По клюкву (Валерий Молчанов) / Проза.ру

            Быль

            Осень. На дальнем болоте брожу…
            В утреннем мареве я не дрожу.
            А на болоте всё кычет сова,
            Сыплет с деревьев горстями листва.
            И на кочкарнике клюква горит,
            Словно осколки вечерней зари.
            Ворон обмашет крылом, прокричит.
            Верное сердце моё промолчит.
            Крикнуть над Русью!
            Дух бы летел!
            Русскому духу накоплено дел.
            Русь на болоте с молитвой во мне -
            Я сотаинник в христовом огне.
            Вырвется скоро с болот свято-Русь,
            Сбросит с души вековечную грусть.
            Осень. Пока на болоте брожу…
            Божие Слово я сторожу.

В конце сентября, в воскресный день, я побывал в Макариево-Писемской пустыни. После литургии я передал настоятельнице её – игумении Ангелине ведро клюквы. Принимая мой скромный дар, матушка Ангелина попросила меня сводить по клюкву монахинь и послушниц своей пустыни.
Я много ходил по речкам, рекам, болотам России, страны – меня водили в разных местах и чукчи, и ламуты, и комяки, и русские, я тоже водил. Но вот, чтобы быть проводником монахинь на болоте?! Я, конечно, с радостью согласился на просьбу матушки.
   В понедельник, около девяти часов утра, монастырский «Пазик» привёз насельниц пустыни в деревню Лоходомово, где я, по договорённости с матушкой Ангелиной, поджидал их. До этого я несколько раз уже выходил из дома от бабки Анны, посматривая на дорогу то вниз в луговину, где через речку Шачу угадывалась лава-переход на другой берег.
   Дом бабки стоял в порядке деревенской улицы, а метров десять-пятнадцать по прогону – спуск в луговину к реке. Я сидел у дверей на лавке в избе, прислушиваясь, приглядываясь в оконце на улицу. В тёмной избе, за столом, положив на него измученные в работе руки, молчаливо сидела бабка Анна. На её седой голове повязан тёплый плат. В углу избы с восточной стороны, откуда всходило солнце, горела лампадочка перед иконой Спасителя. Бабку Анну я знал мимоходом, здороваясь, когда проходил по деревенской улице, приезжая к Леониду, то на рыбалку, то по грибы, то по клюкву. Я и сейчас пришёл в Лоходомово встречать монахинь из Починка, от приятеля.
За окном мелькнул «Пазик», заворачивая в прогон с улицы.
- Вот и приехала! – невольно вырвался у меня возглас в тишине избы. Голос мой не нарушил деревенского покоя. – Спасибо! - поблагодарил я бабку Анну, что не дала мне стынуть на улице поутру, пока бы дождался монахинь.
- Давай, батюшко, давай… С Богом! – бабка обернулась к оконцу. Она, наверно, тоже порадовалась, что я не так долго дожидался.
Между тем пустынские сёстры выбрались из «Пазика» на дорогу и стояли, поджидая меня. Все в чёрных рясках и тёплых платках на фоне светлеющего осеннего неба. С гребня спуска из Лоходомова к реке открывалась широкая панорама лугов, а там, за луговиной, за речкой, темнел лес. Трава луговины в серебряной ряске – инее и прозелени. Чёрные ряски монахинь и серебро, и зелень природы… Оглядываю монастырских сестёр хозяйским взглядом лесовика. Есть у меня немалый опыт по жизни в лесу. Слава Богу! О, да у той же матушки Макарии на ногах, я бы сказал, черевички: полуботиночки, в которых хорошо ходить по церковному полу. А лес, конечно, есть лес.
- Спаси Бог! Здравствуйте!
Приехавшие сёстры тоже приветствовали меня, сдержанно склоняя головы в полупоклоне. Всё чинно, благородно. Как это близко моей душе, сердцу. Когда-то, а именно в 1998 году, в первый раз вообще-то побывав в монастыре – Авраамиево-Городецком, я почувствовал братскую любовь насельников монастырских, ту любовь Божию, к которой стремился с детства по простоте русского сердца и … не находил. Лишь был обласкан материнской любовью мудрой русской женщины. Наверное, меня и тянет бывать в монастырях, святых местах Руси – из-за любви Божией насельников монастырских, которая живёт в оградах монастырских. За всё, слава Богу!
