Проснулся ночью.
Влаги след на щеке.
Кто-то приснился..
Предыдущим уроком у десятого «Б» была физкультура. И пацаны никак не могли угомониться даже после звонка. Взъерошенные, словно воробьи, раскрасневшиеся, они беспорядочно готовились к уроку. Мальчишки толкали друг друга, что-то кричали, прыгали, возле классной доски что-то обсуждали подружки, хихикали, озираясь на пацанов и, между делом поглядывали в сторону двери в класс…
- Шухер, - Палыч идёт, - скорчив грозную рожицу, заскакивая в класс крикнул белобрысый парнишка. Он махал руками, пытаясь с разбега вписаться в поворот между партами. «Уууу», - проурчал он, проскакивая на своё место за последней партой, шурша кедами. Споткнувшись о чью-то сумку, он чуть было не упал, налетел на парнишку, достающего что-то из портфеля и, хохотнув, опрокинул его, по пути легко задел бедром лопочущую с подружкой девчонку, тут же получил толчок в спину и шлепок по взъерошеной шевелюре, пригнулся, стараясь удержать равновесие, и ловко дал пендаль отвернувшейся было девочке, заставив упасть в объятия подружки. Пронзительное «ха-хаааА» стрельнуло сквозь гомон класса, малый схватился за живот и от дружеской расправы его спасли только приближающиеся к классу гулкие шаги по коридору.
С классным журналом в руке вошёл старый учитель Пал Палыч. Старым он ещё не был, и выглядел молодцевато, но седина уже высветлила его голову ярким контрастом на загорелом даже зимой лице. Взгляд у Пал Палыча был внимательный и спокойный, но порой, его глаза искрились нескрываемой иронией, и в эти моменты, он мало чем отличался от своих взъерошенных школяров. Палыч мог шутить, что-то выкрикивать, спорить со своими же учениками, несдержпнно жестикулировать, быстро перемещаясь по классу, или же, поменявшись местом с кем-то из своих воробьёв, заставлял продолжить урок самого бойкого или, наоборот, самого робкого, шутливо комментируя происходящее с ученической парты, - словом, был не таким сдержанным, как его коллеги – степенные педагоги, с «грузом педагогического опыта на лице», плечах, животе и… в других ответственных местах.
- Не «шухер»,- проговорил он, выдержав паузу а, здравствуйте, - бодро приветствовал он десятый «Б».
- Понял, Миша? – склонив голову негромко спросил он в сторону последней парты, за которой, раскрасневшись, этаким взъерошенным зверьком, положив голову на руки и пытаясь унять бухающее где-то в горле сердце, сидел белобрысый парнишка.
-Ага, - почти шёпотом ответил Миша, чем вызвал улыбки и негромкие реплики и от этого, наверное, стал ещё краснее.
Пал Палыч серьёзно оглядел класс. Разговоры смолкли, ученики задвигали стульями, вставая, чтобы приветствовать своего учителя.
- Сидите, сидите, - произнёс он, жестом руки остановив громыхание стульями.
- Начнём, - произнёс он, дав ученикам несколько минуток, словно глоток воздуха, чтобы настроиться, собраться с мыслями, бегло пролистать записи, сделанные на прошлом занятии.
Сквозь полузанавешенные шторы в класс пробивались лучики весеннего солнышка, и в наступившей тишине было видно, как в рассеянном свете струятся пылинки. Пал Палыч прошёл вдоль классной доски, взглянул на неё, улыбнувшись лишь краешками глаз, взял тряпку и стёр весёлую рожицу с подписью «Каземулька». Конечно же, он знал, кому из ребят предназначался этот шедевр «народного творчества» но, решил не отвлекать класс от работы. В первые минутки тишины учитель, как-бы пробовал на вкус обстановку, - старался почувствовать, кто с каким настроем пришёл сегодня на урок, кто чем-то взволнован, утомлён и, хочет, просто, послушать, а у кого, душа поёт и «рвётся ввысь» и настроение – …ошеломляющее! Учитель отмечал в классном журнале отсутствующих, даже, лучше сказать, - фиксировал своим взором тех, кто сегодня на уроке. А вообще, - атмосфера в этом классе была очень доброй, несмотря на шкодой характер «некоторых товарищей», а может, именно благодаря им…
Ученики улавливали малейшие перепады настроения учителя, безошибочно определяя, когда можно что-то сморозить, а когда следует лишь тихонько внимать каждому слову. Пал Палыч любил этот класс, поэтому прощал ребятам все их шалости, легко проводил уроки, допуская отступления от тем и, часто, увлечённо рассказывал много дополнительно, в том числе из своей жизни. А интересного в жизни Пал Палыча было не мало…
2.
Насколько он про себя знал, родился - в старинном городке Погаре, недалеко от Брянска. Яркие детские воспоминания остались с ним, иногда радовали своей ностальгической грустью но, об этом – позже.
Потом, была война… Внезапная эвакуация…
Во время бомбёжки Пал Палыч, тогда ещё, просто Пашка, потерял мать. Отца он не помнил. Воспоминания о войне хранились в глубинах памяти, которая, как-бы щадя, очень неохотно позволяла чему-то всплыть на поверхность, - нехотя возвращала то, что было когда-то. После, был ещё Египет и Вьетнам, и снова, боевые действия. Уже будучи офицером, Палычу приходилось обучать молодых солдат – ребят из дружественных стран. Обучал тактике и рукопашному, советской технике, и ещё тому, как выжить! Уцелеть... Потому, что уж очень многих пришлось потерять за годы войны. В памяти все они остались такими же пацанами, как в этом десятом «Б», где он сейчас вёл урок.
Так получилось, что вся его жизнь прошла в поездках и перелётах, - в гуще событий, и когда, по возвращению в Союз, выделили ему, как ветерану свою комнатку, остро стало ощущаться одиночество. Сам он, обзавестись семьёй, ..как-то не успел, не сложилось.
Особенно в праздники, когда компании собирались за семейным столом, Пашку чёрной вязкой волной окутывало одиночество, воспоминания бурлящим потоком заполняли собой всё вокруг, ярко выхватывая, словно из тёмноты небытия ГЛАЗА И ЛИЦА. Тех, кто когда-то был рядом… В памяти все они были молодыми, спорили, смачно матерились, шутили, смеялись, загадывали «про жизнь», глядя в глаза.., - все они были живы!
