Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН
КОГДА РАКЕТЫ ЕЩЕ НЕ ПАДАЛИ
Единственный случай в мировой космонавтике
Космическая тема для меня, как журналиста, всегда была одной из основных. И в преддверии празднования 80-летия родной моей газеты «Искра» Оричевского района Кировской области я с удовольствием откликнулся на предложение написать для юбилейной книги о себе, нашей журналистской семье и каком-нибудь самом памятном случае о годах нашей с женой Татьяной работы в редакции. Вместе мы отдали ей много лет и, смею заявить, что в творческом плане нам есть что вспомнить. Но без сомнения самый памятный, потому что буквально «вселенско-авантюрный», был случай, когда я свою родную «Искру»... в космос запустил. Буквально! И в истории мировой космонавтики это, опять же без сомнения, был случай единственный. А дело было так.
В начале апреля 1981 года, в канун Дня космонавтики, когда наш Виктор Савиных и Владимир Коваленок уже были в космосе и работали на орбите нашей планеты Земля, в Оричевском районе побывал заместитель руководителя группы медицинского обеспечения их полета И.И. Касьян. И пока он выступал в актовом зале райкома КПСС, у меня возникла «хулиганская» идея... послать нашу «Искру» в космос, Виктору. Потихоньку ушел со встречи к себе в редакцию, подобрал три номера газеты с материалами, связанными с полетом Виктора, о нем самом, его родителях и его малой родине – деревне Березкины, положил в большой конверт, вернулся в райком и, когда встреча закончилась, подошел к московскому гостю и передал этот пакет с просьбой переслать земляку-космонавту на орбиту. Он обещал выполнить просьбу, во что, конечно же, почти не верилось.
Но когда летом того же года Виктор Петрович, уже летчик-космонавт СССР и Герой Советского Союза, приехал на родину и мы встретились с ним у его родителей в Березкиных, он, к несказанному моему удивлению... вернул мне эти три номера «Искры» за 14, 17 и 19 марта 1981 года. И рассказал, что, несмотря на экономию каждого грамма, эти три экземпляра газеты, которые весили 39 граммов, после специальной антибактериальной обработки доставили ему на станцию в мае второй экипаж посещения - наш Леонид Попов и румын Прунариу. И эти три номера родной моей «Искры», с которой еще в шестнадцать полных лет началась моя работа в журналистике, целую неделю крутились на борту космической станции вокруг Земного шара, сделав несколько сот витков над планетой.
Будучи склонным к собиранию на память разного рода документов времени, храню в домашнем архиве и эти три самые дорогие для меня «космические» номера «Искры» теперь уже 30-летней давности.
Вот номер 6442 за 14 марта. Вокруг титула – пять штемпелей:»Космическая почта, 18.5.81 г.», «Космодром Байконур, май 1981», «Пятая основная экспедиция. В. Коваленок, В. Савиных». Справа от титула на пятиграннике значится:»Борт космической станции «Салют-6». Внизу этой же страницы Виктор Петрович написал:»С чувством огромной благодарности за поддержку в полете в день встречи на родной оричевской земле». А на развороте статья:»Гордится вятская земля своим славным сыном». В номере за 19 марта он сделал следующие надписи:»Газета «Искра» была прочитана от первой до последней странички на борту «Салюта-6»; «Редакции «Искры» с благодарностью за репортажи о нашей работе на орбите».
И еще связанный с этим случай. К августу того же 1981 года, к первому приезду Виктора Петровича на родину, мои коллеги-журналисты из Кирова выпустили брошюрку «Космонавт 100 ; В.П. Савиных» с доступными на то время и опубликованными в открытой прессе официальными и другими материалами о его полете. Сразу оценив ценность их, которая с годами будет только расти, я приобрел несколько экземпляров, и когда приехал с Виктором Петровичем в его родную деревню Березкины, попросил оставить на каждом по автографу ; на память. Потом часть из них раздарил кому-то, а два оставил себе, как совершенно неприкосновенные реликвии. Думая, что уж эти два, последние и единственные, такие уж прямо дорогие-личные, что уж ни-ку-да, ни-ко-му и ни-за-что! И только - моим потомкам!
Но прошло пять лет, и я сам же с огромной радостью и, вспоминая теперь об этом с гордостью, поделился одним из двух экземпляров с... вьетнамским музеем национальной истории. И сделал это лично, без «оказии». Потому что судьба даровала мне целых две поездки в эту далекую экзотическую страну на берегу Тихого океана.
