Concerto grandioso

Олег Юрасов
       Контрастом к только что преодолённому мною барьеру боли было реальное видение – широкое среднерусское поле, окаймлённое разношерстным разнопородистым лесом. Вернее, это было видение-память, она вернула сейчас мне пережитую реальность – и потому это была не послешоковая postоперационная фантазия, а правда-быль, приключившаяся со мной на заре незрелой шелопутной молодости. Я приехал в колхоз на покос. Нас было пятеро – мы вставали на рассвете, пили молоко и, счастливые-молодые, шли окашивать широкие пахнущие мёдом луговые склоны. Две девушки, три парня. Самый молодой, я был вне любовной игры, пары были заведомо определены. Но я не страдал от того, что не был востребован ни одной из этих девушек, хотя  и немного завидовал счастливым парням, лишь неприятно волновался, когда одна из пар заходила в лес и появлялась в поле лишь через некое продолжительное любовное время.
       - Ну, как вы?..Проснитесь! – меня хлопнули по щеке; я отрыл глаза и увидел молодую женщину-врача, прооперировавшую меня. – Покажите повязку, - она распахнула одеяло и потрогала квадрат влажного бинта, наложенного на зашитую косую рану. – Так… Всё нормально. Только вот как вы себя беспокойно на операции вели.
       - Извините… не выдержал, - я закрыл глаза; опять окунулся в медовый запах некошеных полей и вдруг понял, почему мне привиделась среднерусская далёкая красота. Послеоперационная палата душила меня и требовала  эмоционального прорыва-контраста. Видение возникло опять – душа моя оказалась глубоко позади во Времени, память  отбросила-вернула меня в пережитую когда-то колхозную пору, - и вот, уже не девицы. И не лесные любовные игры, а заброшенный высушенный на солнцепёке покосившийся сарай; покосили, солнце в зените, выпили прохладного молока, пора домой – коси коса пока роса! – а я забрёл куда-то далеко в некошеное поле, набрёл на сарай, зашёл в жаркую полутемень – серые щели расползлись по всему сараю – и вдруг, меня зовут – голоса усилили почти ватную, изредка шелестящую недалёким лесом тишину; я не отозвался, притаился в сарае, испугался, что меня найдут, я почувствовал странный уют, я был почти дома и не вникал в историю чудесно возникшего ощущения – сквозь сарайные щели падал свет, полуденное жестокое солнце лупило прямой наводкой в крышу и бока сарая – зашумело, тишина пополнилась, кроме лиственного шелеста, новыми звуками – посвистом ветра и очень  далёким громыханием подступающей грозы; зовущие меня голоса прекратились – симфония природных звуков заметно обогащалась вливанием в неё свежих красок-звуковысот – контрапунктные порывы ветра выдали синкопированную капель начинающегося обильного дождя; он пошёл вовсю и прохладные струи его напали-просочились сверху, сквозь щербатый проломанный потолок; я с удовольствием крякнул, принял на разгорячённое работой и жарой потное молодое тело бодрящие струи и всё же убежал от дождя – просунулся в щедро завешенный паутиной угол сарая – хотя бы здесь было сухо! – а в сарае, как и за его ветхими дырявыми стенами, шумел прохладный дождь. «Смерти нет, - неожиданно подумалось мне, - и нет возраста, я сейчас, молодой, сижу здесь, в сарае, и вот всегда буду свежим молоденьким, если крепко-накрепко запомню то, что я сейчас вижу и чувствую», - сладкое экстатическое почти наркотическое чувство – оно охватило меня, овладело мной, - я задрожал от подступающего ко мне бешеного предчувствия овладения единственной волшебной тайной; дождь не переставал, в сарае уже не было жарко, в медовый запах луговой травы подмешался запах старого мокрого дерева. «Это же страшно, если я не то что забуду, а хотя бы иногда – в памяти – не буду возвращаться к сегодняшнему моему волшебному ощущению вечного молодого счастья!.. неужели я когда-нибудь возмужаю, постарею, женюсь, мои молодые упругие мышцы одрябнут, наем живот, появится одышка…что-то надо делать уже сейчас, если я хочу себя спасти от разлагающего старящего душу и тело беспощадного времени…надо как-то цепко держать в себе волшебство всей этой неуловимой ситуации, так неожиданно и счастливо свалившейся на меня…». В щелях мелькнуло оранжево и через секунду раздался взрыв – это рванула молния – сарай устоял – громовые раскаты шли стороной, но дождь укрупнился, стал настойчивее пробиваться ко мне сквозь дырявую крышу – в сарае давно уже пенились пузырчатые тёплые лужи, от