Иногда заходили новые друзья, приносили водку и дремучего портвейшка. Собирая на стол, Палыч неспешно крупными ломтиками нарезал хлебушек, доставал луковку и соль, ставил на стол тяжёлую пепельницу из капсюля 76 мм снаряда, пачку высушенных над большой настольной лампой погарских папирос… Но, к концу застолья гостеприимный и разговорчивый Палыч уже кратко, порой, невпопад отвечал на пьяные реплики друзей, до хруста в костяшках пальцев сминая в кулаке дымящую папироску. Когда же исчезали и они, Палыч, долго ещё сидел за опустевшим столом, подперев голову, глядя куда-то в тёмный проём окна, порой до крови сминая нижнюю губу.
Хорошо, хоть работа в школе позволила снова почувствовать себя в эпицентре жизни, воспрянуть духом, оказавшись в гуще событий, людей, непрерывных маленьких происшествий…
3.
- Пал Палыч, Пал Палыч, - окликнул учителя мальчуган со второй парты, - а фотографии вы принесли? Вы обещали! Серьёзная рожица выражала искреннюю заинтересованность, глаза же мальчишки смеялись. Вопрос задал Шипилов Генка, - шустрый парень, хоть и был он в классе на вид самым маленьким, годков двенадцати, не больше, как будто он попал в этот класс по ошибке.
Это был смелый мальчуган, который, что называется, никогда «не лез за словом в карман», и ребята частенько подговаривали его «завести разговор» - заболтать учителя, чтобы отсрочить опрос или контрольную, - протянуть время до спасительного звонка с урока. И часто, это ему удавалось, потому, что спрашивал Генка, уж очень искренне интересуясь подробностями, способами, разными историями, - всем тем, что «за уши» можно было привязать к изучаемому предмету. Глядя в его доверчивые глаза, отказать было ну, просто невозможно. Ведь маленьких нельзя обижать. Порой, так на уроке рождались интересные споры. Но, некоторые учителя кратко останавливали «чересчур любопытного мальчика» и, Генке, конечно же, доставалось.
Пал Палычу нравился этот шустрый пацанёнок, с которым можно было говорить, что называется, на равных и, приходя в этот класс, он незаметно для других, сразу находил его взглядом: на месте. Значит, всё в порядке, - урок будет добрым и интересным!
Как-то на переменке, быстро шагающий в своём солидном костюмчике впереди класса Генка, переполненный какой-то внутренней шкодой, громко окликнул своего учителя:
- Пал Палыч, - Палыч! – Палыч! - Здравствуйте! Обернувшись, учитель по-приятельски подал ему руку:
- Привет, Гена. Шедшие сзади разом смолкли и замерли.
- Как ваши дела?! – громко спросил он учителя с важным видом.
- Да, вроде, всё в порядке, спасибо, Гена, - серьёзно ответил Пал Палыч. – А твои? – участливо спросил он паренька, чуть наклонив к нему голову.
- Тоже – нормально! ХааА – ха-хаа - буквально захлебнулся смехом Генка, аж присел, правой рукой схватившись за живот, не в силах больше сдерживать серьёзный вид.
- А то, ты заходи, если что! – сказал Пал Палыч голосом волка из мультика «Жил был пёс», чуть оглянувшись, чтобы увидеть замерших в ступоре учеников. Этим он вызвал новую волну восторженного смеха у себя за спиной. Всё было, ..просто замечательно!
4.
Иногда Пал Палыч рассказывал ребятам о войне. Что цепко врезалось в память благо, уроки истории позволяли это делать. Прошлый раз учитель рассказал, как попал в роту. Как с другом пришлось несколько дней ночевать в военкомате, - не хотели их брать, по-малолетству, - так и спали они с корешком Юркой под столом, пока военком не сжалился и не послал их в учебку, «чтоб хоть подкормились мальцы»…
Обучались ребята в лагере под Свердловском. Винтовка была для них слишком большой, поэтому выдали им драгунский карабин и, уже через месяц зачислили в восьмую десантную дивизию, посадили в эшелон, большой, вагонов на полсотни и, через Сызрань отправили прямиком до Москвы. Казанский вокзал, Комсомольская площадь, - вот и всё, что видели за одну ночь. А на утро, – сразу в бой…
Ребята слушали, как завороженные. Обещал Пал Палыч принести и показать сохранившиеся фотографии той поры, о которых и спрашивал его Генка.
- Принёс, Гена но, сначала, я обещал вам опрос. Тяжело вздохнув, поддерживая коротко стриженый ёжик волос двумя руками, Генка наклонился и замер над учебником…
- К доске пойдЁооот.., – классическая учительская фраза, заставлявшая склонить головы многие поколения школяров. Фраза, заставляющая весь класс замереть, прочувствовав всю серьёзность и ответственность момента но, уже через минуту, вновь поднять головы, и ликовать по поводу пронёсшейся совсем рядом опасности. И только один «счастливчик», тяжело вздохнув, под вздохи облегчения со всех сторон, тяжёлой походкой, лихорадочно пытаясь на ходу вспомнить хоть пару первых предложений из учебника, проследует «к доске», как «к стенке», для показательной экзекуции в пример другим школярам.
Пал Палыча ученики не боялись но, и огорчать не хотели, уж слишком интересно он рассказывал сам и, переживал, если у кого-то не получалось...
Позволю себе ещё раз произнести столь нервощекочущую фразу:
- К доске… - Пойдёт… - учитель истории пробежал взглядом разом замерший класс, словно пытаясь почувствовать, определить по-виду, кто хочет ответить урок.. От его взгляда не ускользнуло, что Сизов Юрка, исподлобья хитро взглянувший на него и, мигом слепив невинную рожицу, молотит под партой соседа, заставляя того дёргаться, когда все притихли.
- Давай, Юрка-Каурка.
- Чего?! - с вызовом посмотрел он на учителя, как-будто хотел возмутиться «чего это опять я?»
- Пойдём… Класс облегченно вздохнул, и довольные глаза вновь устремились на учителя. Юркин сосед попытался придержать за брючный ремень своего угнетателя (а на самом деле, - закадычного дружка) но, тот вырвался, тяжело громыхнув стулом, и выскочил к доске, на ходу подтягивая спадающие штаны.
