Поздняя осень. Сырой холодный ветер гонит над заснувшей степью низкие свинцовые тучи. Грустит природа, расставшись со своим праздничным убранством, и многие люди разделяют ее печаль… Но для крестьян поздняя осень – не время для меланхолии. Для них она прежде всего означает долгожданный отдых от тяжелой летней страды и, конечно, радость и удовлетворение от собранного урожая. Отдых для крестьянской молодежи – не сон и не лежание; это безудержное веселье, песни, танцы всю ночь напролет и, разумеется, обильная и вкусная еда. Не случайно, что обычно поздней осенью, после сбора урожая и окончания сельскохозяйственных работ, у немецких крестьян России начиналось время свадеб. Hochzeit – свадьба. Одно уже это слово говорит само за себя. Свадьба была действительно апогеем жизни каждого колониста и колонистки, праздником праздников. И дело здесь не только в той торжественности, с которой отмечалось это событие. Немецкие крестьяне России, как правило, вступали в брак по взаимной любви, хотя, конечно, согласие родителей было необходимо. Но матери и отцы, полагаясь на благоразумие и рассудительность своих детей, не препятствовали им обычно в выборе спутника или спутницы жизни. Подобное доверие имело основания. Ведь прежде чем стать невестами и женихами, их дети в течение восьми зим посещали школу, а по ее окончании – в 14-15 лет – были конфирмированы. Конфирмация же означало духовное совершеннолетие, превращение ребенка в сознательного христианина, знающего и правильно понимающего Священное Писание и, следовательно, умеющего жить в соответствии с его принципами. Итак, только после окончания школы и конфирмации молодые люди могли начать задумываться о браке. Фраза, вроде «не хочу учиться, хочу жениться», просто не могла прийти в голову немецкому крестьянину. Девушки имели право вступать в брак в 16 лет; молодым людям полагалось «гулять» дольше – до 18 лет. В некоторых колониях вступлению в брак предшествовало еще одна обязательная ступень образования: дети кавказских колонистов после окончания школы (обычно в 14 лет) должны были еще четыре года посещать воскресную школу. Кроме того, в Эленендорфе и некоторых других колониях молодые люди обязаны были с 14 до 18 лет обучаться какому-нибудь полезному ремеслу, которым можно было бы заниматься в свободное от сельскохозяйственных работ время. Обычно в эти годы они жили у своего учителя, который их учил, кормил и одевал, за что пользовался их помощью в хозяйстве. Завершение «профессиональной подготовки» совпадало с окончанием воскресной школы. Только тогда молодой человек мог считаться взрослым и искать себе невесту. Кавказские немки также могли выходить замуж только с 18 лет, однако в исключительных случаях они могли вступить в брак и в шестнадцать, до окончания воскресной школы, однако прежде должны были выдержать строгий экзамен на знание Библии. Провалившиеся на экзамене должны были доучиваться еще два года.
Итак, годы учебы позади. Как же проводили свой досуг девушки и парни в счастливый и обычно короткий промежуток времени между школой и супружеством? Вот что пишет лютеранский пастор из Поволжья Эдуард Зайб (воспоминания относятся к началу ХХ века): «Ребенок находится под строгим надзором родителей и учителя, однако после конфирмации парни и девушки свободны, самостоятельны и отвечают сами за себя. Трость шульмейстера им уже не угрожает, и они могут отвергнуть все связанное со школой, в том числе и чтение: что полагается делать школьникам, не подобает взрослой молодежи. После конфирмации они оказываются в совершенно новом мире. Школьникам не полагается наряжаться, но у взрослого парня должны быть начищенные до блеска сапоги и картуз. (…) Девушки также начинают следить за своей внешностью. (…) После захода солнца молодежь становится полновластной хозяйкой улицы. Старики сидят на лавочках перед домами, а школьники не имеют права вечером выходить из дома. (…) Чем занимаются парни на улице? Ходят туда-сюда; подолгу стоят на перекрестках, ехидно обсуждая деревенские новости и односельчан; подшучивают друг над другом; дразнят проходящих мимо девушек, пугают и преследуют их (…); поют старинные, привезенные из Германии народные песни. (…) Часто между ними происходят драки. Каждая деревня разделена церковным двором на две части, и горе парню, оказавшемуся на чужой территории, особенно если тут еще замешана девушка. Массовые драки с использованием тяжелых и режущих предметов в поволжских колониях не редкость, и порой они кончаются гибелью одного из участников»
По свидетельству современников, в немецких колониях отнюдь не царила идиллия. Вот что написал в саратовскую «Немецкую народную газету» (Deutsche Volkszeitung) в 1908 году житель деревни Брунненталь: «Первые мысли, которые приходят в голову при пробуждении: кого этой ночью опять обокрали, кого поколотили, кому выбили стекла? Вечером у нас в деревне раздаются такие вопли, что приезжие спрашивают, нет ли у нас зверинца. Нет, зверинца у нас нет, но молодые люди, чувствуя себя свободными, становятся словно животные» .
