принцип домино

Любовь Винс
           Вадим Аркадьевич Анохин, сорокасемилетний бухгалтер кондитерской фабрики,  славно проводил время воскресным вечером среди старых друзей. Компания была чисто мужская.  Собирались они редко, с периодичностью раз в полгода, но всегда эти встречи  дарили возможность поделиться новостями; решить насущные проблемы; пожаловаться на холодность  и скуку в  семейных отношениях;  на злобное ворчание и вечное недовольство тещи;  похвалиться  головокружительным романом  с коллегой по работе или купленной машиной;  обсудить  политические реформы;  посетовать на  скоротечность времени…В общем, получить ту самую прелесть общения, после которой и последствий не будет, и отвечать ни за что не надо, да и голова поболит самую малость,  от умеренного принятия «на грудь»  вечного допинга и безотказного средства для откровенности – сорокаградусной русской водки.
         Как   бывало раньше,  после разговоров  «за жизнь»  наступил период затишья. Все нужное и важное мужики обсудили,  спиртного оставалось только на традиционный «посошок».  И уже  наступала пора  расходиться по домам, как одноклассник  Вадима, убежденный холостяк, но страстный любитель  женского общества  Ромка  Блохин, в миру Роман Александрович,  свободный журналист свободной прессы, то бишь «желтой» газетенки,  раздолбай и авантюрист,  закинул крючок ностальгии, на который попались все присутствующие, включая и осторожного в поступках Вадима Аркадьевича.  Ромка предложил не разбегаться по домашним норкам, а посетить дискотеку «Ретро» посвященную славным годочкам молодости, далеким семидесятым…
         Ночная дискотека позволила не только вспомнить былое,  послушать старые хиты в современной обработке и вдоволь натрудить ноги в танцах-шманцах, но еще и столкнула с бесом,  который ловко  и безболезненно сунулся в ребро. На дискотеке Вадим познакомился с миловидной девчонкой Ириной, лет девятнадцати, поначалу показавшейся скромной и застенчивой.  А после парочки крепких алкогольных коктейлей,  выпитых один за другим,  вся притворная скромность исчезла, и выявилась без тормоза и правил,  настоящая сущность без башенного поколения  двухтысячных…Для Вадима  ночной гулеж  закончился  суетливым и скоротечным сексом с новой подружкой в  маленькой комнатенке, в коммунальной квартире…
         Возвращался  Вадим  Аркадьевич домой ранним утром, с грехом на душе, тяжестью в сердце,  горьким разочарованием  от блудного  интима.  Шел и думал, как предстанет он пред супругой, строгой и жесткой женщиной,  что скажет, что соврет и избавит ли его ложная придумка от моральной расправы…
         Лилия Петровна Анохина не спала всю ночь. Часов до двух терпеливо ждала мужа, не дергалась, не переживала, ближе к трем начала названивать на мобильник.  Абонент, то есть дорогой супруг оказался вне зоны доступа.  И четыре и в пять утра, Лиля пыталась дозвониться. Не получалось.  Звонки в больницы, милицию и вытрезвитель  оказались напрасными. Ни там, ни там он не был зарегистрирован. И отчаянная тревога пережала горло.  Что  могло случиться, если муж не значился ни в одной перечисленной организации? Не заболел, ни подрался, ни напился…Что тогда?  От выкуренных сигарет першило в горле, пустой пузырек валериановых капель лежал в мусорном ведре, стрелки часов показывали шесть утра, а муж все не возвращался.  К восьми надо быть на работе, а как работать? Как принимать больных, если гложет  беспокойство, трясутся руки и самые страшные мысли  угнетают мозги?
        Едва вскипела вода в чайнике для чашки кофе, как щелкнул замок на входной двери и муж, с глазами  побитой дворняги, нарисовался на пороге кухни. Лиля сразу учуяла дешевые  женские духи,  которыми  несло от мужа, углядела засос на его  шее,  пятно губной помады на мятой рубахе  и  надетые на левую сторону носки. Все признаки измены были, как говорится, в наличие, и Лиля, наполненная праведным гневом, устроила мужу  не слабую взбучку… и не смотря на его искреннее раскаянье  и заверения,  что это в первый и последний раз, Лиля изменщика не простила.  Не успокоилась, так и пошла на работу, в стоматологическую поликлинику,  со злостью, обидой и агрессией ко всему окружающему миру.