Отвечал Юрка уверенно, при этом комично копировал учительские жесты и интонации, пользуясь всеобщим вниманием. Когда Палыч отворачивался, он строил кому-то рожицы, подмигнул, показал кулак, косясь при этом, не видит ли учитель и, сосредоточенно продолжал рассказывать. Пал Палыч смотрел в окно, где пионеры гоняли мяч на уроке физкультуры, и слушал, как хорошо запомнилось то, что он рассказывал…
- Молодец, - думал он, даже в учебник не заглянул, понадеялся на свою память. Да и усидит ли такой «вертолёт» с книгой в руках, - девчонки поди, уже проходу не дают… Юрка получил четвёрку, и перед тем, как сесть на своё место, вытянулся, стараясь заглянуть в журнал на учительском столе, и заметил под ним стопку фотоснимков.
- Пал Палыч, - фотографии?! Эти? – спросил он с жаром. – Покажите! – и, …учитель уступил. Ребята подтянулись к учительскому столу, обступили.., разглядывая пожелтевшие фотокарточки, узнавая своего учителя, разве что,… по глазам, потому, что тогда самому ему годков было меньше, чем им сейчас.
5.
На одной из фотографий, среди солдат на фоне развалин дома, укрытого снегом, стояли двое ребят. В одном из них ученики с трудом узнавали своего учителя. А другой…
- Юрка!
– И ты там был! Сходство с мальчуганом на фотоснимке было столь явным..
- Да, был такой, дружёк – корешок, проговорил учитель, вглядываясь в старый фотоснимок. Он легко потрепал чёрные Юркины вихры, положив руку ему на плечо. Удивлённо-серьёзные ГЛАЗА, ясным взором, какой может быть только у ребёнка, взглянули на учителя. … В ГЛАЗАХ ..ОН УВИДЕЛ НЕБО…
Точно, коснулся запредельного, острого.., и чувства, жившие где-то глубоко внутри, вдруг ..сдетонировали. Горячей волной накатили воспоминания, затопили… Мальчик, и в самом деле, был необычайно похож. Словно выжил. Тогда…
- И, звали его, действительно, Юрка, - проговорил Пал Палыч, словно вынырнул откуда-то из глубины, будто и не было класса, пацанов в школьной форме, этой до одури пьянящей весны, его самого здесь уже не было…
Как мог он рассказать о самом близком человечике так, чтобы его поняли? Какие слова подобрать о друге детства, близость которого наполнила яркостью, вкусом и, одновременно, сумашедшей тоской и болью всю его дальнейшую жизнь. Наверное, слово «самоотверженность» в большей степени передаёт решительность и смелость, рождающиеся в безусловной дружеской близости, которая бывает только в детстве. И, кто не испытал это чувство, тот уже никогда не будет настоящим. Ярким, смелым, сильным, - настоящим мужчиной! Тем, в ком уверена женщина, на кого полагаются мужики, уважают подростки, и любят дети. Можно ли найти какие-то глупые учительские слова, чтобы передать то, что можно прочувствовать только сквозь годы… Есть ли вообще такие слова, чтобы поняли, как самоотверженность близкого друга добрым теплом питает твою душу и, одновременно делает невыносимо больно… Потому, что вы уже никогда не сможете вернуть той божественной чистоты и благородной ярости действий, откуда-то возникающих в юном друге...
Как будто, лишь вчера, копьё воспоминай вновь и вновь будет нанизывать.., как, ни минуты не медля, в чём был, друг бросается в ледяную кашу воды и снега.., как кидается под колёса на доли секунды опережая с грохотом летящий состав.., не чувствуя жара, в момент ..слизавшего волосы, проникает в дом, как в бешеном порыве прогоняет взрослого уже обидчика, до лица которого не смог бы дотянуться из-за маленького роста и, только потом ...рыдает, не в силах успокоить взорвавшееся сердечко… Вы никогда не сможете забыть, как всхлипывает друг, размазывая по щекам слёзы, самые чистые .. в мире! Потому, что сам готов умереть, только бы он больше никогда так не всхлипывал… Всю жизнь вас будет греть смех друга, - его дурацкий хохот и, ..ледяной вихрь, когда вы на ..жопе несётесь с горы… Вы будете помнить, как блестят глаза друга и, вкрадчивый голос, в шалаше, на старой груше, под холодными звёздами... Абсолютным, недосягаемым счастьем на всю жизнь останутся ..дурачества у реки и, разговор «ни о чём», а значит, о самом главном в жизни, когда лёжа на песке, продрогнув, рёбрами чувствуешь дыхание друга... Навсегда запомнится вкус и аромат хлеба, в момент по-братски раздербаненого на две части. Лимонад, выпитый с другом будет самым вкусным напитком а, первая сигарета, от которой кашлял и плевался, запомнится как самая вкусная в жизни, если через затяжку дул её вместе с другом...
Наверное, душу девчонок греет что-то другое, особенное. Парень же, остаётся мужчиной (а не сволочью!), пока в его сердце живёт та теплота, которую он несёт из детства...
6.
Мысли Пал Палыча были уже далеко. Воспоминания детства нахлынули на старого учителя: внезапно вспомнился запах парного молока в прохладной ещё глиняной крынке, свежего навоза, который словно, сладковатым облаком просачивался из коровника. Запахи знойного летнего луга, скошенного сена, и, почему-то, … алая глухая пестрота словно неспеша заливала зелёный луг, чернотой, просачиваясь в реку..
Тёплые воспоминания были связаны с мальчуганом на фотоснимке… Затем, запах гари, как-будто проник в класс, - стало трудно дышать, подступила тошнота, жар… Вспомнился голод, мороз и, ..дурманящий запах горелой картошки и, только острая тупая боль в груди не давала рассмотреть поближе знакомые с детства, родные картинки… Пал Палыч уловил первые предвестники сильного приступа боли, старался держать контроль над происходящим…
- Пал Палыч..??
- Ребята, пока.. Смотрите,- я сейчас... Он вышел из класса, даже чуть быстрее, чем следовало бы. В коридоре ноги сделались, как-будто деревянными и чужими. Он прислонился к стене. В глазах мельтешило, как после вспышки.., очертания предметов проступали сквозь жидкий качающийся воздух…********
- Палыч, - что..? – Сердце?! – Встревожено скороговоркой проговорила завуч «Маргарита», выглянувшая из соседнего кабинета.
- Пойдём ко мне… Капли… Врача… Присядь… - доносилось до Палыча откуда-то издалека.
- Там у меня десятый «б».., мальчишки… Боль не давала думать, делая речь обрывочной и бессвязной. Быстро подъехала Скорая, и осмотревший учителя врач сразу сделал пару уколов и настоял на срочной госпитализации.