Молодые кавказские немцы не уступали поволжским в своей воинственности, хотя, как мы помним, за их плечами была не только восьмилетняя, но еще и четырехлетняя воскресная школа. Исследователь жизни кавказских немцев Т. Гуммель писал: «Часто между товариществами (Kameradschaften) происходят драки, которые устраивают обычно за пределами деревни, чтобы никто не мешал. Их держат в строжайшем секрете, однако деревенские власти иногда о них узнают, и тогда участников присуждают к денежным штрафам или сажают под арест» .
Упомянутые товарищества у кавказских немцев были не просто уличными компаниями. Они имели законы и правила, традиции и ритуалы. В них принимались молодые люди, окончившие воскресную школу и достигшие 18 лет. Т.Гуммель рассказывал: «Вновь принятые члены давали торжественное обещание быть верными и преданными своему товариществу и не выдавать его тайны. Церемония заканчивалась пиршеством, для которого новички приносили курицу и вино»
Пока будущие мужья дрались, буянили, а подчас занимались и созидательной деятельностью (например, сооружали по ночам искусные пирамиды из телег), будущие жены собирались по очереди друг у друга и рукодельничали, изготовляя себе приданое. Во время работы девушки непрерывно щебетали, немного сплетничали и временами пели немецкие народные песни, которые слышали от бабушек и матерей. Их настроение заметно улучшалось, когда к ним в гости приходили парни. Тут откладывалось в сторону рукоделие и начинались игры, песни и танцы. Родители девушки, у которой собиралась компания сверстников, обычно удалялась в другую комнату, чтобы не мешать молодежи. «Они были уверены, – отмечал пастор Зайб, – что их взрослые дети не позволят себе ничего безрассудного. Отношения между парнями и девушками довольно свободные, однако обычно поволжская немка не переступает последнюю границу»
После окончания вечеринки (около 10 часов) молодые люди провожали своих подружек до дома. Перед расставанием они еще некоторое время болтали и любезничали, покуда девушка, сославшись на поздний час и недовольство родителей, не исчезала за дверью.
На Троицу молодой человек ставил перед домом своей избранницы «майское дерево» (Maibaum). Обычно оно представляло собой большую ветку, укрепленную на шесте, или целое деревце. Его украшали разноцветными блестками, флажками и небольшими подарками – лентами, платочками и сладостями. Однако «посадить» майское дерево перед домом возлюбленной было еще полдела. Надо было его охранять от многочисленных озорников, имевших обыкновение похищать майские деревья. Порой перед домами некоторых девушек появлялись чучела или солома, яичная скорлупа и прочий мусор. Так мстили за себя отвергнутые ухажеры. Их счастливые соперники старались как можно скорее убрать чучело и прибраться перед домом. Разумеется, вокруг майских деревьев и чучел вспыхивали конфликты, разрешаемые нередко с помощью кулаков.
Устанавливая майское дерево перед домом девушки, молодой человек тем самым намекал, что у него есть серьезные намерения. Через какое-то время он делал ей предложение, но обычно в завуалированной форме. У поволжских немцев решительное объяснение обычно происходило следующим образом: «Он: «В Писании сказано, что нехорошо, когда человек один». Она: «Кто-то должен его взять» .