Распределив поклажу по рюкзакам, корзинкам, вёдрам, мы двинулись в путь. Я не раздумывал, куда вести такую компанию. Решил вести на ближнее болото. Клюква там есть, хотя сезон клюквенный подходил к завершению, и немало с лоходомовских болот было уже вытащено ягод, но и нам осталось. Просто я немного сомневался, где вести: по лаве – широкому настилу через речку Шачу, виднеющемуся под косогором, ниже Лоходомова, или вести в Починок, и там – через «сежник», прямо на болото. От реки полчаса ходу. Далеко с ними не пойдёшь.
Ноги сами несли меня на верный деревенский путь. Да надо было ещё забежать к приятелю в Починке, к Леониду – взять резиновые сапоги для монахини Макарии, которая, как я сразу заметил, оказалась обутой совсем не для хождения по болоту.
В деревне давно пропели петухи, отбрякали на колодцах вёдра, были уже протоплены печи. Стояло серое предоктябрьское утро. Малочисленные деревенские избы печально темнелись в непогожем рассвете. В Починке их осталось совсем мало. Некоторые заколочены на зиму, другие давно нежилые. За деревней слышу щёлк кнута, - Константин, Костя, шестидесятилетний мужик, согнав из двух деревень стадо из пяти коров, выпасает скотину на скошенном поле. Мелькает мысль: хорошо хоть Костя не встретился на дороге, а то вытаращит свои дурные глазища да польёт матом коров, прогоняя их мимо.
Но в душе-то у меня жила радость. Обернулся назад. В чёрных одеяниях, посреди свежевспаханного поля, с поклажей в руках и за плечами, шли мои ягодницы. Душа моя радовалась. Какое утро даровал мне Господь! Я веду сестёр на клюквенное болото. Сестёр!
Много я видел в жизни разных мест России, много видел беды и радости, много людей… Сподобил Господь видеть и слышать многое. Глядя на окружающих меня людей, не знающих этой радости, я всегда удивляюсь. Да что же вы, люди мои дорогие, не видите, не слышите Света, Истины?! Они же рядом! Только надо идти им навстречу, и Бог всё управит. И будете вы жить в мире и согласии и с самим собой и друг с другом.
Есть песня, которую мне подарил странник на одной из дорог России.
            Знаешь ли, друг мой, зачем ты родился?
            Царь над землею, но Богу ты раб.
            Ты в Его Имя святое крестился.
            Будь человеком, возлюбленный брат!
В этих строчках всё сказано. Ведь человек сотворен в подобии Божием! Каким же он должен быть светлым и чистым!..
У добротного колодца в Починке мы остановились. Рядом, за палисадником, стоит крепкий пятистенный дом. Над шиферной крышей, выверенной по расшивам кровельным железом, тускло серебрящимся в сырой утренней прохладе, возвышается, трепещет на ветру, на коротком флагштоке, теперешний государственный флаг России. Триколор. Это дом Аркадия – москвича. Его домочадцы приезжают сюда на лето. Я быстро слетал к Леониду. Мой давний приятель живёт здесь, на краю этой заброшенной деревеньки. Уехал когда-то из родного гнезда, «полетал по городам». И вот уже много лет живёт в отчем доме один. И путёвым рабочим не стал, и крестьянином – тоже. Атеист. Измученный противоречиями человек…
От Леонида я принес хорошие резиновые сапоги, протянул их матушке Макарии:
- Обувайтесь-ка вот! На болото ведь идём…
Монахиня спокойно переобулась.
- Ну что – в путь?! – оглядел я своих подопечных.
Ступая по скользкому косогору, спустились из деревни в луговую пойму речки Шачи. Дышалось легко, свободно… Где-то далеко на востоке сквозь серые облака начинало проглядывать солнышко. Миновали большой крутой овражек, где деревенские по весне ставят со стороны Шачи мережки. Мои ягодницы степенной гурьбой растянулись по луговине. Ряски у всех подвязаны, чтобы подолы не мешали идти…
Осторожно спустился с крутого берега речки к воде, придерживаясь рукой за скользкие ветки ивняка. На крутом берегу, одна за другой, показались тёмные фигурки моих спутниц. Последним появился Александр – водитель «Пазика».
- Так, здесь будьте осторожны, - предупредил я их. – Сначала я пойду. За мной, по очереди – вы. Сейчас скользко.