- Носилки, - как из вязкого тумана проступил силуэт в белом халате.
- Сам! …Я сам, - сначала громко, потом уже шёпотом проговорил он, заставив повиноваться отяжелевшее тело.
Опираясь на врача и санитара учитель медленно шёл к выходу.
- Палыч… Палыч…Палыч, - услышал он взволнованный шёпот, показавшийся ему громким криком. Трое пацанов вырвались с урока и теперь, с испугом на лицах смотрели на учителя.
- Ю...-Юрка… -Каурка… Ребята… - Вы приходите, - сказал Палыч, почему-то вдруг изменившимся голосом. Он хотел улыбнуться. Видимо, … не получилось.
- Мы придём… Придём! – Услышал он взволнованные голоса.
- Напугал ребят.., - старый чайник, - успел подумать Палыч, проваливаясь во что-то вязкое и туманное…
II.
Не забудьте меня незабудки,
Я был в жизни таким же, как вы,
Беспризорником в выцветшей куртке,
Среди тёмно-зелёной травы…
А.Карташов.
1. ###
В этот день Пашка оказался далеко от своего подвала, в котором ночевал последние три дня. До вечера, до темноты он спешил облазить остатки жилищ – руины домов, да кучи мусора. И если повезёт, найти что-нибудь съедобное, - унять сосущую боль в дохлом животе, вытеснившую все остальные мысли.
Уже близился вечер. Какая-то серость, мгла медленно и неотступно наполняла собой всё вокруг, усиливая тревожную темноту, созданную едким дымом, заполнившим то, что совсем ещё недавно было городом. Уродливые динозавры – остовы домов, нагромождения камней, груды ломаного кирпича и искорёженного металла, уродливые обгоревшие деревья, - молчаливый и одновременно кричащий своей немотой пейзаж…
Корочка льда покрыла чёрные лужи, наполненные смесью земли, серой бетонной пыли, каких-то горелых обрывков. Запах гари остро стоял в морозном воздухе, усиливая свою тошнотворность по мере приближения к ещё дымящимся развалинам. Никто из людей уже давно не встречался на пути…
Пашка продолжал обследовать подвалы. Когда-то в них прятались люди, вид которых был живым подобием своих же разрушенных жилищ. Передвигаться приходилось на всех четырёх, ловко балансируя на том, что ещё держалось, подтягиваясь, пролезая в узкие щели, взбираясь на обледенелые бетонные плиты и ныряя в подвалы, рискуя уже не выбраться обратно в случае обвала…
Курточка, синяя курточка, которая ещё неделю назад была новой, превратилась в лохмотья, обнажив в разных местах свою поначалу белую, теперь уже грязно-серую внутренность. Но и она теперь уже не спасала от пронизывающего холода, который особенно сильным становился к ночи. Ныли отмёрзшие руки, которые Пашка поочерёдно пропихивал то под курточку, то в штаны, чтобы как-то отогреть.
- Руки нужны, - думал он. – Смёрзнут и хана, - уже не отогреюсь…
Поиск, непрерывный поиск был изнуряющим но, именно благодаря ему, как-то удавалось жить, словно заморозив восприятие происходящего, повинуясь лишь голоду и боли… Пробираясь дальше к центру города, Пашка рисковал свалиться с какой-нибудь балки или изувечиться, а помочь было бы некому. Он уже подумывал о ночлеге и поэтому прихватил с собой чьё-то драповое пальто. Почти целое и сухое.
Вдруг под ногами предательски поехал гравий, увлекая куда-то вниз. Падая, Пашка сжался в комок, прикрывая голову руками, и в одно мгновение поток обломков увлёк его куда-то, к счастью, не очень глубоко, да и подхваченная вовремя тряпка, смягчила падение, спасая от острых обломков.
Некоторое время Пашка лежал неподвижно, прислушиваясь к себе, потом пошевелился, расправил руки, стараясь найти опору, ноги, вроде, - всё цело. Он приподнялся, сгребая с себя камни, и только тут почувствовал острую боль в запястье, увидел, что из раны течёт кровь.
- Вот, хреновина, - подумал Пашка. Он облизал рану на руке и зажал её рукавом куртки. Когда пыль чуть осела, сквозь пролом стены пробились рыжие лучики заходящего Солнца.
Пашка любил Солнце. Днём было ещё как-то сносно. Солнце было для него залогом того, что весь этот ужас когда-нибудь закончится.
- Заходит, - с сожалением прощался с ним Пашка, словно с другом, покидающим его в трудную минуту…
- Ничё.., - с утра рассветёт и, тёплышко будет, - подумал он и тяжело вздохнул, сильнее запахнув курточку.
Он осмотрелся: по диагонали комнаты лежала плита, в пролом которой он свалился. Плита отгораживала внешнюю часть дома с оконными глазницами, но, всёравно ,в противоположной стене зияла большая дыра…
- Здесь жили, - как-то сама собой пронеслась мысль. На стене сохранились жёлтые обои, фотографии каких-то людей, мужчины в фуражке, с пышными усами, рядом с ним стояла женщина в сарафане и платке, сбоку от них в отдельных рамочках были портретные снимки двух девочек и мальчика лет семи. Стол с резными ножками был застелен скатертью на которой, среди обломков кирпича целыми стояли две чашки с ободком и стопка тарелок, а рядом, - три табуретки. Чуть в стороне - массивный тёмный рояль, крышка которого была проломлена всё той же плитой, создавшей диагональный потолок.
Пашку не покидало ощущение, что хозяева где-то рядом, может в соседней ком… Кто-то неожиданно коснулся его ноги. Пашка вздрогнул, крик, готовый сорваться, застыл у него в горле. Но… Что-то мягкое коснулось его ещё раз...
- Мм-мя, - утробно прохрипело оно, и два зелёных огонька на серой мордочке посмотрели снизу настойчиво и требовательно.
- Тьтфу ты, кошак! – совсем напугал, - сплюнул Пашка. Он наклонился к серому комочку, чтобы положить его за пазуху…
-Не трожь! – Словно громыхнуло в тишине у самого уха. Пашка отскочил, от страха перестав дышать, в испуге опрокинув уцелевший стол, с которого с глухим звоном посыпалась посуда.
- Кто з-здес-ся? – Дрогнувшим голосом спросил он, на всякий случай сжав руки в кулаки.
