех перед боем. Дом, где родня жила уцелел, за домом развороченный «Ванюша» (немецкий миномет) стоит. Как наши назвали «Катюша», так и немцы свой миномет «Ванюша». Остались мы в хате ждать может вернется кто. Через пару дней вернулись родные, их догнали куда-то, да бросили.
Когда уже совсем разгромили немца, зимой отступали жалкие такие, сопли висят, забегут в хату, лопочут «Матка, кухня, здрасьте». Мужики их отмутузят, выбросят в овраг.
СТРАШНЫЙ УРОЖАЙ
После войны дядька наш вернулся, маленький такой щуплый, выжил на войне, ни царапины. Сначала бригадиром механизаторов работал, осенью поле стали пахать, поле-то не очень большое, с километр. Дядька в деревню прибегает, кричит: «Бабоньки, помогите собрать человеческие кости, похоронить, а то невозможно работать». Собрались всем гуртом, с мешками, собрали все что было, думали на этом все. Не тут-то было, весной начали перепахивать, опять та же история. Три года подряд на этом поле такой страшный «урожай» собирали. Пацаны местные на скорость соревновались, кто быстрее скелет соберет. Потом в колхозе стали овец разводить, дядька чабаном пошел работать, овец пас. Все время с овцами ходит, лопатка с собой типа саперной. Повсеместно скелеты, находил. Найдет, выроет ямку похоронит. Не мог пройти мимо. Так это уже было лет через 10 после войны. И через 15 находили в лесах скелеты, через них уже деревья повымахали.
Сейчас это жутко вспоминать, а тогда смерть была обычным делом, и в голодные послевоенные годы. Детишки играют во дворе, один спрашивает: «А где Витька?». Ему в ответ пацаны: «Да он вчерась помер, два дня под кроватью мешок муки искал, да помер». Это в голодном бреду часто бывало. В голодные довоенные годы у мужа вся семья вымерла почти, остался он и мать. Отец и пятеро детей от голода умерли. На улице народ умирал, идут через деревню, прислонился к плетню, обмяк и умер. Мамаша с ребенком лет 4 шла, тоже прислонилась так и умерла, ребенок остался, что с ним стало, не известно, орал на всю округу от голода. Ему бы и дали что, да самим нечего было есть. С утра детвора выйдет и пошла по лесам, по полям, всю траву, бурьян, какие почки, семена, все в дело шло. Что-то молотили, сеяли, перетирали, разве что избу не подметали в те лепешки.
Уж после войны я замуж вышла родилась у меня дочурка. Работала в школе в канцелярии. Потом в артели завцехом, полушубки овчинные шили. А когда на пенсию вышла к копеечной пенсии шиш с маслом за работу в военные годы приплатили, только добавили, когда 80 лет исполнилось.
Вера Тихоновна Широкорядова,
с Веселая Лопань, Белгородский район.