них шёл пар – я был счастлив – нажитое прочувствованное ощущение – оно коснулось меня дыханием разгулявшейся стихии – и я вошёл в голоса природы раскованным горьким плачем; я размазывал кулаками слёзы, не соглашаясь внутренне с маняще-обманным парадоксом открывшегося мне внезапно звучащего феномена природных сил – дождь доверчиво жил своей привычной жизнью, сарай стоял отжившей ветхой материальной субстанцией, лес ожил на ровном месте, переговаривался, даже спорил с накатами ветра – тот неприкаянным счастливым странником колесил по земле и, видимо, был счастлив. И некошеные травы были счастливы вырасти, чтобы быть привычно скошенными в срок, да и сама тишина – она дышала, оживала время от времени, её будили, вызывали из вакуумного сна бесцеремонные весёлые звуки, исходящие от разнообразных живых одушевлённых природных источников. «Смерти нет, и Времени нет, и сейчас я освободился от оков  Времени, я свободно дышу, но вскоре я  должен вернуться домой, в стойло…меня спросят, где я был и что делал – и тогда – всё пропало: пойдёт дождь – и будет назойлив и неприятен, зашумит ветер – будет мешать спать, гроза испугает – всё станет чужим, враждебным, несчастливым, прозаическим… а главное – люди, вот кто мешает  мне стать счастливым...но без людей никак, с грозой и дождём не сдружиться, они не подпустят к себе… и как остановить для разговора ветер, поговорить бы по душам… вот только, может быть, если плакать в одном хоре с голосами природы, стихии, может на этом уровне проступит хоть чуть-чуть духовное равенство-родство?..и всё же – какой щемящий ужас, пусть и временно – лишиться в одночасье прочувствованного до слёз, не по-человечьи пережитого… вот она – кара – непреодолимый до конца короткой человечьей жизни – барьер! – куда там – к звёздам!.. – непреодолимо!.. – живой язык природы, внутренний, не внешне-шумовой…но сейчас она – природа – ненадолго к себе подпустила… я выплакался и она – опять как бы чужая, как бы в стороне…
       Наступил внезапный звуко-шумовой цейтнот, на какие-то секунд заснула тишина, - она лишилась каких-либо потусторонних вливаний-звуков… но лишь на секунды – отчаянно закричала лесная птица, ей меланхолично вторила кукушка, уже далеко, в неизвестной стороне, умирающе, беззубо громыхнуло… «Как сохранить в себе счастье?..» …Я вышел из сарая и, сняв сандалии, побрёл по мокрой траве. Мне легко дышалось…
       И тем удручающе грустным было возвращение моё из прошлого в больничную койку. Я ещё брёл по влажной шершавой траве, когда, открыв глаза, увидел – на соседнюю койку с операционной каталки сгрузили бледное тщедушное тело; серое скуластое лицо – совсем ещё мальчик – он спал, отравленный наркотическим сном. «Я пережил почти реальную невесомую душевную лёгкость…и даже плакал». Я рассматривал мальчишеское бледное лицо. Оно вдруг ожило, вздрогнуло, открыло глаза, - они были черны, бездонны, в них мелькнула звёздочка света, они ожили – мальчик очнулся. Он неожиданно схватил меня за руку – благо, койки наши почти соприкасались – рука была цепка: - Мне больно…Можно я буду держаться?.. – он прихватил уже вялыми тёплыми пальцами и так  держался некоторое время. И вот – в секунды – уже блуждающий, мутный взгляд, преступная расхристанность движений – уже сброшено одеяло – и не успел помешать – сорваны бинты – тонкая косая зашитая рана в паху…позвали врача – он вошёл – не вбежал – подошёл, мягко окрикнул: - Чего шалишь? – наложил на рану свежий марлевый квадрат, посидел немного, ушёл; мальчишеский взгляд всё же прояснился, стал почти прозрачным – но всё же в глазах высвечивалась – в угольно-чёрных точках-зрачках – неперестающая физическая боль – наркоз катастрофически уходил, он передал, словно в наследство, в руки стабильной послеоперационной боли худое мальчишеское тело. Мальчик терпел, это ясно – я заметил мелкое дрожание запёкшихся бледных губ, он уже не искал моей руки – вернувшись на круги своя, проспав в чёрной дыре наркоза – тело его  жестоко терпело боль без него – без его, на время  кастрированной наркозом, души – и теперь – на самом  финише обезболивающей гравитации  душа по праву воссоединилась с телом – она вернулась в  плоть – боль на двоих – соединились – как и было! – хотя качание-верчение мира в мальчишеских глазах, видимо, всё ещё продолжалось. Вошла медсестра и уколола мальчика в ягодицу, - он успокоился, даже повеселел.