Через несколько дней после этого разговора девушка и ее родители просыпались глубокой ночью от громкого стука в дверь. Будущая невеста сразу понимала, кто это, но притворялась спящей, а отец, ворча, шел открывать дверь. Конечно, и ему ясно, кого это принесло в столь поздний час, однако он и виду не подает, а строго спрашивает у вошедших молодых людей, что им надо. Сваты далеко не сразу заявляют о цели своего прихода, а заводят разговор издалека, например, не хочет ли хозяин продать им козочку или овечку и т.д. Начинается неторопливая и обстоятельная беседа, и, наконец, сваты незаметно переводят разговор на дочь хозяина и кандидата в зятья, который стоит за дверью и с волнением прислушивается к каждому слову. Отец долго заставляет себя упрашивать, говорит о том, что дочь еще слишком молода, что она незаменима в хозяйстве, и, наконец, нехотя соглашается. После этого зовут жениха и невесту, которые подтверждают свое намерение вступить в брак.
Несколько иначе происходил выбор невесты и сватовство в католических немецких общинах близ Одессы. Мария Шумм рассказывала со слов своей матери: «Молодой человек ни в коем случае не мог открыться девушке, на которой хотел жениться. Это поручалось свату, который был родственником или близким другом жениха. Большинство молодых людей искали свою суженую в соседней деревне. Воскресным утром они вместе со сватом ехали в деревню, где было много девушек на выданье. Часто у них там были родственники или знакомые, с которыми они шли на мессу в церковь, где можно было увидеть девушек. В соответствии с обычаем, девушки приходили к церкви за полчаса до богослужения, чтобы поболтать с подругами. Молодые люди присматривались к девушкам и, если им нравилась одна из них, они указывали на нее свату. О ней и ее семье наводили справки и, если отзывы были хорошие, родителям наносили визит. Важно было, чтобы молодые принадлежали к одной конфессии. Вначале спрашивали, разрешают ли родители дочери вступить в брак. Отец обычно отвечал: «Если он трудолюбив и не пьяница, я ничего не имею против, если он нравится моей дочери». После этого сват обрисовывал выгодную сторону женитьбы, акцентируя внимание на ее финансовой и хозяйственной стороне. Затем жених со сватом прощались, а после полудня приходили опять, чтобы показать невесте жениха. (…) В определенное время жених со сватом встречались с девушкой и беседовали с ней за бутылкой вина о повседневных вещах. Примерно через час сват звал девушку в соседнюю комнату и спрашивал, понравился ли ей парень. Если она говорила нет, свадьба отменялась. Если же молодой человек ей нравился, она просила время подумать».
Итак, родители согласны, молодые люди согласны, но… Впереди еще весьма ответственный момент – ревизия хозяйства жениха. В заранее назначенный день девушка вместе с родителями наносит визит семье будущего мужа. Пока отец критически опытным глазом осматривает дом и хозяйственные постройки, дотошно расспрашивая отца жениха о размерах и качестве надела земли, поголовье скота и т.д, девушка застенчиво озирается вокруг, стараясь привыкнуть к мысли, что здесь, в этом пока еще чужом и незнакомо доме, ей придется прожить всю оставшуюся жизнь…
Лишь после того, как придирчивый отец невесты заявлял, что он более или менее удовлетворен хозяйством жениха, назначался день помолвки. Она проходила обычно в доме невесты, и на нее обычно приглашались друзья и близкие родственники. В некоторых поволжских колониях будущие супруги должны были весь вечер сидеть друг против друга и, когда кто-либо из присутствующих воскицал: «’s is bitter!» (горько!), целоваться. В ряде колоний радостное настроение жениха и невесты немного омрачалось тем, что перед помолвкой им волей неволей приходилось вспоминать невеселые школьные годы… Пастор Зайб рассказывал: «Во время церковной помолвки пастор читал отрывки из Нового Завета и задавал молодым людям вопросы из Катехизиса. Поэтому девушка, узнав о серьезных намерениях своего ухажера, начинала повторять пройденное в школе на уроках религии; парни, собиравшиеся жениться, тоже садились за Катехизис. Однако молодым людям, которые плохо учились, повторять было нечего, и им приходилось пожалеть о своей лени. Их помолвка откладывалась до тех пор, пока они не выучат заданный пастором урок».