Я осторожно прошёл по толстой жердине, придерживаясь за шаткие перильца. Под ногами, метрах в полутора, - стылая осенняя вода. Журчит свою извечную песню… Перебрались на другой берег благополучно. Впереди, на крутом берегу – лес. Высокие звонкие сосны, белоствольные берёзы, кое-где ельник. Похрустывает под ногами густой брусничник, шуршит палый лист…
Что за великая радость – русский лес!
- Тинь-тинь! – подала голосок синица. Отыскивая крохотную птаху, шарю взглядом по веткам ближней берёзки. Вишневого цвета куща ветвей ещё сияет янтарными листами. Они, кажется, плачут в утренней прохладе. Росным бисером падают на землю капельки влаги, когда заденешь ветки. Лес уже не дремотный, лес давно проснулся… Так и не отыскал я взглядом синичку с беспокойным теньканьем. Внимательно смотрю под ноги, на тропу. Влажный опавший лист лепится к сапогам.
Перешагиваю через поваленный ствол отжившей сосны. Ствол небольшой, будто жердь, весь почерневший… В нынешних лесах много таких деревьев. Бывает, зайдёшь вглубь леса, там, где бывают лесозаготовители, сердце кровью обливается от увиденного безобразия.
- Тук-тук! Тук-тук-тук! – дятел трудится – достает из сушины свой прокорм. Его стук выводит из печальных размышлений.
Мои спутницы идут сзади по тропе, как говорится, дышат в затылок… Кто помоложе… Слышу просьбу одной послушницы, чтобы пообождали чуть отставшую. Ноги ходко несли на болото. Да я и не беспокоился, что кто-то заблудится. Тропа набитая, проторённая. Вот и метки пошли: навязанные красные ленточки на ветках.
Ого!... Почти на тропе, смотрю, белый!
Какое сердце не порадуется при виде тугого белого гриба! Словно крепко запечённая сдобная булка. Какое удовольствие - положить такое чудо в корзину!
Оставляю гриб на тропе. Молча, показываю рукой на него. Матушка Макария устремляется к грибу…
Рядом, перед глазами, в ветках тонюсенькой березки, крохотная птичка – королёк. Божья птичка эта, доверчивая, любит сопровождать людей в лесных странствиях. Бывает, собираешь грибы, а она возле тебя вертится, перескакивает с ветки на ветку. Нырнешь в темноту еловых ветвей, а она тут как тут, будто зовёт тебя к грибам. И в мыслях своих ещё больше утверждаешься, что всё от Бога – лес, и птаха, и ты сам.
Лес начинал расступаться. Густо пошёл березняк слева по Дранишенке – лесному ручью. Нынче ручей почти пересох. За лето дождей было мало. Рядом кромка клюквенного болота. Меж редких уже стволов проглядывает в тучах голубое небо. День разгуливается.
А болото… Вон оно. Под ногами. Правда, здесь надо быть поосторожней. Хоть входная тропа набита ягодниками, но можно ввалиться по щиколотку в воду между кочками.