       - Меня зовут Андрей, - полушёпотом-полухрипом сказал мальчик.
       Я откинулся на подушку, - я и сам ещё был далеко нездоров – вздохнул, перевёл дух; нащупал – боясь – под одеялом нечто пугающе-новое, теперь уже принадлежавшее мне – свежую ноющую рану – под рукой оказалось что-то тёплое, но бесчувственно-чужое – некая запретная болевая зона - она охватила мёртвым бесчувственным кругом ограниченное пространство паха, так же омертвив и правую нижнюю часть живота; я слегка примял ладонью рану – кожа неприятно  непривычно вздрогнула, словно боясь прикосновения – и я отступил, убрал любопытную руку, выпростал её из-под одеяла – теперь мне приходилось мириться с неожиданной мыслью о новом странном ощущении.       
       - А что это с тобой приключилось? – я смотрел в высокий больничный потолок.
       - Меня усыпили, я ничего не помню... Уже ничего не случится, - мальчик вздохнул, и я не стал задавать ему наводящий хитрый вопрос о физической postоперационной боли – я стал заваливаться в сон и, уходя в него, сердечно пожелал себе вернуться назад – в сравнительно далёкую юность – опять в некошеное позднеиюньское поле – и кем-то был услышан – но вернулся уже не в сарай – дождь закончился вполне, ознаменовав свой уход  двойной высокой радугой – она опоясала полнеба  над далёким лесом – и, всё же, я направился именно к нему -   хотелось подышать сырым таинственным воздухом, щедро настоянном на грибах, ягодах, цветах и травах… Вскоре я вошёл в лес – уже вечерело – пахло муравьями и сырой лежалой хвоей. Я безоружно стоял в одних трусах, прикалывая холодными иголками босые ноги – лес был чужой – он был красив и дик. Листья  крапивы – они ожгли меня, подхлестнули и я, почти на цыпочках, прошёл непосредственно в лес. Стало заметно темнее. Дождь, видимо, был шквалистый, он продрался – взял силой – сквозь неплотные кроны леса – и освятил небесной манной всё, подвернувшееся ему на пути – припозднившийся красный  холодный луч солнца  задел крапиву – на ней блеснули крупные бисерные шарики – плоды прошедшего дождя – а луч, уходя, скользнул ниже и выхватил из-под той же крапивы крупный земляничный бок – от  сложного смешанного последлождевого аромата кружилась голова – разлапистая низкая ель щедро окропила тело почти ледяными дождевыми каплями – я вздрогнул, чего-то испугался и повернул назад – всё же пугала неизвестность, смущала обнажённость тела; чужая живая фактура – лес, он манил к себе волшебными обещающими дарами и запахами – его густая мрачная утроба – мать огромных мезозойских папоротников и гигантских болотных осок.
       Через довольно низкорослую кромку леса я вышел на знакомое поле. Солнце неожиданно ожило, окрепло, прорвалось холодными лучами сквозь медленно бегущие над сумрачным лесом кучевые облака, обняло, не согревая, влажное, исколотое иголками-ветвями тело.
       Лес остался позади, в стороне. И всё же – необычайная  лёгкость в молодом озябшем теле, ясная возвышенная глубина восприятия всего, что окружало меня – обнадёжило и поддержало – я почти парил – был почти бестелесен – бесстрастен – в жадном желании всё же ухитриться и взлететь – слиться с Природой, с её запахами, шумами, голосами, поступками…Невидимые крылья тяжелели – стемнело – теперь – страдая от внезапного холода – я категоричнее плотнее ступал босыми ногами на холодную глинистую плоть деревенской тропинки – сейчас я торопливо шёл туда – неизвестно куда; предельно открытый Луне, звёздам, Пространству – Оно влажно дрожало вокруг меня – обласканный мёртвым лунным светом, я держал курс на  звёзды – они густо теснились на открытой чернильной перспективе небесного горизонта – под ними, уже на Земле, я заметил уютные деревенские ночные огоньки; пролаяла собака, пропел петух… нагая моя беззащитность – студенистая лягушка испугала – шлёпнулась на ногу – и быстрей от меня – скачками-взлётами – в спасительную влагу-темь; холодный – не по сезону – ветер продул-прощупал меня и тут же свернулся в свиток-вихрь – завернул назад – в поле…Запахло свежим навозом, промычала сонно корова – я стоял перед невысокой изгородью – заржала лошадь, всхрапнула…Полная Луна висела в небе почти надо мной – бледная, страшная – её