Прокат коньков

 
    Прокат коньков, как чистилище – шумное и без удобств. Тесный этаж из кирпича под шифером, удобства во дворе. Заходят люди в грязных ботинках, выходят в сияющих коньках. Десять сантиметров росту прибавили, но устойчивость потеряли. Оно всегда так – чем выше, тем больше шатает. У каждого на груди бирка определяет сроки возвращения в родную обувь. От часа до трех. Меньше часа – возвращаться не хочется, больше трех – ностальгия.

    Внутри зеленая штукатурка разводами, лавки с царапинами словно зебры, суетливая очередь. На полу неаккуратные лужи искажают лица, на стенах плакаты.
    «Конькам все возрасты покорны» - утверждает левая стена. Чуть ниже чей-то хулиганский почерк: Старикам тут не место.
    «Лед крепкий, не проломится!» - успокаивает правая стена и снова тот же почерк: Перед выходом на лед пройдите взвешивание.
    Стена напротив смотрит картиной: «Бежит человек по замерзшему океану, на ногах белые коньки. Одет не по сезону, голова в терновом венце». Под картиной почерка нет. Только название – «Эх, прокачусь!» и прокатные расценки рублевым шрифтом. Цены не божественные, но и не кусаются особо.

    Народу много и все в носках. Очистились до заштопанных дыр, дышат свободно, ничто им не жмет. На лавках сидят, работают локтями.
     Идет примерка с мучениями сомнений и беспокойством. Деньги уплачены, а удовлетворения нет. Кому цвет не к лицу, кого пятка не пускает. Те, кто в коньках ухмыляются с превосходством. Возвышаются над другими холодным оружием, стучат к выходу. Стучат, правда, не уверенно, но высокомерной гордости не теряют. У всех одно на уме – главное, коровой не выглядеть. В жизни можно, на льду непростительно.

    Отовсюду вопросы.  Спрашивают люди с опаской о ледовом испытании, боятся выходить за дверь. Страшно. Доносятся из-за двери стоны оступившихся, слышатся нечеловеческие крики. Воображение провоцируют, укутывают мрачными домыслами.
    - Кто там прожорливо рычит?
    - Кто матерится несексуально?
    - Кто весело хрюкает?
    Рассыпаются вопросы тревожными искрами, гаснут в ушах.
    - Там аксели и тодесы терзают фигуристов, - отвечает внушительный голос. - Там лутцы с риттбергерами поджидают добычу.
     Жмутся люди друг к другу грешниками неустойчивыми, ищут поддержки.  Пятки скованы зловещими слухами, на сердце гиря предчувствий.
    - Не бойтесь! – вещает всё тот же голос, - Новичков они не трогают, дают осмотреться. Остерегайтесь лишь ушибов и порванных штанов.

    Кто ответил на беспокойство?  Кто разъяснил, кто успокоил?
    Стоит за прилавком коньковый мастер, душа нараспашку. В ушах серьги восклицательными знаками, на шее обувная ложечка - тоже блестит драгоценно. Черные волосы вьются за спину, у пояса змееподобная плеть. Он ответчик, он коньковый дирижёр, он хладнокровный укротитель. Он фигурного катания покоритель. Всем ответит, всем улыбнется. К каждой мозоли на пятке прикоснется
   Рвется с места стремительно, приходит на помощь. Сверкает глазами, гипнотизирует ответами.   Поддерживает шаткое равновесие, нашептывает  сто грамм нужных слов для храбрости. Он в курсе всего. Он знаток, он мудрец, он дрессировщик. Он в усмирении лутцев и риттбергеров разбирается.

    Работы много, ног в два раза больше. Каждую обуй, пропихни, зашнуруй. Каждого возвысь на положенные сантиметры, поставь на ноги, не дай упасть. Велика ответственность - руки ловкие, ногти без заусениц. От него или на лед, или в отпуск  с постельным режимом. Никаких отпусков, никаких режимов. Мастер свое дело хорошо знает. Мечется от лавки к лавке, виртуозно орудует ложкой. Вниманием никого не обделяет, плетет шнурки в косы. Конькобежный узелок затянет, пошлет в добрый путь.
    На прощание напомнит о прокатных сроках, укажет на время. Пожелает вернуться вовремя. Хитро щурится, в зрачках по циферблату. Запускает механизм отсчета и тикает часами. Он король времени, он меткий стрелок. Под стойкой гарпун, над стойкой бойница за шторкой. В случае опоздания, нажмет мягко на курок, ударит должнику в спину, улыбки не утратит.

    Смотрит на мои ноги внимательно, оценивает возможности. Радуется, что не кривые.
    - За деньги или по призванию? – спрашивает лукаво.
    Вопрос с подвохом, я настороже:
    - Собирался за деньги, прошел по призванию. Сказали на входе, будто я прирожденный фигурист.
    - Понятно, родились на льдине…
    Думает на высоких скоростях, не догонишь, не поймешь. Принимает решение.
    - Вам, что-нибудь из ретро подойдет.  Такой сгусток умений в коричневых тонах.

    Достает из пыльных закромов кожаные гармошки с ножами. С такими только палачом, да на плаху – ногами головы рубить. Кожа пожевана, на стали то ли кровь, то ли ржавчина. Я возмущен, но надеюсь на лучшее.
    - Это не гармошки, - внушает примерщик, – это морщины опыта. Раньше принадлежали матерому полковнику. Он ими подледные лодки пугал… Обувайте смело, почувствуйте себя другим человеком.
    Носки, конечно, все стерпят, но не хочется мне чужие морщины примерять. Кручу коньки в руках, скребу подозрительные бурые пятна на лезвиях.
    - Не волнуйтесь. Это не кровь, это слезы побед. Какой человечище был! Не человек, а настоящий ледокол. Говорят, наехал на торпеду, развеялся  взрывной волной, - мастер вздыхает печально и подводит черту. - Других все равно нет. Последние. Что поделаешь, ледовый час пик.

    Он правдив, он убедителен, он коньковый адвокат. Ходит кругами, манипулирует пальцами. Отвлекает, приседает, похищает мои сапоги. Все, обратной дороги нет. Стою босиком, выветриваю из головы мысли об отступлении. Осталось только вперед, да в матерые полковники. Соглашаюсь вынужденно армейский опыт перенять, вооружаюсь ногами. Прислушиваюсь к себе и ожидаю приказов. Тишина. Не слышно бравого вояки, не вырос во мне гроза ледовых побоищ. Видать выветрился полковничий дух, не попрощался. Морщины забыл, опытом не поделился, ощущение мира во всем мире навязал. Вот и славно, я ещё не послужил, а уже на свободе. Остаюсь самим собой -  вооружен, но не опаснен.
    Сделка состоялась. Я в коньках, примерщик с деньгами. Повис в воздухе договор, потребовал подпись. Прикладываю ручку к именной графе, подтверждаю себя крестом. Двери передо мной настежь  распахиваются, до порога три шага. Делаю их осторожно, однако выйти не успеваю. Останавливаюсь как вкопанный у самого выхода и слышу внутри себя просьбу уставшего командира:
    - Парень, передай моей жене, что у меня все в порядке. Генералом не стал, тетю Соню не встретил. Николая Степановича тоже… А главное, скажи, чтоб спиритические сеансы больше не устраивала. Телефонистка чертова. Я все равно на связь не выйду. Отдыхаю…