   - Ступайте осторожней по тропе! – предупреждаю чёрные силуэты среди редких берёзок. Заходим по входной тропе на болото. Всё больше проглядывает голубое стылое небо.
Сзади меня идёт незнакомая мне монахиня, ступая след в след. Начала попадаться ягода. Вдруг слышу – ухнуло сзади. Характерный звук глухого шлепка в воду. Оборачиваюсь… Так и есть. Где я ступал, легко перескакивая, стоит высокая монахиня, шедшая за мной, и вытаскивает медленно из провала ногу. Поддела чуть воды…
- Вылей воду-то! – советую ей.
- Да ничего, ничего…, - говорит она спокойно.
А ягода была. Много её повытаскали с болота. Но много ещё и осталось. Порадовался, что с болотом определился точно. И, главное, - рядом… Можно было повести ягодниц на дальние болота, откуда носил по три ведра. Но это место было для нас удобнее.
Мои послушницы рассаживались по кочкам, собирая ягоду. Пришли… В одном месте, конечно, сухом, разложили свою поклажу, провиант, кое-что из одежды, корзинки, пакеты.
- К часу дня собираемся на трапезу! На болоте будем до четырёх часов! – предупредила сестёр матушка Макария. Она тут – старшая. Голос у неё хороший, благозвучный. Мне вспомнился монастырский хор на службе в Преображенской церкви Макариевой пустыни. Ангельский хор. Много я слышал певчих голосов и церковных хоров. Но в женском хоре Макариевой пустыни – ангельские голоса, слов нет.
Ягода сама просилась в руки, в ведра, корзинки, рюкзаки. Слава Богу – ныне на болотах нашей Костромской губернии небывалый урожай клюквы. Ягода рясная, словно вишня и помельче, рассыпана на взбитых травянистых кочках. Аккуратные ягодные кочки затянуты сплошным тугим клюквенником. На нитяных коричневых стебельках меленькие зелёные, бурые листочки. И ягоды… Усыпаны, усыпаны ими кочки. Разных оттенков, тонов - от кровяных, пурпурных до сизых, голубых, небесных… Бери и бери – не ленись! Сорвёшь иную ягодку и не удержишься – отправишь в рот. Так хороша! А после, когда уж её и морозом обдаст на болотине, даже и сладкой станет. Клюква есть клюква! Самая, верно, полезная ягода для здоровья немощному человеку. Но, впрочем, в наших местах в природе всё полезно. Просто об этом надо знать. И молиться, и благодарить Господа, что дал нам всё это. И здоровье будет, и радость, и помощь.
   Конечно, я счастливый человек. Родился в святых костромских лесах, в буйском углу. Святые Ферапонт Монзенский, Иаков Железноборовский, Макарий Писемский как бы с трёх сторон молитвенным трудом своим пред Господом окормляют мою святую Землю. И вспоминаются мне слова православного поэта:


            «Я душу вылечу твою,
            приди ко мне – в святую Русь!
            здесь лес, река псалмы поют,
            и неба голубого грусть…
            Земля здесь таинства хранит,
            пророков Божии слова.
            И с неба золотую нить
            вовек врагу здесь не порвать».
Вспомнился отец Михаил – настоятель пустынской церкви. Весь седой, но крепкий, высокий. Взгляд карих глаз – внимательный, простой. И видится мне в его взгляде какая-то Божия тайна, которая неведома людям.
В условный час все сошлись на трапезу. Да, покружишься по клюквенному болоту, увлечённый ягодой – проголодаешься! Возле разложенной скатерти из целлофана с вкусной монастырской снедью, помолившись, мы тихо трапезничали. Солнце светило вовсю, как только может светить оно в конце сентября. Высокое небо сияло над головой. Сплошной белёсой стеной виднелся березняк на выходе из болота. Прокричал ворон, пролетая над нами. На душе было так хорошо, так спокойно! Мы сидели посреди царства клюквы. Клюква была рядом – на кочках. Клюквой были наполнены наши ведра, корзины, пакеты…
«Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…» - понеслось над болотом наше пение.

            2001 г.