В 1985 году я, впервые оказавшись во Вьетнаме в качестве туриста, посетил этот главный музей страны, расположенный в самом центре Ханоя. Как почти везде в этой тропической стране с ее жарой и стопроцентной влажностью тихоокеанского побережья, все окна музейных залов были распахнуты, и я спасаясь от запаха «жареной» плесени, которой пропах весь Вьетнам, подошел к одному ; отдышаться. Выглянув со второго этажа во двор, увидел три сандаловые дерева, спиленные под корень и лежащие на земле, а в стороне ; две горы завезенного камня. Спросил у нашего гида, что это значит, и он объяснил, что здесь готовят площадку для пристроя к главному зданию, в котором разместят отдел космонавтики. Потому что вьетнамцы к тому времени уже почти год имели своего космонавта по имени Фам Туан и возжелали возвести его у себя, пусть и на земле и не на космическую, но все же на должную высоту национальной исторической памяти.
На этом месте уместным будет несколько отвлечься на подробности.
Люди моего поколения помнят, что в те годы триумфа космонавтики, когда ракеты еще не падали, как сейчас, одна за другой то в Тихий океан, то в Сибирскую тайгу и активно раскручивалась программа «Интеркосмос», на наших ракетах катали на экскурсию в космос обычно на неделю друзей-»сокамерников» по социалистическому лагерю.
В 1980-м году, восемью месяцами раньше, чем в космосе первый раз был наш Виктор, прокатили для «политического интербукета» и вьетнамца, чтобы, спустя всего пять лет после окончания в 1975 году десятилетней(!) бесславной войны Америки против этой махонькой островной страны, показать проклятым капиталистам с загнивающего запада мощь социалистического содружества. И всем нам, тогда еще советским, людям пропаганда наша все уши прожужжала, какой этот Фам Туан свой в доску.
Родился в деревне в крестьянской семье, окончил среднюю школу, был призван во Вьетнамскую народную армию и стал проситься направить его в Советский Союз учиться на летчика. Однако медкомиссия почему-то признала здоровье его неважным и вынесла вердикт, что если и определять ему место в авиации, так не летчиком в небе, а разве что авиамехаником на земле. Но на учебу все же отпустила. Советская же медкомиссия решила, что в небо Фам Туан годен.
Однако, шел 1965 год. Американские агрессоры (забегая вперед сказать, к нашей, - Советского Союза - радости) напали на Вьетнам. Фам Туана по ускоренной программе обучили управлять самолетом, и он, вскоре вернувшись на родину, стал летать на... наших «МИГах». На наших потому, что Вьетнам к тому времени, всего десять лет назад официально выйдя из статуса французской колонии, фактически, то есть по уровню хозяйственного развития, продолжал ею оставаться. Не имея национальной экономики, не умея ничего другого кроме как срывать с пальм на еду дарованные природой бананы и выращивать рис, он не мог противостоять богатой и сильной Америке. А потому наш Советский Союз с готовностью подал «братскому народу Вьетнама руку помощи» и... взялся воевать с Америкой, используя страну и ситуацию как... естественный во всех, даже политическом, смыслах военный полигон для обкатки в естественных боевых и суровых климатических условиях тропиков новой советский военной техники и обучения офицеров вести боевые действия в современной войне.
Тогдашняя советская пропаганда, разумеется, тщательно укрывала очевидное, - что не Вьетнам, а мы даже не воюем, а ведем скорее учебные боевые действия с Америкой в чужой для нас, обоих государств, далекой стране, как на удаленном и безопасном полигоне. Роль самой же вьетнамской армии, которую тогда выдавали за самую опытную и боеспособную армию в мире, заключалась в том, чтобы спасаться от полного истребления в джунглях. А потому, когда через семь(!) лет после начала наших с Америкой учений, уже перед концом их Всевышний Будда, должно быть, сильно перебрав сакэ (рисовая водка-А.В.), вдруг и к удивлению всего мира благословил подданного своего Фам Туана сбить... тогдашнюю легенду мировой военной авиации - американский бомбардировщик В-52, Фам Туан сам стал в своей стране легендой. Ибо за всю десятилетнюю историю наших с Америкой военных учений во Вьетнаме это был не только единственный, но в своем роде совершенно уникальный случай, когда вьетнамский летчик, обученный у нас и на нашем «МИГе», сбил американскую летающую крепость ; настоящий B-52(!).
Через четыре года после окончания этих десятилетних совместных советско-американских военных учений, то есть в 1979 году, Фам Туана по той самой программе отобрали на экскурсию в космос. Его быстренько после риса и болотных трав откормили нашим мясом, преподали ему ускоренный курс общекосмической подготовки и назвали... космонавтом-исследоваталем.
Всю последнюю неделю июля 1980 года Фам Туан, ошалелый от всех впечатлений и едва ли сам себя помня, крутился вокруг Земного шара на нашей орбитальной станции "Салют-6" под присмотром наших космонавтов Попова, Рюмина и Горбатко.