После помолвки юноша и девушка уже официально считаются женихом и невестой, и об их предстоящем бракосочетании трижды сообщается в церкви во время воскресных богослужений. В этот период жених носит на шапке петушиное или, если есть возможность, павлинье перо. В некоторых колониях девушка дарила суженому искусно вырезанное из бумаги сердечко, украшенное блестками и тремя павлиньими перьями.
Время между помолвкой и венчанием наполнено приятными хлопотами. Одна из них – приглашение гостей на свадьбу. Нередко на нее зовут всю деревню, поскольку в каждом доме живут родственники или друзья, однако обычай требует, чтобы каждый хозяин вместе со всем семейством был приглашен на свадьбу индивидуально.
Приглашение на свадьбу – целый обряд, имеющий почти в каждой колонии свои особенности. Это торжественное и ответственное дело поручалось лучшим друзьям жениха и невесты. В одесских колониях «свадебных приглашателей» (Hochzeitsl;der, Hochzeitsbitter) было четверо: две подружки невесты и два друга жениха. У девушек на головах были красные косынки, у парней на лацканах пиджака – красные ленточки. Войдя в дом, они говорили: «Gelobt sei Jesus Christus! Das Brautpaar l;dt Sie herzlich ein / Morgen im Hochzeitshaus zu sein». (Хвала Иисусу Христу! Жених и невеста сердечно приглашают Вас завтра на свадьбу). Выполнив свою миссию, они выпивали вместе с хозяевами по рюмочке водки, заедая ее сдобной плетенкой. И так – в каждом доме… Весьма эффектно выглядел процесс приглашения на свадьбу у волынских немцев. Один из очевидцев этого обряда рассказывал: «Двое лучших друзей жениха скачут на статных конях по деревне. Они одеты в черное, через плечо – белая лента. На левом лацкане пиджака прикреплен букет цветов. Перед домом будущего гостя они спешиваются. Один из них ведет лошадь под уздцы в дом, останавливается на пороге комнаты и произносит следующее поэтическое приглашение: «Guten Abend im Haus! / Ist der Wirt drin oder drauss? / Wenn er draussen ist, soll er rein kommen. / Ich komme hereingeritten, / Euch auf die Hochzeit zu bitten; / Wir bitten den Wirt, zu erscheinen mit Pferd und Wagen, / Und auch mit Frau und Kinder. / Es wird noch bekannt gemacht: / Messer und Gabel tut in den Stiefelschaft stecken, / den es wird alles sehr gut sachmecken! / Wer Messer und Gabel wird vergessen, / der kann mit den Fingern essen. / Nun m;g der Herr Wirt unsa noch bedenken, / und uns ein Glas Wein einzuschenken. / Nun Adje, wir m;ssen gehn; / Wir warten, Euch bestimmt auf der Hochzeit zu seh’n» (Добрый вечер этому дому! Хозяин дома? Если его нет, он должен тотчас же прийти. Я прибыл, чтобы пригласить вас на свадьбу. Хозяин должен явиться с конем и повозкой, женой и детьми. За голенищем должны быть нож и вилка, потому что все будет очень вкусно. Кто нож и вилку забудет, тот может есть пальцами. А теперь господин хозяин должен о нас позаботиться и подать нам по стакану вина. А теперь пока, нам надо идти. Мы ждем вас на свадьбе).
В поволжских колониях жених и невеста сами, без особых церемоний приглашали своих друзей на свадьбу, однако пожилых и почтенных людей приглашали крестные, которым это поручение было весьма по душе. «Они гордо шествуют по деревне, неся украшенные лентами шесты, и заходят в дома в соответствии со списком. Пригласив хозяев, они просят повязать на шест ленту. В каждом доме они получают пару стаканчиков водки и по окончании своей миссии настолько напиваются, что не могут самостоятельно добраться до дома» – вспоминал П.Зиннер.
В предсвадебные дни вся деревня находилась в радостном предвкушении праздника. Никто не оставался в стороне от приятных хлопот.