                Восьмидесятилетней бабке Зое, в ночь с воскресенья на понедельник не давал уснуть разболевшийся коренной зуб.  Уж чего она только не делала! И  соляным раствором полоскала, и  теплую грелку прикладывала, и молитву читала – все без толку!  Зуб болел, десна опухла и покраснела, челюсть дергало и ломило…под самое утро боль немного отпустила, и бабка только начала погружаться в желанный  успокоительный сон, как  от толчка в плечо,  проснулась. Пьяный   старший  правнук тряс бабку не жалея, чего то требовал, еле ворочая языком, махал кулаками возле самого носа, а бабка, спросонья никак в толк не могла взять чего он хочет. Наконец разобрала. Внук требовал денег на бутылку. Его подружка  ушла с дискотеки с каким-то пожилым козлом, внук парочку выследил.  Пока решимости набирался, распивая  водку прямо из горлышка,  в скверике возле дома подруги,  его чуть сморило; проснувшись, он нагрянул к   изменщице, заловил ее  прямо в теплой постели, надрал ей уши, и лишь об одном жалел, что этот козел успел смыться от подружки перед самым его приходом. Обида и ревность жгли  парню  душу.   Оскорбленное самолюбие взывало к мести,  надо было  горе залить, вот и  пришел он  к бабке за  деньгами, чтобы купить успокоительное.  Денег у бабки не было. Правнук орал, слюной брызгал, а потом от досады и злости влепил бабке кулаком прямо в челюсть,  в аккурат по больному зубу. Бабка взвыла нечеловеческим голосом,  пихнула что было силы старческим сухоньким кулачком в грудь правнука, вскочила, схватила попавшуюся под руку свою тросточку, да меткими ударами вдоль хребта, привела правнука в чувство. Внук в долгу не остался. Шибанул бабку  по голове настольной лампой, дал еще пару зуботычин, и матерясь  во все горло  подался домой, трепать нервы родителям.  Бабка Зоя кровь утерла, поплакала,  умылась, забрала   из серванта  кулечек с печеньем, да пошла жалиться к соседке, такой же древней старухе. Одинокой, но свободной.  Не было у соседки ни детей, ни внуков, и никто ей нервы не трепал.  Поэтому умела она  слушать не перебивая и сочувствовать искренне, без перетяжки на свои обиды. Бабка просидела в гостях полдня. И дольше бы осталась, да чертов зуб ныл, не переставая,  и бабка,  вняв совету подруги, отправилась в  стоматологическую поликлинику, чтобы  избавиться от  гнилого зуба раз и навсегда.
               Врачебный  прием у Лилии Петровны подходил к концу.  Слава Богу, что сложных случаев сегодня не было,  рутинные пломбы и снятие каменного налета. Обычное дело стоматолога.  Работу свою Лилия Петровна любила.  Больные хвалили ее  за  нежные руки, почти безболезненные манипуляции, ласковое отношение. Но сегодня, под влиянием  стресса,  врач Анохина была грубой, не ласковой, работу выполняла жестко и болезненно, без осторожности  и должного внимания. Последней пациенткой оказалась бабулька, внешний вид которой заставил Лилию Петровну удивленно приподнять брови.   У  чисто и опрятно одетой  бабули под левым глазом цвел  баклажаном синяк,  левая скула   тоже  подтверждала наличие ударов, да и  несколько   ссадин по всему лицу придавали  бабке вид заядлой драчуньи.  У бабки болел зуб. После осмотра Лилия Петровна констатировала, что лечить  уже нечего, зуб полностью сгнил, его надо было удалять , и попыталась  отправить бабку к хирургу. Не тут- то было. Бабка слезно взмолилась, что силы нет боль терпеть, и не доживет она до следующего дня, так как хирургический прием уже закончился.  Жалость Анохиной была не присуща, но бабка  отчасти была права, хирург уже ушел, и  Лилии Петровне ничего не оставалось, как удалять зуб самой.  Намучилась  она изрядно, зуб крошился, не давался захвату, да и оставшиеся  четыре зуба  бабка видно чистила еще в начале первых пятилеток, запах  изо  рта был невыносимо мерзкий. Не спасала даже маска.  Анохина трудилась  уже полчаса, но остатки раскрошившегося  зуба стояли насмерть, как защитники цитадели.  Наконец  последний  осколок был вытащен, бабку попросили прополоскать рот, сплюнуть, не есть три часа и отправили домой. Бабка,   кряхтя слезла со стоматологического кресла, призадумалась,  пошурудила  языком  и заявила, что  на месте удаленного зуба  торчит еще один осколок. У Лилии Петровны терпение лопнуло, как передутый воздушный шарик. На вредную, с претензиями бабку она накричала, и почти силой вытолкнула из кабинета.  Еще через полчаса,  Анохина,  сидела в гостях у подруги и под коньячок, изливала горести  и душевную боль в связи с вероломным предательством мужа.  Засиделись они до полуночи.  Чуть пьяненькая, но успокоенная и расслабленная, Лилия Петровна пошла домой. Подруга собиралась проводить, так как район был не спокойный, много хулиганья,  но уверенная в своих силах  Анохина от  помощи отказалась.