О том, чтО он, не будучи специалистом ни в одной области науки, там, на орбите Земли, за неделю мог «исследовать» после ускоренного и всего лишь общекосмического курса (первый класс начальной школы космонавтики), коммунистическая пропаганда умалчивала. А потому с большой долей вероятности можно предполагать, что после этого полета у него долго... болели руки. И вот почему.
Известно, что наш Виктор Петрович с Владимиром Коваленком отправились в пятую основную экспедицию на станцию «Салют-6» 12 марта 1981 года. Через 10 дней, 22 марта, к ним на «Союзе-39» прилетел с экспедицией посещения Владимир Джанибеков и приволок с собой на общую шею очередного друга по лагерю (читайте по буквам! - А.В.) Жугдэрдэмидийна Гуррагчу - из Монголии. Для оправдания его появления здесь он, как и сосед его по глобусу вьетнамец Фам Туан, назван был космонавтом-исследователем. Но чтО ему, выпускнику сельхозинститута и тем более в Улан-Баторе, доступно было «исследовать» с орбиты в своей стране сопок и голых степей, кроме разве что каких-нибудь... путей миграции диких верблюдов? И когда он вспоминал вдруг, что он ; исследователь и надо бы чо-нить поисследовать и делал попытки прикоснуться к иному тумблеру, проинструктированные на сей счет, а потому не спускавшие с него глаз космические братья в страхе за станцию и свою жизнь сильно били его по рукам и кричали:»Не трогай! Не трогай!». И когда уже после приземления журналисты спросили у него, как поработалось ему в космосе, Жугдэрдэмидийн Гуррагча, щуря в счастливой улыбке узкие раскосые глаза степняка-чабана, ответил будто бы:»Штатно, только очень руки болят».
Так говорилось в широко известном тогда в Советском Союзе анекдоте о главном и, пожалуй, единственном итоге программы «Интеркосмос». И родился он, без сомнения, в недрах сообщества, работавшего на космос. Потому что ученые, инженеры, космонавты (Виктор наш был уже пятидесятым!), отдавшие космосу десятилетия своей жизни, профессионально понимали, что для ЦК КПСС «Интеркосмос» - очередная политическая игрушка. Потому что для нищей страны (по уровню доходов на душу населения) выкидывать в космос миллиарды народных денег на то, чтобы катать туда на экскурсию братьев-демократов ; не более чем глупость, очень накладная для государственной казны. Потому что польза от этих экскурсий исчезающе мала и стремится к нулю. Ибо чтО могли «исследовать» за неделю «звездного тура» вместе с Фам Туаном и Гуррагчой чех Ремек, поляк Гермашевский, немец Иен, болгарин Иванов, венгр Фаркаш, кубинец Мендес, румын Прунариу, если все они были, как... куриные яйца с решетки ; военные летчики. То есть, собственно, узкие технари, ни к каким наукам, предполагающим исследования, от природы не способные?
То, что программа «Интеркосмос» была не более чем девятилетней (!) игрой ЦК КПСС в политическую космонавтику, косвенно подтвердил даже... сам Виктор Петрович. Когда я во время одной из наших бесед уже дома у него в деревне Березкины за чаем с напеченными мамой его, Ольгой Павловной, ватрушками спросил, как поработалось ему и Володе Коваленку с монголом Гуррагчой и румыном Прунариу за две их «гостевые» недели на станции в марте и в мае, Виктор, помню, только скривился в кислой улыбке, покрутил этак над столом растопыренной пятерней и произнес что-то вроде:»Ай да... Так там было все...». А про руки Гуррагчи ничего не сказал.
Но вот какую лично я вижу конкретную пользу лично мне от программы «Интеркосмос», так только то, что именно Думитру Прунариу «поднял» на 200 километров с планеты Земля в космос на орбиту станции «Салют-6» посланные мною из Оричей газеты и передал их из рук в руки Виктору. За что ему теперь пусть запоздалое, но мое личное «спасибо».
Кстати, на нем, на Думитру Прунариу, эта игра в политическую космонавтику и закончилась. Правда, таскали еще в космос на наших кораблях в 1982 году француза Жана Кретьена и в 1988 ; даже афганца(!) Абдулла Моманда, но это была уже другая песня, заглушенная грохотом сорвавшейся в пропасть советской империи.