Наконец, долгожданный день наступал. (Обычно это был вторник или четверг). Жених в сопровождении своей «свиты» приходил в дом невесты, чтобы вести ее под венец и… находил дверь запертой. На его стуке появлялся хозяин и недовольно говорил: «Guten Morgen, mein lieber Herr! Was ist den dein Wunsch und Begehr? / Kommst du zu mir als Freund oder Feind?/ Sag an, wie ist es denn gemeint?” (Доброе утро, господин хороший! Что тебе надо? Ты пришел ко мне как друг или враг? Скажи, что тебе надо?). С этими словами он закрывал дверь. Жених отвечал: «Ich komm zu dir nicht als dein Feind, / Obgleich sehr viele bei mir sind. / Drum h;r mein W;nschen und Begehr / Und z;rne mir nicht allzusehr» (Я пришел к тебе не как враг, хотя с мной много народу. Выслушай мое желание и чересчур не сердись). Отец отвечает чуть приоткрыв дверь: «Warum macht ihr den ein Feldgeschrei, / Als wenn ein Feind vorhanden sei? / Drum fass dich schnell und sprich dich aus, / Sonst heisst’s pack dich zum Tor hinaus!» (Зачем же вы щумите, как вражеское войско? Говори же, что тебе нужно, а не то убирайся). Отец снова закрывает дверь. Жених отвечает: «Ein Feldgeschrei im Jubelton / Ist ja der S;nger h;chster Lohn! / Drum h;re nur auf Ton und Sang, / Mach auf die T;r und saum nicht lang» (Ты слышишь праздничные крики ликования. Открой дверь и не медли). Отец отвечает: «Wen sucht ihr da? Wer sol es sein? / Sag an, wie heist ihr Name fein?/Wenn du uns das hast angesagt, / Alsdann wird dir erst aufgemacht» (Кого вы ищете7 Кто бы это мог быть? Скажите ее имя. Когда ты это скажешь, дверь будет открыта). Жених отвечает: «Eine Jungfrau, z;chtig, keusch und rein, / Katharina soll ihr name sein. / Sie soll sein pr;chtig aufgezieret, / Wie man sie zum Altare f;hret» (Дева, благовоспитанная, целомудренная и чистая. Ее зовут Катарина. Она должна быть наряжена, чтобы идти под венец). Отец: «Hier ist eine Jungfrau, keusch und rein, / Ist sie’s, die ihr wohl habt gemeint? / Von Fuss bis Haupt ist sie geziert, / Wie man sie zum Altare f;hrt» (Вот дева, целомудренная и чистая. Эта та, о которой вы говорили? Она украшена с головы до ног, чтобы идти к алтарю). Жених отвечает: «Ach ja, mein Freund, sie wird’s wohl sein, / Doch aber halt’, es f;llt mir ein: / Sie muss auch haben einen Strauss, / Der zeichnet nur den Brautigam aus» (О да, мой друг, это она, но подожди: у нее должен быть букет, который она подарит жениху). Отец: «Ein Strauss liegt hier schon lange Zeit, / Den diese Jungfrrau hat bereit. / Doch aber macht mir das bekannt: / Wem soll sie geben Strauss und Hand?» (Здесь уже давно лежит венок, который сделала эта дева. Но скажи, кому она должна отдать венок и руку?). Жених: «Ein junger Geselle, h;bsch und fein, / Johannes soll sein Name sein. / Dem soll sie geben Strauss und Hand / Zu grosser Treue Unterpfand» (Молодой пригожий парень, его зовут Иоханнес. Ему она должна отдать венок и руку). Отец: «So komm den alle, gross und klein, / Mit Harmonie kehrt bei uns ein. / Seid fr;hlich nun auf diesem Fest, / Ihr eingelad’nen Hochzeitg;st» (Так приходите, большие и маленькие, с гармоникой. Радуйтесь, гости, на этом празднике). Жених: «Nun stimmen wire in Loblied ein, / Das heist Herr Jesu geh voran» (так присоединяйтесь к торжественной песне, и пусть Иисус Христос вас благословит).
