Это случилось полгода назад. Да, я знаю годы жизни Ильи Эренбурга. И никакой мистики в моей истории нет. Ну, почти нет. Я не занимаюсь спиритизмом и тому подобными действами. Но охотно общаюсь с теми, кто жил раньше нас.
Эренбурга у нас в доме читали и почитали все. И бабушка, беспросветная коммунистка, и отец, умеющий читать вдумчиво и выискивать скрытый смысл между строк.
И бабушка, и отец отзывались об Эренбурге очень уважительно. И это несмотря на несхожесть литературных вкусов и политических воззрений. Кстати сказать, они часто спорили, даже повышали голос друг на друга, но никогда не переходили на личности и друг друга не оскорбляли.
Мама читала книги Эренбурга, поскольку должна была находиться в курсе всех культурных веяний. Читать книги Эренбурга было «культурно». А для историка с высшим образованием еще и обязательно.
Брат читал, потому, что это была литература для его поколения – рожденных сразу после войны. Ну, и потому, что очень умный.
А мне просто деваться было некуда. Все говорили: «Эренбург, Эренбург...». А собрание сочинений – вот оно, под рукой.
Я, конечно, была молода для такой литературы. «Люди, годы, жизнь» я не осилила. Много буков. А вот ранние вещи... И «Хулио», и «Трест Д.Е.», и «Тринадцать трубок». Эту книгу я любила. Те, предыдущие, я пыталась понять, безуспешно, в основном. Сюжет меня не захватывал, знаний явно не хватало, ассоциаций и эмоционального отклика не возникало. Эти книги я оценила много позже, а тогда, в шестнадцать лет, просто поставила себе «зачет». За старание.
Между прочим, нередко случалось со мной, что модная или общепризнанная литература... Ну, словом, я не понимала, что все в этом находят. От Хемингуэя в мое время все с ума сходили. Портреты на стенки вешали. На почетное место. Типа – мужик... В свитере грубой вязки. С бородой... Потом на эти же места вешали портрет Есенина. Сладкий такой, с трубкой... Про Джима писал... Про собаку. Я честно пыталась понять, что же так всех заводит? Бесполезно. Нет, кое-что мне нравилось, но не настолько же...
Я даже пыталась комплексовать по поводу своей непричастности ко всеобщему обожанию, но тоже безуспешно. С самомнением у меня все в порядке. Тем более что вскоре я вырезала из газеты и приклеила на обложку школьного дневника фотографию одноглазого израильского агрессора (шел шестьдесят седьмой год). Таким образом показала всем, что и у меня есть кумир. То есть, я как все. А учителя благоразумно не заметили фотографии, чтобы не обострять и не устраивать скандала в выпускном классе...
Достоевский тот же. Я в более зрелом возрасте кое-что перечитала, мнения своего не изменила, но теперь хотя бы понимаю, что мне не по вкусу.
А вот с Эренбургом все иначе. Чувствовала, что здорово, а не понимала. Как дальтоник.
Впрочем, «Тринадцать трубок» я полюбила сразу. Формат, законченность, сюжеты, разнообразие эмоций. Для шестнадцатилетней провинциалки в самый раз...
Не так давно случайно посмотрела я по ТВ фильм об Эренбурге. Не то, чтобы узнала много нового, так, некоторые детали и подробность. Но фильм мне понравился. Общим уважительным тоном, Отсутствием попыток что-то сгладить, изменить и завуалировать. А под конец – песня на его стихи. Я должна была эту песню знать, а вот не знала. Или забыла. Слушала, как в первый раз. А на словах: «Что значит думать о весне», начала плакать. Что мне вовсе не свойственно.
О чем я плакала? Вот уже более двадцати лет я «дитя юга». Во всех смыслах этой фразы. Но ту длинную, безнадежную, безысходную зиму я помню. Я знаю ее, иногда понаслышке. По рассказам. По недомолвкам и намекам. По умолчанию. Иногда я встречала осколки той зимы.
А разве у нас, в нашем благополучном... эпицентре торнадо, мы не ждем? Без надежды.
Словом, расчувствовалась. И захотела эти стихи найти.
А как? Названия не знаю, первых строчек не помню. У брата есть несколько томов Эренбурга, но разрозненные. Стихов нет. В Гугле поискать? Какое слово отправным сделать?
Два дня я как одержимая думала об этом. Без отрыва от домашних забот и работы.
А работа у меня такая, что с утра я в школах, а после обеда в своем кабинете. В среду иду пешком из очередной школы, как всегда прохожу мимо давно знакомого и привычного лотка-развала старых советских книг, останавливаюсь на пять минут, иногда ностальгически выискиваю что-то новенькое (старенькое). Каждую среду в течении уже нескольких лет.
Вот и сегодня. Но теперь я знаю, что искать. И нахожу. Томик стихов Эренбурга. «Вчера принесли» – объясняет мне продавец. Я открываю наобум страницу. Нет, на этой странице нет. А на следующей – вот он.
Плачу копейки и счастливая бегу с добычей в свой кабинет. Он не совсем мой. В течении 12 лет я делю его с подругой, тоже психологом и тоже из города Пенза.
Мы с ней видимся практически каждый день
Я взахлеб рассказываю ей о своих поисках-переживаниях. А она, даже не дослушав, начинает цитировать эти стихи наизусть «Это песня Никитиных на слова Эренбурга, я смолоду ее знаю и люблю». Оказывается, оно все время было рядом.
В общем, вот и вся история. Мне хочется думать, что с элементами легкой мистики. Надо спросить у племянницы, она у меня буддистка.
Остается только процитировать весь стих. Поверьте, в это стоит вчитаться.
Да разве могут дети юга,
Где розы плещут в декабре,
Где не разыщешь слова «вьюга»
Ни в памяти, ни в словаре,
Да разве там, где небо сине
И не слиняет ни на час,
Где испокон веков поныне
Все то же лето тешит глаз,
Да разве им хоть так, хоть вкратце,
Хоть на минуту, хоть во сне,
Хоть ненароком догадаться,
Что значит думать о весне,
Что значит в мартовские стужи,
Когда отчаянье берет,
Все ждать и ждать, как неуклюже
Зашевелиться грузный лед.
А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода,
Что даже не было печали,
Но только гордость и беда.
И в крепкой ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зеленые весны.
1958г.
=