- Уходи! – Убью! – услышал он злобный шёпот, усиленный акустикой, из того самого угла, откуда он только-что отскочил. Там в темноте стоял кто-то невысокий и, словно зубастый зверь, с горящими угольками глаз, пытался выгнать непрошенного гостя из своей норы, понимая, что иначе будет изгнан сам. А оказавшись на улице, слишком велика была вероятность до утра совсем замёрзнуть – окочуриться или, попасть в какую-нибудь другую беду. Очень хорошо это понимал и Пашка.
- С-сам уходи, - одеревеневшими от холода губами проговорил он, пытаясь нащупать рядом что-нибудь тяжёлое, чтобы защититься и как-то вытолкать Зверька из его убежища. Меньше, чем через минуту, Пашка, подстёгиваемый страхом, махая кулаками ринулся в узкий угол, из которого был слышен голос. Он старался попасть и сильнее ударить своего противника, но получил такой яростный отпор, что пришлось втянуть голову в плечи, и, поочерёдно прикрывать то голову, то живот, то… На что-то налетев, Пашка споткнулся и упал, зато ему удалось ухватить Кого-то за ногу.
- Пацанёнок, - понял Пашка и, осмелев, не смотря на сыпящиеся на него удары, стал вытягивать пацана из узкого угла к зияющей дыре в задней стенке. - Гадёныш! – Твою …! – У…ю на хрен.., - ругался Пашка, раззадоривая себя. Когда «потолок» над ними стал выше, они сцепились в яростный клубок, и уже нельзя было определить, кто кого лупит. Сильному предстояло занять тёплое место, выспаться, может быть, найти еду, а значит, - выжить…
Не смотря на сильные удары, сыпящиеся на него, Пашка всё ближе подтаскивал мальчишку к «выходу».
- Ааа-А! – вдруг взвылПашка, почувствовав сильный укус в раненую руку. Он сразу разжал кулаки, выпустив врага и, по-инерции откатился к стенке, в которой был пролом, ударившись обо что-то мягкое. Силы кончились. Пашка старался унять учащённое дыхание, бешено бухающее где-то в горле сердце… Но, самым удивительным образом, драка его согрела. Пашка растянулся на чём-то мягком, нахлынула слабость, видимо, за последние дни Пашка дошёл… . Противник уже не очень его пугал, и Пашка, отдышавшись, сам не заметил, как задремал, как-будто, провалился…
Забытьё сна вскоре сменилось полудрёмой. Хоть усталая голова была тяжёлой и требовала отдыха, тело же, - замерзало, и сжиматься в комок плотнее было уже некуда. Холод неприятно бодрил. Глаза, давно привыкшие к темноте, заметили в дальнем узком уголке копошащийся комок. Сразу вспомнился вчерашний вечер, яростная драка…
- Тоже замерзает, сука, - сама собой пришла мысль. Пашка повернулся в сторону сопящего комочка и, чтобы лучше наблюдать, чуть повернулся в его сторону. Как-бы случайно, чуть ближе подкатился и вздрагивающий комочек. Свет холодных звёзд пробивался сквозь дырявую крышу, и в его синеватом мерцании отчётливо была видна маленькая фигурка мальчугана, пытавшегося сильнее закутаться в пальтишко, оброненное вчера Пашкой во время схватки. Чтобы чем-то занять блуждающие мысли и лучше наблюдать, Пашка подвинулся ещё чуть ближе. Пальтишко засопело и подползло ещё на метр, оказавшись совсем рядом. Уже по дыханию Пашка слышал, что мальчик всхлипывает, сквозь бьющую его дрожь. Вскоре, он даже вздрогнул от случайного прикосновения, почувствовал, что мальчуган действительно всхлипывает, и весь трясётся.. Промёрз и Пашка, стиснув зубы пытался унять дрожь, сотрясавшую всё тело. Боком он прижался плотнее к дрожавшему пальтишке, да и мальчика стало жалко, и Пашка, дрожащими руками распахнул полы своей курточки и, прижавшись плотнее, укрыл ею мальчика, обхватив его одёжку замёрзшими руками, чтобы как-то их отогреть. Какое-то время дрожь сотрясала их двоих, но вскоре мальчик перестал всхлипывать, а через какое-то время ему удалось сдержать и дрожь. Согревался и Пашка. Больно заныли отогревшиеся руки.
Поёрзав, мальчуган плотнее прижался к Пашке, с головой зарывшись в одёжках. И, с удивлением, Пашка отметил, что пахло от него почему-то ...парным молоком. Пашка лишь отметил это в полусонных мыслях. Вспомнился дом… Впервые за долгое время он спокойно засыпал, забыв о происшествиях последних дней. Во сне уголки Пашкиных век увлажнились но, быстро высохли. Тепло «вражеских» объятий спасло этой морозной ночью жизни двух мальчишек, где-то в руинах незнакомого города, в котором уже никто не должен был уцелеть, потому, что мороз и голод довершили то, что начали вражеские самолёты и снаряды…
2.
2.
Часть… следующая.
Которой могло и не быть, если бы очень маловероятный случай встречи не соединил теплом двух ребят, подарив жизни обоим.
Пашка уже не чувствовал злость к пацану, которого ещё этим вечером готов был убить в горячке схватки. Запах дома, который исходил от мальчика, напомнил Пашке всё то, чем он жил в деревне. Дом родителей, скрип двери рано поутру причём, каждая дверь, имела свою неповторимую мелодию, словно голоса перекликались, - певучий, скрипучий или, вскрикивающий… Матушка, ещё только светало, хлопотала по хозяйству, заходила в дом со двора, чтобы внести молоко, растопить грубку, приготовить завтрак. Даже яичница, сделанная мамой на коровьем масле, была особенно вкусной и ароматной и, непохожей больше ни на чью… Мама постоянно выхватывала что-то горячее из печки, прямо голыми руками. Загоревшими, с тёмными синеватыми жилками и, крупным коричневым пятнышком на одной … В доме пахло пирогами с корицей и имбирем, на меду и сметане, - такие пироги пекла только мама. Во дворе неспешно расхаживали курносые (так Пашкин дружёк Лёшка называл кур или курей, - как говорила матушка.. Они тихонько клокотали свои песни о вкусных червяках и норовили проскочить в сенцы. На улице пахло сеном, навозом и ещё каким-то ароматами, исходившими от земли и ближайшего соснового леса…
Если договаривались с вечера, то за Пашкой ещё до рассвета забегал сосед Лёха, чтобы пойти порыбачить на утреннюю зорьку. Он тихонько проходил в дверь, которая никогда не запиралась и, будил Пашку, стаскивая с него одеяло, а иногда и его самого старался стащить с кровати на пол…
Раннее утро бодрило своей прохладой, выпавшая роса холодком обжигала ноги, которые можно было согреть, разве что, в коровьей лепёхе. Чтобы не дрожать, ребята купались в тёплом со вчерашнего дня омутке, входя в туман, подсвеченный первыми красными лучами, словно в розовое фантастическое облако. А после, обсыхая, они возились на берегу, отнимая друг у друга походную куртку - лежанку, пока не забирались под неё вдвоём, балдея и хохоча, пытаясь унять учащённое дыхание.