Итак, вроде бы все улажено, но… Вместо невесты жениху выводят грязную взлохмаченную старуху в лохмотьях. Ее прогоняют, но вместо нее появляется другая самозванка. Она не столь страшна, но тоже далеко не красавица. Начинаются поиски настоящей невесты, которую, наконец, находят в задней комнате или у соседей. Она привязана к стулу, и для ее освобождения жених должен заплатить выкуп. Лишь после этого ей разрешают приколоть к его груди букет, перевязанный ленточкой. Будущий тесть угощает собравшихся водкой и пирогами, и свадебная процессии отправляется в церковь.
Порядок процессии был строго определенным. Наиболее распространенным было следующее «построение»: впереди шла невеста со своей «свитой», за ней – жених со своей, далее друзья невесты и жениха и, наконец, все остальные. Замыкали шествие родители молодых. После венчания порядок процессии был различным. В некоторых колониях он оставался неизменным, в других – новобрачные шли парой, а в некоторых поволжских и кавказских колониях было принято, чтобы процессию возглавлял муж. Это означало, что если до брака парень должен бегать за девушкой, уступать ей и исполнять ее капризы, то, став мужем, он становится главой семьи, и жена должна ему подчиняться.
Во что была одета невеста? 100-200 лет назад невозможно было найти двух совершенно одинаковых венчальных платьев, поскольку изготовлялись они вручную, и девушки вкладывали в них все свое мастерство и фантазию, которая, однако, подчинялась строгим канонам. В различных колониях убранство невесты выглядело по-разному, однако следует отметить одну общую деталь: венчальный наряд был, как правило, темным; белый цвет стал понемногу входить в моду лишь в начале ХХ века. Во многих колониях Поволжья, Кавказа, окрестностей Одессы платье невесты было даже черным. В поволжских колониях оно оживлялось большим букетом искусственных цветов, приколотых на груди. Голову невесты венчала корона из искусственных цветов, украшенная блестками, с которой свисали пестрые ленты.
Венчание происходило в церкви, а если ее не было, в здании школы, так что нередко жених и невеста соединялись брачными узами в своем собственном классе. После торжественного обряда вновь разыгрывалось бурное веселье. Музыканты, сопровождавшие процессию и исполнявшие доселе лишь хоралы, начинали играть шуточные и плясовые мелодии; толпы парней пытались преградить дорогу свадебной процессии, и жених должен был платить «выкуп» за невесту; непрерывно раздавалась пальба из ружей или просто из хлопушек, потому что, как считали колонисты, чем больше шума, тем больше счастья.
Наконец, процессия подходила к дому невесты, где все уже было готово к свадебному пиршеству. Новобрачные принимали поздравления. Затем пастор или патер читали молитву, и начиналась трапеза. Свадебное меню отражало и кулинарные традиции тех германских земель, откуда были родом колонисты, и кухни народов-соседей, и времена года. Свадебный обед одесских колонистов начинался с куриного супа-лапши, сдобренного корицей, который заедали сладкими булочками с изюмом. Затем следовало жаркое с картофельным пюре и различными салатами и овощами, а затем чай с пирогами. У кавказских немцев суп-лапша был с говядиной; обязательным блюдом также являлся плов. В некоторых колониях в районе Чернигова и в Бессарабии обязательным свадебным блюдом был так называемый «золотой суп», который готовили из крови кур и гусей и меда; к этому супу подавались клецки. На второе гостей ожидало гусиное жаркое, а на десерт – молочный суп с медом и изюмом. К числу традиционных блюд поволжских немцев относился фруктовый суп (Schnittsuppe), жаркое, пшенная и рисовая каша. Не отсутствовали на свадьбах российских немцев и крепкие напитки. Мужчины налегали больше на водку, женщины предпочитали красное сладкое вино. Впрочем, пьяными дебошами свадьбы у российских немцев не кончались. В поволжских колониях были строгие законы против пьянства: за появление на улице в нетрезвом виде полагался денежный штраф, за повторное – порка.