А теперь вернемся в апрель 1985-го, в национальный музей истории Вьетнама. Стоя у окна и глядя во двор на сваленные сандаловые деревья и груды кирпича для возведения пристроя во имя земной славы Фам Туана, я подумал, что когда в будущем году снова прилечу во Вьетнам и приду сюда, в национальный музей, космический пристрой, как заверил гид, уже будет открыт, и я привезу в подарок и оставлю на память здесь... одну из тех двух брошюрок с автографом Виктора Петровича на обложке. Пусть Фам Туан с Виктором на орбите Земли не работал, хотя они на Земле без сомнения были соратниками по группе космонавтов, и Виктор его ничем не обидел, а все равно должно быть приятно, а для музея ; большая реликвия. А уверенность моя в том, что на будущий год вернусь, была потому, что я за две недели путешествия... полюбил родину Фам Туана и уже тогда, в музее, поклялся себе бросить все силы, чтобы в будущем году вернуться сюда, «домой», в Ханой.
Прилетев в конце апреля на свой суровый север, поехал в Киров, в знакомый уже мне отдел международного туризма и экскурсий в областном Совете профсоюзов и сообщил им о наличии в моем сердце азиата пламенной любви к этой стране пальм и велосипедов и страстном желании в будущем году вновь увидеть свой предмет вожделений. А поскольку профсоюзные, равно как и партийные, лидеры той поры работали, как известно, исключительно «во имя человека и для блага человека», они необычайно этому наличию этой любви в моем сердце возрадовались и сказали:»Любишь, - так женись». Что в переводе с профсоюзного на нормальный деловой означало: раз уж ты в свой Вьетнам вонючий так хочешь, вот сам себе группу и комплектуй». И тут же нарекли меня ее... руководителем.
Степень жестокости и даже садизма профсоюзных эксплуататоров моего светлого чувства я оценил очень скоро. Потому что в те поры «наши люди» за границу ездили исключительно «за тряпками», и выкидывать полугодовую зарплату под пальму в нищей французской колонии, где кроме бананов своего ; ничего, никто не хотел. Однако «любовь зла», и к осени следующего, 1986 года, я хоть из кожи и не вылез, но группу из 20 камикадзе для себя скомплектовал. В октябре плюсом к той, космической, пятилетней давности, авантюре с почтой реализовалась моя вторая, не менее авантюрная авантюра, международная:слетал вторично во Вьетнам за 15 тысяч километров всего за... 50 копеек.
Оказавшись в Ханове, опять пришел в тот национальный музей в центре столицы и сразу увидел на просторном дворе его белокаменный красавец-пристрой, очень органично вписанный в архитектурный ансамбль главного здания. После знакомой прошлогодней экскурсии по музею гиды привели нас в новый зал, космический, и долго с восторгом рассказывали о своем отважном летчике, когда-то сбившем американский B-52, и герое космоса Фам Туане. И всё в этом зале было, конечно, космическое: пища, одежда, кресто, скафандр и даже обгорелый, но тщательно почищенный металлический шар спускаемого аппарата, того самого, в котором шесть лет назад благополучно упал из космоса на землю Фам Туан.
Должно быть, представилось, «шарик» этот, конечно, не проданный, а от щедрот подаренный бедному, но братскому народу Вьетнама, несколько недель везли на корабле через два океана ; Ледовитый и Тихий. Или через четыре: Ледовитый, Атлантический, Индийский и опять Тихий. А может доставили самолетом через Ташкент, Калькутту и Карачи, - как нас. Это всего 20 «чистых» часов лета.
В аппарате круглых стекол в иллюминаторах не было, и я из любопытства заглянул внутрь. Два космонавта-манекена полулежали каждый в своем кресле, неестественно высоко, как мне показалось, согнув и задрав колени. И всем, кто так же вот, как я сейчас, заглядывал и видел их, в одном представлялся их национальный герой. А еще поражала там, внутри, теснотища от окружавших их приборов и ручек. Так что, казалось, ни локтем, ни головой тут не двинуть, а можно разве что шевелить пальцами. Дома у себя, даже будучи в Звездном весной 1981 года, я спускаемых аппаратов не видал и так вот внутрь их не заглядывал, а довелось вот ; во Вьетнаме.
А потом дирекция музея устроила нашей группе торжественный прием, каких туристическим группам не устраивают. С церемонией чаепития из крохотных чашечек ; вполне на индокитайский манер. И с несказанным интересом и любопытством слушали и разглядывали нас, толстых белых людей, с родины космонавта Виктора Савиных, «большого друга нашего героя Фам Туана». С благодарностью приняли в дар брошюру с автографом Виктора, пожертвованную мной из личного архива единственно потому что... любовь зла.
Встреча была прохладной, то есть очень приятной ; под мощными японскими кондиционерами. Ибо здесь, в стране у экватора, прохлада ценна так же, как у нас тепло - для дружбы, уюта и взаимопонимания.