-Ты чего такой дохлый, - спрашивал Лёшку Паха, проводя кончиками пальцев по батарее загоревших до черноты рёбер. А после, не удержавшись, скользя ладошкой по животу до пупка. Лёшка чуть вздрагивал от щекотного касания:
- Да, у нас усе таки. Баб Маня гутарит, шо я як батька быв. Ты не шукай, шо я трохи дохлый, зато, - гужаваты. На, цапай, - говорил Лёшка, сжимая в кулак руку, и от натуги прищуривая глаза, аж на плечах появлялись синие жилки..
- Как мой мизинчик, - хохотал Пашка, показывая на свою письку, щупая тощий Лёшкин мускул, пока Лёшка, изловчившись не вскакивал на него сверху, стараясь положить на лопатки. Паха- хохотал, потому, что Лёшка был младшенький.
Забросив удочки, в ожидании поклёвки ребята могли долго говорить о чём-то серьёзном …
Лёшка жил вдвоём со старенькой бабушкой, родителям он оказался не нужен. Как-то перебивались… Пашкина матушка принимала его за своего и, никогда не отпускала, не накормив, как сына.
Давно уже казалось, что все эти картинки были забыты, остались настолько далеко, будто и не было ничего.., кроме морозных руин…
Но этой ночью они ожили и вихрем пронеслись в Пашкиной вихрастой голове, будто унося его ..в нереальный мир. Стараясь удержать вспыхнувшие было воспоминания, Пашка глубоко вдохнул знакомый запах и обхватил мальчика, как младшего братишку, как корешка Лёшку, и заснул впервые за долгое время спокойно и сладко.
3.
Нужда заставила проснуться. Пашка высвободил голову из-под пальтишка. Сквозь дыры нависшей плиты брезжил рассвет, и комнатка, не смотря на разруху, уже не была такой страшной, а даже, - по своему уютной. На плече спал вчерашний забияка. Дышал он во сне тихо-тихо.
- Лет тринадцать, - подумал Пашка, рассматривая его конопатую рожицу. И аккуратно, стараясь не разбудить, Пашка выполз из тёплого укрытия, поёжился, неровной походкой, тихонько ступая, дошёл до края комнаты, остановился перед проломом в стене, чуть приспустил спереди, ставшие большими штаны и, с известным шелестом стал поливать в пробоину. Оттуда подымался приятный тёплый пар. Рядом послышался такой же звук:
- Тоже, - поссать захотел, - подумал он и посмотрел в сторону мальчика:
- У меня больше, - убедился Пашка, утвердившись в своём превосходстве, - а он, – ещё малой, пацанёнок… Пашка ещё не осознал, что уже взял мальчугана под свою защиту и чувствовал к этому вихрастому и задиристому пареньку симпатию, неизвестно откуда взявшуюся и согревающую его душу теплоту.
Вновь почувствовав тошноту, Пашка прислонился к стенке, отломал свисавшую сверху сероватую сосульку, выросшую, видимо за ночь и, взял её в рот. Она таяла, давая приятную влагу. Пашка даже погрыз её, пока зубы не зашлись от холода. Тошнота немного отступила. Он быстро пробрался к импровизированной лежанке и юркнул на ещё тёплое место, - на коврик под тряпьё, стараясь согреться. Неуверенно подошёл и мальчуган. Увидев его тёмно карие глаза, Пашка вспомнил, как злобно они горели вчера из темноты. Чёрные блестящие волосы вихрами торчали в разные стороны, обрамляя лицо, делая его совсем детским. Впечатление усиливал узкий подбородок со впадинкой посередине. Подбородок был расцарапан, - видимо вчера… По-детски округлые щёки с первым тёмным пушком по бокам. Такие же чёрные кисточки волосков, ещё не знавшие бритвы, росли над верхней губой, сильно опухшей, - тоже, после вчерашнего. Под носом и по всей левой щеке была размазана кровь. Пашке стало жалко мальчишку, которого он вчера так отделал.
- Ныряй быстрей, - строгим повелительным тоном сказал он, высвобождая место рядышком, - а то, … холодно. Мальчику не требовалось повторять, он быстро юркнул под пальтишко, обдав Пашку волной холода. От случайного прикосновения к животу, Пашку снова стало мутить, накатывала сверлящая боль в животе.
- Пошамать бы чего, - мечтательно тихо произнёс он.
- Картоху будешь?
- Чё?! – удивлённо громко переспросил Пашка от неожиданности.
- «Чё-чё», картоху, говорю, будешь, - повторил мальчик.
- Тащи! – С недоверием и удивлением произнёс Пашка.
Мальчик отлучился в свой вчерашний уголок и принёс несколько обгорелых картофелин.
- Они – хорошие, - как бы оправдывался он, - здеся недалече сарай горел, так картоха прямо в нём и пеклась. Верхняя, правда, прогорела, а эта – нечаво.
- «Нечаво».., - улыбнулся Пашка… Он шумно понюхал картофелину, закрыл глаза и, чуть не захлебнулся слюнками, - такой ароматной она ему показалась. Пашка несмело откусил маленький кусочек. В животе всё забурлило, завертелось, будто кишки устроили разминку и соревнуются в прыжках (с картошкой). Но, ощущение пищи было столь желанным, что Пашка позволил себе немножко полениться, как-бы растягивая приятные ощущения.. Можно было никуда не бежать, подождать, пока осеннее солнце хоть немного прогреет воздух, да и укрытие, лучше, чем это, врядли, ещё где-то можно было найти.. Пашка расслабился…
Вдвоём было тепло и, какбудто даже уютно.