В некоторых колониях свадебный пир являлся для новобрачных испытанием на терпение и верность. Жених не должен был присутствовать на пиру, и ему приходилось слоняться где-то поблизости, вдыхая аппетитные запахи. Не лучшим был и жребий невесты, которая должна была сидеть за столом и отказываться от всех лакомств, которые ей настойчиво предлагали. Лишь после того, как пиршество заканчивалось, новобрачным накрывали стол в отдельной комнате, где они разделяли первую свою совместную трапезу. В некоторых колониях обычай был не столь жесток: молодыми накрывали отдельный стол перед свадебным пиром, и лишь после сытной еды жених уходил на одинокую прогулку, а невеста садилась за общий стол, демонстрируя свой аскетизм на полный желудок.
Но вот трапеза заканчивалась, звали жениха. И… тут оказывалось, что во время пира кто-то стащил у невесты башмачок. «Вор», которым оказывался обычно крестный невесты, гордо заявлял о себе, и шаферам приходилось платить за башмачок солидный выкуп, который потом отдавался невесте. Кроме того, каждый гость дарил невесте несколько монет, которые клал на общий поднос, украшенный цветами. Второй поднос предназначался для музыкантов, а третий – для главной поварихи.
Первый танец принадлежал жениху и невесте. Во время него гости буквально осыпали новобрачную подарками: накидывали на нее отрезы тканей, полотенца и платки, навешивали предметы домашнего хозяйства, прикалывали бумажные деньги. При этом все пели песню с такими поучительными словами: «Der Ehemann muss schaffen das Brot, / Dass Weib und Kind leiden kein Not, Muss sorgen f;r Weib und f;r Kind, / Sonst tut er eine grausame S;nd. Die Ehefrau geh;rsam muss sein, / Muss halten die Zunge stets rein, / Spricht sie nu rein unnutzes Wort, / So muss sie bereuen alldort». (Муж должен добывать хлеб, чтобы жена и дети не знали нужды. Он должен заботиться о жене и ребенке, иначе он совершает страшенный грех. Жена должна быть послушной и держать язык за зубами. Если она скажет хоть одно лишнее слово, ей придется долго раскаиваться).
После начинались всеобщие танцы, которые были испытанием для невесты на выносливость. Она не могла присесть ни на минуту, потому что должна была станцевать с каждым гостем, который обязательно ее чем-нибудь одаривал.
Во время свадеб постоянно звучали народные песни, привезенные когда-то из Германии и передаваемые из поколения в поколение. П.Зиннер и Й.Эрбес отмечают: «Во время свадьбы у молодежи появляется прекрасная возможность услышать народные песни и мелодии от старшего поколения. Обычно старики ведут себя строго и сдержанно в присутствии молодежи, но на свадьбе они раскрепощаются и беззаботно поют песни своей юности».
В каждой колонии свадьбы справлялись по-разному. Вот, к примеру, отрывок из описания крестьянской свадьбы в одной крымской колонии, принадлежащий перу пастора и писателя Самуэля Келлера: «Старики потягивают вино, а все те, кому меньше пятидесяти, собираются в большом амбаре. Там уже двое цыган со скрипкой и с флейтой. И вот пары начинают вертеться в диком и непристойном крестьянском танце, который с каждой минутой становится все более и более диким. Покуда взрослые танцуют, дети опустошают стаканы с недопитым вином. В перерывах между танцами кто-нибудь отпускает грубую шутку и произносит двусмысленную и не совсем пристойную речь под громкий хохот собравшихся. В семь утра гости расходятся, но только на короткое время. После полудня все собираются вновь на праздничный обед, а затем вновь начинаются танцы и пьянство» .
Свадьбы у немецких колонистов продолжались обычно от одного до трех дней. В конце свадьбы происходил трогательный и грустный обряд – «снимание венца» (Kranzabnehmen). Он означал прощание невесты с родительским домом, подругами детства, беззаботной девичьей жизнью и начало тяжелых будней замужней женщины. После последнего танца она выходила на середину комнаты, и ее лучшая подруга медленно-медленно снимала с нее свадебный венец. Невеста и ее мать горько плакали, а гости пели печальные, разрывающие душу песни…
Вот и все. Праздник кончался, и начиналась уже настоящая «взрослая жизнь».
(Полный текст статьи опубликован в газете «Neues Leben» (1995, №32-37)