                Бабка Зоя, вернувшись  домой от стоматолога,  прилегла на кровать, чуть вздремнула.  Проснувшись,   посмотрела на часы.   Запретные три часа закончились,  и голодная бабка поспешила поужинать.  Жевать   желеобразный  холодец  было не трудно,  и  бабка с аппетитом, наяривала кусок за куском. В очередной раз,  сдавив челюсти,  бабка Зоя    ойкнула и схватилась за челюсть.  Малюсенький, с булавочную головку осколок от говяжьей кости,  острым концом вонзился прямо в открытую ранку на месте удаленного зуба. И тут же,  притихнувшая было  боль,   нахлынула снова. Бабка  вытащила косточку,  поплевалась кровью и   заплакала….плакала от обиды на  свою прожитую жизнь, пустую и никчемную.  От равнодушия и черствости родных детей, от их  не любви к ней, немощной старухе.  Бросивших  ее на произвол судьбы.  Забывших  о ее существовании,  они предали ее, вычеркнули из своей памяти, отреклись…Ради спокойствия, богатства, карьеры… она виновата в этом сама. Мало дала любви своим деткам, мало заботы и ласки.    Плакала от унижения , от отчаяния, от тирании правнука…Последним  горьким воспоминанием  стал сегодняшний  прием у врачихи. И тут ей нахамили, нагрубили. И работу свою врачиха сделала плохо. Остался, остался таки, не вытащенным  осколок зуба. Он и болел сейчас,  ныл и наливал тяжестью скулу. 
                Бабка, еле успокоившись,  намеревалась помыть посуду, прибрать со стола,  но вошедший в комнату правнук не дал ничего сделать.  Он опять был пьян.  И ему были снова нужны деньги. Заначка у бабки была, но расставаться с ней из-за обиды на весь белый свет и  в первую голову на деспота внука, не захотела.
-Уйди, ирод!  Отстань, Христом Богом молю! Нет у меня ни копейки!
-Врешь, карга старая! Ты пенсию сегодня получаешь! Где она? Где прячешь? Дай! Дай сотни две! Дай! У б….
-Нету! Не ходила за пенсией! У врача была! Зуб, зуб болел!...к врачу ходила! Уйди, изверг!
                Правнук  в  ярости  сгреб бабку  за грудки, приподнял, швырнул на пол и стал бить ногами, задыхаясь от  ненависти и злобы, оттого, что не получил желаемое. Бабка  скулила, хватала правнука за ноги, молила, потом затихла…Девятнадцатилетний подонок еще раз  пнул  недвижное тело и подался прочь, на улицу, где на скамейке возле дома ждали его такие же не трезвые дружки.
-ну, че, Толян? Бабки принес? Трубы горят, дернуть надо пару глотков…
-Нет. Бабка, су…старая не дала.
-а ты бы внаглую…взял и все дела…
-Да шарил я по полкам. Не нашел.
-Выпить охота.
-Мля…думаете мне не охота?  Мне больше вашего надо…Я как вспомню Ирку, как она, тварь, с козлом этим, толстопузым, в койке кувыркалась…убил бы…нажраться хочу…водки… а потом с ней разбираться пойду…
-Правильно, Толян!  Все бабы твари!  Все они б... и, тыздить их надо, по черному, чтоб уважали!  О! Толян, глянь, какая фифа идет!  Может у нее рубликов попросить?
-А зачем просить, Петька?  Мы ее сейчас приласкаем хором, так она сама отдаст, все что хочешь…Гы…
                Лилия Петровна Анохина слишком поздно заметила пьяную ораву.  Ей не оставили ни одного шанса на спасение.  Окружили, ударили по голове, потом скрутили руки и распяли на холодном асфальте…Надругавшись, грязно выругались, плюнули в избитое лицо и ушли.  Лилия долго приходила в себя. Она не плакала.  Молча,  и судорожно пыталась закрыть обнаженное тело порванной одеждой.  Потом  с трудом поднялась с земли и пошла домой…разум отключился, защитная реакция сработала, она  шла и не думала ни о чем, кроме  одного:  как ее ждет и волнуется предатель - муж…