Он уже знал, что мальчугана звать Юркой, что ему четырнадцать годков, своих он тоже потерял, сбежав от фашистов «при эвакуации в счастливую Германию»… А ещё Пашка знал, какие у него крепкие кулаки, и саднящие губы – его работа…
Волна тепла приятно согревала, принесла полудрёму. Мальчуган что-то пробормотал и, потянувшись, перевернулся. Талия его оголилась, обнажив смуглую худобу, говорящую о лете, проведённом где-нибудь в деревне у реки.. Пашка заботливо укрыл мальчика пальтишком. Жизнь для него какбудто обрела новый смысл. Он был не один в…! Если бы не Юрка он бы уже вновь брёл в поисках еды, если бы мог… после морозной ночи. Спящий мальчик повернулся к Пашке лицом, прижался плотнее. И Пашка ощутил то, что знал лишь у себя… А внутри была какая-то невообразимая смесь чувств, которые тем не менее гармонично сочетались: это симпатия и ирония, покровительство, теплота и какая-то тревога (за кого? За что?..), благодарность и, неизвестно что ещё… С начала скитаний Пашка уже и не вспоминал, что он человек, мужчина, - словно загнанный зверёныш лазил он по разрушенному городу, до полного изнурения.
4. Днём повалил снег. Целый сугроб ветер намёл возле пролома стены но, к радости ребят, стало теплее.
- Пошли, картоху добывать а то, пошамать охота, - просительно предложил Юрка.
- А не врёшь?! – задиристо поддел его Пашка.
- Вот те крест! – в тон ему отвечал мальчик, сделав шкодной жест ладонью руки возле ширинки и, с вызовом посмотрел на Паху. Пашка ухватил его за дохлую шею и легко потрепал чёрные вихры:
- Пошли, Юрка – Каурка..- улыбнулся он, обхватив пацана за плечи..
Снег падал мелкой крупкой, но всё жё, припорошил руины, - как бы спрятал под белым покрывалом всё, что топорщилось и дыбилось, укрыл собой серый пепел и, вокруг стало светло и тихо. Только шёрстка кота, который задрав хвост следовал за ребятами так и осталась серой. Передвигаться стало труднее, - запросто можно было свалиться в канаву или подвал. Немного удалившись от разрушенного дома, Юрка глубоко вдохнул морозный воздух, улыбнулся чему-то своему, посмотрев на бесконечный горизонт и розовые солнечные блики на снегу и, – запел:
- Все пташки канарейки так жалобно поют и нас с тобою, милый, разлуке предают
- Разлука ты разлука, - во всё горло подхватил Пашка, - чужая сторона, никто нас не разлучит, лишь Мать Сыра Земля. А теперича напоследочек.., - Пашка обернулся, не услышав Юркиного голоса. Пусто. Юрки, как и не было. Лишь снег одинаково равнодушно искрился со всех сторон..
Пашка испугался, аж рот сам собой приоткрылся. Он метнулся было назад и, услышал предостерегающий Юркин крик откуда-то из-под земли:
- Стой тама! – А то слетишь. - Стой.. И в самом деле, - ещё бы пол-шага, и Пашка свалился бы в ту же канаву, куда угодил Юрка. Присев на коленки, Пашка заглянул вниз. Глубоко. Края канавы были выложены кирпичом, внизу слышался плеск воды, в которой барахтался Юрка.
- Цел? - с тревогой в голосе спросил он, – угораздило ж.., етить…, обожди, я ща… Пашка прикинул, что самому ему никак не дотянуться, он вскочил на ноги и побежал к ближайшему развалу. Лихорадочно высматривал он, что бы такое схватить и , как на зло, - одни кирпичи и деревянные обломки… В стороне торчал какой-то забор, который был целее, чем то, что он огораживал… Не глядя под ноги, Пашка подлетел к нему, выломал пару досок, и – бегом назад. Подбежав, одну доску он опустил вниз, и она почти полностью ушла под воду. Юрка ухватился за неё и чуть приподнялся над водой.
- Живой?
- Кажися, - чуть слышно, с дрожью в голосе ответил Юрка. Другую палку Пашка держал сам и лишь опустил.
- Цепляйсь! Юрка уцепился, но поднять его Пашка не смог, - не было опоры, а края ямы были обледеневшими и предательски скользили..
- Я сейчас, быстро, ты тольки потерпи, а то к тебе слечу. И снова Пашка убежал к развалинам, где сумел отыскать кусок арматуры. Одним концом он вставил её в край ямы – между кирпичной кладкой и камнем забил поглубже в землю, другой конец арматурины пригнул ближе к земле, - от усилий аж в жар бросило. Пашка лёг на землю и одну ногу засунул в железную петлю, другую – вытянул в сторону и вновь опустил в яму палку. Юрка уцепился. Теперь и Пашка мог подтащить его повыше, а Юрка упирался ногами в стенку траншеи. Улучшив момент, Пашка смог перехватить его за руку, потом, схватил за шкибот и выволок на снег, словно мокрого кутёнка. Пару минут они молча лежали, тяжело дыша. С Юрки потоком стекала вода, он даже не дрожал, а как-то побелел, посинели губы… Пашка снял с себя куртку.
- Теперича, шмотки скидай! Он начал помогать – стягивая с Юрки мокрые одёжки.
- Да быстрее ты, - обозлился Пашка, стягивая с него свитер, - и портки сымай, меня что ли бздишь, - злился он на Юркину медлительность, - так я не девка, - швыдче давай! - волновался он. – Бери, залазь в мои, - натягивал он на пацана свои одёжки.
– И молчи! – Только попробуй.., - старался проговорить он свозь учащённое дыхание, - только скажи мне что-нибудь, - у…! – прокричал он в истерике, потому, что самого била нервная дрожь.. Пашке было жарко после бега, а вид замерзающего пацанёнка, мокрого на снегу, ставшего чуть ли не синим, с торчащими во все стороны мокрыми вихрами.., - был очень жалок.
- Теперь – бегом, - приказал Пашка, а то, смёрзнешь нахрен, а у нас ни печки, ни водяры нема… - Бегом, а то прибью нахрен! Юрка побежал, рядом с ним побежал и Пашка, чтобы без одежды не замёрзнуть и самому. Долго Пашка гонял мальчика, пока тот не согрелся. Тяжело дыша, вернулись они в свою каморку
- Вот тебе и сходили за картошечкой, - произнёс Юрка исподлобья глядя на Пашку.
-Что, зачирикал?! - ребята рассмеялись, снимая нервное напряжение.
С Юркой Пашка уже не расставался. Вместе пережили сильные морозы с горело-мороженой картошкой. Вместе и вышли к нашим. Этот момент и запечатлел на снимке военный корреспондент.