молочный свет щедро обливал деревню сверху – и я вернулся в поле, в поисках ночлега наткнулся на пахнущий свежескошенным клевером шершаво-влажный стог – превозмогая обнажённым телом холодную колючесть – вырыл нору – и побыстрее залез в тёплое пыльное нутро, прикрыл дыру пучком соломы, калачиком-младенцем свернулся в уютном чреве стога. Ни единого звука – соломенная пыль, ватная могильная тишина – одиночество души и тела – проступившие на глазах сиротские слёзы…что – стать жертвой парадокса?.. – сгореть искрой в кратковременной почтимгновенной схватке беспощадной освобождающей материнской Вечности с  живой многострадальной человеческой сутью?!. – нельзя ли остаться здесь, полуголым, в пыльной утробе стога, имея возможность выскочить в любой момент в роскошь нескошенного росистого поля?.. – а лес?.. – как он спасительно стоит вдалеке! – он шумит, поёт…- безгрешный, безалаберный, он качается, живёт, практически безмолвный, но что-то рождает в нём странную завывающую песню немого – почти мычание-шум, а как, порой, хватает за сердце – постоянно возникающие в песне леса главные партии певчих птиц – они отрывочны – исчезают – дирижирует-волнует ветер – бередит лесные раны – как бы выпеться в полный рост?!. – недосягаемая гармоничность вокальной партии выражается в неистовой неперестающей мощи леса – в дирижёрском ажиотаже ветер - он неистов, непреклонен – дирижирует управляет мощными воздушными струями – и лес поёт – он уже красив и небезмолвен – и птичьи солирующие голоса вовсю сливаются с мощнейшим tutti леса – о, всеобщий неистовый интригующий хор-ералаш! – девятым накатом-валом беспрецендентно атакует взыскующий чуткий человеческий слух… - какая всё же жестокая нокаутирующая правда песни леса!.. – один в стогу! – вокруг Вселенная – сиротским эмбрионом в сене… - и вдруг – Шопен!.. – неужели он непроизвольно вычленился из общехорового шума леса?.. – он, словно чувствовал развязку – прощально отзвучал в душе моей в трагически-меланхоличных мягких арпеджио-раскатах… - прелюдия – перекрестила – освятила звуком – спасибо, не отпела… - негромкий нисходящий фортепианный отголосок – он растворился, как бы ослеп, уже совсем почти неслышный – уже почти не звуки – казалось, это  дышит сено – возможно, пробежала-прошуршала мышь – зашевелился стог… - я  вздохнул – прикрыл уставшие глаза – их резало от пыльной темноты – и провалился в бездну-ночь – я провалился в звёзды – полетел – достал  до  Пояса Персея – ожёгся Вселенским холодом – отдёрнул поскорее руку – и полетел куда-то вниз – уже  определённее – в воронку Вечности? – меня услужливо втянуло ледяным водоворотом - легко дышалось почему-то в межпланетном разрежённом воздухе – какая впечатляющая угольная бездна! – исчезли звёзды - пораздвинулось-расширилось Пространство – приблизилась Луна – какой пугающей громадой висит она под боком! – стоит на месте – мёртвая – смертельно бледная – стращает тысячами кратеров-глазниц… - и вдруг – исчезла! – неожиданно – уменьшилась в размерах – скорость света? – неужели? – и  никаких последствий для здоровья? – я хихикнул – расправил шире руки – махнул – и несколько парсеков оставил позади себя… - космическая глубь!.. – безжизненность Пространства – Оно стоит на месте!.. – вот задача! – уже сверхскорость света?.. – кругом следы от неких звёзд – они исчезли – испарились – или нет?!. – их призрак-свет идёт во все концы Вселенной? - и – постепенно умирает?.. – хи-хи, ха-ха!.. – а где же Солнце?!. – которое из редких  сверхдалёких звёзд – Оно?.. – и вот! – назад, к Земле!!! – сиротский сверходинокий сверхчеловеческий самоприказ! – назад!!. – на Родину!!! – и лишь бы угадать – не проскочить бы мимо! – я расправил крылья рук и круто повернул – и сразу засветилась-просияла темнота уже живым отсветом звёзд – Пространство заметно загустело – вот всё же скорость! – пятно Луны забрезжило и – жаркий гигантский шар! – он пламенел знакомо! – протуберанцами обжаривал Пространство – подальше от него! – громады! – Солнце!!! – какое освещение – CONCERTO GRANDIOSO!!!... – хотелось голубого, небесно-синего, неагрессивного! – я панически свернул к Земле! – нырнул в  зелёно-синий воздушный обод-ореол, глаза зажмурил…