5.
5.
Потом был военкомат, учебка и первый бой под Москвой.
И когда уже, казалось, всё стихло, Юрка...
Как в немом кино – в замедленной киносъёмке, увидел Пашка выросший вдруг рядом столб земли и огня. Увидел, как быстро поднялся перед ним Юрка и, повалил на землю, укрыв с головой. При этом, что-то больно стукнуло в спину...
- Э-эй, поаккуратней, а то, не прибьёшь, так придушишь, - беззлобно выкрикнул он, выбираясь из Юркиных объятий.
Юрка почему-то промолчал.
- Кореш, ты..? – почувствовав что-то неладное, Пашка аккуратно перевернул ставшее вдруг таким безвольным и податливым Юркино тело.
- Пашик, - еле шевеля пересохшими губами, тихо произнес Юрка, - кажется…
Кажется, ..меня убили. Юркино лицо стало вдруг необычайно спокойным и серьёзным, каким он и не был никогда. Губы посветлели. Из левого глаза готова была скатиться единственная слезинка, которую аккуратно ладошкой стёр Пашка, чуть касаясь, проведя ей по щеке друга, рассмотрел, лизнул солёную капельку.
А в глазах Юркиных
отразилось НЕБО…
- Дружище, ты что?! – чуть слышно произнёс Пашка. – Не дури, давай, не пугай меня так!!!!!!!!!! – уже кричал он, приподымая Юрку за бока шинели. Пальцы погрузились во что-то тёплое и мокрое… Пашка отпустил шинель, разжал руки…, и, пугаясь…,
не понимая, смотрел на кровь на них…………………
Юркина голова запрокинулась, и тоненькая красная струйка из чуть раскрытых припухших губ побежала по щеке мальчика
за ворот шинели, алым окрасив белый подворотничок. А в глазах его….
Всё так же отражалось НЕБО… Словно упало, приклеилось, зацепилось за пушистые мальчишеские ресницы и, больше уже не отпускало…
- Юрчик, потерпи, ты ранен.., чёёёрт, - вновь уже тихо проговорил Пашка, уже не замечая жгучих слёз, бежавших из его глаз.
– Ты.., ты только потерпи, -
ты.., только потерпИ! – словно молитву просил Пашка …
Он аккуратно взвалил Юрку на себя.
– Тяжёлый ты какой, оказывается.., чертяка..,
только потерпи. Пашка старался бежать, то и дело, спотыкаясь на кочках, потому, что неизвестно откуда вдруг взявшиеся слёзы
застилали глаза.
- Мы с тобой… - Мы ещё покажем..! Нам же, за пацанов наших,..
– Ты только потерпи, Юрасик,
уже рядом.., врачи быстро поправят…
- Куда ж мне без тебя?!
Юрка, миленький.., уже близко…
Споткнувшись на развороченной земле, Пашка упал но, задыхаясь вновь взвалил на себя друга… Не знал он,
что тащил на себе Юрку уже мёртвого… как и не чувствовал, что и сам ранен в спину тем же осколком, который прошёл Юрку насквозь, замедлив свою страшную смертоносную силу…
И если бы не он, - не Юрка…
- Лучше бы не он,
пусть бы меня! - никак не мог Пашка принять эту смерть, словно убили его самого… А может, – так оно было…
- Юрка… -Юрчик… - Юрасик.., - вертелось в голове непрерывной круговой лентой, со стоном прорываясь наружу в бесконтрольные минуты, когда рядом были лишь деревья и серое небо… Пашку лихорадило… - Почему его?!
- Зачем?!
- Зачем маленького?!! -Зачем?
- Как же теперь?.. – вертелись в голове вопросы без ответов. И как невозможно в полной мере ощутить утрату до момента разлуки.., и только теперь понимаешь, как человек был тебе дорог, - а его уже
нет…
- Юрка, нет тебя рядом, и мне
очень плохо. И ничем не заглушить, не перебить эту боль… - Юрка, очень мне тебя не хватает.., - непрерывной плёнкой, словно по кругу вертелись мысли. А перед глазами Юрка был живой: пристальный с прищуром взгляд в минуту немого вопроса; взгляд, который не мог врать; крепкое, и какое-то по-детски искреннее рукопожатие маленькой сильной ладошки; спешно и неумело выкуренная папироса в минуту волнения. Волнения,
причиной которого был я ! …
Юрка был настоящий, способный на поступки! Мог легко нарушить все условности и запреты. Действовал ярко и сильно, как в последний раз,
будто, что-то знал.. В слабостях же был от души непосредственным, и даже этим можно было любоваться… И чем больше его узнавал,
тем сильнее привязывался, - как теперь оказалось. И не замечал, как он стал так дорог.
Как воздух, который вроде бы не замечаешь, но без которого нельзя жить.
Долго Пашка жил с этой болью, пока круговерть событий не заслонила собой всё, вытеснив самое больное из сознания…
III.
Большая больничная палата. Белые шторы на окнах. Белые постели, тумбочки, двери. По коридорам снуют дамы, тоже в белом..
В небольшой палате лежат трое мужчин. Один, в позе …трупа слушает приёмник, другой, в распростёртых объятиях треплет газету. Третий, с садистски-радостным видом взирает на свою руку, из которой торчит толстая игла с длинной трубочкой.
Несмелый стук в дверь.
- К тебе, наверное, Палыч? – в открывшуюся дверь по одному просачиваются пацаны и девчонки.
- А! Мои разбойники, всей компанией, - оживился мужчина, смотревший газету. Он бодро приподнялся:
- Заходите, заходите. … И гитару взяли, - не забыли..! «Родненькие ж вы мои! Тащите все из амбаров, а то ведь, возьмут даром! Бабуся, спешите видеть..», - подмигнул он одному из вошедших ребят. Давайте, чаю! Да, с яблуками!... Ребята оживляются, слышится разговор, смачный хруст крепких яблок и, мелодичный перебор гитары. Лица становятся задумчивыми, одухотворёнными, плавная мелодия приятно трогает душу…
БЕЛЫЙ СНЕГ ПРИНЕС ТИШИНУ.
ЗА ОКНОМ НЕ СЛЫХАТЬ НИ ЗВУКА.
ТОЛЬКО В СЕРДЦЕ РАСТЕТ ТРЕВОГА.
СЛОВНО ВИДЕТЬ КОГО ХОЧУ...
Записал 1.12.03г. Выборочная редакция 7.02.17.
Картинка из и-нета.